Гастроли

Гастроли

Кочевая жизнь артиста…

Можно быть тысячу раз талантливым, миллион раз выдающимся, сотни раз неповторимым, иметь потрясающие вокальные и актерские данные, одним лишь появлением на сцене собирать тысячные стадионы, и при этом быть совершенно непригодным для актерской жизни, во всяком случае, для жизни гастролирующего актера.

Это особенно касается женщин. Если ты домоседка, привыкшая к налаженному быту, не умеешь жить с минимумом удобств и вещей, не мыслишь свое утро без чашечки хорошего кофе, без уютного кресла с книгой в руках перед телевизором, без болтовни с подругами по телефону или своего парикмахера, не умеешь обходиться без завтрака или ужина, если боишься носить тяжести, мерзнуть, мокнуть, париться в духоте и терпеть, терпеть, терпеть… то тебе нельзя быть гастролирующей артисткой. Эта неприкаянная, неустроенная, беспокойная жизнь годится только для тех, кому аплодисменты зрителей важней пропущенного обеда, радостные лица в зале — простуды и вечного нарушения распорядка дня, кто забывает о пустом кошельке, о том, что болит зуб, жмут туфли, что после окончания концерта магазины уже будут закрыты, а ресторан слишком дорого, и потому ужина не предвидится… забывает об этом всем, стоит только сделать шаг на освещенную сцену под взгляды зрителей или встать к микрофону для записи.

Такое цыганское, неприкаянное существование подходит мало кому, я знаю тех, кто даже спустя десятилетия так и не научился быстро собирать чемодан, укладывать в него ровно столько, сколько необходимо, сочетать вещи так, чтобы чемоданы не весили больше, чем можешь унести собственными руками, не научился обходиться без утюга или фена, делать маникюр самостоятельно и прическу тоже…

Я довольно долго сама шила себе концертные платья, потому что заказывать их безумно дорого, а в магазинах на меня ничего не найдешь.

А еще нужно научиться прощаться, ограничить общение телефонными звонками, письмами и не надеяться на постоянные отношения.

Но все проблемы куда-то исчезают, все трудности кажутся мелкими, неприятности забываются, когда ты выходишь на сцену. Сцена это особый мир, потому что в обычной жизни мы говорим с одним или несколькими людьми, а со сцены разговор идет со многими. Именно разговор, а не монолог. Если установлен контакт с залом, то каждым своим вдохом, каждым смешком или всхлипом, каждым ударом в ладош и и просто молчанием сидящие люди рассказывают тебе, права ли, нужна ли им, хотят ли они новой встречи.

Гастроли — это каждый день новые люди, новый настрой, нужно каждый день начинать все сначала.

— Ой, да вышла, спела и ладно. Если пришли, будут аплодировать, только исполняй популярные песни и все.

Я не соглашалась:

— Просто спеть, обманывая надежды пришедших?

— На гастролях легче, особенно если далеко, куда больше не приедешь. Даже если что-то не так, зрители тебя больше не увидят, а ты их.

И снова я не согласна:

— Это еще тяжелей. Если я плохо что-то исполню перед теми, кто увидит и услышит меня лишь однажды, то они такой и запомнят, возможности исправить впечатление уже не будет. На телевидении хоть перезаписать можно, а на гастролях все один раз.

Конечно, были те, кто ходил на один концерт за другим, чьи лица я даже узнавала в зале, хотя за мной не ездили толпы поклонников, как за многими другими исполнительницами, но большинство бывало на моих концертах действительно всего лишь раз. Один раз не потому, что не хотели приходить еще, а потому, что не было такой возможности (во всяком случае, я надеюсь на это).

Я знаю многих, для кого гастроли, прежде всего, возможность пополнить бюджет, купить что-то, особенно за границей, повысить свою популярность и привлечь внимание к своей персоне иностранных импресарио.

Для меня многое из перечисленного актуально. Я тоже ездила и езжу на гастроли, чтобы заработать, привожу из-за границы все, что смогу, и популярность тоже выступлениями повышаю. Но главное не в том.

У гастролей есть две особенности, которые мне по душе.

Попробую объяснить.

