Глава четвертая «Душа», «Рагу» и Заяц

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвертая

«Душа», «Рагу» и Заяц

Между войнами Британии с Аргентиной на Фолклендах, Ирана с Ираком на своих территориях, Израиля с партизанами Арафата в Ливане, профсоюза «Солидарность» с коммунистическими душителями демократии в Польше, мир, в 1982 году, успел наладить выпуск персональных компьютеров Commodore 64, первого проигрывателя компакт-дисков Sony, миллионы раз собрать кубик Рубика и увлечься альбомом Майкла Джексона «Thriller» настолько, что вскоре он стал самым продаваемым в истории музыки.

На одной шестой, советской части суши в это время начался мор красных «геронтократов». Первым простился с подведомственной ему империей ее серый идеологический кардинал Михаил Суслов, чьи похороны превратились в масштабный пропагандистский перфоманс. Вслед за ним, с еще большим ритуальным размахом, отправился к праотцам «застойный» генсек Леонид Брежнев. Позитивных перемен горемычному СССР сие, однако, не принесло. Напротив, Леонида Ильича у державного штурвала сменил престарелый гэбэшник Юрий Андропов и «совковое» уныние обрело какую-то совсем уж тяжелую форму, одним из проявлений которой вскоре стало последнее, но самое мракобесное наступление советских чиновников на рок-музыку. Для Алексея Романова оно, вообще, закончилось девятимесячным пребыванием в тюрьме. Для других, и, прежде всего, «Машины», усилением цензурного прессинга и серией обличительно-пренебрежительных публикаций в центральных газетах.

1982-й – первый полновесный год функционирования ленинградского рок-клуба, под наблюдением ВЛКСМ и КГБ, принявшего в свои ряды практически все, недавно народившиеся любительские группы Северной Пальмиры. Немногим позже аналогичная структура возникла и в столице под названием Московская рок-лаборатория. Проторившая однажды не зарастающую рок-н-ролльную просеку в советском буреломе «Машина Времени», затем променявшая, типа, индепендент на Росконцерт, для «клубных» и «лабораторных» молодых рок-героев оказалась совсем не товарищем. Какие там столичные филармонические дяди со своей «Синей птицей» и ставками эстрадных звезд, когда в Уфе «ДДТ» записывает свой первый альбом «Свинья на радуге», а в Питере «Кино» начинает с альбома «45», где Цой поет «Когда-то ты был битником, у-у-у…». Приезжая из Москвы в «Сайгон» на Невском, я неоднократно слышал тогда от местных сверстников-«неформалов» саркастическое пояснение: «Это, Витя, вашего Макара и его друзей имеет в виду».

Да, парадокс положения «МВ» заключался в том, что, кроме нескрываемого раздражения официоза, группа уже получала скептические прищуры со стороны, так сказать, своих. В сентябре 82-го самиздатовское «Ухо», например, пишет: «Год назад „Машина“ действительно была лучшей группой. Но с тех пор она прочно застыла на одном месте, как древнеперсидская империя, а конкуренты не дремали. „Аквариум“ сделал пару новых программ, последняя в стиле панк-джаз, супермодном теперь, имела неукоснительный успех. Появились на небосклоне „Зоопарк“, „Футбол“, „Активный трест“ и др. Макаревич за это время не сделал ничего. Естественно, отношение знающих поклонников рока к нему изменилось. Те голоса, которые звучали из эстетского лагеря, теперь можно услышать и от нормальных людей…». И там же: «Что же касается непосредственно Макаревича, то ему можно пожелать вернуться к своему родному занятию, то есть к писанию песен. Впрочем, он уже и так сделал достаточно для истории. И если ему кажется, что на этом можно поставить точку и заняться стрижкой купонов, то это его законное право».

Вот такой привет, Андрею Вадимовичу из продвинутой тусовки, менее чем через полгода, после публикации приснопамятного «Рагу из синей птицы», тупейшего выпада в адрес «МВ», смастеренного корреспондентом «Комсомолки» Кривомазовым. В этой статье неутешительный диагноз «Машине» ставился в каждом предложении. «Очевидно лирический герой “МВ” слишком много лавировал и изменял самому себе…», «Сегодня мы говорим не только о законах поэтического жанра, которыми пренебрегает “МВ”. Мы говорим о позиции ансамбля, каждый вечер делающего тысячам зрителей опасные инъекции весьма сомнительных идей…», «Услышать нормальный мужской голос в подобного рода ансамблях стало проблемой. Мужчины! Пойте по-мужски!».

Словно вопреки собственной тираде, что «все могло бы быть совсем не так, если только сам себе не враг» «Машина», все в том же 1982-м, подбрасывает очередные «дровишки» для обоих, критикующих ее сторон. В США, к неудовольствию советских властей, некая компания Kismet Records издает нелегальный альбом «МВ» – «Охотники за удачей», ставший первым диском в истории группы (надпись на обложке диска, в который вошли 14 известных песен «Машины» с измененными названиями (скажем, тему «Кафе „Лира“ переименовали в „Швейцара“, а „Марионеток“ в „Балаган“), гласила: „"Машина времени"– лучшее, что создала рок-музыка в России“).

