6

6

Борьбу против гитлеровцев трудящимся Минска, как и других городов, приходилось вести в чрезвычайно трудных и сложных условиях подполья, в обстановке жесткого оккупационного режима. Немецко-фашистские захватчики прилагали все усилия, чтобы сделать прочным свое господство в Минске, которому они придавали важное стратегическое значение. Минск был превращен оккупантами в военно-административный и политический опорный пункт центральной армейской группировки войск.

В городе постоянно находился большой гарнизон. Здесь сосредотачивались армейские резервы, сюда отводились потрепанные на фронте части для пополнения и переформирования. Здесь же располагались управление войск СД, армейские авиационные части, много госпиталей. В сохранившихся крупных зданиях размещался генеральный комиссариат Белоруссии во главе со ставленником Гитлера — гауляйтером фон Вильгельмом Кубе. Генеральный комиссариат был создан немецкими оккупантами для управления захваченной территорией Белоруссии. Он опирался в своей деятельности на ряд подчиненных ему учреждений, в том числе на чудовищно большой аппарат СД и полевой полиции. На охрану военных объектов, расположенных в Минске, было брошено большое количество войск СС.

Передвижение по улицам и за пределы города жителям разрешалось только в строго установленное время и по специальным пропускам. В Минске гитлеровцы особенно широко применяли террор. В городе и его окрестностях гитлеровские палачи истребили десятки тысяч советских граждан. Тысячи минчан были угнаны на каторгу в фашистскую Германию.

По улицам Минска — на столбах, стенах домов, на заборах — висели многочисленные приказы, в них на разные лады повторялось слово «расстрел». За неявку на регистрацию в комендатуру или полицию — расстрел, за нежелание работать на немцев — расстрел, за появление на улице с наступлением темноты — расстрел.

Подпольные организации Минска работали в тяжелых условиях. Ни одного дня не проходило без волнений и тревог. За подпольщиками охотились полицейские, эсэсовцы, СД. Непрерывно приходилось менять явки, пароли, перемещать людей из одной конспиративной квартиры в другую, заметать следы, а иногда и уничтожать преследователей.

Партийное подполье в Минске начало действовать с первых дней оккупации. Исай Павлович Казинец, инженер-нефтяник, когда фашисты оккупировали Минск, стал секретарем подпольного горкома партии. Под его руководством была создана широкая подпольная сеть, издавалась газета «Вестник Родины», выпускались листовки. Вместе с Казинцом минское подполье создавали старые большевики, участники Октябрьской революции и гражданской войны А. Арндт, Е. Баранов, М. Думбра, И. Матусевич, Д. Одинцов и другие.

Но Казинец и многие его товарищи в марте 1942 года попали в руки СД. Причинами провала являлись, прежде всего, слабая конспирация, отсутствие у патриотов достаточного опыта борьбы с таким сильным и коварным врагом, каким были гитлеровцы, недостатки организационных форм подполья. Были, конечно, и другие причины. Руководящий центр подполья погиб.

Минское СД торжествовало. Оно поспешило сообщить в Берлин, в имперское управление службы безопасности, что с коммунистами в столице Белоруссии покончено. На очереди, мол, уничтожение «банд», скрывающихся в лесах. Однако радость СД была преждевременной. Партизан уничтожить не удалось. А в мае 1942 года, через два месяца после ареста руководителей минского партийного подполья, возник новый центр. Он объединил уцелевшие кадры коммунистов и комсомольцев и с новой силой развернул борьбу против гитлеровских поработителей.

В состав нового руководящего центра вошли замечательные коммунисты Д. А. Короткевич, В. К. Никифоров, В. С. Омельянюк и другие. Однако и они через некоторое время при помощи провокатора Б. Рудзянко были схвачены СД[4].

Фашистские карательные органы имели большой опыт в проведении различных пыток. Захватив кого-либо из подпольщиков, фашисты применяли изощренные, зверские истязания. Отдельные узники не выдерживали и выдавали кое-какие сведения, необходимые СД.

