ГЛАВА VII. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА VII. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

В настоящее время работник в мастерской, ученый в лаборатории, земледелец в поле, медик у постели больного, ветеринар перед домашним животным, винодел перед суслом, пивовар перед брагой – все они руководятся идеями Пастера.

Доктор Бакер

Когда наконец Пастер стряхнул с себя апатию, политическая неурядица еще продолжалась. Война с немцами сменилась междоусобной войной. Париж был осажден версальцами. Пастер не мог вернуться в лабораторию и поселился в Клермон-Ферране, где профессорствовал его бывший лаборант Дюкло.

В лаборатории Дюкло он продолжал исследования над спиртовым брожением: той именно формой его, которая лежит в основе пивоварения. Им руководило отчасти патриотическое желание поднять во Франции отрасль промышленности, процветавшую главным образом в Германии.

Мы следили за развитием научной мысли Пастера: от частных случаев брожения, прояснивших роль микроорганизмов в этого рода явлениях, к установке общего принципа в работах о самозарождении, а там и к изучению деятельности страшнейших из микроорганизмов– виновников заразных болезней. Болезнь шелковичных червей дала ему случай объяснить и исследовать тип инфекционной, заразной, “повальной” болезни. От нее он хотел перейти к сибирской язве, но частью внешние помехи (политическая неурядица), частью желание окончить и завершить работы над разнообразными формами брожения заставили его отсрочить исследование болезней. Первая половина семидесятых годов была им посвящена главным образом завершению прежних работ.

Эти работы открыли новую эру для разных отраслей промышленности. Пастер не был виноделом, пивоваром, техником,– он был химиком, исследовавшим процесс брожения. Но практические приложения его открытий явились сами собою, лишь только он вник в сущность процесса.

Объяснив процесс уксуснокислого брожения, он указал, каким образом с помощью искусственного засевания микодермы сократить до нескольких дней процесс фабрикации уксуса, требовавший, при прежних приемах, нескольких месяцев. Он же объяснил причину порчи готового уксуса: если в нем осталась микодерма, то она, превратив весь спирт в уксусную кислоту, начинает развиваться за счет этой последней, разрушая эфиры и ароматические начала, от которых зависит достоинство уксуса. Попутно он объяснил значение угриц, которые часто размножаются в уксусе в огромном количестве, показал, что это совершенно ненужный вредный паразит (раньше, не зная сущности процесса, заводчики приписывали угрицам полезную роль в образовании уксуса), и указал способ избавиться от него.

Его указания, принятые практикой, составили эпоху в этой важной отрасли промышленности.

Кроме нормальных процессов брожения, существует ряд других, которые принято называть болезнями вина, пива и тому подобного. Случается, что вино киснет, горкнет, превращается в жидкость отвратительного вкуса, негодную даже для фабрикации уксуса. Эти болезни, известные под разными техническими названиями (vin tournй, vin amer, vin gras), как показал Пастер, вызываются различными микроорганизмами. Грибок Mycoderma vini вызывает скисание вина, бактерия виннокислого брожения превращает благородный напиток в мерзейшую бурду и так далее.

Убедившись в этом, Пастер предложил очень простой способ сохранения вин. Для этого нужно только убить зародыши болезни нагреванием до 60—75°. Пастер на опыте доказал действенность этого способа. Вино, содержавшее фермент болезни (в присутствии его он убедился микроскопическим исследованием), нагревалось и герметически закупоривалось. Такое же число бутылок того же вина оставлялось ненагретым. Первое оставалось неизменным, второе же портилось через несколько недель, и в нем оказывался обильный осадок болезнетворных грибков.

Этот способ умерщвления микроорганизмов – пастеризация вина, молока, пива и других жидкостей – живо распространился и оказал неисчислимые услуги не только виноделию, но и пивоварению, молочному хозяйству и пр.

Упомянутые выше исследования над пивным брожением тоже внесли новые приемы в это производство, но, кажется, немцы воспользовались ими в большей степени, чем французы.

Свои работы, имевшие непосредственное практическое значение, Пастер резюмировал в трех книгах о вине, пиве и уксусе: (Etudes sur le vin, 1866; Etudessur le vinaigre, 1868; Etudessur la biere, 1873).

Они послужили основой дальнейших исследований в том же направлении. Руководящий принцип и метод изысканий дан Пастером. Так как различные процессы брожения зависят от различных микробов, то наилучший результат можно получить: 1) употребляя чистую культуру того именно фермента, который требуется; 2) в условиях, наиболее благоприятных для его развития; 3) при устранении доступа другим, посторонним микроорганизмам.