А в Советском Союзе, выходит в прокат тривиальный музыкальный фильм экс-супруга Аллы Пугачевой Александра Стефановича «Душа», построенный на хитах «МВ», где «машинистам» отвели роль ансамбля Софии Ротару (этот проект оказался последним, в котором фигурировал Петр Подгородецкий перед тем, как впервые покинул «Машину». Следующие 8 лет за клавиши в группе отвечал Александр Зайцев). Такого «опопсовения» простить Макару и компании не смогли уже непримиримые контркультурщики. Даже через 20 лет после ажиотажной премьеры этой картины в московском кинотеатре «Звездный», составители «Малой энциклопедии русского рока» беспощадно резюмировали: «Появление на киноэкране весьма слабого фильма „Душа“, в котором музыканты „МВ“ сопровождали певицу Софию Ротару, способствовало тому, что из нонконформистов Макаревич сотоварищи превратились, в конце концов, в традиционный поп-коллектив, на чьи концерты теперь вместо радикальной молодежи ходили приличные барышни в рюшечках и их мамы и папы. Так закончилась эра „Машины Времени“.

Андрей Макаревич

Упреки в нашей продажности, конформизме я слышал всю жизнь. Сначала за то, что мы перешли в Росконцерт. Хотя, спустя два года, чуть ли не все известные рок-команды уже там числились. Но нам достался первый удар критики. Кроме «Машины», оказывается, никто потом и не продался, просто на работу устроились. Затем, нам пеняли на то, что мы снялись в массовом кино. Через несколько лет Цой с БГ тоже сыграли в кино, и это уже не осуждали, а воспринимали, как нормальный факт. Мы все время прокладывали дорогу себе и другим, и нас за это еще и обсирали. Хотя, надо заметить, что всегда с обличениями выступает сравнительно небольшая часть людей, которая почему-то берет на себя право, решать за нас, где нам быть, что нам делать или не делать.

Замечания, сыпавшиеся на «Машину» от разных критиков, тем не менее, не мешали ей исправно собирать стадионные аншлаги и ощущать народный респект. На кривомазовский опус читатели «Комсомольской правды», например, отреагировали потоком писем, осуждавших тональность и содержание статьи и поддерживавших Макара и компанию. Впрочем, редакции «Комсомолки» удалось тогда так смонтировать подборку откликов на «Рагу…», что почти получилась еще одна разгромная заметка. Киевский студент Верхотуров, например, признавался «КП»: «Я давно ждал этого выступления. Хочу поделиться мнением по поводу рок-группы „Машина времени“. Что-то уж очень туманно участники ансамбля поют. По-моему, их взгляды не имеют ничего общего со взглядами молодежи, их песни проповедуют только „нытье“, непонятно из-за чего». Его дополнял школьник из Ростова-на Дону Алексей Тертышный: «Из нашего класса многие ребята побывали на концертах „Машины времени“. Результаты были такими, как я и ожидал: „Вот это группа“, „Лучший ансамбль“, „Мне очень понравилось“, „А как поют!“. Исполнители талантливы – это факт. Вот и разберись, неискушенный слушатель, где настоящее, а где фальшивое. К счастью, мне удалось оценить их творчество. Считаю, что в этом мне помогло музыкальное образование и факультатив „Марксистская этика“ в нашей школе. Я стал подвергать сомнению „пение“ „Машины“…».

Валерий Ефремов

Не подумывал ли я свалить из «Машины», когда напечатали «Рагу из синей птицы» и понеслись какие-то прочие наши неурядицы первой половины 80-х? Нет. У меня никаких колебаний в тот момент не возникло, и перемен я не хотел. Хотя допускал, что дальше у «Машины» все может быть только хуже и хуже.

Может, стоило вернуться к занятиям химией? Маргулис же пытался, в свое время, переключиться обратно на медицину?

Да, химией в молодости я много занимался. Очень любил ее и в школе, и в университете, где первые пару курсов отучился хорошо. Но в какой-то момент наука мне смертельно надоела, просто, как отрубило. Музыка захватила полностью, и желания возвращаться к химии до сих пор не появлялось. Хотя я, по-прежнему, считаю, что это интересный предмет и не исключаю, что позже он меня опять увлечет.

Андрей Макаревич

Думаю, «Рагу…» появилось в следствии какого-то указания сверху главному редактору «Комсомолки» Геннадию Селезневу. Мол, слишком шумно проходят по стране концерты «Машины Времени» (а они действительно проходили невероятно шумно). Надо бы осадить…Коля Кривомазов получил от своего редактора заказ – сделать «правильный» материал. Ну, и исполнил все, как поручили.

О’кей. И, что должно было, по идее, произойти с «Машиной» после такой статьи?

