УРОКИ ПИЗЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

УРОКИ ПИЗЫ

1 августа 1499 года Макиавелли возвратился из Форли и застал Канцелярию в состоянии полнейшей эйфории, что, впрочем, было вполне понятно. Синьория решила наконец покончить с пизанскими бунтовщиками и осадить город. Бьяджо Буонаккорси писал ему в Форли, что «подготовка к походу на Пизу идет полным ходом; Сиятельные Синьоры день и ночь умножают запасы провианта и денег; пехота уже выступила, и все считают, что Пиза уже почти покорилась Сиятельной Синьории, хотя ее граждане и продолжают упрямиться…».

Рассказать о Пизе следует более подробно, поскольку Макиавелли с самого начала будет находиться в центре разворачивавшихся событий и их последствия будут преследовать нашего героя всю жизнь. Пиза — источник его размышлений о военном искусстве, которые питались как чтением, так и личным опытом, приобретенным на службе у Чезаре Борджа. Но именно благодаря Пизе он по возвращении из Форли оказался на коне в прямом и переносном смысле слова, поскольку должен был отправиться во Францию ко двору Людовика XII.

Флоренция очень дорожила Пизой, тосканским городом, расположенным в нескольких милях от моря на берегу Арно и принадлежавшим ей с начала XV века. Правитель, поставленный туда Карлом VII в соответствии с соглашениями, заключенными между королем Франции и Пьеро Медичи во время Итальянского похода, «позабыл» вернуть Флоренции власть над городом и сдал цитадель горожанам.

Заставить Пизу подчиниться стало для Флоренции не только делом чести, хотя и это имело значение. Пусть этот город в устье Арно и не был больше стратегическим морским портом, роль которого перешла к Ливорно, но он по-прежнему оставался важным пунктом на торговом пути, ведшем через Флоренцию, Болонью и Феррару в Венецию. Кроме того, богатые флорентийцы вложили в него много денег, построив там не только пышные дворцы, но и различные общественные здания. Пизанский университет, например, был созданием Медичи. Вследствие всего этого Флоренция не могла отказаться от своих прав на владение городом и смириться с унизительным поражением, которое при поддержке венецианцев за год до описываемых событий нанесла ей Пиза. Оттавиано Риарио и был нанят Синьорией для того, чтобы заменить кондотьера, который был повинен в разгроме флорентийцев у Сан-Реголо, городка на реке Озоли близ Пизы. Получив от Катарины Сфорца отказ возобновить кондотту с ее сыном, Синьория воспользовалась услугами двух братьев Вителли, имевших репутацию опытных военачальников.

Как только Венеция лишила Пизу своей поддержки, у Флоренции появилась возможность возобновить военные действия. Кондотьеры собрали совет. В обязанности секретаря входило составить о нем отчет для Синьории, включив туда, кроме прочего, все, что говорилось за столом и в частных беседах. Результатом этой работы стал доклад «О положении дел в Пизе», который считают первым политическим трактатом Макиавелли. Можно спорить о его важности, хвалить твердость тона и строгость рассуждений, не оставлявших места для компромисса, или посмеяться над его риторичностью и незамысловатостью дилеммы: к чему лучше прибегнуть — к силе или убеждению? Однако вызывают уважение наблюдательность и живость стиля, которыми конечно же восхищались коллеги Никколо, читавшие его доклады и письма. Именно он прояснил положение пизанцев: «Милану они не нужны, Генуя гонит их, папа смотрит на них косо, Сиена с ними холодна», — и сделал вывод: сейчас самый удобный момент, чтобы напасть на них немедля, помня, однако, о их отчаянной стойкости.

Пизанцы и в самом деле были очень упрямы. Но после 10 августа, когда, казалось, долгожданная победа была достигнута, Флоренцию встревожило странное поведение Паоло Вителли, ее кондотьера, одного из самых известных в Италии, который заставил отступить готовых к штурму солдат, хотя передовые части уже проникли в город.