Практической разработкой этого принципа определяются успехи всех отраслей промышленности, основанных на брожении: прогресс пивоварения вследствие применения чистых дрожжей для различных сортов пива; применение “селекционированных” дрожжей (специфические разновидности, или породы, дрожжей, придающие известный букет вину) в виноделии – еще не разработанное, но сулящее переворот в этой области (возможность превращать простые сорта вин в самые тонкие); успехи молочного дела, маслоделия, сыроварения благодаря чистым культурам бактерий, вызывающих заквашивание сливок и тому подобные процессы; усовершенствования в сахароварении путем устранения вредных ферментов, разрушающих сахар, и т. д. и т. д.

В целом ряде сообщений Пастер опровергал новые возражения Либиха и других противников, все еще отвергавших “грибки господина, Пастера”. В брошюре 1870 года Либих отрицал основные опыты Пастера с чистыми посевами микодермы и других ферментов в среде, не содержавшей ни малейшей примеси белкового вещества. Десять лет тому назад Пастер с великим трудом производил подобные опыты. В то же время он еще не освоился с техникой этих исследований: получение чистых культур бактерий представляло почти неодолимые затруднения. Но теперь он повторил опыты с дрожжами и микодермой, можно сказать, шутя.

Полемика с Либихом кончилась не без комизма. Исчерпав все аргументы, упрямый немецкий химик сослался на способ фабрикации уксуса в Мюнхене: в бочках, наполненных стружками, без всякого участия микодермы, прямым окислением спирта в уксусную кислоту за счет кислорода воздуха. Пастер доказывал, что микодерма есть на стружках. Либих возражал, что стоит взглянуть на стружки, чтобы убедиться в их чистоте. Пастер утверждал, что зрение Либиха недостаточно остро, чтобы различить микроскопический организм: надо поскоблить стружки и исследовать в микроскоп. Либих заявил, что это вздор; микодермы не может быть: ей нечем питаться в разведенном спирте, из которого в Мюнхене фабрикуют уксус. Пастер отвечал, что в воде, которой разводят спирт, содержится довольно азота и минеральных солей для питания микодермы.

Наконец, чтобы прекратить это бесплодное препирательство, Пастер предложил Либиху избрать комиссию из членов Академии и доставить ей пресловутые мюнхенские стружки: он, Пастер, берется найти в них микодерму.

Либих отказался. Спор кончился.

Не раз приходилось Пастеру возвращаться к вопросу о самозарождении. Несколько раз всплывал этот вопрос в течение шестидесятых и семидесятых годов. Защитники самозарождения опирались частью на опыты, частью на непосредственные наблюдения при помощи микроскопа. Так, Бешан построил целую “теорию микрозимов”, ныне забытую, а тогда находившую многих последователей. Он убедился, что содержимое мертвых растительных и животных клеток распадается на мельчайшие крупинки, “микрозимы”, а по истечении некоторого времени микрозимы превращаются в бактерии и вибрионы.

Далее Трекюль, известный французский ботаник, усмотрел через микроскоп, что содержимое млечных сосудов и клеток растительной ткани, гниющей в воде, распадается на бактерии. Собственно распадения он не видел, но убедился, наблюдая ткань изо дня в день, что содержимое клеток мало-помалу исчезает, замещаясь бактериями. Это происходит внутри клеток, еще сохранивших свою оболочку неповрежденной: стало быть, бактерии не могли попасть извне, решил Трекюль. И ошибся, так же как Бешан: бактерии могут проникать сквозь клеточную оболочку.

Как бы то ни было, Трекюль распространил свое наблюдение вообще на все бактерии и микробы, весьма логически рассуждая, что если они могут образоваться из органического вещества внутри клетки, то почему бы им не зародиться и вне ее, в жидкости, содержащей органическое вещество.

Наконец, много шума наделали опыты Бастиана, поставленные с соблюдением тех же предосторожностей, к которым прибегал Пастер в споре с Пуше, но давшие положительный результат: в жидкости появлялись микроорганизмы.

Все эти работы, находившие последователей в среде ученых, вызвали ряд сообщений Пастера, который последовательно разбивал теорию Бешана, Трекюля, Бастиана, показывая, что они основаны на ошибках наблюдения или неточности опыта.