Все по схеме. Собирается расширенное заседание министерства культуры, обсуждается критическая публикация во всесоюзной газете и делаются оргвыводы. Гендиректору Росконцерта, как обычно, выносят выговор, а проблемный ансамбль прекращает свое существование. Не случилось этого только потому, что «Комсомольская правда» получила невероятное количество писем от наших поклонников (мне знакомые сотрудники газеты рассказывали, что эту корреспонденцию жгли во дворе редакции днем и ночью – ее складывать было некуда), и инициаторы затеи просто испугались еще большего шума от нашего расформирования, чем от наших выступлений.

Я, вообще, замечу, что в Росконцерте, за который «Машину» столько попрекали, нам работалось хорошо где-то с конца 1979-го, когда нас туда взяли, и до конца 80-го, когда зарубили тот самый наш планировавшийся концерт в Театре Эстрады. Затем, до горбачевской эпохи, пошла полоса сплошной опалы. И то, что в опальный период мы каким-то образом не были расформированы – большое чудо.

А, как «Машину» можно было расформировать? Удалить из системы Росконцерта, это я понимаю. Но группой-то вы бы остались?

Подобная ситуация представлялась тогда безвыходной. Ни партия, ни КГБ, в самодеятельном варианте играть бы «МВ» уже не дали. Нас отслеживали вдоль и поперек.

Публикация «Рагу…» стала для тебя полной неожиданностью?

Накануне выхода этой статьи мне позвонил Лев Гущин, который тогда был главредом «Московского комсомольца», и сказал: «Слушай, тут дело серьезное. Может плохо кончиться». До этого о «Машине» уже выходили несколько критических статей, но в газетах меньшего влияния, нежели «Комсомолка» – в «Советской России», в «Литературной России». А тут – такая серьезная трибуна. Я, конечно, дико расстроился.

Позвонить кому-то, обратиться за поддержкой не пробовал?

А кому? Мог позвонить тогда разве что герою Советского Союза космонавту Гречко. Ну, и позвонил. Мы с ним познакомились как-то давно, когда на лыжах катались, то ли в Домбае, то ли еще где-то. Он очень общительный человек, мы его приглашали пару раз на наши концерты. Гречко сказал: «Конечно, если меня позовут на какой-нибудь совет, для обсуждения статьи, я буду вас защищать». А больше обращаться было не к кому.

Чем-то, отдаленно, конечно, ваша ситуация напоминала происходившее ранее с Владимиром Высоцким. При этом Высоцкий пел о том, что его «к себе зовут большие люди, чтобы я им пел охоту на волков».

Нас большие люди к себе не звали. И, потом, Высоцкий находился немножко в другом положении. Во-первых, у него была Марина Влади – сопредседатель общества советско-французской дружбы и всемирно известная актриса. Во-вторых, он сам был популярным артистом театра и кино. И, в-третьих, его песни были более широко любимы народом, чем песни «Машины Времени». Все-таки, мы в то время еще считались, скажем так, исполнителями молодежной музыки. А он был уже на все возрасты.

А вообще наши с Высоцким ситуации действительно в чем-то очень похожи. У него выкинули целую съемку в «Кинопанораме», и у нас такое происходило неоднократно. Снимали целые программы с «Машиной» и потом они никуда не шли. Ролан Быков, например, пригласил нас в молодежную телепередачу, мы там сыграли песен шесть. Он сказал: «Да, что я Лапина не пробью!». Пошел к председателю Гостелерадио Лапину, выходит от него красный, разгоряченный, и говорит: «Ни хуя, не вышло. Как стена. Нет, отвечает, не будет этой группы в эфире, и все».

В своей книге Подгородецкий, упоминая вашего общего приятеля Алексея Богомолова, или просто «Алексеича», говорит, что он здорово помог «Машине», «когда ее травили». В чем выражалась его помощь?

С Богомоловым я познакомился непосредственно после выхода «Рагу из синей птицы». Он мне прислал большое письмо, просто, как фан группы. Письмо было очень хорошее, про то, как он даже в «Комсомолке» с кем-то связывался, пытаясь выяснить, что происходит. У него действительно существовали какие-то знакомства в самых разных местах. Он был вратарем сборной МГУ по хоккею, каким-то общественным деятелем и т. п. И еще часто мотался с нами по гастролям. Человек Алексеич общительный, компанейский, большой, в прямом смысле слова. Однако, в чем конкретно выражалась его помощь «Машине», я сейчас даже не вспомню. Зато помню, что Боря Зосимов, который работал тогда в райкоме комсомола, брал на себя смелость приютить нас на своей территории, дать нам базу в подведомственном ему районе. Такие вещи я помню очень хорошо.

Кроме, партийных цензоров у тебя, ведь, случались встречи с товарищами с Лубянки?

Впервые это произошло после выхода в Америке, без нашего ведома, «машиновской» пластинки «Охотники за удачей». Но не я тогда в КГБ отправился, а наоборот – в Росконцерт приехал комитетовский полковник, курировавший всю нашу концертную организацию. Всех, кроме меня, выгнал из кабинета, и мы с ним вдвоем беседовали.

Во второй раз я встречался с гэбэшником тоже не на Лубянке. Было все интереснее, как в кино. Это происходило перед моей первой поездкой за границу.

В Польшу?

