VI. ЧИКАГСКАЯ ВЫСТАВКА 1893 ГОДА

VI. ЧИКАГСКАЯ ВЫСТАВКА 1893 ГОДА

«Нажива и конкуренция» — вот те слова, которые следовало бы написать над главным входом выставки 1893 года. Они раскрыли бы все ее идейное содержание».

В. Р. Вильямс

Весной 1893 года Вильямс был послан в Соединенные Штаты Северной Америки.

Американские власти решили отметить четырехсотлетие открытия Америки устройством всемирной выставки. Эта широко разрекламированная выставка должна была открыться в Чикаго. Официальные источники объясняли устройство выставки именно в Чикаго удобным расположением города и «щедростью» жителей Чикаго (под «жителями» подразумевалась группа из нескольких чикагских капиталистов), собравших 10 миллионов долларов в фонд создания выставки. Но, надо думать, не только этими причинами объяснялся выбор города. Американским правителям, видимо, нужно было во что бы то ни стало представить именно этот город как образец американского процветания и американского могущества, им нужно было вытравить из памяти народов всего мира ту мрачную известность, которую приобрел город Чикаго за несколько лет до этого.

В мае 1886 года чикагские рабочие поднялись на борьбу за свои экономические права. Они протестовали против жесточайшей эксплуатации и нечеловеческих условий труда, царивших на чикагских фабриках и заводах, они настаивали на сокращении рабочего дня.

1 мая состоялась всеобщая стачка чикагских рабочих, а 4 мая — грандиозная демонстрация.

Эти выступления были подавлены с небывалой жестокостью, — кровавая расправа с чикагскими рабочими вызвала волну возмущения у пролетариата Америки и целого ряда стран Европы. «Чикагская трагедия» — так было названо это событие — завершилась судом над руководителями демонстрации, и пятеро из них были повешены. Один из приговоренных, Августин Шпис, сказал на эшафоте: «Придет время, когда наше молчание в могиле будет выразительнее, чем наши слова!»

В память об этих событиях пролетарии всего мира стали отмечать день героической стачки чикагских рабочих — 1 мая 1886 года, превратив этот день в боевой смотр сил трудящихся, в праздник международной солидарности рабочего класса.

Хозяева Америки надеялись, что Колумбова выставка в Чикаго послужит прославлению существующих американских порядков и заставит забыть о недавних кровавых событиях, происходивших в этом городе.

К участию в выставке была приглашена и Россия. Русские промышленные тузы отправили на выставку, наряду с образцами заводской продукции, большое число уникальных изделий русских маcтеровых людей — уральских камнерезов, каслинских металлургов, ивановских ткачей. Русский павильон в главном выставочном зале украшала великолепная резьба по дереву.

Неповторимое мастерство всех этих изделий показывало, что может сделать русский рабочий — человек с золотыми руками.

Сельское хозяйство России представляли, понятно, не русские крестьяне, а крупнейшие помещики, сиятельные владельцы огромных имений. Вековой опыт русского крестьянства, сказавшийся в создании самобытных высокоценных сортов пшеницы, ржи и других сельскохозяйственных культур, помог русским экспонатам занять на выставке ведущее положение. Как отмечал комиссар русского отдела П. И. Глуховской, «наши хлеба при экспертизе оказались столь высокими по своему наружному и внутреннему качествам, что превзошли не только все иностранные, но и американские».

Кроме русского павильона, экспонаты из России были представлены в шестнадцати отраслевых отделах выставки, размещавшихся в отдельных павильонах по всей ее огромной территории.

Организатором пяти русских отраслевых отделов был Вильямс.

Еще в начале 1893 года Министерство государственных имуществ выделило значительную группу специалистов для подготовки русского отдела на Колумбовой выставке. Из Петровской академии были выдвинуты два молодых преподавателя — Вильямс и Слезкин.