Немало подпольщиков расстреляно и повешено. Например, в одном из секретных отчетов СД в Берлин говорится:

«…9 мая 1942 года в Минске были публично казнены через повешение 28 человек, принадлежавших к организации партизан Белоруссии. В этот же день было расстреляно 251 человек… В Минске была проведена кампания против группы на железной дороге. Было арестовано 126 человек»[5].

Деятельность минского партийного подполья особенно активизировалась в 1943—1944 годах. В феврале 1943 года состоялся V пленум ЦК КП(б)Б. Подпольные комитеты, партизанские отряды и бригады, дислоцировавшиеся вокруг Минска, под руководством подпольного обкома партии, создали в столице Белоруссии многочисленные разведывательные и диверсионные группы, которые с новой силой развернули в городе и пригородных районах борьбу против оккупантов.

После гибели руководителей второго партийного центра ЦК Компартии Белоруссии принял решение создать Минский подпольный городской комитет партии. Это способствовало улучшению партийной работы в городе.

Унылым, дождливым вечером к нам с комиссаром вошел радист Яновский и принес радиограмму.

— Могу порадовать, — улыбнулся он.

Центральный Комитет Компартии Белоруссии сообщал, что из Полесья решением Минского подпольного обкома партии в наш отряд посланы секретарь Минского подпольного горкома, редактор и работники типографии. Я передал радиограмму Родину.

— Ого! — сказал он. — Поднимаемся на высшую ступень.

Я позвал командира взвода конной разведки Николая Ларченко и, наметив маршрут, приказал выехать навстречу товарищам. Отправились Валя, Терновский, Каледа, Денисевич.

На следующий день большая подвода въехала в лагерь. От нее отделилась группа мужчин, среди них я увидел высокую фигуру Машкова, комиссара отряда Шубы.

— Здорово, Георгий Николаевич, что же, совсем к нам? — приветствовал я его.

— Совсем… Областной комитет направил… А вот, — Машков указал на стоящего рядом плотного, широкоплечего мужчину, — секретарь Минского подпольного горкома партии Савелий Константинович…

— Лещеня, — дополнил, улыбаясь, секретарь, с силой пожав мою руку.

Темные, узкого разреза глаза Лещени смотрели пристально, изучающе и в то же время задумчиво, словно, смотря на меня и комиссара, он держал перед своим умственным взором кого-то еще…

Познакомились и с редактором газеты Александром Демьяновичем Сакевичем. Это был высокий, худощавый и необыкновенно подвижный человек.

Во время обеда разговорились. Лещеня — белорус, окончил Московский институт стали, работал на партийной работе. В начале Великой Отечественной войны направлен ЦК Компартии Белоруссии в тыл врага, был парторгом Минского подпольного обкома партии, а затем комиссаром партизанской бригады.

Машков, по профессии электромонтер, тоже прошел большую школу подпольной и партизанской борьбы. В тылу противника — с первых дней войны. Он был секретарем партбюро, а позже комиссаром партизанской бригады.

Сакевич до прихода к нам работал редактором подпольной районной газеты «Кліч Радзімы» (орган Любанского подпольного РК КПБ).

После обеда Лещеня ознакомил меня с решением Минского обкома. Он назначался секретарем Минского подпольного горкома, Машков — секретарем городского комитета по пропаганде, я и И. М. Родин — членами комитета.

— Отныне ваша парторганизация берется на учет Минским подпольным горкомом. Где ваш секретарь парторганизации? — спросил Лещеня.

— Уже три дня на задании: вышел с подрывниками на железную дорогу. Скоро должен возвратиться, — сказал комиссар.

Я подробно доложил о работе отряда и подпольщиков Минска. Лещеня и Машков внимательно выслушали и, когда я кончил, долго молчали, обдумывая все данные.

— Диверсионная работа налажена неплохо, шпионов и провокаторов не допустили к себе, но нужно усилить разъяснительную деятельность, — резюмировал Лещеня. — Хорошо, что занялись разложением изнутри «корпуса самообороны».

— Вернули советскому коллективу многих обманутых и колеблющихся, — добавил Машков.

