Предисловие к русскому изданию

Предисловие к русскому изданию

Эта книга впервые вышла пятнадцать лет назад, в 1990 году, не на русском, а на английском языке, и не в СССР, а в Соединенных Штатах Америки (издательство Литтл Браун). Почему так? Потому что задумана она была не для моих соотечественников, а для американского читателя, но подвигли меня взяться за книгу для американцев события на родине.

К 1985 году вымерли все генеральные секретари ЦК КПСС, стоявшие у кормила власти в Советском Союзе, и эту должность занял Михаил Сергеевич Горбачев. Я к этому времени уже восемь лет находилась в эмиграции (участие в правозащитном движении грозило завершиться серьезным тюремным сроком, и это было причиной отъезда). Я с замиранием сердца следила из американского далека за происходившим дома: есть ли надежда на выход из маразматического застоя, в котором Советский Союз пребывал во времена Брежнева и который продолжался при генсеках — его преемниках — Андропове и Черненко? Наверное, внутри страны те, кто ждал какого-то дуновения свежего ветерка, почувствовали его раньше, чем я в Америке, — ведь цензура поначалу была такой же непробиваемой, как прежде, а слово «перестройка» первое время сам новый лидер расшифровывал как «ускоренное развитие», прежде всего в экономике на основе обновления ее технической базы. Меня же, как все поколение оттепели, к которому я принадлежу, интересовала более всего свобода слова и степень участия граждан в принятии решений, определяющих условия их жизни. Время от времени в словах и поступках Михаила Горбачева проявлялась склонность к переменам и в этом отношении, но проблески надежды гасили его заявления, такие, например, как заявление, что в СССР нет политических заключенных (он сказал это в Париже в феврале 1986 года).

Мое тогдашнее отношение к новому советскому лидеру можно было охарактеризовать как осторожный оптимизм. Американцы же, даже те немногие, кто следил за событиями в СССР, знали об этом еще меньше, чем я. Они у меня постоянно спрашивали, что я думаю о новом генсеке и о том, куда он направит страну. Лишь разрушение Берлинской стены приковало внимание широкой американской публики к происходящему в СССР. Это событие было встречено как нежданное чудо. Все в одночасье поверили в окончание «холодной войны» по мановению волшебной палочки, которую держал в руках Горби — так любовно стали называть американцы этого посланца небес. На меня обрушился шквал приглашений на выступления в самых разных аудиториях. Телефон звонил непрерывно. Все — и знатоки СССР, и просто любопытные американцы — хотели знать, кто такой этот Горби, откуда он взялся в стране, где никогда не слыхали слова «свобода» и где она никому не нужна: так они представляли себе мою родину.

Я каждый раз объясняла, что в России никогда не умирало стремление к свободе, что на протяжении веков в каждом поколении были люди, посвящавшие свою жизнь борьбе за свободу и жертвовавшие ею ради свободы. И Горби (которого я ценю и которому благодарна за многое) все-таки не сделал бы того, что сделал, если бы и в стране, и даже в партии рядом с ним не было людей, рвущихся к свободе. Для тех дней это были шестидесятники — поколение оттепели. Все они, а не только диссиденты, составлявшие их малую часть, ринулись в узенькую щелочку дозволенного, приоткрывшуюся благодаря перестройке, и своим напором расширяли эту щелочку день за днем, месяц за месяцем, чтобы в образовавшуюся брешь хлынул поток инициатив и требований, который увлек за собой генсека Горбачева, превратив его в Горби, ставшего для американцев символом нашей свободы.

Я повторяла это ежедневно по много раз иногда по-русски, но чаще — по-английски. И мне пришла в голову мысль: не написать ли об этом? Не исследование, нет, а книжку для широкой публики, раз это многим стало интересно. Если так, то писать нужно было не только просто, но и в привычной для американцев, но в не свойственной мне манере. Необходим был соавтор, владеющий такой манерой. Издательство Литтл Браун, выразившее готовность выпустить такую книгу, предложило мне на эту роль знаменитого автора нескольких книг о Советском Союзе. Но я отказалась от лестного предложения, сулившего большие тиражи, опасаясь, что при авторе-знаменитости окажусь лишь поставщиком фактического материала, не влияющим на его интерпретацию.

