МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Енакиево. Сюда жизнь закинула Михаила Курако. Перед ним открывается знакомый пейзаж призаводских поселков. Ряды почерневших домишек, два трактира, в центре костел и высящийся среди груды лачуг, как замок феодала, директорский дом. Сделанный из красноватого гранита, этот дом заносчиво выделялся своими башенками, ажурными террасами.

В довольно скверном душевном состоянии входил в этот поселковый замок Михаил Курако, опасливо поглядывая на измазанные грязью сапоги, так плохо сочетавшиеся с пушистыми коврами, бронзовыми бра, со всем шикарным убранством директорского дома.

Его встретил грузный, толстый мужчина с багровокрасным лицом — тип грубого фламандца. Едва заметные шрамы на его лбу и щеках хранили печать бурных событий, разыгравшихся здесь восемь лет назад. Гул домен сменила тогда зловещая тишина. Рабочие садились в вагоны уходившего в Горловку поезда. Они везли с собой пики, наскоро изготовленные из запасов заводского железа. Скоро, однако, они вернулись с десятками павших от казачьих пуль товарищей. После торжественных похорон, превратившихся в политическую демонстрацию, начались аресты. Затем директор, бельгиец Потье, объявил локаут. Все рабочие завода могли считать себя свободными от службы. Ответом на локаут было вооруженное покушение на Потье. В фаэтон, на котором он подъезжал к своему дому, бросили бомбу. Осколки ее оставили на лице Потье неизгладимый след.

С этим человеком и встретился Курако в роскошно обставленном кабинете. Разговор велся по-французски. За долгие годы пребывания в России бельгиец Потье не потрудился даже изучить язык народа, в стране которого он создавал свое благополучие.

Енакиевская доменная печь № 3 до реконструкции.

— Я готов у вас остаться, мосье Потье, но от своих условий не отступлю.

Условия Курако, поступавшего на Енакиевский завод, были обычными: переделка всех печей, полная самостоятельность в приеме и увольнении работников. О перестройках и технических новшествах на заводе Курако говорил без особенного внутреннего подъема. Перестройка печей — это уже пройденный для него этап. Он пытался заикнуться перед Потье о полной реконструкции завода, рассказал о своем проекте, потерпевшем фиаско в Юзовке. Потье не отклонил проекта, но и не счел возможным зафиксировать его в контракте.

— Сначала приведите существующие печи в .порядок. Будущее покажет.

До истечения срока договора уехал в Германию начальник цеха Лядиус, с двенадцатью тысячами рублей неустойки в кармане, оставляя унылое наследство в виде испорченных домен. Его место занял Курако, довольно вяло приступивший к своим обязанностям — привычным делам, не сулящим никаких перемен в жизни.

То, с чего приходится начинать на новых местах, Курако проделывал много раз. Опять пускать в ход нефтяные форсунки для расплавления «козлов», снова бороться за культуру технологического процесса и проповедывать наскучившие истины о важном значении деталей производства. В Енакиеве, как повсюду, приходится иметь дело с иностранцами, глубоко равнодушными и к судьбам России, и к техническим замыслам даровитых Людей.

Вскоре начинают съезжаться ученики. Прежде других в доменном цехе появился инженер Толли. В отличие от других куракинцев, в большинстве выходцев из демократических слоев, Толли вырос в аристократической семье, прекрасно владел иностранными языками, сохранил связи с высокими петербургскими сферами и с банковским миром. Ему весьма не чужды были карьеристские помыслы, и трудно было предугадать, как далеко они простирались. Одна из ближайших целей его жизни — директорский пост. Карьеру он делал основательно, начиная с низших ступеней. Попав к Курако в Юзовку, он проявил качества способного и неутомимого инженера. Можно думать, что Толли искренно увлекся идеями своего учителя. Курако ценил его и относился к нему благожелательно.

М. К. КУРАКО у реконструированной им доменной печи № 3. Енакневский завод, 1914 г.

Вслед за Толли неожиданно приехал и Бардин. Взволнованный, он явился к Курако и рассказал об инциденте, происшедшем у юзовских печей. Под начальством Бардина, недавно заместившего в Юзовке Курако, находился Франк Крэзвелл, заносчивый английский мастер, пьяница. Крэзвелл брал с собою в цех корзину с дюжиной пива и двумя бутылками водки. С этим Крэзвеллом у Бардина Нередко происходили столкновения. Английский мастер не мог примириться с тем, что молодой русский инженер, на которого он всего два года назад смотрел свысока, как на начинающего доменщика, теперь командует им. Одно из столкновений произошло в присутствии рабочих и студентов-практикантов.

Отказавшись выполнить распоряжение Бардина, английский мастер вдобавок публично оскорбил его. Тогда Бардин схватил Крэзвелла за шиворот и отшвырнул от печи.