— А теперь прочтите директивы ЦК партии Белоруссии, адресованные всем партизанским отрядам и подпольным организациям. — Лещеня достал несколько тонких листов бумаги.

Центральный Комитет указывал, что взрывы, диверсии необходимо совершать только на предприятиях, которые работают на военные нужды. На других предприятиях принимать меры к тому, чтобы помешать оккупантам вывезти ценное оборудование. Для этой цели создать новые подпольные патриотические группы.

Партия предупреждала, что, отступая под сокрушительными ударами нашей армии, оккупанты будут стремиться силой угонять население с собой. Поэтому рекомендовалось организовывать в лесах лагеря и с приближением фронта выводить в эти лагеря население из города; всемерно усиливать агитационно-пропагандистскую работу.

— Здесь у нас слабо, — заметил комиссар.

— Вот и будем вместе работать, чтобы и в этом направлении добиться успехов. Сделано немало, а теперь, когда получили типографию, сумеем сделать еще больше… Радисты у нас есть, а Москва сообщила, что у вас имеются запасные рации, я думаю, вы уступите их городскому комитету для поддержания связи с подпольным обкомом партии?

Мы с комиссаром согласились. Я добавил:

— Силами одного нашего отряда тяжело поддерживать связь с подпольщиками Минска. Рядом стоят партизаны М. Г. Мармулева, Л. И. Сороки, 2-й и 3-й Минских бригад, бригад «Штурмовая», имени Калинина. У них тоже есть свои люди в Минске. Может быть, поговорить с ними? Тогда в городе можно было бы создать крупную подпольную организацию с централизованным руководством…

— Да, — подхватил Лещеня, — об этом есть указание Минского подпольного обкома. Мы создадим единое руководство подпольными группами в городе. Так и решим: выявить все имеющиеся подпольные группы в Минске, через них усилить пропагандистскую работу среди населения, организовать диверсионную работу, начать выпуск печатного органа Минского подпольного горкома партии газеты «Минский большевик». Кто за это предложение?

Все подняли руки.

Так закончилось первое заседание комитета.

Мы вышли из землянки. Партизаны помогали наборщикам разгружать повозку. Все оборудование типографии они уложили на разостланный мешок. Комиссар, улыбаясь, напомнил мне, как, получив от Центрального Комитета радиограмму о посылке нам типографии, мы беспокоились о трудностях ее доставки в лагерь, а оказывается — она немного больше пишущей машинки.

— Это очень удобная типография, — заметив мое удивление, сказал Сакевич. — Ее сконструировал наш инженер Пильтиенко и назвал «Партизанка». Она может печатать в час сто экземпляров размером в одну восьмую печатного листа. Такие машины сейчас изготовляют в Москве.

— Куда вы хотите ее поставить? — спросил Коско.

— Где-нибудь подальше от лагеря, чтобы нас никто не беспокоил, — ответил Сакевич.

Вместе с Сакевичем мы нашли прекрасную поляну. Спустя два дня партизаны вырыли здесь просторную землянку и сделали большие окна. Наборщики поставили в землянку «Партизанку» и сложили свое имущество. Радисты Яновский и Глушков вынули из автомашин аккумуляторы и лампочки, провели туда электрический свет. И наборщики приступили к работе.

Машков написал передовую статью. Григорий Подобед и Капитолина Гурьева рассказали о борьбе минчан с оккупантами, радисты приняли последние сводки Совинформбюро, после этого редактор дал обзор положения на фронтах и достижений героического труда советских людей в тылу.

Уставший, но веселый в штабную землянку зашел Сакевич. Он принес свежую газету. Машков осторожно взял ее, чтобы не размазать еще не высохшую краску, и начал читать вслух. Горком партии утвердил первый номер.

Газета печаталась. Теперь предстояло организовать бесперебойную доставку ее в Минск. Эту задачу мы возложили на Анну и Максима Воронковых, Гуриновича и братьев Сенько, на подпольщиков Василису Васильевну Гуринович, Михаила Иванова, Галину Киричек и Феню Серпакову.