Нет. Выезд в Польшу, вообще, как-то незаметно проскочил и, типа, не считается. Чудо произошло. В этом общем советском бардаке никто в ОВИРе даже не сориентировался, что к ним пришел тот самый Макаревич. Мы тогда уже были известны. И меня, по приглашению из дружественной страны, спокойно выпустили за кордон, как туриста. А теперь речь шла о поездке, в капстрану, в Грецию. С музыкой этот выезд, к слову, был не связан.

Так вот, мне позвонили домой. Человек официально представился сотрудником КГБ и сказал, что хочет со мной побеседовать. Встречу назначили в гостинице «Будапешт». Комитетчик встретил меня в холле. Взял ключи от специального номера, и мы туда проследовали. Как я понял, меня решили пробить на тему: могу ли я стать их осведомителем? Впрямую таких предложений не делалось, но общий характер беседы наводил на определенные мысли. В конце концов, я откровенно спросил: что вы от меня хотите? Он ответил: «Знаете, вот вы поедете за границу, наверняка, будете с кем-то встречаться, отвечать на какие-то вопросы…». А, ведь, работники этой организации в каком-то смысле моделируют твое ближайшее будущее. Примерно то, что их интересует, они тебе потом и устраивают. Я, все понял и пообещал: «Все, что меня там спросят, я вам честно могу пересказать. Если вам это интересно». Видимо, по моей реакции и каким-то ответам они поняли, что тему со мной развивать не стоит, я им не подойду.

Как ты думаешь, среди людей в разные периоды связанных с «Машиной» были стукачи?

Думаю, были. Но это не музыканты. Не хочу называть конкретных имен, поскольку это лишь подозрения…

Максим Капитановский

В последние годы мне иногда звонил, часа в 3–4 ночи, пьяный Кава, жаловался на Макаревича, предлагал вместе писать книгу, говорил, что Катамахин был агентом КГБ.

Я ему отвечал: «Сереж, а кому это все сейчас интересно? Кто знает этого Катамахина?». А он считал, что это очень интересно. Я соглашался: «Ну, хорошо. Ты напиши, я отредактирую, чем смогу помогу». Хотя, о чем тут можно больше страницы написать? В общем, бред какой-то…

Александр Катамахин – любопытный персонаж, являвшийся звукооператором «Машины» раннего периода. Это он, по свидетельству Макара, поил их с Гребенщиковым в 1976 году в Таллинне «нервно-паралитическим пойлом» – медицинским спиртом настоенном на красным стручковом перце, привезенном из Ташкента. Его лик, как утверждают «ветхозаветные» хроники «Машины» был запечатлен на басовой колонке группы. Кроме, верчения ручек за пультом, Катамахин, вроде бы, изобрел некую жесткую гимнастику, корректирующую дамские фигуры. В свое время ей увлеклись супруги Макара и Кавы и, по предположению, уже упоминавшегося в этой книге литератора Бориса Бостона, через доверительное общение с женами «машинистов» Катамахин мог оказывать какое-то влияние на самих участников «МВ». В общем, мутная и давняя легенда…

Андрей Макаревич

Не могу тебе точно ответить на вопрос: был ли Катамахин агентом? Не знаю. Возникали такие слухи. Он работал в институте имени Лумумбы, это вообще, был такой гэбэшный институт. Но даже если Александр и имел связь с органами, он все равно нам изрядно помогал. Вреда от него я, во всяком случае, никакого не помню.

А вы в группе обсуждали когда-нибудь эту щекотливую тему?

Нет. Никогда.

Согласно весьма распространенному мнению, ни «Рагу», ни нелегальные штатовские «Охотники за удачей» все ж-таки основательно не помяли тогда «Машину» потому, что группа вовремя успела обозначиться в «Душе». Как ни крути, а фильм Стефановича стал одним из блокбастеров начала 80-х и просто так разогнать команду, которую теперь в лицо разглядела вся страна, было проблематично. Расформирование стало бы для «машинистов» прямой дорогой в герои. А, лишнего шума (что, как помните, заметил и Макар) никто из советских начальников не любил…

Андрей Макаревич

Мы были уже очень популярны и до «Души», но как мы выглядим, знали далеко не многие. А тут нас увидел весь Союз. По тем временам фильм был снят довольно лихо и пользовался большой популярностью.

Отлично помню, как в начале 80-х в каждом пляжном кабачке местные музыканты играли песни «Машины». Он так старались, что даже нашу «лажу» снимали один к одному. Но нас никто не узнавал. Мы, как люди-невидимки, садились где-нибудь в уголке заведения, млели от собственного величия, и уходили. А после «Души» наши морды, конечно, стали известными. Мне в тот момент впервые пришлось коротко подстричься, потому что доставать на улице и в разных общественных местах меня стали очень сильно.

Длинный хаер на протяжении многих лет – твой осознанный выбор?

А как же можно быть «битлом» с короткими волосами? Сейчас у меня иная прическа, потому что волосы не растут так, как раньше. Да и, вообще, сколько можно? Сегодня уже и такие «битлы» бывают. Очень многое изменилось. К тому же я не люблю, когда пятидесятилетний человек старается казаться двадцатилетним. Это жалко выглядит. Надо, все-таки, органично чувствовать себя в каждом возрасте.

