Материалы военно-судного дела как источник сведений о самой дуэли

Материалы военно-судного дела как источник сведений о самой дуэли

Вернемся, однако, непосредственно к официальным документам военно-судной комиссии. Далее в деле помещены письма д’Аршиака и Данзаса Вяземскому, приобщенные в качестве судебных доказательств. При этом письмо д’Аршиака является главным источником, из которого сегодня мы знаем о фактических обстоятельствах и деталях самой дуэли:

«…B 4¹/₂ часа прибыли мы на место свиданья, весьма сильный ветер, который был в это время, принудил нас искать прикрытия в небольшом сосновом леску. Множество снега мешало противникам, то мы нашлись в необходимости прорыть тропинку в 20 шагах, на концах которой они встали. Когда барьеры были назначены шинелями, когда пистолеты были взяты каждым из них, то полковник Данзас дал сигнал, подняв шляпу. Пушкин в то же время был у своего барьера, когда барон Геккерен сделал 4 шага из 5-ти, которые ему оставались до своего места. Оба соперника приготовились стрелять, спустя несколько выстрел раздался, – Господин Пушкин был ранен, что он сам сказал, упал на шинель которая была вместо барьера, и остался недвижим лицом к земле. Секунданты приблизились, он до половины приподнялся и сказал: погодите… оружие, которое он имел в руке, было покрыто снегом, он взял другое; я бы мог на это сделать возражение, но знак барона Жоржа Геккерена меня остановил; Г-н Пушкин, опершись левою (рукою. – А. Н.) об землю, прицелил твердою рукою, выстрелил. Недвижим с тех пор как выстрелил. Барон Геккерен, раненный, также упал.

Рана Г. Пушкина была слишком сильна, чтобы продолжать. Дело было кончено. Сново упавши после выстрела, он имел раза два полуобморока, и несколько мгновений помешательства в мыслях…

В санях, сильно потрясаем во время переездки более половины версты, по самой дурной дороге, он мучился не жалуясь…»

Время не пощадило место дуэли. Оно обозначено скромным, но достойным отмеченного им события гранитным обелиском с пушкинским профилем и надписью: «Здесь, на Черной речке, 27 января (8 февраля) 1837 г. великий русский поэт А. С. Пушкин был смертельно ранен на дуэли». Однако сегодня здесь трудно представить себе обстановку случившегося в один из последних январских дней 1837 года. Небольшой сквер зажат с одной стороны линией железной дороги, по которой время от времени несутся электрички (за железной дорогой вплотную возвышаются жилые дома). С другой стороны, пожалуй, еще более оживленное шоссе, забитое автотранспортом. В связи с этим буквально топографическое описание места дуэли, погоды, при которой она совершалась, и через полтора столетия позволяет нам более зримо вообразить условия наступления трагической для нашей культуры развязки. И в этом мы должны быть обязаны автору этого письма.

Следует, однако, отметить, что д’Аршиак сделал явную попытку бросить тень на репутацию умершего поэта. Ознакомленный с этим письмом Данзас пишет Вяземскому:

«Истина требует, чтобы я не пропустил без замечания некоторые неверности в рассказе д’Аршиака…

…действительно, я подал ему пистолет в обмен того, который был у него в руке и ствол которого набился снегом при падении раненого, но я не могу оставить без возражения заключение д’Аршиака будто он имел право оспаривать обмен пистолета и был задержан в этом знаком со стороны г-на Геккерена… Обмен пистолетами не мог дать повод во время поединка ни к какому спору. Пистолеты были с пистонами, следовательно осечки быть не могло: снег, забившийся в дуло пистолета Александра Сергеевича, усилил бы только удар выстрела, а не отвратил бы его; никакого знака со стороны Г-на д’Аршиака, ни со стороны Г-на Геккерена подано не было. Что до меня касается, я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предположение, будто он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. Еще раз повторяю, что никакого сомнения против правильности обмена пистолета не было.

Для истины рассказа прибавлю также на это выражение: (неподвижен после выстрела своего Барон Геккерен был ранен и упал также). Противники шли друг на друга грудью, когда Пушкин упал, то Г. Геккерен сделал движение к нему; после слов же Пушкина, что хочет стрелять, он возвратился на свое место, став боком и прикрыв грудь свою правою рукой. По всем другим обстоятельствам я свидетельствую истину показаний Г. Д’Аршиака».

Разумеется, что нас не может подкупить трогательная забота лицейского товарища Пушкина о его посмертной репутации. Расхождения в показаниях секундантов касаются трех обстоятельств. Во-первых, были ли нарушены дуэльные формальности? Во-вторых, если да, то влекло ли это неблагоприятные последствия для противной стороны (Дантеса)? И в-третьих, в самом ли деле один из секундантов пытался не допустить указанных нарушений, но не сделал этого ввиду «благородного» жеста Дантеса? На первые два вопроса вполне компетентно и убедительно ответил упоминавшийся уже историк кавалергардского полка С. Панчулидзев. По его мнению, «замена пистолетов, раз они взяты в руки противника, не допускается». Однако и он считал, что эта замена не ставила и не могла поставить противника в невыгодное положение. «Данзас прав, что снег, набившись в дуло пистолета Пушкина, мог на морозе только усилить… удар выстрела, а не ослабить его». Таким образом, д’Аршиаку не было надобности вмешиваться в ход дуэли, так как интересы дуэлянта, чьим секундантом он был, задеты или ущемлены не были. Кроме того, нас не может не убеждать и та настойчивость прямодушного по воспоминаниям современников Данзаса, с которой тот категорически отметает самую возможность попытки секунданта Дантеса будто бы вмешаться в ход поединка.

Уже в советское время был опубликован документ (отсутствовавший в военно-судном деле), юридически закреплявший условия рокового поединка:

«Условия дуэли между г. Пушкиным и г. бароном Жоржем Геккереном.

1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.

3. Сверх того, принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять место для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своею честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.

Константин Данзас, инженер-подполковник.

Виконт д’Аршиак, атташе французского посольства».[236]

Условия эти Данзас привозил Пушкину, но тот, по его словам, даже не пожелал ознакомиться с их содержанием. Документ этот, во-первых, вполне согласуется с показаниями секундантов, данными ими на допросах в военно-судной комиссии, а во-вторых, соответствует настроению Пушкина на жестокий поединок, результатом которого могла быть смерть кого-либо из противников (вспомним пушкинское «чем кровавее, тем лучше»).