От автора

От автора

Военно-судное дело, произведенное в комиссии военного суда, учрежденной при Лейб-Гвардии Конном полку над… Камергером Двора Его Императорского Величества Пушкиным… начато 3 февраля, кончено 19 [февраля] 1837 года.

С обложки дела

Читатель может предположить, что это дело не имело отношения к великому русскому поэту А. С. Пушкину, а касалось какого-то его однофамильца. И действительно, суд начался 3 февраля 1837 г.,[1] когда поэт уже скончался. Далее. В деле значится камергер Пушкин, тогда как поэт, как известно, пребывал в скромном придворном звании камер-юнкера. И тем не менее (хотя и умер, хотя и не камергер) персонажем военно-судебного дела был именно он, Александр Сергеевич Пушкин – посмертно подсудимый.

При жизни же он не раз был близок к тому, чтобы стать подсудимым. Хотя это могло случиться и в 1820 году, когда за вольнолюбивые стихи и эпиграммы Александр I намеревался сослать Пушкина в Сибирь либо даже заточить в Соловецкий монастырь. Только заступничество H. М. Карамзина и В. А. Жуковского спасло молодого поэта, и царь ограничился высылкой Пушкина под видом служебного назначения в Екатеринослав, а затем в Кишинев и Одессу. Могло произойти и в 1824 году, когда было перехвачено частное письмо, в котором поэт проговаривался о своих атеистических настроениях (криминал по тем временам великий). Последнее послужило чуть ли не главной официальной причиной новой ссылки поэта в Mихайловское. Невероятно близко к тому, чтобы стать подсудимым с перспективой самых тяжких для себя последствий, Пушкин оказался и чуть позже в связи с восстанием 1825 года, когда в ходе следствия и суда над декабристами выяснилось, что значили для них его стихи. Однако новый царь «простил» поэта и возвратил его из Михайловской ссылки. В действительности же все было гораздо сложнее. Официально освобожденный Николаем I от ответственности по делу декабристов, Пушкин фактически превратился в поднадзорного только что созданного печально знаменитого III Отделения и оставался им до самой смерти.

Очередная возможность ближайшего знакомства с николаевским правосудием представилась поэту в 1827 году в связи с написанным ранее стихотворением «Андрей Шенье». Один из верноподданных направил это стихотворение с подзаголовком «На 14 декабря» Бенкендорфу, а тот ознакомил с ним Николая I. Вследствие этого Пушкину пришлось давать объяснения не только шефу жандармов, но и комиссии военного суда. В 1828 году Пушкину угрожало строгое наказание в связи с его авторством «богохульной» поэмы «Гаврилиада».

Однако судьба все-таки сделала Пушкина подсудимым и в полном смысле этого слова со всеми вытекающими отсюда последствиями. Дело в том, что в отношении тяжело раненного (но еще живого поэта), его дуэльного противника и его секунданта было начато военно-судное дело за нарушение законов о запрещении дуэлей по всей форме процессуальных и на основе материальных уголовных законов того времени. История донесла до нас материалы этого судебного процесса, которые, как и всякие другие документы, связанные с гибелью великого поэта, представляют большой интерес. Судопроизводство того времени объединяло в одном процессе и следствие, и суд, поэтому о следствии и суде мы говорим условно. Судьи фактически соединяли в себе обязанности и следователей, и обвинителей, и защитников, и, собственно, судей.

В пушкиноведении материалы дела о дуэли[2] являются одним из документальных источников для изучения причин и обстоятельств трагической дуэли. Однако, как это ни странно, материалы дела не подвергались специальному исследованию ни литературоведами, ни юристами,[3] хотя несомненно, что многие документы требуют не только литературоведческого, но и юридического подхода. Внимательное же изучение материалов военно-судебного дела о дуэли и особенно сопоставление их с российским законодательством пушкинского времени позволяют уточнить некоторые устоявшиеся в литературоведении позиции. Например, общепринятое мнение о чрезмерно мягком приговоре, вынесенном Дантесу. Юристы, знакомившиеся с военно-судебным делом, лишь подтверждали это мнение. Так, в 1937 году в журнале «Советская юстиция» писалось: «Поэта судьи не знали: камер-юнкер заслонил поэта». Изучение дела и сопоставление приговора по делу с действовавшим тогда законодательством позволяет решительно отказаться от этой устойчивой версии, которая, на наш взгляд, не возвышала поэта и память о нем, а, наоборот, принижала его общественное значение в глазах современников. Во-первых, насчет того, что будто бы «камер-юнкер заслонил поэта». Для судей и военачальников всех рангов, прикосновенных к процессу, Пушкин был камергером (они и не предполагали, что поэт всего лишь камер-юнкер), камер-юнкером он был для царя и его окружения. Во-вторых, судьи и военачальники вынесли Дантесу суровый по тем временам приговор, по своей строгости значительно превышавший судебную практику по делам о дуэлях того времени, и лишь царь свел это наказание к чуть ли не символическому. К тому же трудно решить, строгим или мягким было наказание, вынесенное Дантесу, даже с чисто юридической точки зрения ввиду противоречивости николаевского уголовного законодательства: в то время Воинские Артикулы Петра I еще не были отменены, однако уже в 1835 году вступил в силу Свод законов. Следует отметить, что по вопросу о соотношении этих законодательных актов противоречивые мнения высказывались и в дореволюционной юридической литературе.

Изучение материалов военно-судного дела позволяет уточнить и роль ближайшего царского окружения (Бенкендорфа, Нессельроде, Чернышева) в организации этого процесса, влиянии на его ход, увидеть новые грани их действительного отношения к поэту. Однако, по мнению автора, главное значение материалов этого дела заключается в том, что они, с одной стороны, высвечивают некоторые (пусть даже известные) обстоятельства роковой дуэли, а с другой – через суконно-канцелярские обороты процессуальных документов помогают уловить детали той нравственной атмосферы, в которой находился в то время поэт.