Удивленная и возмущенная Флоренция тут же во всеуслышание заговорила об измене. Рукою Макиавелли Совет десяти, чередуя чрезмерную лесть и скрытые угрозы, повелевает своему главнокомандующему штурмовать город. 25 августа скрытые угрозы превратились в явные, тон письма стал очень резким. Создается впечатление, что Макиавелли свободнее чувствует себя с кнутом в руке, чем с комплиментами на языке. Вителли не реагирует ни на то, ни на другое. Он упорствует в своем бездействии, обстреливает городские стены из пушек, но не вводит в дело пехоту. Более того, он решает отвести от стен города войско, в котором свирепствует малярия.

Такого удара по престижу Совета десяти нельзя было допустить, и Синьория берет дело в свои руки. На тайном заседании было принято решение арестовать Паоло Вителли. Макиавелли присутствовал на этом совете, вел его протокол и должен был передать распоряжения исполнителям. Но Вителли не так-то просто захватить. Следовало принять во внимание и его верных соратников, и брата, его alter ego, который «пойдет на все, чтобы освободить Паоло».

Может быть, именно Макиавелли предложил заманить Паоло в ловушку. Устроив так, чтобы тот приехал в Кашину, что в тринадцати километрах от Пизы, якобы для обсуждения положения в войсках и реорганизации армии; комиссары, посланные Синьорией на эту встречу, арестовали Вителли. Но эта «макиавеллиевская» стратагема могла быть задумана и осуществлена и без его участия, поскольку вполне соответствовала нравам эпохи, чему можно привести множество примеров. Мы знаем только, что в дальнейшем Никколо горячо отстаивал подобные способы действия. При этом он вовсе не желал прославить трусость и коварство, но, не сомневаясь в вероломстве Вителли, считал необходимым сражаться с ним его же оружием. «Государственная необходимость», «оправданное» вероломство уже давно были частью политической морали властителей полуострова.

Допросы с пристрастием между тем не выявили ничего, что свидетельствовало бы о предполагаемом сговоре между Паоло Вителли и врагами Флоренции, что, впрочем, вовсе не являлось доказательством невиновности кондотьера. Как и все ему подобные, Вителли купался в разных водах и сохранил на всех берегах не только связи, но и друзей. В его оправдание можно сказать только то, что профессиональный солдат всегда больше озабочен ходом военной операции, чем политикой. Возможно, Вителли посчитал штурм Пизы преждевременным по тактическим соображениям или за неимением необходимых на то сил и средств. А что Синьория спешила восстановить престиж Флоренции именно тогда, когда Людовик XII вторгся в Ломбардию, заботило его в последнюю очередь.

Как бы там ни было, 1 октября 1499 года народу предъявили освещенное факелом копье и голову Паоло Вителли на нем. Флорентийский народ счел себя отмщенным: дело Вителли было улажено. Проблема же Пизы осталась.

В то время, как во дворце Синьории сожалели о том, что брат Вителли и все его сообщники ускользнули от флорентийского правосудия, История продолжала свой ход в Ломбардии и Романье: Людовик XII поставил французского наместника в Милан, откуда Лодовико Моро в сентябре бежал в Австрию под защиту своего родственника императора Максимилиана. Тогда же Чезаре Борджа — герцог Валентино, ставший главным оружием папства, готовился, как говорили, напасть на Имолу и Форли под тем предлогом, что Катарина Сфорца в течение трех лет якобы не вносила в папскую казну положенный оброк.