Я пригласила в соавторы молодого журналиста Пола Голдберга. Выбор оказался правильным. Пол (по-нашему Павел) родился в Москве. Его родители эмигрировали вместе с ним в США, когда мальчику было четырнадцать лет. В Америке он закончил школу и престижный университет Дюка. Превратившись из Павла в Пола, он сохранил отличный русский язык, но думал уже по-английски и усвоил американский журналистский стиль. Пол хорошо помнил Москву и Россию. Я познакомилась с ним, когда он был еще студентом. Он хотел стать журналистом, и у меня возникла идея приохотить его писать о Советском Союзе и о происходящих там событиях, о которых не писала официальная советская печать. В Америке была явная нехватка журналистов, пишущих на эти темы. Я рассказывала Полу о диссидентах, о преследуемых верующих и участниках национальных движений в СССР. Мои усилия имели успех: Пол написал (на грант Фонда Форда) книгу «Final Act», то есть «Заключительный акт» (русский перевод «Заключительного акта» вышел в 2006 году, одновременно с переводом «Поколения оттепели»). Это книга о той среде, в которой в 1976 году возникла независимая правозащитная организация Московская Хельсинкская группа, и о первых девяти месяцах ее работы. Со своей задачей Пол справился блестяще: «Заключительный акт» основан только на фактах, с привлечением соответствующих документов, но, будучи чистой нон-фикшн, книга читается как детектив — впрочем, материал этому способствовал.

В работе над «Поколением оттепели», имея соавтора, я обрекла себя на роль сказительницы. Я рассказывала Полу все по порядку на присущем мне русском языке, он по ходу рассказа что-то вносил в компьютер, уже по-английски. Потом превращал введенный текст в соответствующую главу, оставляя из рассказанного только то, что казалось ему интересным и понятным для американского читателя, и отдавал написанный кусок мне на растерзание. Вторично я расправлялась с текстом уже готовой книги. Именно расправлялась, потому что пригодное, по мнению Пола, для американской публики не всегда нравилось мне. Во-первых, в написанном Полом тексте все было гораздо проще, чем в моем повествовании, исчезали какие-то важные для меня оттенки и подробности. Я понимала, что так и надо писать для читателей, не знающих наших реалий, но мне было трудно с этим смириться. Так, например, рассказывая о том, что мне было особенно интересно в отечественной истории, я говорила о декабристах, о Герцене, о шестидесятниках XIX века, о народниках и народовольцах, о земцах и либералах и т. д., вплоть до меньшевиков и большевиков. А Пол оставил только декабристов. Почему декабристов? Конечно, исторические аналогии между временем декабристов и временем диссидентов просто напрашиваются, но такие аналогии возможны и по отношению к кадетам, например, которые намного ближе к нашей эпохе. А Пол убеждал меня: все это читателям будет очень трудно объяснить. Так и остались в этой книге одни декабристы как непосредственные предшественники диссидентов послесталинского времени.

Были у меня с Полом и стилистические несогласия. Я стремилась «подсушить» слишком сентиментальные, с моей точки зрения, эпизоды. В русской литературной традиции сентиментальность не является признаком хорошего вкуса. Американцы на этот счет более снисходительны. Пол уверял меня, что в книге, рассчитанной на массового читателя, некоторая сентиментальность просто обязательна. Еще больше, чем сентиментальность, меня пугала этакая победная интонация в эпизодах, где описывалась пусть самая малая удача моя или симпатичных мне персонажей. Я и без Пола знала, что американцы стремятся в любой ситуации выглядеть успешными людьми, и это очень привлекательная для меня черта их национального характера. Но я так и не научилась так себя подавать, и в книге меня это коробило.

В сражениях с Полом иногда я ему уступала, иногда он мне. Но я ему безусловно благодарна за то, что он сумел придать книге, написанной от моего имени, мою интонацию. Я понимаю, что это непросто сделать.

Но главная трудность была в невозможности получить необходимые для книги материалы из СССР — не хватало даже не столько письменных материалов, сколько возможности поговорить с людьми, принадлежащими к поколению оттепели. Ведь эта книга о тех, кто пережил годы сталинского террора и воспрянул после разоблачения сталинских преступлений в докладе Никиты Хрущева на XX съезде КПСС (февраль 1956 года). Таким образом, следовало объяснить американскому читателю, что пережили люди этого поколения, начиная с детских лет. Только тогда будет понятно, почему стало для них поворотным моментом официальное признание сталинского террора преступным. Я должна была описать, как складывались судьбы шестидесятников на протяжении всей их жизни вплоть до появления на исторической сцене Горби. Но я не так уж много об этом знала и не все, что знала прежде, помнила в конце 1980-х годов. Восполнить же пробелы возможности не было: меня в СССР не пускали, даже телефонные звонки из Америки были редкой удачей. А книгу эту по самому ее замыслу следовало выпустить в свет как можно быстрее. Поэтому она поневоле оказалась более автобиографичной, чем мне бы хотелось.