С первым номером газеты «Минский большевик» в город вышли Владимир и Константин Сенько.

— Как вы проберетесь? — смотря на два небольших узла, спросил их Лещеня.

— Точно сам еще не знаю, — улыбнулся Владимир. — Может, придется обратиться к Иванову, возможно, и сами пронесем, но газеты будут доставлены.

Братья выехали в Озеричино, оттуда в Кайковский лес к тайнику Мурашко — самому опасному этапу.

Спустя несколько дней оба брата на взмыленных лошадях прискакали в лагерь.

— Что случилось? — с беспокойством подбежал к ним Лещеня.

Глаза Константина радостно сверкали:

— Палач Кубе убит: ночью с кровати полетел в воздух, и эсэсовцы подобрали только его останки, — прерывающимся голосом сообщил он.

22 сентября немецкая радиостанция передала, что убит Кубе. Потом из Москвы пришла радиограмма:

«По сообщению лондонского радио, в Минске убит имперский комиссар Кубе. Проверьте, соответствует ли это действительности и кто исполнитель акта».

— Кто исполнители? — схватил я за руку Владимира.

— Приговор привела в исполнение партизанка отряда «Дяди Димы» (майора Федорова). Она у Кубе работала горничной… В городе гитлеровцы с ума сходят, — весело крикнул Владимир.

— А газеты доставили? — спросил Машков.

— Сделано! Уже вчера их люди читали. Нужно больше газет, народ прямо из рук рвет.

— А немцы что? — взволнованно спросил Лещеня.

— В городе начались расстрелы. На место Кубе назначен генерал-лейтенант Готтберг.

— Наши люди не арестованы? — с тревогой спросил я.

— Те, которых знаю, не арестованы, продолжают работать. За одну ночь мы распространили все пятьсот экземпляров.

Я вызвал Ларченко.

— Собирай быстро конных разведчиков и — на задание. Хорошая новость — Кубе казнен.

Скоро во все соседние отряды и населенные пункты с этим известием летели наши разведчики.

Известие об уничтожении Кубе быстро облетело лагерь. Партизаны громко и оживленно беседовали.

— Наконец-то этот гад получил по заслугам! Теперь они поймут, что на нашей земле им нет жизни, — окруженный товарищами, говорил Михаил Гуринович.

Мы получили от разведчиков точные сведения, что Кубе убит в своей спальне миной, положенной ему в постель горничной Еленой Мазаник, и тотчас же послали об этом радиограмму в Москву.

Расскажу вкратце о событиях последних дней, связанных с уничтожением наместника Гитлера в Белоруссии.

Многие высокопоставленные гитлеровцы, в том числе и генеральный комиссар Белоруссии гауляйтер Вильгельм Кубе, нашли свою бесславную гибель в Минске. Кубе постоянно прятался за спины охранявших его немецких солдат. Но оказалось, что гнев народа не знает преград. От него не спасают ни многочисленная охрана, ни пулеметы и автоматы, ни самые, казалось бы, неприступные крепости.

Кубе знал, что он обречен на смерть, что его всюду подстерегает ничем неистребимая ненависть народа. И он, как лиса, старался замести свои следы. Всячески стремился засекретить места своего нахождения, ездил на разных машинах, постоянно меняя маршруты. Доступ к его жилищу преграждался сложной пропускной системой. И тем не менее партизанская мина в нужный момент нашла этого гитлеровского сатрапа.

Приговор народа над Кубе был приведен в исполнение в ночь с 21 на 22 сентября 1943 года.

Разведчики нашего отряда установили, что горничной у Кубе работает комсомолка Елена Мазаник и что муж ее в Красной Армии. Я запрашивал о муже Елены по радио разведотдел, однако не удалось установить сразу же, где он находится… А терять время, пока, наконец, его разыщут, было бы непростительно. Поэтому мы решили использовать то немногое, что мы знали, для того, чтобы связаться с Еленой Мазаник.

Для ликвидации Кубе 2 августа 1943 года мы направили в Минск нашего разведчика Гейнца Линке. Его снабдили немецкими документами, формой эсэсовца и карманным оружием.