— Я заявил директору, — рассказывал Бардин: — «Пока англичанин публично передо мной не извинится, я не появлюсь в цехе». Он не извинился, и я решил...

Курако успокоил своего друга и посоветовал не покидать завода.

— Зажми боль и оставайся. Уйдешь — на твое место посадят какого-нибудь прохвоста из горной породы. Он испортит, развалит все, что мы сделали в Юзовке.

Бардин возвратился в Юзовку. Но директор завода объявил ему об увольнении. Ничего не оставалось, как снова ехать в Енакиево.

М. К. КУРАКО и И. П. БАРДИН.

— Кого же они взяли вместо тебя? — был первый вопрос Курако.

— Кизименко.

— Ну, тогда Юзовка не потеряна.

Инженер Кизименко был учеником куракинской школы, впоследствии выдвинувшийся как талантливый конструктор на советских заводах.

Курако взял к себе Бардина помощником.

Получая 24 тысячи рублей в год, Курако мог прекрасно жить. Но он не изменил своих привычек. На нем обычный рабочий костюм, сапоги, зеленая шляпа с приспущенными полями. Деньги он раздает направо и налево, за свой счет содержит в петербургском Политехническом институте двух студентов — сыновей ослепшего юзовского шлаковщика, квартирой почти не пользуется. Часто выпивает вместе с мастеровыми, своими учениками.

Друзья Курако чувствуют в нем большой надлом. В минуты глубокой душевной откровенности он делится печальными мыслями о своей судьбе:

— Еще один завод, еще две домны переделаю. Не то, не то... Никогда мне не выйти на большую дорогу...

Наступил 1914 год, черный год начала империалистической войны.

Беспримерная в истории человечества бойня народов создала свою науку и технику. Она заставила военных людей мыслить большими величинами. Огромные фронты сражений растягивались на тысячи километров. Война потребовала неисчислимых количеств металла. Ежемесячно заводы Германии выпускали 10 миллионов снарядов, заводы Франции — 7,5 миллиона, заводы Англии — 7 миллионов.

За четыре года массового убийства людей на полях сражений всеми воюющими государствами было изготовлено около 1 миллиарда 300 миллионов артиллерийских снарядов. В разгар войны Германия произвела за один лишь год 2,5 миллиона винтовок, 120 тысяч орудий» 15 тысяч самолетов, 100 миллионов снарядов и около 2,5 миллиарда патронов. По Германии равнялись и остальные воюющие государства. Война создала свою промышленность. Свыше 20 миллионов человек в эти четыре года обслуживали военную промышленность воюющих стран. Империалистическая бойня потребовала для всех родов оружия необъятные количества металла, которые нужно было пополнять каждый месяц, каждый день и час. В эти годы Курако часто повторял друзьям, собиравшимся в будке доменного цеха:

— Воюют металлом. У кого больше металла, тот победит.

Енакиевский завод стал обслуживать преимущественно военное ведомство. При коксовых печах был устроен бензольный завод для изготовления бездымного пороха. В Енакиеве прокатывали железо для снарядов, изготовляли шрапнельные стаканы, отливали бомбы, выпускали колючую проволоку. Акционеры «Русско-бельгийского общества», которому принадлежал завод, хорошо заработали на войне. За один лишь 1915/16 операционный год завод получил прибыль в 16 миллионов рублей.

Казалось, наступил момент, когда могла осуществиться мечта Курако о грандиозном заводе с колоссальной производительностью. Война требовала металла. Можно разве сомневаться в рентабельности такого завода-гиганта? Курако не дает покоя директору Потье. Курако старается убедить его в необходимости реализовать его проект механизированного завода с мощными домнами. Курако аргументирует цифрами — не копейками, а миллионами рублей прибыли.

Но Потье ни в чем нельзя убедить. Несмотря на огромные барыши, получаемые заводом, он не соглашается на перестройку цеха. Старый бельгиец хорошо помнил 1905 год, отмеченный печатью на его лице. Быть может, он чувствовал приближение новой революции в России и не хотел рисковать капиталом. Ничего не смысля в доменном деле, он тем не менее с видом знатока водил карандашом по чертежам Курако, перечеркивал их, вымарывая излишние, по его мнению, механизмы и уменьшая размеры печей. Курако снова приходилось довольствоваться мелкими, так наскучившими перестройками.

Курако ходил по заводу взбешенный.

