Превентивные Удары

Превентивные Удары

Мой официальный визит в Израиль шел строго по заранее согласованному протоколу. После встречи с премьер-министром Биньямином Нетаньяху предстояла аудиенция у президента этого государства, который по существующим здесь правилам выполняет, скорее, представительские функции. Поэтому президентами Израиля становятся люди заслуженные, известные, олицетворяющие собой живую историю этого небольшого ближневосточного государства, появившегося на карте лишь после окончания Второй Мировой войны.

Как мне было известно, президент Израиля Эйзер Вейцман во время этой войны сражался в рядах антигитлеровской коалиции: был офицером, летчиком в военно-воздушных силах Великобритании.

Оказавшись лицом к лицу с Вейцманом, я сразу же почувствовал добрую человеческую симпатию, которую излучал этот пожилой, крепкий человек, представляющий, помимо Израиля, еще и поколение моего отца.

Я заметил, что во время беседы президент как-то странно поглядывал на меня, будто хотел задать не протокольный, а интересующий только его одного вопрос. В конце концов он нашел удобную паузу и очень вежливо поинтересовался: «Скажите, господин генерал, а на каком фронте в годы Второй Мировой войны вам пришлось воевать?..»

Поначалу я опешил. «То ли я так неважно выгляжу, — подумал я, — то ли президент, мягко говоря, принимает меня за другого человека…» Но потом, сообразив, что заблуждение Вейцмана основано исключительно на уважении к моему высокому воинскому званию генерала армии (он просто не мог поверить, что мне чуть больше пятидесяти лет), громко рассмеялся: «Я, — говорю, — господин президент, всего лишь 46-го года рождения… Воевать мне пришлось на другой войне. Но мой отец, он, действительно, штурмовал Берлин, служил в артиллерийской батарее».

Эйзер Вейцман несколько смутился, но мы быстро сгладили возникшую неловкость. Расстались по-дружески. Как два офицера, которым есть, что рассказать друг другу.

На обратном пути, в самолете, я еще раз вспомнил об этом разговоре и даже не улыбнулся. Скоротечное историческое время, на стремнине которого оказались я и мои ровесники в России, на самом деле вместило в себя столько событий, предательств, смертей и тревог, что их без преувеличения хватило бы на несколько человеческих жизней…

* * *

Вечером 18 декабря 1997 года в здание Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД России (Сокращенно — ГУБОП МВД РФ. — Авт.) прибыл некто Балауди Сайдулаевич Текилов, представившийся полномочным представителем Государственной комиссии при президенте России по розыску. Пояснил, что занимается проблемой обмена находящихся в Чечне заложников и предъявил удостоверение данной комиссии № 007 на свое имя. Этот же документ наделял обладателя удостоверения правом на хранение и ношение пистолета «BERETTA» № G69 451Z. Собственноручная подпись секретаря Совета безопасности РФ Ивана Петровича Рыбкина под разрешением на оружие не оставляла сомнений в том, что вышеозначенный Текилов — человек серьезный. Что дело, которым он занят в Москве, является важным и, возможно, сопряжено со смертельной опасностью.

Сам по себе этот рядовой факт обыденной милицейской жизни вряд ли бы заинтересовал меня — в конце концов, мало ли вооруженных людей проходит ежечасно через контрольно-пропускной пункт ГУБОПа на Сухаревке, — если бы не одно, выяснившееся несколько позднее, обстоятельство: Текилов с пистолетом и совбезовским удостоверением в кармане был вовсе не тем человеком, за которого себя выдавал.

В справке, которая через пять дней легла на мой рабочий стол, первый заместитель министра внутренних дел генерал-лейтенант милиции Владимир Васильев сообщал следующее: «В ходе беседы Б.С. Текилов был опознан как находящийся в федеральном розыске гражданин Рустам Русланович Хасбулатов (Не путать с Русланом Имрановичем Хасбулатовым, бывшим председателем Верховного Совета РСФСР. — Авт.), 1967 года рождения, уроженец Целиноградской области Казахской ССР…»

В ходе проверки было установлено, что Рустама Руслановича Хасбулатова, спрятавшегося под личиной Текилова, по подозрению в совершении преступлений разыскивают одновременно и Назрановский городской отдел милиции (Республика Ингушетия), и Волоколамский районный отдел внутренних дел (Московская область). Имелась санкция на его арест, а соответствующий документ обязывал каждого российского милиционера, где бы он ни находился, принять меры к задержанию Хасбулатова, подозреваемого в преступлениях, предусмотренных несколькими статьями Уголовного кодекса РСФСР.

Именно так и поступили с Хасбулатовым-Текиловым, как только он был опознан. Угрозы и документы с гербовыми печатями и подписью высокого государственного чиновника не смутили и не испугали офицеров милиции: в ГУБОПе уже давно никто не удивлялся тому, что даже самые одиозные «воры в законе» и прочие уголовные «авторитеты», как правило, имеют очень надежные документы прикрытия и ходят в друзьях у видных политиков, чиновников и бизнесменов. Не сделали исключения и для Рыбкина, тем более что его подпись под разрешением на хранение и ношение оружия, по сути, не имела никакой силы. Подобное разрешение Текилов мог получить только в органах внутренних дел. Однако он был не настолько глуп, чтобы иметь дело со структурами МВД, ведущими его розыск по всей России.

Среди бумаг, обнаруженных у Текилова при задержании, значились несколько командировочных удостоверений на его имя, где он именовался «полномочным представителем президента РФ в Чеченской Республике», переписка заместителя секретаря Совета безопасности РФ Бориса Абрамовича Березовского с Салманом Радуевым и Шамилем Басаевым по поводу освобождения чеченцев и организации встреч прибывающих в Чечню иностранцев, а также личные послания «бригадного генерала Радуева» «полковнику Текилову» с просьбами о сборе в Москве денежных средств на покупку оружия и иные, связанные с войной, расходы.