Гейнц Линке остановился на одной из наших квартир. Хозяйка квартиры постаралась незаметно встретиться с Еленой и обещала свести ее с человеком, который совсем недавно виделся с ее мужем. Как только представилась возможность, Елена Мазаник помчалась к хозяйке явочной квартиры.

В небольшой комнате из-за стола поднялся навстречу ей красивый белокурый молодой человек.

Это был наш Линке.

Елена так и бросилась к нему, засыпала его вопросами о муже…

Линке пришлось признаться, что он не знает о нем ничего определенного и что он воспользовался его именем только для того, чтобы добиться личной встречи с Еленой. Линке сказал напрямик, что прибыл от партизан для того, чтобы поручить ей выполнить задание особой важности.

Нет сомнения, что если бы в это время лишь один наш разведчик добивался установления боевого контакта с Еленой Мазаник, она тотчас поняла бы: для такой цели можно и нужно использовать любую возможность, любой предлог.

Но… получилось нечто похожее на те случаи, когда партизанская группа, отправляясь минировать железную дорогу, натыкается на партизанскую группу другого отряда, избравшую для диверсии тот же самый участок. В таких случаях проходят чрезвычайно тревожные минуты, пока выяснится, что перед тобой не враг, а товарищ, соратник по общей борьбе…

Да, нечто похожее!..

К этому времени Елена Мазаник уже имела связь с партизанским отрядом. И она заподозрила в нашем Линке провокатора СД. Это подозрение у нее еще более усилилось во вторую встречу, когда Линке пришел в мундире эсэсовца. Поэтому, когда он прямо дал ей задание убить Кубе, Елена изобразив перепуганную насмерть обывательницу, кинулась бежать от него…

Это было в то самое время, когда руководитель одной из городских подпольных групп Мария Осипова под видом торговки доставила в Минск в корзине с творогом и брусникой мину с часовым заводом.

Затем эта мина была Еленой пронесена в резиденцию Кубе. Пронесена мимо зорких и придирчивых часовых личной охраны Кубе!.. Елена проникла в спальню Кубе и заложила мину в кровать между матрацем и пружинами в головной части кровати. Кубе был убит. Собранные куски его тела были положены в серебряный гроб и отправлены самолетом в Берлин. Это был партизанский подарок Гитлеру.

Активное участие в проведении этой операции принимали рабочий-подпольщик А. П. Дрозд, подпольщица М. Б. Осипова, партизанка бригады «Дяди Коли» (П. Г. Лопатина) Н. В. Троян.

За мужество и героизм, проявленные в борьбе с врагом, славным советским патриоткам: Е. Г. Мазаник, М. Б. Осиповой и Н. В. Троян — присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Члены Минского подпольного горкома собрались на короткое совещание.

Тираж очередного номера газеты был почти отпечатан, поэтому в связи с уничтожением Кубе подпольный горком решил выпустить специальное воззвание к населению города. Тут же сообща написали его. Горком партии призывал население еще больше оказывать сопротивление оккупантам. Воззвание заканчивалось следующими словами:

«…Грозный, но справедливый народный приговор белорусского народа над кровавым палачом Кубе приведен в исполнение.

Народная месть настигнет всех палачей. Никакой террор не сломит всенародной борьбы с фашистскими захватчиками.

Товарищи минчане! Приближается день вашего освобождения. Еще более усилим наши удары по оккупантам.

Смерть фашистским захватчикам!

Минский подпольный комитет Коммунистической партии большевиков Белоруссии».

Воззвание необходимо было отпечатать как можно быстрее, и сам редактор пошел помогать наборщикам.

За эту ночь газеты и воззвания были отпечатаны, а утром в Минск отправились братья Сенько, Воронков и Гуринович. Они должны были установить, не арестован ли кто из подпольщиков, и вместе со связными наметить новые способы доставки в город газет и листовок, так как постоянно пользоваться для этой цели машиной Иванова становилось слишком рискованным.

Пришло письмо от Мурашко. Он просил срочной встречи.