Вильямсу пришлось ездить в связи с подготовкой выставки в Петербург, где он познакомился с Дмитрием Ивановичем Менделеевым.

Во время частных встреч с Менделеевым Вильямс делился с великим ученым своими мыслями о почвоведении и своими смелыми замыслами в области изучения почв. Менделеев высказал полное одобрение научным воззрениям молодого почвоведа. Это одобрение имело тем большее значение, что Менделеев и сам занимался многие годы изучением химических свойств почв и, кроме того, неизменно поддерживал создателя почвоведения Докучаева во всех его научных начинаниях.

Весной 1893 года Вильямс вместе с другими работниками русского отдела выехал во Францию, а оттуда, через Атлантический океан, в Америку.

Вильямс вез с собой из Петровской академии оригинальные приборы, разработанные и созданные работниками Академии: аппарат профессора Густавсона для сжигания органических веществ почвы в струе кислорода, прибор Фадеева для определения связности[11] почвы, набор аппаратуры, сконструированной Вильямсом, для механического анализа почв, и целый ряд других новинок — плод упорного труда и творческих исканий ученых Петровки.

Русская агрономическая наука и естествознание были широко представлены на Колумбовой выставке.

Вильямс доставил в Америку (выдающуюся по научному значению, богатейшую коллекцию русских почв, собранную Докучаевым, со специально изданным на английском языке каталогом. Вильямс вез на выставку и последние научные труды русских ученых и среди них переведенную на английский язык книгу Докучаева «Наши степи прежде и теперь». В этой книге великий русский ученый излагал смелый замысел преобразования природы степей, намного опередив своими идеями ученый мир Западной Европы и Америки.

Показом выдающихся достижений русской химии должен был руководить на выставке спутник Вильямса, известный химик, ученик Менделеева, профессор Д. П. Коновалов.

Русским ученым нечего было бояться соревнования со своими зарубежными коллегами — передовая русская наука могла многому научить и американцев и ученых других стран. Ученые многих стран, и в первую очередь Америки, получили широкую возможность перенять опыт передовой русской науки и прежде всего в области перестройки сельского хозяйства на научной основе. Вильямс говорил: «Работы В. В. Докучаева, А. А. Измаильского, К. А. Тимирязева, П. А. Костычева, А. Н. Энгельгардта, М. В. Неручева — это те научные основы, на которых в течение нескольких десятилетий строилась исследовательская работа всех наших опытных учреждений и особенно опытных учреждений степной полосы. Идеи этих ученых перелетели океаны и стали достоянием Америки и других стран, в которых бывают засухи».

Вильямс прибыл в Чикаго в мае 1893 года. Работы на выставке подходили к концу. Из-за неразберихи и жульнических махинаций американских строительных фирм и чикагских властей выставка открылась с многомесячным опозданием — вместо 12 октября 1892 года, официального Колумбова дня, отдельные павильоны, один за другим, начали открываться лишь в конце мая 1893 года.

Русский павильон в главном выставочном зале открылся в торжественной обстановке 5 июня.

Вильямса прежде всего неприятно поразил тот дух торгашества и наживы, который царил на выставке, олицетворявшей собой в первую очередь капиталистическую сущность Америки. Над павильонами светились крикливые рекламы, мигающие, прыгающие электрические огни, расхваливавшие изделия американских фирм (электричество было впервые в таких широких размерах использовано именно на этой выставке для освещения и главным образом для «ослепления» публики).

Выставку трудно было даже назвать выставкой. Это была скорее всего шумная ярмарка, где экспонаты были рассчитаны не на ознакомление широких слоев общества с теми или иными научными или техническими достижениями, а на продажу. На выставке все продавалось, перепродавалось и, кроме того, разворовывалось в совершенно невиданных, поистине американских масштабах. Чикагские бандиты развернули на выставке кипучую деятельность.

Комиссар русского отдела сообщал в своем отчете, что «беспрерывно повторявшиеся кражи во всех иностранных отделах Колумбовой выставки составляли ее больное место, несмотря на существование для устранения их особой тайной полиции».

