Тульские заботы асессора Васильева

Тульские заботы асессора Васильева

Следователи отправились в путь в августе 1733 года[458]. Васильев, прибыв в Тулу[459], начал с завода Акинфия.

Он был невелик. Из двух домен осталась одна. Три молотовых амбара, в каждом по одному молоту и два горна. Основной продукцией были полосное и связное железо, изделия из него[460]. Исполняя инструкцию, Васильев 9 сентября опечатал в заводской конторе все «о заготовлении всяких военных припасов… указы, и заводские книги, и записки, и вексели, и крепости, и прикащичьи щеты, и всякие ево партикулярные письма»[461].

Сложности возникли с самого начала. Главный приказчик Акинфия, его шурин Семен Пальцов, исчез — явно неспроста. Где он скрывается, сообразил прикрепленный к Васильеву тульский подьячий Яков Самсонов. Пальцова, приведенного под караулом, оставили под охраной «во опасение впредь от того следствия побегу ево». Многие объяснения приказчика больше смахивали на увертки. Плохо было и с документами. Разрешение, на основании которого Никита стал строить завод, не нашли. Не смог предъявить его и Пальцов. Говорил, что такого у Акинфия Демидова «не видывал». «И после смерти отца ево, Акинфиева, Никиты Демидова остался ль, или оной указ хотя и был, а в бывшей пожар, как оные заводы в 1718-м году згорели, з другими писмами сгорел — того он сказать не знает»[462].

Предоставленные книги текущего учета следователю тоже не понравились: то чугун указывался по весу без цены, а то — без того и другого, чугун «порознь званиями» часто не разделялся, записывался «суммою». Обработать такой материал, чтобы выявить общую картину, было невозможно. Книг за 1720—1722 годы не имелось вообще, а в наличной учетной документации были большие пропуски. Пальцов отвечал, что сведения за ранние годы можно найти в ведомостях, поданных в Берг-коллегию, что других книг никогда не было и, как их вести, он «не сведом», да и от хозяина что-то изменить в постановке учета приказания не получал[463].

Вскоре после приезда на ревизора посыпались касавшиеся Демидовых доносы. Интересную информацию дал прежде служивший в провинциальной канцелярии Яков Самсонов. Он же указал на другого потенциального доносчика — Алексея Игнатьева, который «может многую интересную утайку знать за Демидовым и за прикащиками его», и кое-что из услышанного от него пересказал[464]. «Наводка» производила правдоподобное впечатление. Игнатьев, поповский сын, в 1731 году служил у Акинфия приказчиком в Москве[465]. Ему могли быть известны кое-какие секреты хозяина.

К Игнатьеву присмотрелись, прислушались. В начале 1734 года он был уже в Петербурге. 22 января подал в Комиссию донос, которым указал на «некоторое ея императорского величества интереса похищение», обвинив в нем Акинфия Демидова, его ближайших родственников и доверенных помощников шурина Семена Пальцова и зятя Федора Володимерова, тульских приказчиков Тимофея Полосатова, Осипа Акулова, Ивана Переславцова, московского первой гильдии купца Петра Матвеева, серпуховского откупщика Григория Кишкина. 1 февраля Петр Шафиров приказал произвести необходимые по этому доносу следственные действия (в том числе опечатать деловую переписку) в Москве Михаилу Шафирову, в Туле — Васильеву, а также послать запрос в рижскую таможню о торговавшем там железом Пальцове. До завершения проверки Игнатьеву запретили выезжать из Петербурга, то же — находившимся в столице Акинфию и его зятю. Им, ознакомившись с выписками из доношения Игнатьева, следовало стать в назначенный час «к ответствию», а доносителю — «к доказательству»[466].

Получив это распоряжение, Игнатьев на пятый день исчез. Он не появлялся на съемной квартире, ее хозяин сведений о нем не имел. В результате 14 февраля П. Шафирову пришлось принимать новое решение по поводу запущенного расследования. Он приказал искать доносителя через Главную полицмейстерскую канцелярию и через московского и тульского своих представителей. Предписывалось объявлять, что Игнатьев может возвращаться в Комиссию без всякого опасения, одновременно — пугать карами укрывателей. Акинфия Демидова и Федора Володимерова Шафиров приказал допросить и обязать из Петербурга не выезжать[467].

Между тем Демидов как раз собирался Петербург покинуть. Сибирские заводы требовали внимания, которое он долгие годы щедро им оказывал. «В небытность ево» там «водою и огнем великое учинилось повреждение, и от того остановка». Заводчик уже получил именной указ, которым «повелено было ево, Акинфея, из Санкт-Питербурха на те ево Сибирские заводы отпустить и от Комиссии… дать пашпорт». В связи с расследованием доноса Игнатьева отъезд был отложен. Доноситель пропал — отъезд отдалился на неопределенное время. 7 марта Демидов подал в Комиссию доношение, в котором сообщил, что «допрашивай обстоятельно», что живет сейчас в Петербурге праздно, напоминал, что обязан поставлять казне военные припасы и корабельное железо, пугал, что «в небытность де ево не токмо, чтоб те припасы были отправлены, но и в состоянии заводов произойдет наивящее разорение» — в общем, просил его из Петербурга все-таки отпустить. Вместо себя он оставлял приказчика, позже обещал прислать другого. 12 марта Шафиров просьбу удовлетворил: приказал Демидова «на Сибирские ево заводы на время» отпустить. Теперь выезжать из Петербурга запрещалось приказчику, Демидову же предписывалось к «поверенному своему писать почасту, где он обретаться будет»[468].

Как видим, Акинфий на десятом месяце следствия обрел наконец долгожданную свободу. Обрел, да не полную: его отпустили не на четыре стороны, а в конкретную поездку, при этом обязали извещать о местонахождении. Далеко ли он уехал? 26 августа в письме поверенному сообщил, что «обретаетца» в Москве[469].