После «Души» многим показалось, что вы куда-то совсем в эстрадное болото заехали. «За тех, кто в море» запели…Это ж, прям, «Земляне» какие-то?

А, по-моему, очень битловская, биг-битовая тема, мне нравится. А «Поворот», в таком случае, чем от нее отличается? А его, ведь, распевали и все неформалы, в свое время. Я не понимаю, где проходит граница: между попсовой песней и не попсовой. «Битлз», как выясняется теперь, тоже поп-музыка, но, все-таки, еще и рок-н-ролл. Я надеюсь, что «Машине» удается где-то на той же грани балансировать.

Валерий Ефремов

На моей популярности съемки в «Душе» мало отразились. Я, собственно, не считаю себя особенно популярным и сегодня. Ну, так чтобы меня на улице останавливали, показывали пальцем, просили автограф – такого нет. Хотя фильм, конечно, сделал свое дело. Судя по разным разговорам, нас в тот момент, действительно, могли разогнать к чертовой матери. Поэтому предложение Стефановича подоспело вовремя. Хотя именно тогда я понял, как ненавижу киносъемочный процесс. И до сих пор испытываю те же чувства. Не понимаю, почему на любых съемках нужно находиться часов по восемь в день? Причем не ради появления красивого рассвета или заката для кадра, а просто тупо сидеть, ждать какой-то народ, общаться с пьяными техниками, чтобы в итоге отснять какие-нибудь три минуты фильма. Не знаю, может это издержки нашего кинематографа…

Андрей Макаревич

То, что изначально на роль главной героини в «Душе» планировалась Пугачева, мы как-то не обсуждали. Все эти перестановки, в частности поездка Стефановича с уговорами к Соне Ротару, не при нас происходили. Я знаю, что Мишка Боярский не хотел играть меня в фильме. Говорил: «Это глупо выглядит. Пусть Макар сам поет свои песни в „Душе“. Это будет лучше, чем мои кривляния на экране, вместо него». Но Стефанович ему объяснил, что так решил худсовет «Мосфильма». Потребовали усилить «этот вокально-инструментальный ансамбль» какой-нибудь кинозвездой, иначе картину просто закроют. И Миша согласился, дабы спасти ситуацию. Стефанович, вообще, способен гениально запудрить мозги кому угодно. В этом ему равных нет. Поэтому в результате все получалось так, как хотел он. И на съемках все его слушались. В кино режиссер берет на себя ответственность за то, что получится. Мы ему доверяли в этом смысле.

С Ротару мы на площадке были абсолютно на равных. Она – актриса, мы – актеры. Отношения у нас сложились милые, приятельские. Мы снялись с ней в этом фильме, отпраздновали премьеру и больше, в сущности, не встречались.

А романа между вами почему не получилось?

Ну, не влюбился я в Софию Ротару. С чего бы?

Одно из лиц «Машины», узнаваемых народом после «Души», тут же из группы и исчезло. Это было лицо Пети Подгородецкого, двинувшего вслед за Мелик-Пашаевым в новый филармонический проект. За клавиши в «МВ» встал совершенно не похожий на Подгородецкого, ни внешне, ни исполнительской манерой, Александр Зайцев. С ним «Машина» прожила большую часть своей росконцертовской истории и покинула данную госструктуру, когда пользы от нее уже не было.

Жив сейчас Заяц или нет, стопроцентно неизвестно никому. Найти без вести пропавшего экс-клавишника «МВ» не может даже милиция. Не удалось это и мне. Поэтому воспользуюсь многолетней давности цитатой из единственного, кажется, интернет-чата с Сашей: «Когда Мелик-Пашаев и Петя Подгородецкий ушли из „Машины“ в „Воскресение“, группе понадобился клавишник – вспоминает Зайцев. – На тот момент, я достаточно серьёзно увлёкся джазом, уже писал музыку. Имел опыт работы в ВИА „Коробейники“. Поездив в „Коробейниках“ по гастролям я понял, что такая жизнь не для меня. Жутко изматывался. Пять концертов в день! Первый начинался в 11 утра, последний заканчивался поздно ночью, и так каждый день. Конечно, зарабатывал я неплохо, но именно зарабтывал! И вот, где-то в декабре 1981 года, Андрею дали мой телефон и предложили мою кандидатуру на роль клавишника „МВ“. А у меня, честно говоря, совсем не было планов заниматься такой деятельностью. И когда, после убедительных разговоров, я все же согласился играть в „Машине“, была мысль, что это занятие на лето, так, дополнительный заработок… Но получилось, что оттрубил в „МВ“ девять лет. В одно время со мной, но совершенно независимо от меня, в группу пришёл Сергей Рыженко. Он играл на скрипке, гитаре, флейте. Сергей проработал в группе около года».