«Как-то, — вспоминает М. В. Луговцов, с которым Курако любил пофилософствовать, — он зашел к нам домой, и у нас был длинный разговор о войне. В это время произошло какое-то тяжелое поражение русской армии. Курако говорил, что этого и следовало ожидать, что по исторической логике так оно и должно быть. В этот раз он был в мрачном настроении, таким я раньше его не видел. Никогда он не жаловался, не делился тяжелыми переживаниями, а тут прорвалась у него нотка горечи. Он вспоминал о своих разочарованиях, о том, как ,не удалось построить новые печи ни в Краматорке, ни в Юзовке, ни в Енакиеве, и говорил, что за все это Россия теперь расплачивается поражениями на войне. Он высоко оценивал труд доменщика, в частности свою работу, и считал, что от этого зависит судьба всей страны, особенно во время войны. Помню его фразу, что теперь не Наполеон, а доменщики выигрывают битвы».

Негодовал Курако и по поводу неожиданного возвращения на завод исчезнувшего в день объявления войны главного инженера немца Шлюппа. На российском горизонте Шлюпи появился незадолго до начала войны. В 1911—1912 годах на Енакиевском заводе Приступали к переоборудованию силового хозяйства. Германской фирме Клейн были заказаны моторы, могущие работать на доменном и коксовом газе. Из Германии прислали инженера Шлюппа устанавливать и монтировать в России эти машины. После шестимесячного пребывания на заводе молодой бравый мужчина со шрамом на щеке (след студенческой дуэли) пришелся по вкусу дочери директора завода. Женившись на ней, он начал быстро делать карьеру. Из незначительного инженера по монтажу он превратился в главного инженера Енакиевского завода, одного из самых больших в России. Шлюпп потянул за собой земляков из различных городов Германии. Среди них был и немец Лязиус. Печальные плоды его работы застал здесь Курако, поступив на завод.

М. К. КУРАКО (крайний справа) с работниками доменного цеха рассматривают чертежи. Енакиево, 1914 г.

Курако не выносил Шлюппа, этого выскочку, карьериста, темного дельца. Он радовался самым искренним образом, когда немецкий инженер оставил пределы Енакиева. Но вскоре тот вернулся. Где-то плелась тонкая паутина, связывавшая немца Шлюппа с бельгийцем Потье. Паутина эта протягивалась в Петербург, в Брюссель и неизвестно куда еще. Как бы там ни было, Шлюппа оставили на заводе главным инженером. Ему предложили лишь пореже сюда ходить, чтобы своим немецким обликом и акцентом «не возбуждать рабочих».

Рабочие завода были действительно возбуждены. Назревали серьезные волнения. Но причиной их являлась не жалкая фигура немецкого инженера Шлюппа и не нити интриг, завязывавшихся в петербургских высших кругах.

Грабительская война, противопоставившая друг другу две коалиции империалистических держав, унесла миллионы жертв. Обогатив кучку финансистов, промышленников, темных дельцов, война вызвала обнищание народа. Рассеялся шовинистический угар первых дней и месяцев войны. По улицам городов и местечек уже не проходили бравурные манифестации с портретами государя. Перед дворцами военных губернаторов уже не склонялись на колени толпы разношерстных «патриотов» с молитвою «Спаси, господи, люди твоя» на устах.

По стране росла волна забастовок, носивших не только экономический, но и ярко политический характер. Война раскрывала глаза народу.

В России назревала революция.

16 апреля 1916 года объявляют забастовку рабочие Енакиевского завода. Они предъявляют администрации двадцать два требования. Основные из этих требований— восьмичасовой рабочий день и увеличение заработной платы.

В забастовке заметную роль играет енакиевский рабочий кооператив. Рабочая кооперация — одна из немногих легальных организаций, через которые большевики в ту пору проводили революционную работу. Во главе кооператива — Михаил Курако, организатор его и председатель правления. В помещении рабочего кооператива происходят заседания стачечного комитета. Вместе с тем кооператив оказывает материальную помощь рабочим выдачей продуктов.

На другой день рабочие собрались у заводских ворот, оказавшихся запертыми. На заводе — казаки. Перед лавиной людей, однако, не могут устоять ворота. Рабочие ворвались во двор, забросали казаков валявшимися на земле обрезками железа. Три залпа. Толпа шарахнулась в сторону.

В следующие дни сборища и митинги происходили уже на окраине Енакиева, у Митинских казарм. Но конец забастовки предрешен — она сломлена с помощью штрейкбрехеров. Ни одно из требований рабочих администрация не удовлетворила.

Доменный цех держался крепче других. Там был Курако.

После стачки Курако недолго оставался в Енакиеве. Печи перестроены, они приобрели вполне американский вид. Курако сознает, что они не прибавили ему новых лавров. С болью он смотрит, как подвозят катали свои тележки к наклонным мостам. Клещами чугунщики волокут сизые чушки чугуна. Ни бункеров, ни разливочных машин. Об этом приходится только мечтать...

Неожиданное предложение от акционерного общества «Копикуз» («Копи Кузбасса») проектировать и затем строить металлургический завод в Кузнецком бассейне, по замыслу самый крупный в России, открывало радужные перспективы.

Курако с радостью принял это предложение.