Гастроли

Гастроли

Весной 1939 года, еще до открытия Театра эстрады и миниатюр, И. М. Гершман с группой эстрадных артистов отправился в гастрольную поездку по Украине и югу России. Поначалу это была «сборная» программа, составленная из разножанровых номеров, объединенных конферансом Аркадия Райкина. В состав группы гастролеров входили артисты новорожденного театра Ольга Малоземова, Татьяна Этингер, юная Рома Иоффе, даровитый комик Роман Рубинштейн; шумный, темпераментный весельчак Григорий Карповский и его друг, отличный имитатор Николай Галацер; душа коллектива, образованная, талантливая рассказчица Надежда Копелянская (партнеры называли ее «наша Шахерезада»), общая любимица Зинаида Рикоми, а также исполнявшие номер на проволоке, оформленный как лирическая сценка, Рудольф Славский с женой-партнершей Александрой Воронцовой; позднее добавилась танцевально-акробатическая пара — Валентина Сергеева и Александр Таскин. Гастроли во всех отношениях прошли успешно. Весной следующего года уже Ленинградский театр эстрады и миниатюр гастролировал примерно по тому же маршруту: Днепропетровск, Киев, Одесса... Имя Райкина, лауреата Всесоюзного конкурса артистов эстрады, многие уже знали, что гарантировало интерес к программам молодого театра. Артисты ехали в отдельном вагоне, забронированном для них на время гастролей. Для выступлений им предоставлялись летние открытые площадки, что в случае дождливой погоды осложняло работу. Однажды в Одессе, где Райкин оказался впервые, во время выступления на большой открытой сцене Зеленого театра стал накрапывать дождик. Аркадий Исаакович тут же обыграл ситуацию. «Позволю себе надеяться, — обратился он к публике, которая из-за нехватки мест примостилась даже на деревьях, — что наш концерт будет протекать вполне успешно».

Заметки об этих гастролях оставил в своей записной книжке упоминавшийся выше артист и автор ряда книг, в том числе о пантомиме, Рудольф Евгеньевич Славский. Во время поездки они с Райкиным обитали в соседних купе и по утрам, стоя у окна, вели беседы обо всем, кроме политики. Вечером, устав, они сразу расходились по своим купе. Аркадий Исаакович, благодаря своей поразительной наблюдательности, давал точные характеристики не только всем участникам гастрольной поездки, но и людям, появлявшимся за вагонным окном. (Как мы помним, еще в школьные годы он играл в «угадайку».)

Его глаз, казалось, обладал особым «крючком» (выражение Аркадия Аверченко), ловко подцеплявшим всё то, на что другие не обращали внимания. Райкин познакомил собеседника с поэзией Осипа Мандельштама, иногда читал стихи, но не по-актерски, а так, как делают поэты, подчеркивая ритмику строфы, открыл ему красоту не только полотен Валентина Серова, но и его рисунков и набросков. Славский, в свою очередь, рассказывал о балаганщике, обрусевшем итальянце Пьетро Мори, исполнявшем, используя трансформацию, остросюжетные пьесы, в которых участвовало до двенадцати персонажей: его костюмы крепились на специальных пружинах, заменявших застежки и захлопывавшихся точно по фигуре. Далее они переходили к рассуждениям о значении цвета костюмов, об особой выразительности черного — не случайно именно этот цвет преобладал в сценических костюмах комиков и на эстраде, и в кино. Много спорили о пантомиме. Райкин уже готовил пантомимы «Рыболов», «Малыш с мороженым». «Кто из нас не исполнял «Рыболова», — замечает в дневнике Славский, — и лишь Аркадий превратил проходную вещь в маленький шедевр». Рудольф Евгеньевич, сильно увлеченный пантомимой (много позднее он создаст школу пантомимы, среди его учеников окажется знаменитый Вячеслав Полунин), утверждал, что началась эпоха визуального искусства. Райкин настаивал, что главным по-прежнему останется слово, пантомиме доступно многое, но далеко не всё. Однако в его собственном искусстве мимика занимала отнюдь не последнее место. (Не случайно впоследствии в одном из монологов он скажет: «Могу промолчать несколько минут, а публика всё поймет».) «Таких живых, красивых, многоговорящих глаз мне ни у кого видеть не доводилось», — записывал в дневнике Славский. От концерта к концерту у Райкина появлялись новые выразительные жесты, уточнялась интонация, менялась мимика.

Для артиста всегда важны размер шрифта, обозначающего его имя на афише, и место, которое он на ней занимает. И хотя истинный масштаб будущей значимости и популярности Аркадия Райкина представить было еще трудно, имя молодого конферансье на составленной И. М. Гершманом афише уже выделялось среди других крупным шрифтом. «Райкин не мог не осознавать, что находится в центре внимания публики, — вспоминал Рудольф Славский. — Но ни тогда, ни позднее заносчивым он не был. Должно быть, уже на первых ступенях своей карьеры он интуитивно вживался в ту роль корифея, какую судьба начертала ему играть в последующей жизни».