Можно говорить и об устойчивом творческом интересе Пушкина к идеям законности и правосудия, т. е. к правовой «материи». Поэт в художественной форме отразил наиболее реакционные черты, присущие российскому феодально-крепостническому судопроизводству: классовая направленность и неприкрытая кастовость, продажность судей и жестокие меры «отыскания истины» по уголовному делу, да и просто неприкрытое беззаконие. Достаточно лишь упомянуть такие шедевры его прозы, как «Дубровский» и «Капитанская дочка». Эта же тема (и не только на фоне российского судопроизводства) нашла свое художественное воплощение и в поэзии Пушкина («Полтава», «Моцарт и Сальери», «Анджело»). Рассматриваются эти проблемы на вполне профессиональном с юридической точки зрения уровне, что может быть объяснено целым рядом причин.

Так, солидную для своего времени юридическую подготовку Пушкин получил в Лицее, где наряду с другими предметами изучались и основные юридические дисциплины. Следует отметить, что юриспруденцию лицеистам преподавал А. П. Куницын, которого с полным основанием можно назвать одним из крупнейших ученых-юристов своего времени. Он не только знакомил лицеистов с законодательными основами действовавшего в России права, но и смело обращал внимание на различного рода злоупотребления, царившие в российских судах. Интерес к правовой материи, привитый поэту на школьной скамье, не ослабел в течение всей его жизни. И хотя круг интересов Пушкина был, как известно, энциклопедически широк, вопросы права занимали среди них не последнее место. Так, в его личной библиотеке было немало книг и по чисто юридическим вопросам, в том числе сборников российских законов.

Существовал и еще один источник правовых познаний поэта. Это, так сказать, его «юридическое» окружение. Достаточно указать на его отношения с M. М. Сперанским – крупным государственным деятелем, руководителем грандиозной по своим масштабам работы по кодификации российского законодательства; на общение с министрами юстиции – И. И. Дмитриевым, Д. В. Дашковым, Д. Н. Блудовым, с лицейскими друзьями и товарищами, посвятившими себя юридическому поприщу, – И. И. Пущиным, Д. Н. Масловым, М. Л. Яковлевым.

Таким образом, Пушкин имел непосредственное отношение к праву, юстиции и судопроизводству. В связи с этим вполне правомерным является юридический аспект изучения как биографии поэта, так и его творчества.

Автор книги – юрист по профессии и путь его в пушкинистику был непростым. Он начался с публикации очерков в юридических журналах на темы, связанные с возможными правовыми аспектами жизни и творчества поэта. Затем автор решился на издание небольшой книжки, посвященной процессу по делу о дули А. С. Пушкина (А. В. Наумов. Следствие и суд по делу о дуэли А. С. Пушкина. Хабаровск, 1989). «Добро» на публикацию дал известный литературовед – профессор факультета журналистики Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, ныне покойный, Э. Г. Бабаев. Вместе с официальной рецензией на рукопись (для издательства) он подарил автору свою книгу «Творчество А. С. Пушкина» (Изд. МГУ, 1988) с автографом, в котором назвал автора (по всей видимости, полушутя, полусерьезно) «основателем юридической пушкинистики».

То было незабвенное время едва ли не «пика» демократических преобразований (вспомним лишь съезды народных депутатов и «народные» же на них надежды). Через коллег-юристов скромная, изданная на Дальнем Востоке небольшим тиражом, книжечка попала каким-то образом к некоторым вошедшим тогда во власть лучшим представителям интеллигенции, в том числе и писателям. И для автора ценнее любых хвалебных рецензий на эту работу была столь неожиданная для него ее высокая оценка самим великим Давидом Кугультиновым, сделанная им в качестве автографа на его книге стихов.

Такие оценки «подвигли» автора на продолжение работы и он через несколько лет выпустил довольно объемный труд – книгу «Посмертно подсудимый» (М., 1992 г.), которая была достаточно благосклонно принята пушкинистами. Некоторые аспекты этой книги развиты, доработаны и опубликованы в виде статей и очерков: в Трудах Института мировой литературы (А. В. Наумов. Военно-судное дело о последней дуэли Пушкина. Уточнение оценок // Московский пушкинист. II. Ежегодный сборник. М., «Наследие», 1996, с. 265–291), Российском литературоведческом журнале (А. В. Наумов. Евгений Онегин глазами криминалиста // Российский литературоведческий журнал, 1996. № 8. С. 114–121), журнале «Октябрь», (А. В. Наумов. Дуэль // Октябрь, 1997. № 2. С. 161–166), в «Онегинской энциклопедии» (Под общей ред. Н. И. Михайловой. Том I. М., Русский путь, 1999). За публикацию в журнале «Октябрь» автору была присуждена премия этого журнала за 1999 г. (диплом был подписан его тогда главным редактором А. Ананьевым).

В 2004 г. книга вышла вторым (значительно расширенным) изданием (Тула. Издательский Дом «Автограф»). Автор высказывает благодарность пушкинистам – В. С. Непомнящему и Н. И. Михайловой, а также юристу (увы, уже покойному) Е. А. Скрипилеву за их советы и помощь при подготовке второго издания книги, которое также благосклонно было принято читателями.

Особую признательность автор испытывает к известным писателям А. Приставкину и Р. Казаковой, к сожалению уже ушедшим из жизни. Исключительно по их инициативе и рекомендации он был принят в члены Союза писателей Москвы (лично ему самому на это никогда не хватило бы смелости).