Лидер «Последнего шанса», мультиинструменталист Рыженко, «Машине», по утверждению Макара, «предложил себя сам». Сергей, в свою очередь, объяснял в 80-х самиздатовской прессе свое возникновение в «МВ» следующим образом: «Машина Времени» хочет развиваться, работать с залом. А у меня динамические артистические способности. Макаревич хочет сочетать электрическое звучание с акустической легкостью (скрипка, флейта, губная гармошка). Дал мне губную гармошку, сказал, чтоб я дома тренировался. А меня от нее тошнит. Для издавания блюзового звука ее надо сосать. Возникает металлический привкус во рту».

Чуть позже, на гастролях в Саратове, Макар объяснит местным журналистам причину быстрого ухода Рыженко из «Машины»: «Он пробыл у нас всего год и уже ставил свои условия. Мы постоянно слышали от него: „Я, я, я“. Мы с ним не сработались и попросили его уйти, что он и сделал. Сергей нашей группе не подходит, но, несомненно, он парень способный». С того момента и по сей день, никаких иных инструментов, кроме гитар, баса, барабанов и клавиш, в штат «МВ» не вводилось.

Александр Кутиков

Помимо того, что, в связи с уходом Подгородецкого, мы искали клавишника, требовалось решать и другие проблемы, созданные нам Мелик-Пашаевым. Прежде всего, нужно было найти новую аппаратуру. Очень хорошо помню, что на гастролях в Ростове мы поговорили с Валерием Ильичом Голдой, который тогда был росконцертовским директором, и рассказали ему о нашей ситуации. Он ответил: «Ничего не бойтесь. Будет у вас аппаратура. Я вам говорю. Правда, за нее придется заплатить». И мы нашли возможность дополнительного заработка. Собрали пять с лишним тысяч рублей и к декабрю 1984 года получили классный фирменный аппарат, а Голда стал нашим директором. Он был человеком опытнейшим и профессиональным, поэтому аккуратно разруливал в пользу «Машины» любые деликатные вопросы. Допустим, когда интересы «МВ» в Росконцерте пересекались с интересами Аллы Борисовны Пугачевой. Без Голды, нам, вообще, сложно было бы оправиться после заговора, который устроил Мелик-Пашаев.

Из интервью Макаревича середины 80-х: «У нашей группы аппаратура фирмы „Peavey“. Такая же есть только у „Сябров“ и Пугачевой. Эту аппаратуру мы получили из США, весит она 3,5 тонны»

Александр Кутиков

Валерий Ильич, кроме всего прочего, был профессиональным игроком в карты, и, скажем так, человеком своего времени. Жил он по очень сложным, формальным и неформальным законам той эпохи. Тем не менее, в плане понимания жизни, отношения к ней, я научился у него, за те годы, что он пробыл нашим директором, наверное, больше, чем у кого-либо. И благодарен ему за это. Согласись, профессиональный картежник обычно, как минимум, не глупый человек.

Готов предположить, что, благодаря знакомствам Голды, с «Машиной» тогда соприкасались люди из, так называемого, теневого мира?

Немного. И только элита.

Вы играли у них на заказных концертах?

Никогда. Потому что, начиная с 82-го года, если не ошибаюсь, в Росконцерте появился просто отдельный кабинет, в котором сидел следователь Мосгорпрокуратуры. Все документы, всю деятельность «Машины» проверяли более десятка раз в год. И мы старались не давать блюстителям законности повода за что-то зацепиться, от чего они, конечно, зверели. В их головах не укладывалось, как у столь известной группы может не быть двойной бухгалтерии и каких-то «левых» доходов.

Андрей Макаревич

Первая половина 80-х складывалась для нас отнюдь не просто. Все эти теперешние рассказы о том, как мы «постоянно» появлялись в то время на телеэкране, в «Голубых огоньках», «Песнях года», абсолютное преувеличение. Раз в год «Машину» могли показать по телевизору на заднем плане, то аккомпанирующей Софии Ротару, то старательно закрытой танцующими парами, чтобы нас не было видно. Это называется постоянно? Причем, два раза нас показывали, а еще пять раз – вырезали. И я тебе хочу сказать, что нервов и переживаний это стоило немалых. Мне было обидно, почему, черт возьми, нас, самую популярную группу страны, не показывают по телевидению? Причем, перед каждой съемкой звонил, ведь, редактор программы, просил приехать в студию, и в ответ на наши сомнения убеждал: «Хуйня, пробьем, покажем вас, давайте снимать…»

И, вот, мы снимаемся с разными артистами, под нас выстраивают какую-то декорацию, по окончании съемок все тебя поздравляют, клево, мол, получилось…. За три дня до эфира мне сообщают – первый худсовет прошли, потом второй прошли, а накануне выхода программы ее смотрит Лапин и все накрывается медным тазом.

Если телебоссы, цензоры и ОБХССники «Машину» очевидно недолюбливали, то в Росконцерте о своей самой рентабельной группе чутко заботились. Кроме, современной фирменной аппаратуры, «МВ» не отказывали и в содержании приличного штата. В том же интервью, где Макар повествовал о выделенной «Машине» американской многотонной технике, он сообщил, что: «В нашем ансамбле 14 человек: четыре музыканта, звукорежиссер, оператор, директор, костюмерша и шесть рабочих». Звукорежиссеров очень скоро стало два. В этом качестве в «Машину» внезапно вернулся ее экс-барабанщик «палеозойского» периода Макс Капитановский.