Экспонаты расхищались самым наглым образом, несмотря на то (а может быть, именно потому), что чикагские полицейские власти наводнили все павильоны своими тайными агентами.

Надежды устроителей выставки не оправдались. Как раз в самые первые дни пребывания Вильямса в Чикаго там разыгрались новые кровавые событий. В эти дни подошли к концу все работы, связанные со строительством и оборудованием выставки. Десятки тысяч американских рабочих, спасаясь от безработицы, съехались в Чикаго, но после очень короткого периода строительной горячки работы начали свертываться и к концу мая совсем прекратились. Каждый день все новые и новые тысячи рабочих лишались работы. И снова, как и семь лет назад, властители Америки прибегли к полицейскому террору. Вильямс бывал свидетелем подавления студенческих беспорядков в Москве. Но это было в царской России, с ее самодержавно-полицейскими порядками. И вот здесь, в Соединенных Штатах Америки, хваставшихся своей демократичностью, Вильямс стал свидетелем кровавой расправы американской полиции над безоружными людьми, просившими только одного — работы. Об этой расправе, соблюдая соответствующую осторожность в выражениях, сообщал Министерству государственных имуществ комиссар русского отдела: «Многотысячные сходки рабочих, требовавших заработков, обыкновенно заканчивались схваткою с полицией, причем не обходилось без убитых и раненых, что вызывало беспокойство не только городских властей, но и всего населения города Чикаго».

В такой-то далекой от благополучия обстановке работал Вильямс на Колумбовой выставке. Работы у него было немало. Его помощниками были назначены три великосветских бездельника, представители «золотой молодежи», — граф Ростовцев, Вишняков и граф Стенбок-Фермор. Они занимались кутежами и не желали принимать участия в работах по организации сельскохозяйственных отделов выставки. Всеми работами Вильямсу пришлось руководить самому.

Когда закончились многочисленные хлопоты, связанные с устройством русских отделений и стендов во всех отраслевых отделах выставки, у Вильямса появились новые обязанности — он был избран председателем международной экспертной комиссии в отделе сельского хозяйства. Экспертная комиссия, в состав которой входил ряд видных ученых из различных стран, должна была дать оценку всем многочисленным экспонатам сельскохозяйственного отдела. Руководя работой комиссии, Вильямс познакомился со многими представителями западноевропейской и американской агрономической науки. Как председатель одной из экспертных комиссий, он, кроме того, постоянно общался с различными иностранными учеными — руководителями и членами экспертных комиссий других отделов выставки. Это общение привело к широкому ознакомлению европейских и американских ученых с последними достижениями русской науки и вместе с тем способствовало расширению научного кругозора самого Вильямса.

Во время длительных перерывов в работе экспертной комиссии Вильямсу удалось совершить несколько путешествий по ряду основных сельскохозяйственных районов Соединенных Штатов Америки и Канады.

Прежде всего он посещает Северную и Южную Дакоту — два штата, занимавших в Америке первое место по производству пшеницы. Отсюда он проехал на север, в Канаду, — в провинции Манитоба и Саскачеван, которые по природным и отчасти сельскохозяйственным условиям были схожи с Дакотой.

Весь этот обширный природный район представлял собой огромную равнину, обильно орошаемую одной из величайших рек земного шара — Миссури и ее притоками. Это была страна прославленных американских прерий, известных Вильямсу еще по романам Фенимора Купера и Майн-Рида. Природа прерий была понятна Вильямсу, ибо они сильно напоминали наши южнорусские степи. И почвы в прериях были такие же, как и в наших степях, только почвенные зоны протягивались здесь не с запада на восток, как в России, а с севера на юг, благодаря особому расположению гор на Северо-Американском континенте. Восточная часть обеих Дакот была покрыта благодатным черноземом, а в западной части, где господствовал более сухой и жаркий климат, были распространены каштановые почвы.