Честно говоря, я не возьмусь утверждать, какая из двух фамилий задержанного нами человека является подлинной. Текилов объяснил, что сменил имя, отчество и фамилию в 1997 году, в связи с чем в МВД Ичкерии в том же году ему выдали новые документы. По тем сведениям, которые мы получали из Чечни от наших доверенных лиц, смена установочных данных практиковалась там довольно широко и стоила недорого: тысячи чистых паспортных бланков были захвачены чеченцами еще в 1991 году, в пору провозглашения независимости, и впоследствии активно использовались для легализации разведчиков, диверсантов, а также матерых уголовников, которые подпитывали криминальную экономику республики отчислениями от финансовых афер, рэкета, киднепинга и грабежей, совершавшихся чеченскими ОПГ (Организованными преступными группами. — Авт.) на всей территории России.

Так или иначе, но Текилов был задержан сотрудниками милиции и передан инициатору розыска (Волоколамскому РОВД) для исполнения судебного решения.

Я и представить себе не мог, что задержание этого рядового уголовника вызовет настоящую бумажно-телефонную бурю, в которую будут вовлечены не только руководители Совбеза, но даже первые лица в администрации президента России.

Вскоре, едва сдерживая сановный гнев, мне позвонил заместитель руководителя президентской администрации Евгений Савостьянов. Начал пугать, что чеченцы в отместку могут захватить тех россиян, что ведут розыск заложников на территории Чечни. Я развел руками: «Евгений Вадимович, даже если вы прикажете, я все равно не имею права освободить человека, объявленного во всероссийский розыск. Текилов — обыкновенный уголовный преступник. Есть розыскные дела. Есть санкция прокурора на арест».

Отвечал я Савостьянову твердо, но вполне доброжелательно, думая, что Евгений Вадимович стал жертвой какого-то заблуждения или непроверенной информации. Ведь чеченцы довольно часто подсовывали нам в качестве своих «полномочных представителей» людей с уголовным прошлым — сомнительных, коварных, зачастую запачканных кровью. Предупредить об этом одного из руководителей администрации президента России являлось моей прямой обязанностью. Несмотря на то, что бывший чекист Савостьянов имел возможность «пробить» данные на Текилова и без моей скромной помощи.

Что касается опасности для членов комиссии при президенте России по розыску без вести пропавших и насильственно удерживаемых лиц, то она существовала всегда, если эти люди были честны и не шли на сговор с похитителями заложников.

Однако я не сомневался, что даже Казбек Махашев, министр внутренних дел Ичкерии, которого я помнил с 1991 года подполковником внутренней службы МВД СССР и начальником следственного изолятора в Грозном — об этом подробно рассказано в главе «Мятежная территория», — даже он, являющийся искушенным охранником осужденных и подследственных, поймет и примет железную логику наших милиционеров. Ведь Текилов был задержан на законных основаниях. Всероссийский, федеральный розыск — это машина, остановить которую может только срок давности преступления или законное решение. Неотвратимость наказания — один из важнейших принципов, который позволяет поддерживать порядок в стране. Я не знаю таких причин, ради которых мы могли бы от него отказаться.

Но не так, видимо, думал Евгений Савостьянов.

В тот же день, 23 декабря, он направляет в адрес председателя правительства РФ В.С. Черномырдина официальное письмо на бланке администрации президента России. Привожу его наиболее важные фрагменты в редакции автора:

«Уважаемый Виктор Степанович! Вечером 18 декабря с.г. в Москве, в здании Главного управления по организованной преступности МВД России, был задержан Текилов Балауди Сайдулаевич… Задержание связано с тем, что, возможно, Текилов под другой фамилией находится в розыске за совершенное в 1994 году преступление.

…Учитывая, что чеченская сторона представила документальное подтверждение того, что Текилов является членом комиссии и командирован в Москву, факт его задержания свидетельствует, что мы не гарантируем безопасности любому члену официальных делегаций Чечни, прибывающих в Москву на переговоры. Это в корне меняет сложившийся стереотип в отношении официальных лиц России и Чечни и, соответственно, лишает гарантий безопасности представителей РФ, направляемых в ЧР.

…В сложившейся ситуации необходимо либо принять решение об его освобождении, либо предупредить сотрудников аппарата правительства, администрации президента и других ведомств о том, что их безопасность на территории Чеченской Республики больше не может быть обеспечена их официальным статусом.

Прошу решить.

Заместитель руководителя

администрации президента РФ

Е. Савостьянов».

Хочу обратить внимание читателей на то, как мягко и ненавязчиво подвергается сомнению сам факт объявления Текилова-Хасбулатова в федеральный розыск. В огласовке Савостьянова Текилов лишь «возможно» «находится в розыске за совершенное в 1994 году преступление»…

Теперь самое время разъяснить, кого так настойчиво пытался освободить Савостьянов.

Среди бумаг, которые самоуверенный Текилов имел при себе в момент задержания, в глаза бросались два письма, написанные кизлярским палачом Салманом Радуевым. Первое письмо на бланке «Общества ветеранов Первомайского сражения» адресовано «полковнику Текилову» (Здесь и дальше письма Радуева приводятся в редакции их автора. — Авт.): «Балауди! Не дождавшись тебя и Ваху, я уехал в Гудермес… Ситуацию ты видишь, выручай, брат. Мне нужны семь тысяч долларов… Ваха остальное все устно объяснит. Организуй мне эту сумму и передай через Ваху. Тем самым ты меня здорово выручишь перед атакой шакалов. Твой старший или младший брат генерал Салман Радуев».