Не касаюсь театральных подмостков, где актер должен играть и петь то, что определено партией в спектакле, репертуаром и видением режиссера. Не то чтобы я была самовольной или единоличницей, но мне легче исполнять то, что выберет моя собственная душа, и так, как она того пожелает. Это не самоуверенность или самомнение, чтобы петь от души, я должна песню через душу пропустить, и если что-то не подходит, оно отсеивается, как бы ни было хорошо.

Но даже артисты эстрады выступают по-разному.

Талантливая Эва Демарчик много лет пела в краковских «Пивницах под Баранами», куда каждый вечер собирались поклонники, чаще всего одни и те же. Попасть в «Пивницы» было не так-то просто, мест там немного, вот и получалось, что почти каждый вечер Эва пела перед «своими». Исполняла замечательно, но немного погодя можно было предсказать реакцию зрителей на каждую песню, каждое слово.

Вот это не для меня.

Бывают актеры одной роли и исполнители одной песни, когда создается настоящий шлягер, который потом поется годами без особых изменений. Чтобы концерт не получился слишком коротким, к нему добавляется несколько проходных песен, и тем исполнитель живет годами. Такие певцы предпочитают участвовать в сборных концертах, потому что для сольных одной-двух популярных песен мало, люди могут не досидеть до конца представления, терпеливо ожидая полюбившуюся песню.

Это тоже не для меня. Мне не раз выговаривали, что разучиваю и даже записываю много новых песен, мол, это не всегда на пользу, не успевает одна запомниться, как следует другая.

Но, во-первых, далеко не все мои песни стали по-настоящему популярны, у меня тоже идет отбор, какие-то задерживаются надолго и навсегда, а какие-то иногда, на мой взгляд замечательные, не воспринимаются слушателями.

Но я разучиваю все новые и новые песни не ради того, чтобы из десятка осталась хоть одна, просто каждая новая песня — это еще один рассказ о любви, то, чем я хотела бы поделиться со слушателями. Это не высокие слова, ну как можно предпочесть «Надежду» «Эху любви», «Когда цвели сады» песне «А он мне нравится», «Колыбельную» романсу «Гори, гори, моя звезда»?.. Сравнивать можно долго, хотя они несравнимы, каждая своеобразна, каждую я люблю по-своему и зрители тоже.

Только «Эвридики» остались под запретом, я их не пою, слишком больно вспоминать.

Конечно, я не пою «Аве Мария» или польские песни во время гастролей в Советском Союзе, а когда езжу по США, куда меньше пою «Надежду», хотя и там просят исполнить. Песня — это разговор, а говорить с человеком на том языке, которого он не понимает или который не любит, некрасиво. Это не значит идти на поводу у публики, но к чему исполнять то, что не нравится?

На гастролях тем сложней, что публика предпочитает слушать то, с чем уже знакома по пластинкам или теле- и радиопередачам. Очень сложно заставить принять песню, которая исполняется со сцены впервые.

Пример — «А он мне нравится». Мне самой песня Шаинского на стихи моего приятеля Саши Жигарева понравилась с первых тактов и слов. Заводная, веселая, с юмором, хороши что мелодия, что текст, но… публика на первом исполнении ее в концерте была вежлива и только, никакого особенного восторга, никто не аплодировал в такт и не подпевал, хотя припев отличный.

Что произошло? Еще не уловили прелесть, я ничуть не виню зрителей, это я не сумела донести сразу.

Записали песню на пластинку, и на первых же гастролях (хотя случилось это не так скоро, я родила Збышека и была занята, очень занята материнскими заботами) попросили исполнить.

Вообще, правильно сказала Аня Качалина (она всегда права): песня сначала должна пройти обкатку на пластинке. Это означало, что хозяйка будущей популярности песни сама Аня Качалина, ведь она редактор фирмы «Мелодия». Хорошо, что хозяйка талантливая, она вывела в свет многих советских исполнителей.

Есть еще телевидение, показанная там песня почти наверняка станет популярной уже на следующий день, при условии, что она того стоит. Но у телевидения, неважно советского или польского, немецкого, американского… есть два минуса.

Первое — там жестокая цензура, я это не осуждаю, потому что неудачную или оскорбительную для кого-либо пластинку можно отправить в брак, а передачу в прямом эфире не исправишь.