Взяв с собой Чернова и конных разведчиков, я выехал в Кайковский лес. Скоро пришел Мурашко.

— Что так спешно? — спросил я.

— Мы узнали, что оккупанты собираются с аэродрома вывезти куда-то всех военнопленных и вообще всех русских. Поэтому необходимо срочно убрать оттуда наших людей. Но я хочу вывести их с эффектом.

— Что вы придумали?

— Поджечь склад с горючим, — спокойно сказал Мурашко. — Зоя со своей подругой Александрой Никитиной берутся заминировать общежитие летного состава, а бывшие военнопленные Оперенко и Капустин — самолеты и цистерны.

Он рассказал мне подробности плана. Мурашко и Фолитар должны были ознакомить женщин и Василия Оперенко, как обращаться с маломагнитками. Долго мы беседовали, обсудили до мелочей все детали предстоящей операции. Прощаясь, я пожелал ему удачи.

Мурашко начал действовать. Вместе со своей женой Галиной Циркун (которая была подругой Зои Василевской) он подготовил заряд тола в десять килограммов, взял две маломагнитки и принес их в дом жены по Рабкоровской улице, совсем недалеко от общежития гитлеровских летчиков.

Галина привела к себе домой Зою Василевскую, показала ей, где находится мина и как заложить маломагнитку, чтобы она взорвалась в полночь, отдала ей ключ от своего дома, и они обе ушли на квартиру к Зое. Здесь Галина осталась, а Зоя отправилась за Никитиной и скоро привела ее и ребенка. Все они остались ночевать у Зои.

В это время Мурашко разыскал Олега Фолитара и передал ему шесть маломагниток, чтобы он отнес их к Оперенко. Мурашко тщательно проинструктировал Олега и сказал, что цистерны должны быть взорваны завтра после полуночи.

Оперенко и Капустин жили рядом с аэродромом, без охраны. Фолитар в сумерки подошел к бараку, вызвал Оперенко, передал ему маломагнитки и показал, как с ними обращаться.

— Добре, братишка, — кивнул Оперенко и ушел в барак. Он осторожно пробрался к своему топчану. Никто не заметил его отсутствия.

Лежа рядом с Капустиным, он сообщил ему новость. Оба товарища засунули мины себе под головы и до утра не смыкали глаз. Утром они встали позже других, тщательно спрятали под одеждой мины и как обычно пошли на работу.

Оперенко и Капустину приказали подготовить к старту «мессершмитт». Друзья стали промасленными тряпками вытирать плоскости самолета, наливать в бак бензин. Как только немецкий механик куда-то отлучился, Оперенко быстро сунул в отверстие моторной части маломагнитку. Она накрепко прилипла к металлу.

Окончив заправку самолета, Оперенко и Капустин украдкой посматривали на «мессершмитт», но тот все не стартовал. Друзья стали беспокоиться, что самолет взорвется на земле. Наконец Капустин увидел подходивших к самолету генерала, двух полковников и летчика. От радости он пребольно ущипнул Оперенко.

Пассажиры забрались в самолет, механики завели моторы, и самолет, плавно прокатив по дорожке, поднялся в воздух. Капустин и Оперенко готовили второй пассажирский, но тут в воздухе послышался какой-то глухой взрыв. Все подняли головы, самолет, охваченный пламенем, со страшной быстротой падал на землю и в районе товарной станции, врезавшись в пакгауз, разлетелся на куски.

С аэродрома к месту катастрофы тотчас же выехали две грузовые машины с немецкими техниками.

Выбрав удобный момент, Оперенко и Капустин подошли к цистернам и, убедившись, что за ними никто не наблюдает, приклеили к двум цистернам по две маломагнитки. После этого они опять направились к самолетам.

Из разговоров возвратившихся техников Оперенко и Капустин поняли, что их никто не подозревает. Комиссией было установлено, что взорвался бензиновый бак. Оперенко и Капустин продолжали работать дальше. Под вечер они начали готовить к старту двухмоторный грузовой самолет. Капустин всячески старался помочь механику и, как только тот отвернулся от мотора, подсунул туда мину.