Второе письмо — уже на бланке «Армии генерала Дудаева» — не оставляло сомнений в том, на какие нужды требуются эти деньги: «Балауди! Срочно нужны шесть тысяч долларов для нашего общего дела. Передай через Ваху всю сумму. Деньги нужны до вечера. Пахнет большой партией оружия. Надо отдать задаток 6+4 — всего десять штук (остаток 4 тысячи у меня есть). Смотри не подведи. Если у тебя нет под рукой, организуй в другом месте. Твой брат Салман».

Эта деловая переписка самозванного бригадного генерала с самозванным полковником, однако, странным образом согласовывалась с событиями, которые двумя неделями раньше произошли очень далеко от Москвы и не могли не встревожить руководство МВД, которое не испытывало ни малейших иллюзий по поводу истинных намерений Текилова: «Установлено, что в период с 1 по 3 декабря 1997 года при содействии руководителей так называемого «Комитета чеченцев-аккинцев по восстановлению Ауховского района в составе Чеченской Республики» в Новолакский район Дагестана через Хасавюрт была переброшена партия оружия. Инициатором и руководителем переброски был Салман Радуев, участниками — сотрудники отдела разведки и контрразведки «Армии имени Дудаева». Вероятно, для переброски оружия использовались заверенные полые лонжероны жесткой сцепки, скрытые полости и масленые картеры двигателей автомобилей «КамАЗ…»

Я не стану обвинять Евгения Вадимовича Савостьянова в злонамеренности. Очень часто российские государственные чиновники оказывались неразборчивы и доверчивы. А как иначе объяснить, что под их опеку попадали люди, основная деятельность которых была связана не столько с освобождением заложников, сколько с добычей денег на будущую войну в Дагестане, закупкой оружия и ведением разведывательной деятельности. Думаю, именно о таких, как Савостьянов и Рыбкин, говорил циничный Салман Радуев в том же 1997 году, наставляя выпускников одной из диверсионных школ «Армии генерала Дудаева»: «Берите в заложники, убивайте — Аллах простит вас. А на крики политиков внимания не обращайте. Это не более чем шумовая завеса…»

* * *

Несколько иной характер, на мой взгляд, носила деятельность другого фигуранта этой истории — Бориса Абрамовича Березовского, занимавшего в то время пост заместителя секретаря Совета безопасности РФ.

Адресованные Березовскому письма Радуева, найденные во время задержания Текилова, носили сугубо деловой характер и свидетельствовали о том, что активный обмен удерживаемых в Чечне заложников на уголовных преступников из числа чеченцев, содержащихся в российских следственных изоляторах и колониях, был поставлен на широкую ногу и обеспечивался прикрытием на высоком государственном уровне.

Ни для меня, ни для общества подобные обмены не являлись тайной. Время от времени из российских следственных изоляторов, действительно, этапировались в Чечню для «отбытия наказания» осужденные за уголовные преступления чеченцы и ингуши — члены этнических преступных группировок, действовавших во всех сколько-нибудь состоятельных регионах России.

Чеченские ОПГ, как и другие этнические преступные группировки — азербайджанская, грузинская, армянская, дагестанская, вьетнамская и прочие, с одной стороны, являются лишь частью многоликого и многонационального сообщества российских уголовников, с другой стороны, часто действуют обособленно и, если это выгодно, могут легко пренебречь теми правилами, что устоялись в российской криминальной среде.

Они стали серьезной силой во многих крупных городах страны, и с этим нельзя было не считаться. Самые кровопролитные гангстерские войны, криминальный дележ территорий и сфер влияния не обошлись без чеченцев. И хотя почерк чеченских ОПГ зачастую не отличим от других группировок, милицейские аналитики склонны считать, что чеченских уголовников отличает особая сплоченность, особая дерзость при исполнении преступлений и необычный характер мобилизации рекрутов в преступные группы. Мне известен, например, случай, когда в чеченскую ОПГ, действовавшую на территорию Москвы, молодые чеченские парни отряжались словно на заработки, по решению старейшин одного из тейпов (родов). То есть говорят человеку: дескать, в этом году будешь бандитом, а в следующем — поедешь в горы на сенокос… И он вынужден подчиниться, так как не может идти наперекор родовым вождям, которые получают свою долю от криминальной добычи.

Может, это исключительный случай, но он был.

В данном случае происходит довольно странное явление, когда вор, бандит и убийца вовсе не чувствует себя отщепенцем или изгоем общества. Командированный в преступную группировку, он убивает и грабит в Москве или в Санкт-Петербурге, оставаясь в глазах соплеменников удачливым добытчиком и опорой семьи. В Чечне он этого не делает. Там действует иная шкала ценностей, в соответствии с которой дома он — примерный семьянин, отважный воин, законопослушный сын и любящий отец, чей социальный статус ничуть не уменьшается от того, что весь остальной мир считает его законченным душегубом.

Далеко не всегда бывает так, как описано мной, но случается… Поэтому обычный российский преступник-рецидивист, проведший в лагерях и тюрьмах долгие годы, как правило, не встречает в обществе сочувствия, теряет родственные и социальные связи и вынужден заканчивать жизнь в качестве обыкновенного бродяги. Чеченец, имеющий за плечами точно такую же биографию, может надеяться на то, что, вернувшись домой, обретет родственную опеку и не будет урезан в собственных правах. Причиной этому являются особенности национального характера чеченцев, горские обычаи и нелегкая судьба этого народа, пережившего ссылку и массовые репрессии. Там мгновенно отделяют своего от чужого.