Второе — на телевидении приходится исполнять все под фонограмму. Это мое мучение, категорически не умею петь лишь под звуки в наушниках, например в студии записи, прошу записываться с оркестром «живьем», я должна чувствовать каждый звук рядом с собой, а не в наушниках. А уж открывать рот, норовя попасть движением губ в собственное пение, и того хуже. Это надувательство, словно пою не я, а кто-то, а я лишь кривляюсь перед камерой.

Есть те, кто и на сцене норовит выступать под фонограмму, и таких становится все больше. Записывают концерт в студии, хорошенько редактируют, а потом выходят на сцену и… подстраиваются под самого себя. А зрителю каково? Может ли он быть уверен, что слышит именно Анну Герман, а не кого-то, записавшего для меня целый концерт? У меня такого не бывает, я фонограмму не терплю и выступаю против даже на телевидении. Иногда удается добиться исполнения «вживую».

А еще появились совсем уж фальшивые записи, когда из динамиков звучит голос профессиональной оперной певицы, не желающей совсем уходить на эстраду, а у микрофона стоит сегодня одна, а завтра совсем другая исполнительница, вовремя открывающая рот. Это неуважение не только к зрителю, но и к самой себе, открывать рог под собственный голос неприятно, а под чужой противно.

Конечно, фонограммы на гастролях удобны, нет необходимости договариваться с оркестрами, везти музыкантов из города в город, организовывая их перемещение, проживание, оплачивая все это. Но я предпочту скорее выступать с одним пианистом, но не петь «под фанеру».

Так бывало, у меня никогда не было своего оркестра, в лучшем случае мои импресарио договаривались с какими-то безработными на тот момент музыкантами или с готовым хорошим оркестром, но везти целый оркестр на большие гастроли мне не но карману, потому таковые бывали только в больших городах, когда местный состав соглашался аккомпанировать Анне Герман.

Это тоже проблема, и немалая, с таким оркестром из-за его занятости не удается много репетировать, все урывками, а потому многое остается «за кадром», договоренным начерно, исправляется по ходу. Тогда вместо полной погруженности в исполнение приходится еще и следить за тем, чтобы не пропустить какую-то из договоренностей. Бывало, вступление играли не в той тональности, бывало, я сама все портила.

Возможно, зрители и не заметили или простили, но осадок у меня самой остался.

Это тоже гастроли, в них не главное бытовые условия, главное — условия исполнения.

Неудобную гостиницу, отсутствие нормальных удобств или короткие кровати в номерах можно пережить. В последние годы я останавливалась в лучших гостиницах но всему миру, но действительно администраторы частенько забывали, что при моем росте кровать часто мала в длину, а спать, чуть согнувшись, из-за травм не просто неудобно, но и больно. Обычно я просила поставить две кровати вплотную, чтобы ложиться чуть по диагонали, но если этого не было, просто подставляла стул. Плохо быть жирафом…

Можно пережить сквозняки на сцене, даже чье-то курение за кулисами, но отсутствие нормального аккомпанемента пережить сложней.

В Советском Союзе мне удалось записать несколько песен с ансамблем «Лейся песня» Влада Добрынина. Ребята хорошие, и мы с ними «спелись», но их почему-то не пускали на телевидение.

Мне-то об этом никто ничего не сказал, я же иностранка. А тут песня «Белая черемуха» на слова Саши Жигарева с музыкой Влада Добрынина. Песня понравилась, появилось желание спеть в программе о новых песнях. Я предложила редактору Ольге Молчановой, та как-то странно смутилась, но отказать не решилась (я же иностранка!). Записали, все получилось прекрасно, хотя ребятам запретили делать хоть одно лишнее движение, кроме заученных. Я попыталась разрядить обстановку, отправившись гулять перед ансамблем во время исполнения, получилось только хуже, но песня понравилась и прошла. И даже на экран выпустили, а Влад Добрынин получил доступ на телевидение.

И во время гастролей часто исполняла эту песню со сцены, и на пластинку на «Мелодии» тоже записали, и у «Лейся песня» пластинки стали выходить.

Вот как я своей настойчивостью спасла для советской эстрады прекрасного автора, внесла свою лепту в ее развитие.