Интересно, что первое научное описание почв этой части Северной Америки дал известный русский географ А. И. Воейков во время своего путешествия 1873 года. Он писал, что в верховьях Миссисипи «простирается черноземная степь, очень похожая на наши степи на юге и востоке России». Воейков в своем письме, напечатанном в «Известиях Русского географического общества», охарактеризовал климат, растительность и почвы разных частей северо-американского степного пояса. В Дакоте возделывались почти исключительно одни зерновые культуры — пшеница, овес, маис. Урожаи на только что поднятой целине, особенно в отдельные удачные годы, были превосходными, но почвы прерий очень быстро выпахивались, структура их портилась, а урожаи катастрофически уменьшались. Тогда почву, нередко полностью ее выпахав, бросали и осваивали новые массивы целины. Никаких севооборотов здесь не знали. Здесь господствовала монокультура, то-есть беспрерывное выращивание на данном участке одного и того же растения в течение многих лет.

Испорченные, истощенные земли быстро разрушались, делались легкой добычей ветра и текучих вод, сносились в огромных количествах в реки и дальше в океан. Безудержно росли овраги. Всему этому очень способствовали бессистемные вырубки существующих лесов при полном отсутствии заботы о насаждении новых.

В западных частях Дакоты уже в восьмидесятых годах прошлого столетия очень большие площади были заняты так называемыми «бэд лендами», в переводе на русский язык — «дурными землями», полностью испорченными, обезлесенными, лишенными структуры, утратившими плодородие, размытыми. Массивы этих «дурных земель» представляли собой подлинную пустыню, еще более безжизненную, чем Сахара и другие самые «злые» пустыни земного шара.

Вильямс отчетливо видел, что отрицательные последствия хищнического использования земли проявляются в Америке едва ли не более остро, чем в царской России.

Он писал впоследствии:

«В тех же Соединенных Штатах Америки хищническое отношение к природе с особой яркостью сказывается именно в области сельского хозяйства. Территория на миллионах гектаров хищнически обезлесена, миллионы гектаров земель подвержены воздействию стихийных сил воды и ветра. Эрозия почв получила всеобщее признание «национального бедствия», которое было бы правильнее назвать плодом хищнического ограбления земли».

Все эти впечатления Вильямс вынес из своей поездки по Америке, особенно по ее «пшеничным фабрикам», по крупным хозяйствам зоны прерий, где возделывалась иногда только одна пшеница.

Почти то же пришлось видеть Вильямсу и в Канаде, хотя здесь последствия хищнического капиталистического земледелия не сказались еще так резко, как в Соединенных Штатах. Из числа канадских земель Вильямса больше всего привлекала плодородная долина многоводного Саскачевана. Этот край был знаменит своей особой, саскачеванской пшеницей, и Вильямс поехал ее посмотреть. Им были собраны образцы семян этой пшеницы, так же как и многих других местных сортов культурных растений, для создания коллекции семян при кафедре земледелия Петровской академии.

Поездка по Дакоте и Канаде освежила Вильямса, несколько отвлекла его от обстановки, господствовавшей на Колумбовой выставке, от чикагского ажиотажа и сутолоки. Но и в «сельских» штатах Вильямса неприятно поразил тот же дух торгашества и жажды наживы, который с такой силой проявлялся в Чикаго. Традиционная американская деловитость нередко походила на самое обыкновенное мошенничество.

Еще в Дакоте Вильямс был потрясен враждебно-издевательским отношением к коренным жителям страны — индейцам, которое усиленно культивировалось американскими властями.

Дакоты — так назывался союз семи свободолюбивых индейских племен Северной Америки — быстро вымирали, лишенные своих земель, ограбленные и бесправные.