Криминализация российского общества в 90-е годы XX века способствовала притоку чеченцев в гангстерские ряды и, следовательно — в изоляторы, тюрьмы и лагеря, где дожидались суда или отсиживали сроки наказания тысячи уроженцев мятежной республики. Обычно профессиональные уголовники довольно равнодушно относятся к политическим переменам и не симпатизируют властям, в какие бы цвета — красный, белый или зеленый — ни рядилась их идеология. Считается, что классический вор наднационален и находится в перманентной борьбе с любой властью, которая хочет упрятать его за решетку. Что же касается чеченских ОПГ, то нам приходилось отмечать не только их тесную взаимосвязь с лидерами сепаратистов, но и то, что деятельность этих преступных групп напрямую управлялась из мятежной республики, подпитывая криминальный режим Дудаева — Яндарбиева — Масхадова деньгами от проданных наркотиков и оружия, от рэкета и проституции, от финансовых афер, концы которых бесследно исчезали в Чечне, как и сами преступники, использовавшие ее территорию для перегруппировки. Некоторые ОПГ по приказам из Грозного выполняли диверсионные и разведывательные операции в российских городах.

Об этом неоднократно говорилось в обществе, и я не собираюсь тратить время на описание нравов новоявленного пиратского государства, выстроенного по законам волчьей стаи.

Напомню лишь, что именно в эти годы захват и обмен заложников на уголовных преступников из числа чеченцев приобрел невиданные масштабы и обернулся для одних россиян бедой и слезами, а для других — прибыльным посредническим бизнесом.

Как министр внутренних дел я знал о нескольких случаях обменов, проводившихся по инициативе сотрудников Совета безопасности.

Технология этого дела была чрезвычайно сложна, так как предполагала существование длинной цепочки посредников. В конечном счете мы не освобождали преступников из заключения, а передавали их чеченской стороне для отбывания наказания на территории республики, которая де-юре являлась частью территории Российской Федерации. Конечно, мы понимали, что в Чечне их освободят, но с формальной точки зрения никакого нарушения закона здесь не было.

Каково мое собственное отношение к подобным «спецоперациям»? Признаюсь, мне это было не по душе, хотя общественное мнение в России в то время приветствовало подобный размен. После капитуляции Лебедя в Хасавюрте и вывода федеральных войск из Чечни — долгом России было возвращение домой тех военнослужащих и гражданских специалистов, которые по разным причинам удерживались чеченцами на территории республики. Одних удалось отбить силой, других вымолили солдатские матери, третьих, благодаря личным связям, вывезли из Чечни политики. Но, думаю, большинство пленников удалось спасти лишь в результате обмена, который, как всякий торг, нуждался в опытных и энергичных менеджерах. В качестве такового и проявил себя на посту заместителя секретаря Совбеза Борис Абрамович Березовский.

Участие МВД в этом процессе ограничивалось технической функцией этапирования предназначенного к обмену уголовного преступника к границам Чечни. Надо сказать, что МВД препятствовало фактическому освобождению особо опасных преступников и каждый случай выдачи преступника правоохранительным органам Ичкерии рассматривался в ГУИНе отдельно.

Мы хорошо понимали, насколько опасны подобные компромиссы с бандитами. Поощряемые крупными российскими чиновниками чеченцы очень скоро вошли во вкус и развернули массовые и одиночные похищения людей, можно сказать, в промышленных масштабах.

В моих словах нет цинизма. За счет киднепинга кормились в Чечне целые села. Каждый мало-мальски значимый полевой командир или лидер, такие как Мовлади Удугов, Ваха Арсанов и прочие, для содержания заложников имели свои собственные «домашние» тюрьмы. Те, кому довелось в них оказаться, годами жили в нечеловеческих условиях и нередко принимали смерть от болезней и побоев или тогда, когда за пленника не удавалось получить выкуп.

По имеющейся в МВД России информации, к похищению журналистов одной из ведущих телекомпаний страны — НТВ: Елены Масюк, Ильи Мордюкова и Дмитрия Ольчиева, имел непосредственное отношение вице-президент Чеченской Республики Ичкерия Ваха Арсанов и некоторые члены чеченского правительства.

Чувства россиян можно было понять: никаких денег, а тем более преступников не жаль, если речь идет о жизни и свободе попавших в беду россиян! Но тут, как говорится, протянешь палец — откусят руку… Ради выкупа стали похищать целые строительные бригады. Состоятельных людей и их родственников захватывали на улицах мирных российских городов и тайно вывозили в Чечню. Я уже не говорю о жителях приграничных с Чечней районов или солдатах, которых начали красть в Дагестане, когда закончился запас тех, что были пленены в результате боевых действий.

Это был разветвленный, хорошо отлаженный бизнес, в котором участвовали сотни людей. Самые умные и самые подлые из них хорошо понимали, что этот круговорот денег, заложников и преступников может принести и существенные политические дивиденды. В глазах тысяч россиян такой посредник — особенно когда громкими терминами о «спецоперации» прикрыта банальная передача денежного выкупа — выглядит по меньшей мере спасителем и чудотворцем.

Нет ничего удивительного, что подобная практика способствовала тому, что захват заложников начал приобретать лавинообразный характер. Уже после моей отставки в Чечне выкрали полномочного представителя президента России в Чечне Валентина Власова, руководителя миссии ПАСЕ Винсента Коштеля и представителя МВД РФ в ЧР Геннадия Шпигуна. Генерал Шпигун, к сожалению, погиб в неволе. Остальных удалось освободить в результате спецопераций, детали которых мне неизвестны.