Моя биография довольно типична для моего поколения, и этот материал лучше всего мне известен. Немало сведений, важных для характеристики поколения оттепели, открылось позднее, уже после выхода в свет книги, а кое-что известное тогда лишь узкому кругу лиц было неизвестно мне. Это особенно касается экономистов и партийных работников, принадлежавших к шестидесятникам. Их идеи и деяния знали лишь близкие и некоторые коллеги — так же, как о диссидентах знали очень немногие. В «Поколении оттепели» они смогли быть описаны лишь потому, что это была известная мне среда. Да и память оказалась не очень надежным помощником — немало важного для характеристики поколения шестидесятников в книге упущено. Не написала я о многих известных мне тогда замечательных людях, определивших характерные черты этого поколения, придавших ему его неповторимость. Это замечательный философ Григорий Померанц, известный социолог Юрий Левада, литератор Юрий Карякин, поэты Владимир Корнилов и Юрий Левитанский, журналисты Лен Карпинский и Отто Лацис, театральные режиссеры Олег Ефремов (театр «Современник»), Юрий Любимов (театр на Таганке), Анатолий Эфрос (театр на Малой Бронной), Марк Розовский (его я знала как режиссера Студенческого театра МГУ) и др. — всех не перечесть. Каждый из них оказал огромное влияние на окружающих. Они не упомянуты в «Поколении оттепели» — или я в тот момент о них не вспомнила, или рассказала не так, и Пол решил, что это не будет понятно и интересно американцам. Нет упоминаний о тех шестидесятниках, которые ярко проявили себя в годы перестройки, когда книга уже была написана, — например, Егор Яковлев, сделавший незаметную газетку «Московские новости» главной газетой перестройки; Александр Яковлев — соратник Горбачева, больше всех в его окружении сознававший необходимость демократизации советского авторитарного строя; яркие политические фигуры начала перестройки Гавриил Попов, Юрий Афанасьев, Леонид Баткин; экономисты Евгений Ясин и Татьяна Заславская. И тут всех перечесть невозможно, кого очень не хватает в книге о «поколении оттепели». Но дописывать эту книгу для русского читателя через пятнадцать лет после ее написания — невозможно. Просто нужна книга (и, наверное, не одна) об этом поколении, написанная не в Америке, а в России, и не для американской публики, а рассчитанная на отечественную аудиторию. Но это уже задача для другого автора или других авторов.

«Поколение оттепели» имело успех в Америке. Книга хорошо разошлась и даже была включена в список литературы для тех, кто намеревался побывать в России, — ее читали дипломаты, профсоюзные деятели, журналисты и просто туристы.

Меня неоднократно спрашивали, не думаю ли я о переводе ее на русский язык. Пол тоже не раз предлагал заняться этим. Однако я была решительно против русского издания. Исходя из вышеперечисленных соображений, я просто боялась отдать книгу на суд соотечественников. Повторю эти доводы: 1) в книге слишком просто, может быть, даже примитивно трактуются очень сложные проблемы; 2) для книги о поколении шестидесятников там слишком много меня самой, а для целого ряда заслуживающих внимания судеб там не нашлось места; 3) события, попавшие в книгу, Пол отбирал в расчете на американского читателя, а читатель отечественный заметит, что кое-что первостепенно важное здесь упущено, а некоторые второстепенные события подаются как самые главные. Я ведь рассказывала Полу как помнилось, и это было очень субъективно. Да к тому же еще налет сентиментальности и «победные» интонации! Нет, эта книга была задумана для американцев, пусть они ее и читают.

Но шло время, и пару лет назад аспирантка из провинции, работавшая в архивах московского «Мемориала» над диссертацией по истории правозащитного движения в СССР, прочла эту книгу. Оказалось, ей все это очень интересно. Потом ее прочла очень интеллигентная молодая москвичка. И тоже утверждала, что это ей интересно. Поскольку выяснилось, что молодым соотечественникам это может быть интересно, я уже не была категорически против перевода. Но организовать его, наверное, так и не собралась бы, если бы не добрые ангелы — мои американские друзья Эндрю Блейн и Эдвард Клайн, которые нашли деньги на перевод и даже переводчицу!

