Пермь, 2 декабря 1921 г.

Пермь, 2 декабря 1921 г.

О критической философии

Вчера говорил с Беклемишевым по поводу моей статьи «О перспективах приложения математики к биологии». Разговор остался незаконченным. Пока отмечу те соображения о критической философии, которые явились во время разговора. Не помню кто (кажется, постепенно) — перешли от толкования науки в смысле Маха и Пирсона к тому, что я сказал, что мне все направление критической философии, несмотря на отсутствие знакомства с его главным источником — Кантом, кажется каким-то плоским и даже я сомневаюсь может ли это направление называться критическим, имея на самом деле скрытую метафизику, вместе с Аскольдовым, я считаю, что трансцендентальный идеализм в себя самом таит противоречия, заставляющие всех его последователей сбиваться в сторону метафизики. Беклемишев ответил, что трансцендентальный идеализм может быть правилен, но вместе с тем и бесплоден, так как ему принадлежит сдерживающая, а не творческая роль в развитии человеческой мысли. С прагматической точки зрения это уже указывало бы на его ложность; конечно (мысль пришла мне в голову сейчас), спасти положение можно бы тем соображением, что критика, устанавливая невозможность продвижения мысли в определенных направлениях, тем самым дает возможность мысли продвигаться дальше в направлениях плодотворных и, таким образом, косвенно увеличивает продуктивность мысли. Критику можно сравнить с человеком, роющим канавку для протекающей воды: без канавки вода разлилась бы широким потоком и не могла бы уйти так далеко, как и в канализационном русле. Я указал, что в таком случае критической философии и философии, назовем ее догматической, принадлежат те же роли, какие приписываются в филогенезе… Шнейдером жизненной силе (Виталитет) и энтелехии; последняя является сдерживающей, упорядочивающей, а не творческой силой. Поэтому критическая философия, являясь собранием суждений о границах познания, может быть оцениваема трояко:

1) можно считать недоказуемой возможность доказать границы человеческого познания; в таком случае или следует отвергать всю критическую философию как излишний тормоз по пути развития человеческой мысли, или же считать установление границ чисто метафизическим построением, удобном лишь в эвристическом смысле, т. е. сравнивая критику с канализацией, следует прямо смотреть на условность каналов и сознательно их перестраивать для последовательного орошения мысли все новых участков. Очевидно, такое воззрение утверждает о тождестве философии и метафизики;

2) можно считать, что человечество может познать природу и характер границ и что работа в этом направлении может принести окончательные результаты. Работу Канта можно считать предварительной и Беклемишев считает, что крупным шагом вперед в этом направлении является, кажется (хотя он и не читал в оригинале), марбургская школа с Когеном во главе;

3) наконец, можно считать, что некоторые результаты уже прочно достигнуты и что, в частности, у Канта проведены уже в окончательной форме такие границы, указывающие на невозможность доказательства определенных построений. К этому последнему замечанию легко причленить и соответствующие взгляды на метафизику. Беклемишев говорил, что причин того, что последователи Канта сбивались в метафизику объясняется, по его мнению, тем, что они не могли удержаться на кантовском критическом острие (как будто бы это же сравнение делал в свое время и Гурвич). Несмотря на то, что Кант определенно доказал недоказуемость метафизических построений, у них не хватало сил удержаться от соблазна доказать то, что нельзя доказать. Очевидно, кантовское воззрение и воззрение всех сторонников трансцендентального идеализма считает именно доказанной недоказуемость метафизических построений, т. е. в отношении к метафизике занимает точно такую же позицию, какую метафизики занимают в отношении к гносеологии; опять таки и здесь метафизику можно допускать лишь как эвристическое орудие в меру ее полезности и последовательно орошать метафизическими каналами новые участки мысли или, вернее, для выдерживания сравнения (ведь при доказанных границах познания каналы остаются теми же самыми) пускать по каналам различные жидкости для использования всесторонне умственной почвы, дающей различные всходы при различных удобрениях (в сущности в обоих случаях всходы можно гомологизировать с потенцией Шнейдера). Второе воззрение считает возможным познание сущности вещей, т. е. построение метафизики, могущей последовательно развиваться (это как будто взгляд Бергсона). Наконец, третий взгляд современных представителей, чего я не знаю, считает, что такая метафизика уже построена: этого взгляда придерживались творцы всех систем в отношении своей собственной системы. Мне думается, что рассматривая само понятие о границе познания, как суждение о чем то, лежащей в природе человека, легко понять причину метафизических рецидивов последователей Канта и то, что эти рецидивы являются неизбежными, считая возможным установить незыблемые границы, Кант тем самым вносил чисто метафизическое утверждение и приучал своих последователей к метафизическим навыкам. При этой точке зрения метафизика и гносеология совпадают с истинно критической философией может называться лишь та, которая объясняет скептические взгляды и на метафизику, и на гносеологию, т. е. придерживается первого взгляда по обеим статьям. Такая философия, вместе с тем, является прагматической. В сущности, для меня не представляется исключением в одном лице и взгляды, соответствующие попарно группе 2 или 3. Хотя обычно считается сильное развитие гносеологии, исключающим метафизику и наоборот. Возможность такого примирения я вижу отчасти в словах Сынопалова (он считает, что Каген, выражающий всегда крайнюю неприязнь к Гегелю, в самом деле в значительной степени является его единомышленником) отчасти, видимо, в развитии философии Лосского, да и, пожалуй, того же Бергсона. Возможно, конечно, что гносеологическое и метафизическое направление в философии соответствует в значительной мере элементаристическому и органическому мировоззрению и потому по существу непримиримы. Это, конечно, можно решить только после основательного штудирования.

Мне представляется очень интересным как-нибудь постараться развить все такие контроверзы, всего лучше в форме диалогов, наподобие платоновских, где бы действующими лицами были бы Беклемишев, Шев, Гурвич и я. Такие диалоги можно было бы написать и по биологическим генам.