Спрос рождал предложение, и довольно скоро значительная часть российского и ичкерийского истеблишмента работала в индустрии обмена заложников почти на профессиональной основе. Людей захватывали все чаще и чаще. Все чаще и чаще в этой связи мелькали в средствах массовой информации имена Бориса Березовского, Владимира Рушайло, Магомеда Толбоева, Надира Хачилаева, Салмана Радуева, Вахи Арсанова, Арби Бараева и др. Доходило до того, что сразу после того, как были изобличены Фатима Таймасханова и Асет Дадашева, совершившие 28 апреля 1997 года террористический акт на железнодорожном вокзале в Пятигорске (В результате взрыва радиоуправляемого взрывного устройства погибли два человека и более двадцати были ранены. — Авт.), иные государственные чиновники уже потирали руки. «Наверное, это будет обменный фонд», — говорили они откровенно, а мои доводы о том, что этот порочный круг следует разорвать как можно скорее, не производили на них ни малейшего впечатления.

Хотя, как следует из писем Радуева Березовскому, чеченские полевые командиры не очень-то считались с громкими титулами своих российских партнеров. «Прошу не затягивать…», «Срочно организуйте освобождение из-под следствия и суда Российской Федерации одиннадцать наших граждан!..», «На каком основании???» — таковы прямые цитаты и общая тональность обращений бандита С. Радуева к заместителю секретаря Совета безопасности Российской Федерации Березовскому…

Когда Текилов был задержан, Борис Абрамович мне, конечно, сразу же позвонил. Пожаловался, что из-за этого срывается передача в Чечню нескольких чеченцев, находящихся в следственных изоляторах Москвы и Санкт-Петербурга. Говорит мне: «А.С., надо бы их освободить… Я обещал!» На что я довольно прохладно ему заметил: «Вы обещали, вот и освобождайте!..»

У меня уже давно не было сомнений, что активность Березовского на чеченском направлении являлась частью согласованной политики одной из влиятельных кремлевских групп, которая загодя готовила себе спокойное и безбедное существование на случай ельцинского ухода из власти. По меткому замечанию людей, близко знающих Березовского, «его талант состоит в филигранном умении бежать по льдинам и своевременно перепрыгивать на ту, которая еще надежная…» Чечня была нужна Березовскому в качестве политического рычага, с помощью которого он мог бы переключать скорости политической жизни России по собственному желанию и в нужное для себя время.

Не зря силуэт Березовского угадывался за спиной Александра Лебедя и в тот день 1996 года, когда подписывалось в Хасавюрте предательское соглашение с чеченскими сепаратистами, и гораздо позднее, когда Лебедь стал губернатором Красноярского края. Не скрывая при этом, что собирается использовать этот пост в качестве очередного политического трамплина для завоевания верховной власти в стране.

Березовский хорошо понимал, что никто из заметных российских политиков, кроме Лебедя, имевших в тот период мнимые или реальные возможности на победу в президентских выборах — ни Юрий Лужков, ни Геннадий Зюганов, ни Евгений Примаков, ни Григорий Явлинский, не станут давать по-настоящему надежных гарантий безопасности ни ему самому, ни его сомнительному бизнесу.

Именно его фигура маячила за спиной нового секретаря Совета безопасности РФ Ивана Петровича Рыбкина, прозванного в узком кругу Ни Рыбкиным, ни Мяскиным — за безволие и неспособность заниматься хоть сколько-нибудь ответственной государственной работой. Это можно подтвердить хотя бы тем, что концепции национальной безопасности на заседаниях Совета безопасности в том же 1997 году было уделено 45 минут… По воле Ивана Петровича эта концепция была представлена для обсуждения Совбеза в сыром, не согласованном с силовыми структурами виде и содержала ряд абсолютно ошибочных положений. В ней, например, исключалась вероятность ведения крупномасштабных боевых действий при защите страны и навязывались предложения о резком сокращении армии и мобилизационных ресурсов.

Я — не сторонник раздутых военных штатов, когда живущая по карточкам и продуктовым талонам страна должна содержать многомиллионную армию, но хорошо знаю наперед (после войн в Ираке, Югославии и Афганистане), каким будет отношение к России, если вместо мощных Вооруженных Сил мы сможем предъявить лишь показательный спецназ и ритуальный полк кремлевской стражи.

Впоследствии политические аналитики так подведут итог работы Совета безопасности, которым в тот период руководили в основном на пару — председатель И.П. Рыбкин и заместитель председателя Б.А. Березовский: «Деятельность обоих чиновников в Чечне никакими особыми успехами увенчана не была. Основные усилия Рыбкина и его заместителя были направлены на поиск формулы, которая бы устраивала чеченское руководство и хотя бы на словах обеспечивала присутствие Чечни в составе РФ. Чечня же оставалась «черной дырой», в которой исчезали трансферты, выделенные Министерством финансов РФ…»

Для того, чтобы понять, насколько слаженной была работа двух этих государственных чиновников, следовало бы вернуться в апрель 1997 года, в самые последние дни, когда ни о каком Текилове еще не было речи, а пристальное внимание министра внутренних дел А.С. Куликова было обращено на иные, стремительно текущие друг за другом события…

26 апреля в аэропорт «Слепцовский» (Республика Ингушетия) из Москвы с сумкой денег прилетел доверенный человек Березовского — Бадри Шалвович Патаркацишвили. В сумке было десять миллионов долларов наличными. Из конфиденциальных источников информации мне были известны не только физические размеры сумки с деньгами, но также и то, что в аэропорту она была передана из рук Патаркацишвили в руки объявленного в федеральный розыск Шамиля Басаева. Отдана — в присутствии президента Ингушетии Руслана Аушева.