С переводчицей мне повезло не меньше, чем с соавтором. Зоя Евгеньевна Самойлова отнеслась к этой работе с такой любовью, с таким энтузиазмом и с таким усердием, что стала практически соавтором русского текста. Она не просто добросовестно переводила, а замечала огрехи в английском тексте, и они были поправлены в русском переводе. Она разыскивала упоминавшиеся в книге документы, цитаты и т. д., чтобы дать их не в обратном переводе, а по оригиналу, и благодаря ей даты, имена или что-то еще указанное неверно было исправлено.

Читая уже готовый перевод, я тоже делала некоторые исправления — иногда вычеркивала утверждения, достоверность которых трудно сейчас проверить. Кое-что, наоборот, в русском тексте добавлено. Так, в 1989 году, когда закончилась работа над книгой, я не решилась писать об участии в диссидентском движении моего старшего сына Сережи — родственники его жены Люды жили в Москве, и мы опасались еще их «засветить». Были и другие изъятия, вставки и поправки, поскольку уже можно было проверить детали, обращаясь к участникам описываемых событий. Таким образом, русский перевод не полностью соответствует первоначальному английскому тексту. Но все-таки книга не переделывалась, а была всего лишь несколько доработана. Новой стала последняя глава — понятно почему. Со времени выхода в свет «The Thaw Generation» прошло пятнадцать лет. Зачем обрывать 1989 годом книгу, издаваемую в 2006-м, если поколение, в ней описанное, не сошло со сцены?

Мне пришла в голову счастливая мысль использовать в русском издании возможность, отсутствовавшую у меня пятнадцать лет назад — дать слово самим шестидесятникам. Пусть это будет их взгляд на свое поколение в историческом ракурсе, из сегодняшнего дня.

Моими собеседниками стали Яков Михайлович Бергер и Сергей Адамович Ковалев. Они оба достойно представляют поколение оттепели и в жизни, и в этой книге. Мы обсудили, кого мы считаем шестидесятниками, чем отличается наше поколение от предшествовавших и последующих и каков вклад шестидесятников в российскую историю и в современность. Расшифровка магнитофонной записи этой беседы составила заключительную главу вместе с заметками на эти же темы известного экономиста Евгения Григорьевича Ясина, тоже по праву причисляющего себя к шестидесятникам.

Для особо любознательных читателей в русском издании добавлено приложение. Это отрывок из статьи Виктора Михайловича Воронкова «Аналитическое обозрение». В этом приложении я соблазнилась представить отечественному читателю взгляд на поколение оттепели исследователей, то есть взгляд профессионалов.

Наконец, расширен справочный аппарат. Кроме именного указателя (который имелся и в «The Thaw Generation»), русское издание снабжено биографическим указателем и комментариями. Над справочным аппаратом работали сотрудник Московской Хельсинкской группы Николай Костенко и сотрудники исследовательского центра «Мемориала» Геннадий Кузовкин, Дмитрий Зубарев, Алексей Макаров и Семен Чарный; кроме того, Николай Костенко, Геннадий Кузовкин, а также Наталия Ларичева участвовали в подготовке к публикации текста книги — огромная им за это благодарность.

Благодарю еще раз за неоценимую помощь в подготовке русского издания Зою Евгеньевну Самойлову. Хотелось бы выразить искреннюю признательность профессору Эндрю Блейну, которым первым подал идею перевести книгу на русский язык и с деятельным интересом вникал в подробности реализации этой идеи. Глубокая благодарность Издательству имени Чехова за финансовую поддержку работы над переводом. Благодарю Сергея Адамовича Ковалева и Якова Михайловича Бергера за содержательную беседу о шестидесятниках. Благодарю Евгения Григорьевича Ясина и Виктора Михайловича Воронкова за любезно предоставленные собственные труды, включенные в русское издание. Благодарю Яну Зыкову и Татьяну Локшину, прочитавших «The Thaw Generation» и убедивших меня в том, что пришло время для русского издания этой книги. Благодарю Владимира Матлина, Наталью Николаевну Садомскую и Александра Юльевича Даниэля, сделавших ценные исправления и добавления в русский текст; директора архива «Мемориала» Татьяну Михайловну Хромову за предоставление ряда фотографий для русского издания; Наталью Костенко и сотрудников Московской Хельсинкской группы Ирину Горшкову, Юлию Габидулину, Нину Таганкину, Анастасию Асееву и Ирину Сергееву за помощь в подготовке русского издания к печати. Благодарю Игоря Валентиновича Захарова за любезное согласие издать «Поколение оттепели» на русском языке.