АРНОЛЬД ШЁНБЕРГ

АРНОЛЬД ШЁНБЕРГ

13 СЕНТЯБРЯ 1874 — 13 ИЮЛЯ 1951

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: ДЕВА

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: АВСТРИЕЦ / ПОЗДНЕЕ ГРАЖДАНИН США

МУЗЫКАЛЬНЫЙ СТИЛЬ: МОДЕРНИЗМ

ЗНАКОВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ: «ПЯТЬ ПЬЕС ДЛЯ ОРКЕСТРА»

ГДЕ ВЫ МОГЛИ СЛЫШАТЬ ЭТУ МУЗЫКУ: РАЗВЕ ЧТО В КОНЦЕРТНОМ ЗАЛЕ

МУДРЫЕ СЛОВА: «МОЯ МУЗЫКА НЕ СОВСЕМ В СТИЛЕ МОДЕРН, ПРОСТО ЕЕ ПЛОХО ИСПОЛНЯЮТ».

В истории музыки мало на кого обрушивались с такой беспощадной критикой, как на Арнольда Шёнберга. Конечно, всегда найдется критик, называющий Бетховена «отталкивающим», а Моцарта «пошлым», но злоязычие ненавистников Шёнберга ни с чем не сравнимо.

Критики из кожи вон лезли, чтобы описать его музыку метафорически. Плоды их усилий выглядели так: «бредовые и бессвязные фантазии», «свистопляска косоглазых демонов», «кормление животных в зоопарке», «кровавое самобичевание», «кошка, гуляющая по клавиатуре» и «лекция о четвертом измерении, прочитанная по-китайски». А воздействие музыки Шёнберга на зрителей уподобили «кромсанию плоти жертвы на мелкие кусочки… острым ножом, раскаленным добела».

И чем же Шёнберг заслужил такую ненависть? Он всего лишь хотел заложить основы новой западной музыки. Какой наглец!

ВАШ СЕКСТЕТ — НАШЕ «НЕТ!»

Семейство Шёнбергов держало обувную лавку в еврейском квартале Вены, довольствуясь весьма скромными доходами. Отец композитора, Самуил, заправлял в лавке, пока его жена Паулина, учительница музыки, делилась своими познаниями с сыном Арнольдом. Мальчик учился так быстро, что вскоре уже знал больше матери и в дальнейшем постигал музыкальные премудрости самостоятельно. О различных композиционных формах он узнавал из энциклопедии, заказанной по почте; то есть сонату он смог сочинить только после того, как получил том с буквой «С».

Самуил умер, когда Арнольду было пятнадцать лет, и подростку пришлось бросить школу и начать работать. Нанявшись в банк клерком, он возненавидел эту работу всей душой. Музыку он не забросил; напротив, в 1893 году, познакомившись с молодым композитором Александром фон Цемлинским, он начал брать у него уроки гармонии и контрапункта — иного музыкального образования Шёнберг так и не получил. Затем банк, в котором он трудился, обанкротился. Шёнберг устроился руководителем хора рабочих-металлистов в маленьком городке, расположенном в двадцати километрах от Вены. Он был счастлив, хотя на работу часто ходил пешком, поскольку билет на поезд был ему не по карману.

Его собственные сочинения спросом не пользовались. В 1899 году он написал струнный секстет «Просветлённая ночь» и представил это произведение Венскому музыкальному обществу. Прежде всего мэтрам не понравилась вагнеровская эмоциональность секстета. «Такое впечатление, будто по партитуре «Тристана и Изольды» возили пальцами, пока она была еще сырой!» — высказался один из судей. Окончательно секстет отвергли по той причине, что в нем содержался аккорд, не зафиксированный в учебниках по композиции.

Шёнберг не сдавался. Он снова огорчил свою семью, перейдя в 1898 году из иудаизма в протестантство[38]. С Александром фон Цемлинским Шёнберг сблизился еще теснее, после того как в 1901 году женился на его сестре Матильде. В том же году у супругов родилась дочь, а в 1906-м — сын.

У МЕНЯ БУДУТ СВОИ ПРАВИЛА!

Шёнберг тем временем завел друзей среди художников и увлекся идеей самовыражения в живописи. Сообразив, что нельзя всему выучиться самостоятельно, он начал брать уроки живописи у молодого художника Рихарда Герштля. Герштль ратовал за экспрессивный психологизм в искусстве, и под его опекой Шёнберг стал если не блестящим, то весьма искусным художником.

Матильда также заинтересовалась живописью, — и вскоре у нее и Герштля начался бурный роман. В 1908 году Матильда сбежала с любовником. Композитор излил свое горе в музыке, написав песенный цикл с использованием диссонансных созвучий, желая таким образом изобразить разлад в собственной душе. Через несколько месяцев Матильда вернулась к мужу и детям, а недолгое время спустя Герштль покончил с собой. Случившееся потрясло Шёнбергов; вдобавок Второй струнный квартет композитора не нашел понимания у публики, — и Шёнберг впал в глубокую депрессию.