Скоро самолет с артиллерийскими офицерами поднялся в воздух. Где-то в районе Радошкович он взорвался.

— Бежим отсюда, — шептал побледневший Капустин. — Уж сейчас-то догадаются.

— Еще рано, — коротко ответил Оперенко и посмотрел на общежитие. Условного сигнала пока не было.

Галина Циркун встала очень рано, разбудила Зою Василевскую и Никитину, и они начали собираться: потеплее одели детей, связали в узлы самые необходимые вещи.

Время тянулось медленно. Наконец половина восьмого. Зоя и Александра должны были идти на работу. Взяв Галину за руку, Зоя сказала:

— Галина… Мое сердце чувствует, что все кончится хорошо, но если что… не оставь наших малышей.

— Будь спокойна за них… — Галина поцеловала подруг, взяла детей и узлы и пошла из города.

Возле совхоза «Сеница» ее встретил Мурашко. Дети хныкали. Мурашко дал им сахару и начал с ними играть. Они успокоились.

В это время Александра и Зоя пошли на квартиру к Циркун, вытащили из-под кровати толовые шашки и две маломагнитки, уложили все в хозяйственные сумки и покрыли бумагой. Положив наверх кусок сала и несколько яиц, они вышли.

Зоя и Александра знали немецкий язык и не один час простаивали, болтая с летчиками. Те считали их своими людьми. И теперь, когда они проходили на аэродром, часовой подмигнул им и, глазами показывая на сетку, спросил:

— Провизию купили?

— Да нам из деревни привезли, не хочется возвращаться домой, вечером отнесем, — спокойно ответила Зоя.

Александра и Зоя подошли к общежитию. Александре нужно было идти в столовую.

— Как увидишь около дверей полотенце, иди ко мне, — сказала Зоя и, взяв обе сумки вошла в помещение.

Летчиков в общежитии еще не было, и Василевскую встретил хромой немец — комендант общежития.

— Сало есть? — показывая на сумку, пробормотал он.

Зоя вынула кусок сала и подала коменданту. Тот достал хлеб и сразу же начал есть, не отрывая глаз от сумки. «Хромой черт, еще вздумает запустить лапы в сумку, — подумала Зоя. — Надо что-то сделать, чтобы он отвязался». Она знала, что комендант очень боится начальника аэродрома капитана Элерта, и решила прибегнуть к хитрости.

— Завтра должен возвратиться из командировки капитан Элерт. Он просил меня, чтобы я ему купила сала, вот я и принесла, — сказала Зоя коменданту и обе сумки положила в шкафчик капитана, закрыв его на ключ.

Чтобы затянуть время и подольше побыть в общежитии, Зоя медленно застилала кровати, усердно вытряхивала простыни. А хромой комендант все вертелся около нее.

С места аварии самолета возвратились летчики, продолжая разговаривать о происшедшем. Зоя всячески старалась продлить уборку кроватей.

Наконец комендант куда-то поковылял. Летчики тоже разошлись, и Зоя осталась одна. Она закрыла дверь, вынула сумки со взрывчаткой, отодвинула доску и в образовавшуюся щель быстро начала засовывать толовые шашки. Она торопилась и слышала только биение своего сердца. Вот шашки уложены. Зоя взяла маломагнитку и тщательно приложила взрыватель к толовой шашке. Затем поставила на место отодвинутую доску и забила ее гвоздем. Открыла дверь и только теперь почувствовала невероятную усталость. Осмотрелась — никого нет. Она спрятала опустевшие сумки в шкафчик к Элерту, закрыла на ключ и выбросила его в окно, а около двери повесила полотенце — сигнал для Оперенко и Капустина.

Вскоре пришла Александра.

— Сделала? — шепотом спросила она.

Зоя молча кивнула.

Подруги быстро ушли.

Оперенко и Капустин, увидев вывешенное полотенце, поспешно убрались с аэродрома. Через несколько часов они все встретились за совхозом «Сеница».