Гастроли по Советскому Союзу я любила, хотя вынуждена была уезжать надолго, оставляя своих Збышеков и очень по ним тоскуя. Больших денег эти гастроли не приносили, много выгодней лететь в Америку или даже просто ездить в составе какого-то сборного концерта но Европе. Но с душевным приемом на концертах в советских городах не сравнится ничто.

Я выходила на сцену в самых дальних городах, в Сибири, в Казахстане, в Ленинграде или Минске, да где угодно, и чувствовала, что попала к хорошим знакомым, пою для близких мне людей. Они готовы простить все, любую оплошность, любой промах, готовы аплодировать до мозолей на руках, откликаются на каждую музыкальную фразу, на каждое произнесенное слово, поют вместе со мной душой.

Но это же предъявляло самые серьезные требования. Если ко мне всей душой, то сплоховать, исполнить что-то вполсилы невозможно, это было бы нечестно.

Это главное требование гастролей в Советском Союзе — полная отдача, каждый концерт, как последний в жизни, невозможность сделать хоть что-то чуть слабее лучшего.

А у остальных не так?

Так!

В этом и заслуга советских зрителей, они с первого моего выступления, а такое состоялось еще до аварии, подняли планку настолько, что если делать плохо, то под этой планкой проще пролезть, перепрыгнуть вполсилы не получится.

Я не хочу сказать, что зрители и слушатели в Польше, например, менее требовательны или душевны, ничуть, но с советскими людьми у меня сложились какие-то особые отношения. Чего мне не все простили в Польше.

Американцы доброжелательны, открыты, щедры на улыбки, приветственные выкрики во время выступления, активно просят автографы, но почему-то там на сцене я чувствовала себя скорее предметом для развлечения, чем стороной душевного разговора. К тому же на концерты в США, Канаде или Австралии приходили поляки, в те или иные годы покинувшие родину, или их потомки, которых меньше интересовало мое отношение к песне и даже сами песни, и куда больше «как там?», то есть как в Польше.

Особенно это стало заметно в последние годы. Но рассказывать со сцены о «Солидарности» и выступлениях рабочих вместо того, чтобы петь, мне хотелось меньше всего. Я не желаю вмешиваться в политику, для меня главная сила — любовь, о ней я ною, ею я живу. Любовь спасла меня после трагедии, поддерживает все эти годы, она нужна всем, и политикам в том числе.

Одна молоденькая наивная журналистка взахлеб радовалась:

— Вам так повезло, так повезло, вы на гастролях можете увидеть весь мир! Сегодня в Польше, завтра в Америке, послезавтра в Португалии…

Наивная девочка, на гастролях посмотреть мир не удается. Нет, в Америке мне вовсе не мешает популярность, ее там просто нет, американцы любят совсем другие песни, а поляков не так много, чтобы поклонники не давали прохода. И в Канаде тоже. И в той же Португалии…

Но гастроли — это жесткий график, в котором не предусмотрены потери времени вроде поездок по интересным местам, такого не допустит ни один импресарио. Города видишь из окна автомобиля или автобуса, по дорогам мчишься так быстро, как позволяют автомобильные заторы, из города в город перелетаешь или переезжаешь тоже как можно быстрей. Время — деньги! У организаторов эстрадных гастролей это закон жизни, потому что для репетиций нужно арендовать зал, а это дорого стоит, да и долго снимать гостиницу тоже не стоит, и содержать обслуживающий персонал — водителя, парикмахера, визажиста… денег стоит…

Я ни в косм случае их не осуждаю, ведь любые запланированные и незапланированные расходы ложатся тяжким бременем на доходы, и чтобы разница между ними была как можно больше, позволяя заработать за время гастролей, эти расходы должны быть как можно меньше.

Если учесть, что я просто не в состоянии давать больше одного концерта в день, как делают многие, мои расходы вообще должны быть минимальны.

Так что мир я почти не видела. Кроме Италии, где бывала не только с гастролями, Советского Союза, где жила в детстве, и родной Польши, в которой живу. Да, еще ездила в Грецию отдыхать со своими Збышеками.

Но я не жалуюсь и, случись прожить вторую жизнь, наверное, пела бы такие же песни и ездила на такие же гастроли.