В Первую мировую войну композитора дважды призывали в армию и оба раза комиссовали по медицинским показаниям. Война, как ни странно, способствовала формированию музыкальной философии Шёнберга. Он пришел к убеждению, что классическая музыка — и особенно немецкая классическая музыка — офранцужена до такой степени, что теперь ее можно сравнить лишь с жертвой «пагубного кровосмешения». Аккорды и гармонии стали чересчур «женственными», «жеманными», превратившись в «гермафродитов» и, хуже того, в «пошлятину». (Как совершенно невинный уменьшенный септаккорд может быть гермафродитом, остается загадкой для всех, кроме самых преданных поклонников Шёнберга.) Единственный выход — отринуть декадентские гармонии и раскрыть объятья дисгармонии, атональности и антигармонии. Война предоставила Шёнбергу возможность раз и навсегда покончить с кисейными французами и их гармонической музыкой. «Ныне мы обратим этих мелких шарлатанов в рабство и научим их благоговеть перед немецким духом и чтить немецкого бога», — гремел Шёнберг.

Но одно дело — теория, иное — практика: с творчеством возникли проблемы. Шёнберг задумывал масштабные произведения, но у него не получалось довести их до завершения. Отбросив все старые правила, которыми музыканты руководствовались веками, он лишь осознал, что правила — шутка, в общем, нужная. И тогда Шёнберг принял решение изобрести свой собственный свод правил. В 1923 году он создает «двенадцатитоновую систему», иначе называемую «додекафонией». В детали этой системы мы вдаваться не станем, они слишком сложны, но по сути все сводится к двум основным пунктам. Во-первых, двенадцатитоновая музыка исходит из 12-тонового звукоряда, а не из 7-тонового, на котором базировалась западная музыка, начиная с «Токкаты и фуги ре минор» Баха и кончая песенкой «С днем рожденья тебя». Во-вторых, в каждом произведении эти двенадцать тонов объединяют в тональную цепочку (не в мелодию как таковую, а скорее в определенный набор соотнесенных меж собой тонов) — она и становится основой произведения. В дальнейшем правила неуклонно усложняются, и композитор уже оперирует такими понятиями, как «интерпретация линейного множества», «изоморфное расчленение» и «гексахордная инверсивная комбинаториальность». Как бы то ни было, Шёнберг изобрел новый композиционный метод, задавший структуру его наиболее амбициозным работам. Он был в восторге.

А слушатели? Не сказать, чтобы очень. Созвучия, порождаемые двенадцатитоновой системой, неприятно резали ухо, и публике не хватало терпения (а часто и желания) вникать в замысел композитора. Некий проницательный критик заметил, что многие работы Шёнберга «на бумаге — триумф двенадцатитоновой логики, а также досконально выверенное математическое построение. Но математика — еще не музыка, и не-додекафонисту такие произведения кажутся невразумительным безобразием».

И ВАШЕЙ РЕЛИГИИ МНЕ ТОЖЕ НЕ НАДО

Постепенно Шёнберг разочаровался в протестантизме, хотя формально и оставался лютеранином. Вероисповедание не помешало немецким и австрийским властям преследовать его как еврея. Уже в 1921 году его вышвырнули с альпийского курорта, где евреев не привечали. Шёнберг мог бы остаться, предъяви он свидетельство о крещении в христианской церкви, но композитор счел подобные доказательства ниже своего достоинства. Этот случай был лишь зловещим предзнаменованием грядущих бесчинств.

В 1923 году после непродолжительной болезни умерла Матильда. Шёнберг тосковал по ней, по ее неизменному добродушию, но это не помешало ему менее чем через год влюбиться и жениться на Гертруде Колиш, красавице, которая была вдвое его моложе. У них родилось трое детей. В этот же период Шёнберг добился определенного профессионального признания — его пригласили в Прусскую академию искусств в Берлине на должность профессора композиции.

В 1933 году президент Академии объявил о твердом намерении Гитлера «покончить с засильем евреев в западной музыке». Взбешенный Шёнберг покинул помещение с криком: «Я вас услышал, и дважды мне повторять не надо!» Спустя два месяца он с семьей переехал в Париж. Чувство еврейской солидарности в нем только окрепло, и Шёнберг официально вернулся к вере предков.

Вскоре еврейские беженцы наводнили Париж, а Шёнберг обнаружил, что с работой по профессии во Франции ему мало что светит. Он принял предложение преподавать в Консерватории Малкина в Бостоне и в октябре 1933 года выехал в США, немного переиначив написание своей фамилии: с умляутом Шёнберг расстался, и вместо Schonberg получилось Schoenberg. Ему было шестьдесят лет.