Максим Капитановский

Как-то мы сидели у Макаревича, выпивали, а на завтра «Машине» предстоял выезд на гастроли в Ярославль. И вдруг выясняется, что у Наиля Короткина, их штатного звуковика, приступ аппендицита. Его увезла «скорая». И группа остается без звукорежиссера. Макар предложил мне: «Поехали с нами». Это был 1983-й год. Меня только-только выгнали, после заметки в «Советской культуре» из ансамбля «Лейся, песня». Я там в последние два года, кроме всего прочего, вел концерты, и авторы статьи упрекнули меня в пошлости и чем-то еще. Забавно, что в той же газете, почти одновременно вышло два материала: один про «Машину» – ругательный, а другой про «Лейся, песню», где говорилось, что коллектив на сцене кривляется в каких-то странных костюмах, а потом еще выходит такой-то-растакой-то ведущий…

Так вот, на предложение Макара я ответил, что не знаю, как всю их аппаратуру включать. Он сказал: «У них есть один знакомый техник-профессионал, мы попросим его с нами съездить. Он все подключит, а ты, как музыкант, будешь уже непосредственно концертным звуком рулить». Ну, я согласился.

Прошел первый концерт в Ярославле, затем второй… У Наиля имелась тетрадка, где были записаны показания всех этих многочисленных пультовых ручек. Сначала я установил все по его записям, послушал, мне не понравилось. Я перестроил все по-своему, барабаны, в частности. Всего у «МВ» в Ярославле было четыре выступления. После третьего, ко мне вечером пришли «машинисты» и сделали официальное предложение войти в штат группы. Оказывается, этот концерт они тайком записали, и разница между тем, как было и тем, как стало, по их словам, показалась им огромной.

Я понимал, что «Машина» выступает много и почти всегда на стадионах. Стать концертным звукорежиссером такой группы мне представлялось новым, интересным делом, и я за него взялся.

С Наилем, конечно, тогда чуть обморок не случился. Он-то себя считал главным и единственным в «МВ», а тут приходит какой-то черт, непонятно откуда, которого он знать не знает и, вроде как, метит на его место. Наиль вернулся в строй, где-то через месяц после моего появления в «Машине», пришел на базу, трясется весь … Я взял бутылку водки, предложил ему посидеть, поговорить и в ходе беседы объяснил: «Наиль, я совершенно не претендую, ни на твои деньги, ни на твой статус. Я – музыкант. Давай, с тобой поделим ответственность. Ты будешь заниматься различными звуковыми эффектами, всякими тонкостями, а я – грубый человек – буду отвечать за звуковой баланс на концертах. Когда будем настраиваться, я всегда у тебя буду все спрашивать и уточнять». Деваться ему было некуда и он, скрепя сердце, согласился. А потом у нас быстро наладился нормальный тандем. Время от времени он всбрыкивал, но лишь потому, что я не участвовал в сборке-разборке аппаратуры. Его это немножко напрягало. Они там, типа, все в поту колбасятся (а в техгруппу «Машины» тогда входило уже 18 человек), таскают ящики и прочее, все подключают и отключают, а я прихожу, покручу ручки во время концерта, и потом ухожу с музыкантами пить водку. Но одним из условий моего согласия на работу в «Машине», как раз и являлось то, что у меня будет статус артиста, а не техника.

Когда я только пришел повторно в «Машину» у меня, так называемая концертная тарификация была выше, чем у музыкантов «МВ» и выше, чем у руководителя группы Андрея Макаревича. Я же работал до этого в нескольких известных профессиональных ВИА. Выходило так, что я получал в «МВ» определенную долю концертного гонорара, наравне с музыкантами, поскольку был оформлен не в качестве звукорежиссера, а в качестве артиста. Мы это нюанс, впрочем, быстро урегулировали. Постепенно артисты в группе стали зарабатывать больше, звукорежиссеры меньше. Но значимость моя оставалась столь же весомой. Мы по этому поводу иногда шутили. В 90-х я, например, написал шариковой ручкой на пальцах левой руки инициалы каждого участника «МВ», в той последовательности, в какой они стояли на сцене: Кутиков, Макаревич, Маргулис, Подгородецкий и большой палец отвечал за кнопку, на которую заведены все барабаны. Левой рукой я управлял голосами, а правой – инструментами. Иногда я сжимал один из своих кулаков кулак и говорил «машинистам»: «Вот вы у меня все где!». Я отдавал себе отчет, что одним неправильным движением руки на концерте могу свести на нет результаты их многолетних репетиций и все испортить. Поэтому старался максимально. Я знал слабые места, каждого музыканта «МВ», знал, где в той или иной песне они обычно совершают ошибки, где не строят голоса…И все это маскировал. Короче, как и договаривались, занимался именно концертной звукорежиссурой, и не вторгался в процесс студийной в записи.