Получив деньги, бандит и убийца Басаев совершенно спокойно удалился обратно в Чечню. Для того, чтобы обеспечить его беспрепятственный выезд на территорию мятежной республики, в сопровождающие Басаеву был выделен заместитель министра внутренних дел Ингушетии, подполковник Хамзат Дзейтов.

28 апреля на железнодорожном вокзале в Пятигорске прогремел взрыв, устроенный Дадашевой и Таймасхановой. Арестованные по горячим следам, они покажут на допросах, что совершили террористический акт по приказу Вахи Джафарова, начальника штаба так называемой Армии генерала Дудаева, которую возглавлял неоднократно упоминавшийся мной Салман Радуев. Погибли два человека, в том числе несовершеннолетняя Лена Айбазова. Более двадцати — получили ранение, подчас тяжелейшие: две женщины лишились ног, еще двое потерпевших остались без глаз. На мои слова, что в ответ на подобные злодеяния Российская Федерация должна ответить превентивными ударами по базам боевиков на территории Чечни, немедленно среагировал секретарь Совета безопасности РФ Иван Рыбкин.

Его голос почти дрожал от негодования: «Куликов вздыбил всю Россию!!!»

Надо же, стоило только заикнуться о справедливом возмездии, чтобы тут же получить гневную отповедь от Рыбкина, не упускавшего, впрочем, ни малейшей возможности для пропаганды миротворческих усилий своего деятельного заместителя.

Еще через день, 30 апреля, в Малгобекском районе Ингушетии будет найден труп подполковника Дзейтова, отряженного сопровождать Ш. Басаева и денежный груз до административной границы Чечни и Ингушетии. Не исключаю, что истинной причиной его смерти являлась причастность к упомянутым мной событиям. Возможно, так заметались следы сговора, масштабы которого позволяли считать жизнь заместителя министра внутренних дел республики разменной монетой. Однозначно утверждать не берусь, так как не знаю результатов следствия по уголовному делу, которое было возбуждено в связи с гибелью этого высокопоставленного офицера милиции.

30 апреля я прилетел в город Сочи, чтобы доложить отдыхающему в резиденции «Бочаров ручей» президенту России Б.Н. Ельцину об обстановке в стране.

В разговоре упомянул о деталях встречи Патаркацишвили с Басаевым в аэропорту «Слепцовский». Перечислил действующих лиц и назвал сумму.

Моя информация не произвела на Ельцина никакого впечатления. Поначалу даже показалось, что президент меня не понял, и я счел нужным повторить слово в слово то, что было сказано ранее, но с добавлением в конце собственного комментария: «Борис Николаевич, мне кажется, что Березовский передал чеченцам не свои деньги. Скорее, это деньги из бюджета…»

На что Ельцин нехотя отозвался: «Конечно, не свои… Какой же дурак будет отдавать бандитам свои деньги?..»

Сказал коротко и тут же замолчал, давая понять, что этот разговор ему неинтересен. Я сделал для себя вывод: либо президент уже не контролирует людей из своего окружения, либо просто предпочитает не вмешиваться в грязные дела, вершащиеся за его спиной.

Но при первой же встрече с Березовским, которая состоялась в мае того же года в кабинете вице-премьера правительства РФ Бориса Ефимовича Немцова, я не стал скрывать, что знаю о полете его доверенного человека в Ингушетию и задал прямой вопрос: «Борис Абрамович, почему вы возите деньги бандитам?»

«Какие деньги?» — смешался он. «А вот такие, — сказал я, — десять миллионов долларов, которые ваш Бадри Патаркацишвили отдал бандиту Басаеву в присутствии руководителей Ингушетии».

По тому, как начал заикаться Березовский, я понял, что моя осведомленность оказалась для него сюрпризом. «Ну, во-первых, там было не десять миллионов долларов, а только один», — отбивался он, еще не зная, насколько точна оперативная информация, которой я располагаю. «Ну хотя бы и один, — настаивал я, — что это за деньги?!»

«На строительство цементного завода», — парировал Борис Абрамович. «Вы, — он кивнул в мою сторону, словно причесывал всех военных под одну гребенку, — не принесли мир Чечне. А вот я помогаю восстанавливать республику! Это моя гражданская позиция!..»

Ничего себе позиция!.. Пользуясь тем, что вхож в высшие эшелоны власти, поставил на поток платное освобождение заложников и передает миллионы долларов закоренелому террористу Басаеву, в биографии которого, кроме изгнания из Московского института инженеров землеустройства за хроническую неуспеваемость, нет больше никаких ссылок на причастность к созидательному труду. Самолет из аэропорта Минеральных Вод — это точно — угонял и больницу в Буденновске захватывал. Лично убивал. Лично насиловал. Лично грабил. Тоже мне, нашли зодчего!..

Я как в воду глядел. Отлились России эти «восстановительные», эти «цементные» деньги Березовского настоящими кровавыми слезами…

* * *

Предваряя выход своей книги, я рассказал об этом эпизоде журналистам газеты «Аргументы и факты».