Опыты Бастиана были последней попыткой оживления доктрины, убитой пастеровскими исследованиями. С тех пор она не воскресала и может считаться навеки погребенной. Дело в том, что учение Пастера о микроорганизмах легло в основу медицины, гигиены, хирургии, агрономии и прочих наук; многие отрасли науки и техники превратились в большей или меньшей степени в “прикладную бактериологию”; каждый день приносит новые выводы, новые приложения той же основной доктрины,– где же тут удержаться воззрениям, отвергающим самую суть этого плодотворного учения. Они были и быльем поросли, как теория катастроф или неизменяемости видов в геологии и биологии.

Меж тем как Пастер заканчивал свои исследования над брожением и самозарождением, идеи его распространялись и овладевали умами, по крайней мере, наиболее выдающихся представителей науки. То, что он один видел и понимал в 1860 году, уяснялось понемногу и другими.

Джозеф Листер.

Одна из важнейших отраслей медицины преобразовалась под влиянием его взглядов. В 1865 году Листер предложил антисептический метод лечения ран и производства хирургических операций. Встреченный – как водится – недоверием и насмешками, метод Листера в течение десяти лет распространился повсеместно. В 1874 году, сообщая о его результатах Пастеру, Листер писал: “…ваши блестящие исследования, доказавшие справедливость теории зародышей гниения, дали мне тот единственный принцип, на котором я основал антисептический метод”.

Суть метода – не допускать в раны, в глубину тканей человеческого тела, микробов, вызывающих гниение. Раны обмываются разведенной карболовой кислотой, присыпаются йодоформом или другими противогнилостными средствами, прикрываются карболизированной ватой (листеровские повязки). Те же предосторожности соблюдаются при операциях: величайшая чистота, обеззараживание инструментов, обмывание рук до и после операции в растворе сулемы, дальнейшее предохранение раны от заражения посредством противогнилостных жидкостей и повязок.

Только благодаря антисептике хирургия приобрела громадное значение, которым она пользуется ныне,– значение, выражаемое иногда крайне преувеличенной формулой: “одна хирургия – вещь, а прочее все гиль в медицине”. Появилась возможность операций, о которых прежде и думать не смели. Операции, соединенные с лапоротомией (вскрытие брюшной полости), теперь считаются пустяком, делаются тысячами. А лет тридцать назад! Удачный случай лапоротомии в те времена был почти чудом.

Благодаря антисептике исчезла страшная смертность в госпиталях от заражения ран, делавшая из них истинные гнезда заразы. Теперь мало-мальски благоустроенный госпиталь не знает “госпитальной гангрены”, гнойного заражения ран. Если она существует, то это – обвинительный акт против госпитального начальства, доказательство преступного неряшества и небрежности. А тридцать лет назад она свирепствовала в наиболее оборудованных госпиталях. Нелатон, первый хирург своего времени, говорил, что тому, кто найдет способ избавиться от госпитальной гангрены, надо поставить золотую статую.

Влияние пастеровских идей сказывалось и в науке о заразных болезнях. Старые догадки Генле, высказывавшиеся и раньше Линнеем, а раньше Линнея – Кирхером,– догадки о паразитарном характере эпидемий, отброшенные наукой как средневековые фантазии,– возродились. В конце 60-х и в начале 70-х годов уже многие выражали уверенность в том, что заразные болезни порождаются микроорганизмами. Много шума наделали исследования Клоба, который отыскал в извержениях холерных больных бактерию – виновницу этой болезни, по мнению Клоба.

В 1876 году Тиндаль писал Пастеру: “Впервые в истории науки мы имеем право питать твердую и основательную надежду на то, что в отношении эпидемических болезней медицина скоро освободится от эмпиризма и получит действительно научную основу. Когда наступит этот великий день, человечество признает, что вам главным образом оно обязано благодарностью”.

Словом, идея сделалась популярной, идея увлекала многих исследователей; да и как было не увлечься? Ведь уже масса фактов говорила в ее пользу. Листеровские повязки устраняли микробов, носящихся в воздухе, – и заражения не появлялось: значит, виновники заразы – микробы. Факт существования какого-то заразного начала, которое может передаваться, например, через вещи, через одежду и тому подобное, давно уже был известен; а после работ Пастера стало или становилось ясным, что это начало – живые существа, микроорганизмы.

Он рисковал потерей приоритета: кто-нибудь мог опередить его в исследовании эпидемий. Но этого не случилось; в течение десяти лет ученые только ходили вокруг да около вопроса и никак не могли поставить его надлежащим образом. Пришлось-таки Пастеру самому взяться за дело.

Это сказалось, между прочим, в истории исследования той самой болезни, которую он наметил для своих опытов: сибирской язвы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.