В середине ноября Никколо дает знать одному из комиссаров в войсках, ожидающих под Кашиной помощи Франции для возобновления военных действий против Пизы, что «сотня французских копейщиков и четыре тысячи швейцарцев, оплаченных папой, выступили против Мадонны, поскольку папа намеревается отдать Валентино означенное государство, а также Римини, Фаэнцу, Пезаро, Чезену и Урбино». Восхищение ею выплеснулось в следующих строках: «Все уверены в том, что Мадонна будет защищаться… и даже если вероломство народа не позволит ей оборонять города, она будет защищать крепости; говорят, по крайней мере, что она готова пойти на это, и какой угодно ценой». «Чертовски замечательная женщина!» — не преминул заметить Макиавелли своим сослуживцам по Канцелярии. Как все и думали, Катарина сопротивлялась до последних сил, но тщетно. Конечно, она предпочла бы умереть с оружием в руках, однако, преданная своим тогдашним любовником, стала пленницей Чезаре Борджа. Бастион, защищавший Флоренцию в Романье, пал вместе с ней.

* * *

На заре XVI века в какой-то момент показалось, что события повернули вспять: Лодовико Моро объявился в Ломбардии во главе большого войска, состоявшего из швейцарцев и германцев, и с триумфом дошел до Милана, приветствуемый всеми княжествами Севера Италии.

Однако французы не считали себя побежденными. Швейцарцам и германцам Лодовико Моро новый полководец Людовика XII Ла Тремуль противопоставил под Новарой своих швейцарцев и германцев. Но поскольку ни те ни другие не были удовлетворены суммой получаемого вознаграждения, то, волею случая оказавшиеся врагами, побратались и сложили оружие. Преданный своими наемниками Лодовико Моро был по приказу короля Франции схвачен и посажен в железную клетку, а затем доставлен в зловещую темницу замка Лош, где и провел остаток своих дней.

Эти события укрепили Никколо во мнении, сформировавшемся уже после дела Вителли, что на наемников нельзя положиться. Спустя несколько месяцев эта проблема встала опять — на сей раз под стенами Пизы, которую флорентийцы осадили снова, с помощью предоставленных королем Франции швейцарцев и гасконцев под командованием Бомона, французского военачальника, выбранного самими флорентийцами. Вот-вот начнется бунт, констатирует Никколо, сопровождавший в качестве секретаря двух высокопоставленных дознавателей, посланных Синьорией, которую приводили в бешенство доклады ее комиссаров. Ведь Флоренция вынуждена была взять на себя оплату наемников и обеспечение армии провиантом, однако в войсках не было ни хлеба, ни вина, ни денег.

Никколо бьет тревогу: «Послезавтра срок уплаты швейцарцам. Ради Бога, скорее примите меры!..» И добавляет: «Победа прямо зависит от снабжения; в противном случае мы не только потеряем Пизу, но сами окажемся в опасности». Невозможно выразиться более резко и более определенно!

Курьер во весь опор проскакал расстояние между Пизой и Флоренцией, но та не спешила с ответом. Каждый прошедший день, каждый прошедший час усугубляли положение в «ужасном лагере французов».

8 июля 1500 года ситуация резко обострилась: отряд швейцарцев ворвался в палатку Луки дельи Альбицци, одного из комиссаров (второй, сказавшись больным, уехал во Флоренцию), требуя денег, причем немедленно. Альбицци пытается вступить в переговоры, но безрезультатно. Наемники дают Синьории два дня на то, чтобы уплатить долг, а по истечении этого срока угрожают «взять свою плату кровью» комиссара. Пока же он стал их заложником. Бомон заявил, что «ему очень жаль, но сделать он ничего не может». Капитан швейцарцев тоже «не может ни на что решиться», — пишет Макиавелли во Флоренцию от имени Альбицци, прежде чем отправиться туда и лично заняться освобождением комиссара. С дороги он обращается к Синьории уже от своего имени: «Пусть она примет меры, дабы один из ее граждан вместе с большим числом своих приближенных, которые тоже граждане Флоренции, не был убит… Главный комиссар Кашины встревожен не менее: он умоляет Синьорию доставить ему продовольствие — и „скорее, скорее; без этого я не могу отвечать за действия населения“».

Альбицци был освобожден за большой выкуп, но полученные деньги не помешали швейцарцам и гасконцам разойтись в разные стороны к вящей ярости короля Франции.

Отныне Никколо убежден, что «наемные и союзнические войска бесполезны и опасны…»[17].