КАЛИФОРНИЯ — ТО МЕСТО, ГДЕ НАДО ЖИТЬ

Консерватория Малкина разочаровала композитора, однако в 1935 году Шёнберга пригласили читать лекции в Университет Южной Калифорнии, и он с семьей переехал в Голливуд, где его дети выросли истинными американцами. Работая в Университете Южной Калифорнии, а затем в Калифорнийском университете в Лос-Анджелес, Шёнберг начал играть в теннис и сделался страстным болельщиком студенческой футбольной команды. Студенты обожали этого несговорчивого немца, старавшегося в каждом ученике разглядеть одаренность, вне зависимости от того, принимает он его двенадцатитоновую систему или нет.

КРИТИКИ УПОДОБЛЯЛИ МУЗЫКУ ШЁНБЕРГА «ЛЕКЦИИ О ЧЕТВЕРТОМ ИЗМЕРЕНИИ, ПРОЧИТАННОЙ ПО-КИТАЙСКИ» И «СВИСТОПЛЯСКЕ КОСОГЛАЗЫХ ДЕМОНОВ».

С преподаванием пришлось расстаться в связи с университетской политикой, требовавшей обязательного выхода на пенсию, хотя специально ради Шёнберга пенсионный возраст увеличили с шестидесяти пяти лет до семидесяти. Поскольку пенсия начислялась по рабочему стажу, Шёнберг получал всего 38 долларов в месяц. Содержать жену и троих малолетних детей на такие деньги трудновато, и Шёнберг завел частных учеников, но и обучение на дому уже давалось ему с трудом, здоровье композитора ухудшалось. В августе 1946 года он пережил инфаркт, обрекший его на постоянную физическую слабость и недомогания. Умер Шёнберг 13 июля 1951 года.

На сегодняшний день Шёнберг, пожалуй, самый знаменитый композитор их тех, кого никто никогда не слышал. Хотя Шёнберг, вероятно, оказал наибольшее влияние на музыку двадцатого века, его собственные произведения исполняют редко. Однако его преданность своим идеям и личная отвага — не говоря уж о твердости духа, с которой он встречал язвительные отзывы на свои сочинения, — говорят о нем как о художнике, не убоявшемся рискнуть и, вопреки прежним авторитетам, перетряхнуть музыкальный мир до основания.

ЭТОТ НОМЕР НЕ ПРОЙДЕТ? ЕЩЕ КАК ПРОЙДЕТ!

Шёнберг страдал тяжелой формой трискаидекафобии — боязни числа 13. Его так пугала эта цифра, что он отказался от 13-го такта в своих сочинениях, заменив его на 12а, и утверждал, что стоит ему добраться до тринадцатой страницы новой рукописи, как все начинает идти наперекосяк. Его незаконченная опера Moses und Aron («Моисей и Арон») изначально называлась Moses und Aaron, но он изменил написание имени второго персонажа, и вы уже наверняка догадались почему — потому что число букв составляло 13.

Шёнберг со страхом ждал своего 76-летия (7 + 6=13), особенно пятницы 13 июля. Он был подавлен из-за плохого самочувствия и в тот день решил остаться в постели. Ночью Шёнберг проснулся, приподнялся, спросил, который час. «Без четверти двенадцать», — ответили ему. Узнав, что страшный день вот-вот минет, Шёнберг с явным облегчением вновь лег, закрыл глаза — и умер. На часах была без тринадцати минут полночь.

ГРЯЗНАЯ РАБОТА…

Когда Шёнберга призвали в армию в Первую мировую войну, он старался держаться в тени, надеясь, что окружающие не опознают в нем композитора. И все же некий армейский офицер поинтересовался у него однажды, не тот ли он «скандальный композитор», который наделал столько шуму.

— Ну, кто-то ведь должен был, — ответил Шёнберг, — а никто не хотел, вот я и взялся за эту работу.

ОНИ МЕНЯ ПРОСТО НЕНАВИДЯТ!

Попытка Шёнберга заняться визуальными искусствами закончилась тем же, что и его музыкальные начинания. В рецензии на выставку 1910 года один из критиков написал: «Музыка Шёнберга и картины Шёнберга лишают вас слуха и зрения одним ударом».

ГЕРР ШЁНБЕРГ — АМЕРИКАНЕЦ

Стоило Шёнбергу оказаться в Университете Южной Калифорнии, как его вкусы в одежде резко изменились: отказавшись от облика «солидного немецкого профессора», он предпочел одеваться на более американский лад. Впрочем, трудно судить, насколько хорошо он понимал, как следует вписываться в окружающую действительность. Его бывший студент так описал появление Шёнберга в аудитории: «…в персиковой рубашке, зеленом галстуке в белый горошек, на брюках плетеный ремень дичайшего фиолетового оттенка с огромной, слепящей глаза золотой пряжкой, и невероятно броский костюм — серый в мелкую черную и коричневую полоску».