Газета вышла, и уже наутро, встретившийся мне в здании Совета Федерации бывший президент Ингушетии Руслан Аушев решил меня поправить: «А.С., но там было только два миллиона…» Я ответил: «Руслан Султанович, уже хорошо, что вы это признаете. А что касается суммы — Березовский утверждал, что Патаркацишвили привез один миллион долларов. Вы говорите, что два. По моей информации, их было десять». Тут я бесхитростно улыбнулся: «Значит, из нас троих кто-то врет…»

* * *

К началу 1998 года можно было подводить какие-то итоги моей работы в правительстве Российской Федерации. Более двух с половиной лет я являлся министром внутренних дел, совмещая (в течение последнего года) эту работу с должностью заместителя председателя правительства. В качестве вице-премьера курировал Государственную налоговую службу и налоговую полицию, Государственный таможенный комитет, Валютно-Экспортный контроль и Государственный комитет по резервам. Координировал деятельность Министерства по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне, а также железнодорожные войска. Отвечал в правительстве за экономическую безопасность.

Произошло это в силу естественных причин (один из ключевых министров, специалист в области безопасности, доктор экономических наук…), а также по стечению определенных обстоятельств.

Став министром в середине 1995 года, к началу 1996 года я уже хорошо представлял ситуацию, которая складывалась в Вооруженных Силах страны: в армии были съедена и израсходована большая часть так называемого неприкосновенного запаса. Части и соединения снабжались продовольствием и обмундированием прямо с колес, а кое-где обыкновенная нужда заставляла командиров и тыловиков урезать нормы довольствия.

Однажды я получил телеграмму от командира одного из сибирских полков внутренних войск: «Прошу принять меры. Третий день кормлю солдат комбикормом!»

Это был исключительный случай, но для меня он послужил сигналом, что содержание армии на голодном пайке неминуемо обернется бедой. Политика латания дыр себя исчерпала. Нужны чрезвычайные экономические меры в масштабе страны.

В начале марта встретился одновременно с министром обороны генералом Павлом Грачевым и руководителем Федеральной пограничной службы генералом Андреем Николаевым. Рассказал, что положение милиции и внутренних войск катастрофическое. Что на их содержание выделяется лишь треть определенных бюджетом денег. Спросил: «Мужики, может быть, у вас дела обстоят лучше?» Они покачали головами.

«Тогда, — сказал я довольно решительно, — предлагаю консолидированно выступить на ближайшем заседании Совета безопасности. Я распорядился подготовить соответствующие предложения в адрес президента и правительства по увеличению доходной части бюджета. Это предложения МВД. Готов их представить для всесторонней оценки ваших экспертов».

Грачев и Николаев были единодушны: «Мы тебя полностью поддерживаем. Давай, А.С., делай доклад на Совбезе…»

Такое заседание Совета безопасности вскоре состоялось. Вел его президент Б.Н. Ельцин.

В его конце я попросил слова и, зачитав памятную телеграмму из Сибири, обратился к президенту: «Вы — Верховный Главнокомандующий и должны знать, что армия питается как скот».

Ельцин рассвирепел и начал распекать Владимира Панскова, министра финансов.

Я попытался вклиниться в одну из гневных пауз: «Хочу предложить пути выхода из создавшегося положения…» Но президент, оборвав меня на полуслове, очень сердито сказал: «С этими путями вы лучше разбирайтесь у себя, в правительстве…»

Сидевший неподалеку Черномырдин почти шепотом подтвердил: «А.С., доложите об этом в четверг».

В ближайший четверг, когда заседание правительства уже заканчивалось, свое выступление я опять начал с чтения телеграммы.

Стояла мертвая тишина.

Я обвел взглядом своих коллег и продолжил: «Вот уже восемь месяцев я являюсь членом правительства. На каждом его заседании министры требуют выделения денег для решения по-настоящему важных проблем. Министров упрекнуть трудно: казна, что называется, пуста, в то время как каждый из нас чувствует, что мы приближаемся к катастрофе.

Как делить бюджет — знают все. Однако за эти восемь месяцев я не слышал предложений о том, как его наполнить. В качестве первоочередных мер МВД предлагает усилить государственный контроль за финансовыми потоками и за доходами государственной доли в собственности приватизированных предприятий.

Сегодня, — убеждал я, — март 1996 года. Кто из вас может сказать, какова прибыль от государственной доли собственности в акционерных обществах за январь и февраль этого года? Хотя бы приблизительно?.. А ведь это доля в собственности чрезвычайно прибыльных нефтяных и газовых кампаний, предприятий автомобилестроения и т. д…»

Помню, меня поддержали министр путей сообщения Геннадий Фадеев и первый заместитель министра обороны Андрей Кокошин.

И хотя на следующий день большинство средств массовой информации уже наклеивали мне ярлыки «предводителя гражданской войны» и «коммуниста № 1», некоторые из предложенных мер все же вошли в конкретный план пополнения доходной части бюджета, а сам я, правда, несколько позднее, был назначен вице-премьером, отвечающим, в том числе и за это направление работы российского правительства.

* * *

Как правило, каждый из вице-премьеров до предела нагружен работой в разнообразных комиссиях и рабочих группах, которые создаются для того, чтобы отладить механизмы взаимодействия различных правительственных структур. Упрощенно это можно понимать и так, что каждый из заместителей председателей правительства является своеобразным «старшим министром», в ведении которого находятся целые направления российской экономики. В мою зону ответственности, помимо охраны общественного порядка, борьбы с преступностью и незаконными вооруженными формированиями на территории Чечни, входили и вопросы обеспечения доходов федерального бюджета.

Я был заместителем председателя одноименной правительственной комиссии и нес прямую ответственность за то, чтобы финансовые потоки, образованные, например, в результате налоговых сборов или таможенных пошлин, попадали в государственную казну без каких-либо изъятий.

Это очень сложная, опасная и неблагодарная работа, так как по долгу службы нужно вступать в противоборство с большим количеством людей, которые привыкли паразитировать на кисельных берегах этих подлинно молочных рек. Система налоговых и таможенных льгот давала возможность одним предпринимателям поднимать свой бизнес практически на пустом месте, в то время как другие вынуждены были уходить в тень, чтобы спасти свое дело от непомерных налогов и рэкетирских «крыш».