Еще более потрясающие картины жестокого отношения к индейцам пришлось Вильямсу наблюдать в западных штатах — Неваде и Юте, куда он отправился в одну из следующих поездок. Здесь переселенные на территории с самыми плохими, бесплодными землями индейцы быстро вымирали. Эти страшные картины, которые Вильямс видел лично, только еще больше усилили его резко отрицательное отношение к американским «порядкам».

Штат Невада почти целиком располагался в пределах так называемого Великого бассейна — ни одна капля воды из этих мест не достигала океана: все здешние реки впадали в соленые озера или терялись в солончаковых песчаных пустынях. Здешние почвы, особенно в долинах, были сильно засолены. Вильямс первый раз в жизни видел такие огромные пространства, покрытые солончаками. В соседнем штате Юта наблюдались такие же природные условия, как и в Неваде. Восточная часть Юты была гористой, а западная представляла замкнутую солончаковую бессточную котловину с огромным Большим соленым озером в центре.

С интересом осмотрел здесь Вильямс гигантские солончаки. Он совершил по солончакам несколько продолжительных экскурсий. На многих участках солей было так много, что поверхность почвы делалась рыхлой и нога буквально утопала в этих «пухлых» солончаках. Так Вильямс ознакомился с мало ему еще известным типом засоленных почв и их своеобразной солянковой флорой.

Климат в Юте и Неваде был сухой и жаркий, земледелие поэтому успешно могло развиваться только при искусственном орошении. Вильямсу удалось осмотреть крупные оросительные системы, которые питались горными реками, а также водой из артезианских колодцев. Здесь, как и в Дакоте, преобладала на полях пшеница и другие зерновые, но кое-где сеяли клевер.

Увидел здесь Вильямс и только начинавшие развиваться плантации хлопка и сахарной свеклы. Поездка в Неваду и Юту была интересной в географическом отношении, но уровень земледелия здесь был невысок, оно носило такой же примитивный и хищнический характер, как и на севере страны.

Гораздо более интересной была для Вильямса поездка в Калифорнию — это «золотое дно» Северной Америки. «Золотые лихорадки» там уже отошли в область преданий, но Калифорния становилась «золотым дном» в другом смысле. Все природные ресурсы края были удивительно богаты: превосходные климатические условия, плодороднейшие субтропические почвы, обилие воды для орошения. Здесь Вильямс увидел много нового — гигантские поля пшеницы, которую сеяли, начиная с декабря, всю зиму, крупные виноградники и табачные плантации, субтропические сады с огромным разнообразием южных плодов: тут были апельсины, лимоны, маслины, миндаль, гранаты, грецкие орехи, великолепные калифорнийские сливы. Успешно развивались чайные и кофейные плантации.

В этом благодатном крае царила жестокая, варварская эксплуатация трудового населения. Особенно тяжелой и бесправной была жизнь негров, находившихся здесь, на хлопковых и иных плантациях, на положении рабов.

Даже и беглое знакомство с субтропической природой и субтропическим сельским хозяйством необычайно расширило кругозор Вильямса. Он теперь был знаком с природой, почвами и сельским хозяйством почти всех зон земного шара.

Американская жизнь произвела на Вильямса гнетущее впечатление, затянувшееся пребывание в Америке тяготило его, и он добился досрочного отъезда на родину. В середине сентября, не дождавшись закрытия выставки, Вильямс покинул Чикаго и пустился в обратный путь, передав свои функции председателя экспертной комиссии своему коллеге по Петровской академии П. Р. Слезкину.

Благодаря этому раннему отъезду Вильямс не стал свидетелем события, разыгравшегося в Чикаго в октябре месяце. Вскоре после официального закрытия чикагской выставки на ее территории вспыхнул по невыясненным причинам грандиозный пожар. Огонь мгновенно охватил легкие выставочные постройки, и под их пылающими обломками погибли тысячи экспонатов. Русские экспонаты почти не пострадали — они были уже упакованы и в значительной части отправлены в Россию.

Так бесславно закончилась чикагская выставка 1893 года.