Еще оно письмо, полученное артистом в 1974 году, через 35 лет после тех гастролей, и сохранившееся в его архиве, помогает воспроизвести один из их эпизодов. 75-летней М. Тимченко после показа по телевидению фильма «Люди и манекены» вспомнился летний вечер 1940 года:

«Зеленый театр в моем родном Днепропетровске расположен на склонах Днепра, на этих террасах живописно разместился амфитеатр зрительного зала. В этот вечер нам, отпускникам, повезло: мы добыли билеты на первый гастрольный спектакль Ленинградского театра миниатюр. Распространяться о спектакле и о реакции зрителей не стану, так как эта реакция известна по многим фильмам, посвященным Вашему творчеству. Но в ход спектакля вторглось непредвиденное обстоятельство: дело в том, что в непосредственной близости от театра находится железнодорожный мост через Днепр, и когда первый же тяжело груженный поезд начал движение по мосту, пронзительный и долгий паровозный гудок заглушил все звуки так, что в спектакле возникла вынужденная пауза (кстати, нам, зрителям, она дала передышку от судорожного смеха). Зато когда на мост вступил следующий поезд, занавес закрыли, а на авансцену вышел Аркадий Райкин... в форме железнодорожника, в фуражке с галунами и с флажком в руке!!!

С сосредоточенным видом занятого человека он стоял на авансцене и «пропускал» проходящий состав, а что в эти минуты творилось со зрителями, описать я не в состоянии. Люди хохотали до слез. Сидящие сзади в изнеможении припадали к плечам передних соседей, измусоливая слезами их пиджаки и сминая дамские прически... а Райкин... а Райкин невозмутимо делал свое дело: он пропускал поезд».

К этому письму можно добавить, что среди зрителей находился секретарь обкома партии Л. И. Брежнев. После спектакля он зашел за кулисы, поблагодарил артистов и пригласил приехать в Днепропетровск на следующее лето. Так неожиданно началось знакомство Райкина с будущим генсеком ЦК КПСС.

В двух программах, составлявших гастрольный репертуар Ленинградского театра миниатюр, рядом с эстрадными номерами — вокальными, танцевальными, оригинальными — шли водевили и небольшие пьесы. По отзыву рецензента газеты «Советская Украина» Л. Алеевой, «публика ждет конферансье, с первого появления завоевавшего симпатии зрителей, и встречает его аплодисментами». Участники гастролей — а среди них были артисты, уже заслужившие известность, — не могли не чувствовать премьерства Аркадия Райкина. Р. Е. Славский в записках рассказывает: когда уже к концу гастролей коллектив пополнился танцевально-акробатическим дуэтом Сергеевой и Таскина и красавец, гитарист и весельчак Александр Таскин примкнул к их с Райкиным компании, задушевные беседы, размышления об искусстве начали прерываться балагурством и Райкин стал иногда отделяться. Не иначе «звездная болезнь», решили приятели. В каком-то городе Славский купил старинный сборник стихов дореволюционного поэта Д. М. Ратгауза, нашел четверостишие: «Кто внизу идет, / Тот друзей найдет. / Кто достиг вершин, / Тот всегда один». Раскрыл на этой странице книгу и положил на постель Райкина. ««Вы что, не могли придумать ничего лучшего?» — несколько дней он дулся на нас, дураков».

Гастроли на Украине, первые в жизни театра, заканчивались в Одессе — городе, давшем нашей литературе блестящее созвездие юмористов — Валентина Катаева, Илью Ильфа, а эстрадному искусству — Леонида Утесова, Рину Зеленую и др. «Пройти» в Одессе значило выдержать серьезный экзамен.

Одесса запомнилась Аркадию Исааковичу не только потому, что экзамен был выдержан. Там произошел случай, пополнивший его личный творческий опыт. Заканчивая спектакль в Зеленом театре, переполненном хорошо принимавшими артистов зрителями, Райкин позволил себе импровизационную вольность — в конце программы спустился с эстрады и пошел по центральному проходу в глубину партера и, дойдя примерно до середины, завершил конферанс словами: «Ну а теперь все пошли домой». Одесситы легко подхватили эту шутку, поднялись со своих мест и проводили артиста до гостиницы «Красная». Здесь они попрощались, и он вошел в гостиницу под аплодисменты публики. На следующий день артист решил повторить удачную шутку. Спустился, как накануне, со сцены в партер, идет по проходу, а впереди откуда ни возьмись крутится маленький, лет десяти, мальчик. Стоило только произнести: «Пошли домой», — как юный одессит громко и ехидно парировал: «Э, товарищ Райкин, вчерашняя хохма уже не хохма!» «Так маленький мальчик дал мне урок, — вспоминал позднее артист, — он научил меня на всю жизнь, что такие импровизационные выходки можно позволять себе только однажды».

Теперь на афишах театра не было фамилий ни режиссера, ни художественного руководителя: после состава участников, набранного мелким шрифтом, красной строкой давалось объявление: «На просцениуме Аркадий Райкин». «Обезличен-ность» руководства была и в рецензиях. «Виноваты не актеры, а тот, кто неверно распределил роли», — писал критик. Кто же их распределял, оставалось загадкой.

Как уже упоминалось, коллектив существовал при Ленинградском театре эстрады. Попеременно, в зависимости от ситуации, то директором Театра эстрады, то заместителем был И. М. Гершман, в свое время открывший Райкину путь на большую эстраду. Директором маленького (всего около двадцати пяти человек вместе с техническим персоналом) Ленинградского театра эстрады и миниатюр в 1939 году был назначен Г. Д. Тихантовский, работавший до середины 1950-х годов. Занимаясь в основном финансовыми и хозяйственными вопросами, в художественную жизнь театра он не вникал, оставляя это Гершману, который к своему протеже относился по-отечески и на первых порах немало ему помог. По свидетельству очевидцев, «он был подлинным стратегом и в совершенстве владел искусством наступления, обороны, широкого, гибкого маневра». Возможно, в этом плане Райкин позаимствовал у него кое-что, весьма пригодившееся впоследствии. Не за горами, однако, было то время, когда деспотическая любовь Гершмана стала ему в тягость.