Хотя на каких-то репетициях «Машины», где шла работа над новыми песнями, я присутствовал и даже поначалу, что-то советовал: здесь, мол, можно так вот сыграть, а здесь иначе… Я же на первых порах, после своего возвращения в «МВ», был на две головы выше «машинистов» в плане концертного опыта, и иногда поправлял их: «Ребята, вот так не поют, а так не играют». Я не пытался их учить, просто знал, что некоторые моменты в зале звучат по-другому, нежели в студии и обращал на это внимание. Но, со временем, мои советы они стали как-то немножко отфутболивать, и я решил, что нечего лезть не совсем в свое дело. «Машинисты» выросли из маленьких ребят в самостоятельных творческих людей со своими достоинствами и недостатками, и мое участие в их репетициях потеряло смысл.

С Короткиным понятно, а как Ефремов воспринял твое появление. Все-таки, когда-то ты был не просто барабанщиком «Машины», но и музыкантом, заметно превосходившим по уровню остальных участников группы?

С Валеркой мы дружили еще до моего ухода в армию. А, когда я стал звукорежиссером «Машины», он со мной иногда советовался. Я с удовольствием ему помогал, чем мог, настраивал барабаны, допустим. А уж как я их настраивал, так никто не настраивал. Часами…

За время твоего звукорежиссерства в «Машине» не возникала идея добавить группе еще одну ударную установку?

Никому в голову подобная мысль не приходила. Да, я, наверное, первый, кто был бы против этого. Про барабаны мы не говорили, а на перкуссию я бы не пошел. Когда в «Машине» играл Зайцев со своими электронными пристрастиями, делались попытки заряжать в некоторых песнях какие-то сэмплированные подложки. Но это не покатило. Валера вообще очень ровно играет, а подложки иногда разваливали ритм, поскольку их не всегда было нормально слышно в мониторах. Все возвращалось к тому, что на перкашн нужен живой человек. Но меня эта позиция не интересовала. А для себя я и сейчас порой в охотку играю на барабанах с кем-то из друзей-музыкантов.

Валерий Ефремов

Наше сближение с Максом как-то спонтанно получилось. Он еще играл в «Лейся, песня», кажется, когда мы вместе: я, он, Макар поехали куда-то на горных лыжах покататься. А вскоре заболел Наиль и то ли Макару, то ли даже мне пришла мысль пригласить Капитановского в «Машину» звукорежиссером.

О том, что он меня «подсидит» я абсолютно не беспокоился. Не потому, что к тому моменту Макс стал хуже играть на барабанах. Просто мы в действующем составе записали тогда уже колоссальное количество песен и отыграли массу концертов, и варианты замены кого-либо в группе даже не рассматривались. Да и исполнители мы с Максом разные.

И он стал настраивать тебе барабаны?

Не помню, чтобы я просил его это делать. Он занимался настройкой звуковой аппаратуры в целом.

Максим Капитановский

За барабаны в «Машине» я больше не садился, но на сцену с группой как-то выходил. В середине 80-х в программе «МВ» появился номер, его чуть ли не Вячеслав Спесивцев ставил, когда публике демонстрировалось, как создаются песни. Начиналось второе отделение концерта, я подходил к микрофону и говорил: «Добрый вечер, я – звукорежиссер „Машины Времени“ и обычно мое место вот там, за пультом, где горит маленький огонечек. Именно туда, на пульт, зрители часто передают записки с вопросами. Во многих из них спрашивается, каким образом возникают ваши песни? И сейчас, чтобы попытаться ответить на этот вопрос, я приглашаю вас на репетицию „Машины Времени“. Группа вас видеть не будет. Музыкантам кажется, что они находятся в своей репетиционной комнате, но у нас с вами есть возможность посмотреть, что там у них происходит». Зал погружался в темноту, а на сцене происходило действие, которое я комментировал. Появлялся, допустим, Макар и я говорил: «Вот идет Андрей Макаревич, по его лицу видно, что он принес на репетицию новую песню. Любопытно, что Андрей пришел сегодня первым, хотя обычно, раньше всех на репетициях появляется Саша Кутиков». Далее, «по ходу пьесы», я давал короткие характеристики каждому «машинисту». Когда вся группа собиралась на сцене, Макаревич принимался показывать новую песню. Сначала он пел один, потом вдвоем с Кутиковым, в следующем куплете подключался Зайцев и, заключительный, четвертый куплет вместе со всеми исполнял и Ефремов. Это единственный случай, когда Валерка в «Машине» пел! Номер занимал примерно 12–14 минут и звучал в акустике. В его концовке Ефремов лупил по барабанам, я быстро бежал со сцены к пульту и врубал все инструменты на полную мощь. Шоу без паузы перетекало в следующую композицию. Для этого номера мне тогда даже костюм пошили такой же, как у всех музыкантов «МВ»

Валерий Ефремов

Да, в росконцертовский период я однажды пел в «Машине». Длинная какая-то была пьеса. Мы ее играли в разных вариантах, то в харде, то реггей, то в блюзе… В конце-концов я выходил на авансцену, без барабанов и становился вокалистом, а трое остальных участников группы мне подпевали…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.