Зоя кинулась к своей дочке Валечке, обняла ее и долго не могла произнести ни слова. Затем, успокоившись, она, внимательно посмотрев на Капустина и Оперенко, спросила:

— Ведь это вы действовали на аэродроме?

Оперенко и Капустин молча наклонили головы.

— Теперь понятно, почему взорвались самолеты, — улыбнулась Зоя.

Вечером все товарищи, работавшие на аэродроме, были уже в Кайковском лесу, где мы их ожидали. Здесь я познакомился с Никитиной, Василевской, Галиной Циркун, Оперенко, Капустиным и Олегом Фолитаром.

Позднее я узнал, что до войны Олег Фолитар учился в шестом классе 46-й Минской школы. Отец его — Фолитар Мартин Кондратьевич работал поваром в тресте столовых, а мать — Анна Александровна — продавцом. Эвакуироваться они не успели и остались в Минске, проживали по улице Розы Люксембург в доме 33/3. Родители знали, что Олег поддерживает связь с партизанами, и помогали ему всем, чем могли.

С подпольной группой Константина Мурашко Олег установил связь через свою двоюродную сестру подпольщицу Раису Врублевскую. Встречался с Мурашко в деревне Сеница. Через Врублевскую установил связь и с другими подпольщиками. Встречи происходили на квартире Врублевской по улице Чкалова, 55.

После взрыва эшелона с горючим на товарной станции в Минске Олег участвовал еще во многих диверсиях: во взрыве нефтехранилища в районе Козырева и нефтебазы по улице Толстого. Он помогал подготовить взрыв двух фашистских самолетов на Минском аэродроме (исполнители Оперенко и Капустин).

На железной дороге Минск — Бобруйск, на перегоне между станцией Талька и деревней Демьяновка, с участием Олега был взорван немецкий эшелон с новой техникой, и на том же участке пущен под откос воинский эшелон с солдатами.

В 1943 году Фолитар участвовал в поджоге немецкой базы, которая снабжала обмундированием армию. Раисе Волчек он доставил мину для взрыва немецкого казино с офицерами.

В том же году, когда эта подпольная группа попала в руки СД, Олегу удалось уйти из города в наш отряд, где он находился до соединения партизан с Красной Армией. Олег Фолитар сразу же был зачислен в 32-й мотострелковый полк 63-й дивизии, с которой дошел до Берлина. В 1950 году демобилизовался и стал работать слесарем на инструментальном заводе. В настоящее время работает на минском заводе «Калибр» слесарем-инструментальщиком.

Но вернемся к тому периоду.

Чернов приготовил закуску, но никто не прикасался к еде, все ожидали взрыва. Время подошло к полуночи, лес по-прежнему был окутан глубокой тишиной. Зоя нервничала: «Неужели что-нибудь сделала не так и мина не сработала?»

И вот в первом часу ночи на аэродроме раздался глухой взрыв.

— Сколько в общежитии людей? — спросил Мурашко.

— Более пятидесяти летчиков, — ответила Никитина.

Как позже выяснилось, взрывом было убито двадцать и ранено тринадцать фашистских летчиков.

Мы вышли на опушку леса. Ведь еще должны были взорваться цистерны с горючим. Минут через тридцать после первого взрыва раздался второй взрыв. В воздух взметнулся огненный язык и далеко осветил местность.

— Это наш, — спокойно проговорил Оперенко.

Все смотрели на разраставшееся пожарище. Его отблески отражались на строгих лицах партизан.

— А много было бензина? — нарушил молчание Чернов.

— Пять цистерн на четыре тысячи литров, одна, правда, не полная, — засмеялся Оперенко.

Я отозвал Мурашко в сторону.

— Вы теперь тоже в отряд? — спросил я.

— Пока нет. Ведь еще не все мои группы вышли в лес. Рая Волчек работает в офицерском казино… Может, там тоже что-нибудь удастся сделать…

— Верно, — согласился я, — мы обязаны использовать каждую возможность. Но жена ваша пусть останется с нами. В лагере ей будет безопаснее.

Мурашко простился с женой и с нами. Вдвоем с Олегом Фолитаром они направились к городу, где бушевало пламя пожара.