Об этом рассказывалось ранее.

К этому добавлю лишь то, что в результате жестких и справедливых мер нам удалось только в 1997 году прибавить в бюджет государства дополнительно около трех миллиардов долларов, с учетом возвращенных из-за границы капиталов.

В то время это были огромные и крайне необходимые государству деньги.

Устойчивые контакты с зарубежными правоохранительными структурами позволили отчасти прикрыть заслонки в тех финансовых трубопроводах, по которым уходили из страны «теневые» капиталы первых российских олигархов, казнокрадов и мошенников.

В то время еще отсутствовали соглашения о правовой помощи между Россией и многими зарубежными государствами, поэтому некоторые экономические преступления, совершенные в нашей стране, можно было раскрыть лишь благодаря личным дружеским связям с директором Федерального бюро расследований (США) Луисом Фри и министром общественной безопасности Израиля Агвидором Кахалани, а также с руководителями полицейских структур в других странах (в Финляндии, Германии и других), в банки которых, как правило, адресовались денежные суммы, выведенные из России и кое-как «отстиранные» в многочисленных оффшорных зонах.

Постепенно стали сказываться и результаты операции «Чистые руки», целью которой было очищение органов внутренних дел от коррупционеров, предателей и специалистов по «крышеванию», то есть вымогательству денег от руководителей коммерческих предприятий под видом покровительства и защиты.

Те, кто ложился костьми за сомнительные капиталы и политические позиции в околокремлевских и околоправительственных группах, занимавшихся окончательной «зачисткой» народного хозяйства бывшего Советского Союза, конечно, обладали определенными возможностями для нападения. Это были и оговоры в приватных беседах наверху, и попытки некоторых олигархов внедрить в мое окружение своих ставленников, и резкие выпады в средствах массовой информации.

Но знаком того, что с позицией министра внутренних дел вынуждены считаться даже самые отвязные олигархи, послужил для меня заголовок в одной из ежедневных газет, который категорично утверждал, что «Анатолий Куликов вышел на заданную мощность».

Это соответствовало моим собственным ощущениям: кажется, я действительно «вышел на ту мощность», которую, помимо родителей, была задана мне собственным жизненным опытом, приобретенными знаниями и интеллектуальным ресурсом людей, которые меня окружали. А рядом со мной работали по-настоящему умные, талантливые профессионалы своего дела, имевшие в МВД России авторитет специалистов высшего класса. Это генералы — Владимир Васильев, Леонид Втюрин, Николай Гетман, Иван Голубев, Владимир Гордненко, Александр Дементьев, Сергей Игнатов, Игорь Карлин, Александр Карташов, Игорь Кожевников, Владимир Колесников, Владимир Коржов, Александр Костин, Александр Овчинников, Николай Першуткин, Сергей Радивил, Иван Сардак, Александр Сергеев, Валентин Соколов, Андрей Терехов, Владимир Тимошин, Владимир Федоров, Александр Чекалин, Сергей Шауро, Юрий Ямщиков, полковник Руслан Гитинов и подполковник Владимир Цхай. Искренних слов благодарности заслуживает работа моих помощников — генерала Александра Калинина, генерала Владимира Овчинского, генерала Александра Смирного, полковника Михаила Александрова, полковника Павла Афоняева, полковника Николая Журавлева, полковника Лидии Кореневой, полковника Анатолия Ларина, полковника Дмитрия Леньшина, полковника Василия Лукашова, полковника Николая Тарасенко.

Немаловажным казалось и то обстоятельство, что все последние месяцы, предварявшие отставку, я чувствовал поддержку и со стороны президента страны Б.Н. Ельцина.

В то же время хорошо понимал, что день ото дня множится число моих высокопоставленных недругов. Не раз вспоминал слова, некогда сказанные мне добрым знакомым генералом Владимиром Майданюком сразу после его отставки с поста заместителя министра внутренних дел Белоруссии. На мой вопрос, как он себя теперь ощущает, Майданюк ответил: «Ты знаешь, Анатолий, я давно приучил себя к мысли, что после расставания с должностью буду ездить на обычном троллейбусе. Поэтому и не переживаю. Когда это случится с тобой, советую, отнесись спокойно».

Персональная машина — это, конечно, ерунда. Далеко не самое важное. Но так он давал понять, что, в отличие от многих высокопоставленных чиновников или военных, которые в один прекрасный день оказались на улице, не делает фетиша из атрибутов власти — машин, кортежей, мигалок и прочего. Без них совершенно спокойно живут миллионы наших соседей, товарищей и знакомых.

С доброй улыбкой вспоминаю одну из своих официальных поездок в качестве министра внутренних дел. Это был Иран, и тамошний мой коллега, будучи гостеприимным хозяином, предложил побывать в его загородной резиденции.

Как это принято в Иране, министр внутренних дел этого государства, к тому же занимал высокое положение в духовной иерархии. Но желая, видимо, лишний раз подчеркнуть незыблемость своих позиций в руководстве своей страны, во время одной из бесед обронил любопытную фразу. «Вы знаете, — сказал он мне, — я думаю, что моя политическая жизнь продлится до восьмидесяти пяти лет».

На что я со смехом ответил, что так далеко не загадываю. Что наша российская жизнь так динамична и непредсказуема, что я бы посчитал за счастье хотя бы просто дотянуть до шестидесяти…

Надо сказать, что начался этот день — день моей отставки — без каких-либо предчувствий или тревожных знамений.