Предисловие к русскому изданию

Предисловие к русскому изданию

Из издания 1924 года

ИЗДАТЕЛЬСТВО „ПЕТРОГРАД" ПЕТРОГРАД – МОСКВА

1924

Бывшие царские сановники, пользуясь невольным отдыхом на берегах Темзы, Сены или Шпре, усиленно заняты теперь писанием мемуаров. При всем различии содержания этих мемуаров и литературных талантов мемуаристов, все вышедшие за последние годы воспоминания бывших царских сановников отличаются одной особенностью: авторы их занимаются, главным образом, прославлением себя и всех тех, кто в былое время способствовал их карьере, и сведением счетов со своими противниками – прежнимии нынешними.

Мемуары бывшего министра иностранных дел и русского посла в Париже А. П. Извольского, вышедшие одновременно на французском и английском языках, не составляют исключения в этом отношении. А. П. Извольский – один из вдохновителей мировой бойни. Его роль достаточно изобличена документами, опубликованными вскоре после того, как октябрьская революция открыла все царские архивы, и секреты тайной дипломатии, к ужасу чопорных дипломатов Европы и Америки, оказались разоблаченными. Извольский мог бы многое рассказать и о своей роли в подготовке мировой войны, и о других виновниках этой войны, и о многом другом. Но бывший царский дипломат старается скользить по поверхности. Порою, он пытается даже, хотя и очень неудачно, разнообразить свои воспоминания полу беллетристическими вставками, написанными в самых элегантных выражениях, и всякими лирическими отступлениями, посвященными большей частью кому-нибудь из "жертв большевизма". А. П. Извольского особенно вдохновляет П. А. Столыпин. Он горько скорбит, что столыпинская реформа, имевшая целью воспитать уважение к праву собственности, потерпела крушение и вместо неё наступил «социальный и экономический хаос». Даже столыпинские военно-полевые суды представляются Извольскому вынужденным компромиссом, чуть ли не либеральной мерой, имевшей целью спасти жертв военно-полевой юстиции от расстрелов без суда. Повидимому, Извольский серьёзно полагает, что быть повешенным по приговору военно-полевого суда несравненно приятнее, чем быть расстрелянным без соблюдения всех формальностей столыпинской военно-полевой юстиции, вплоть до благословения священника, напутствующего вешаемого на тот свет! Извольский, серьёзно уверяет, что столыпинская реформа имела «исключительный успех» и русское крестьянство встретило её восторженно. Беда только в том, что наступила революция, и все труды Столыпина пропали даром. Как случилась эта неприятность, Извольский не объясняет. Впрочем, в одном месте своей книги, он уверяет, что «судьбы наций управляются идеями и абстрактными к психологическими факторами скорее, чем чисто материальными соображениями». Очевидно, и октябрьская революция, по мнению нашего просвещенного дипломата, объясняется «абстрактными и психологическими факторами, а не глубокими социальными и экономическими причинами, как мы по невежеству полагали.

Перебирать все наивности Извольского было бы совершенно напрасным и неблагодарным трудом. Достаточно сказать, что, говоря о неудаче первой. Думы, которая оказалась революционной, Извольский с самым серьезным видом объясняет это в значительной степени тем, что трибунале которой говорили первые народные избранники в России, была «не так устроена»: если бы она была устроена по английскому образцу, то, по предположению Извольского, Дума не превратилась бы в «революционную говорильню» и её не пришлось бы распустить. Как видите, «судьбы наций управляются не только абстрактными и психологическими факторами», а даже архитекторами и плотниками, сооружающими: трибуны и депутатские кресла!…

Кроме наивностей, в воспоминаниях Извольского очень много вздора – сознательного или бессознательного, сказать трудно. Иногда, читая его воспоминания, просто поражаешься, как может человек, занимавший ещё недавно такой ответственный пост, сочинять на глазах всего мира, столько небылиц, и врать – выражаясь вульгарно – без зазрения совести. Желая показать себя перед европейцами, для которых, повидимому, и написана книга, благодарным верноподданным, Извольский старается всеми силами ретушировать портрет Николая II, который и в его воображении оказывается довольно мало привлекательным. И в своём усердии он доходит до того, что приписывает Николаю II никогда им не произнесенные слова о том, что он будет править Россией «на основах конституции». И не только приписывает эти слова Николаю II, который, как известно, до самой февральской революции слышать ничего не хотел ни о каких конституциях, а уверяет, что слова эти произвели на членов первой Государственной Думы, которым они будто бы были сказаны, отличное впечатление. В действительности, в речи, обращенной к членам первой Государственной Думы, которую, Извольский цитирует в очень «вольном» переводе, говорилось буквально, следующее:

«С пламенной верой в светлое будущее России, я приветствую в лице, вашем тех лучших людей, которых я повелел возлюбленным моим подданным выбрать от себя. Трудная и сложная работа предстоит вам… Я же буду охранять непоколебимыми установления, мною дарованные, с твердою уверенностью, что вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение отечеству для выяснения нужд столь близкого моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития его благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благосостояния государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права».

Слова «порядок на основе права» Извольский заменяет словами «на основах конституции», – и фраза, имевшая целью указать на необходимость соблюдения порядка, противопоставляемого свободе, превратилась в либеральную конституционную фразу, в устах монарха, всю жизнь считавшего всякие конституционные поползновения «бессмысленными мечтаниями». Так пишется история бывшими царскими сановниками для либеральной Европы!

В совершенно извращенном виде излагает Извольский и историю переговоров Витте и Столыпина об образовании «конституционного министерства». Если верить Извольскому, переговоры эти не удались только потому, что и мирнообновленцы, и октябристы, и кадеты оказались слишком требовательными и не соглашались ни на какие уступки. Отказ «общественных деятелей» войти в состав правительства поставил последнее, по уверению нашего мемуариста, перед необходимостью ориентироваться «в сторону реакции». Не будь этого отказа, не было бы и реакции! Эту версию старается, как известно; внушить читателю и граф Витте в своих «Воспоминаниях». Но это не мешает этой версии быть глубоко неверной. Из воспоминаний П. Н. Милюкова, вышедших в Париже в прошлом году («Три попытки») Париж 1922 г., и – главное, – из «Воспоминаний и дум о пережитом» Д. Н. Шипова мы знаем, что неудача образования конституционного кабинета объясняется совсем не твердокаменностью наших либералов, а тем, что, ведя переговоры с так называемыми общественными деятелями, Витте явно лицемерил и вёл двойную игру, привлекая одновременно в свой кабинет и общественных деятелей, и П. Н. Дурново, против кандидатуры которого, как хорошо было известно Витте, привлекаемые им общественные деятели, возражали самым решительным образом. Даже очень осторожный в выражениях Д. Н. Шипов вынужден признать, что во время совещаний с общественными деятелями у графа Витте обнаружилось полное «отсутствие искренности и прямоты» и «очевидная неспособность освободиться от усвоенных им привычек и приемов бюрократического строя». Утверждение Извольского о том, что Витте вынужден был привлечь П. Н. Дурново, «в виду отсутствия поддержки со стороны либералов», категорически опровергается Д. Я. Шиповым, который подробно рассказывает в своей книге о ходе переговоров с общественными деятелями. Кандидатуру П. И. Дурново Витте усиленно навязывал приглашенным им общественным деятелям с самого начала переговоров, хотя ему пришлось выслушать из уст Д. Н. Шипова и А. И. Гучкова «существенные возражения против кандидатуры П. Н. Дурново», относившиеся «не только к политической его физиономии, но и к облику его моральной личности». Только тогда, когда Рачковсквй сообщил Витте, что «в распоряжении многих редакций имеется различный материал из прошлой деятельности П. Н. Дурново, разоблачающий его личность, и что в случае его назначения материал этот будет немедленно опубликован, не исключая и известной резолюции императора Александра III «убрать этого мерзавца в 24 часа», – Витте несколько задумался. Но колебания его длились недолго, и, после нескольких минут разговора, Витте всё же заявил общественным деятелям, что Дурново назначить необходимо, «а относительно угроз редакций могут быть приняты меры». Таким образом, вопреки утверждению Извольского, Витте предпочел отказаться лучше от общественных деятелей, чем от Дурново. И это вполне естественно, потому что привлечение общественных деятелей грозило потерей министерского поста самому Витте, а этого, по свидетельству Извольского, он больше всего боялся.

Вторая попытка привлечения общественных деятелей в состав правительства, сделанная уже П. А. Столыпиным, не удалась также не вследствие «партийной тирании кадетов», а опять-таки потому, что ни Столыпин, ни, в особенности, царь, с ведома которого велись переговоры с кадетами, никогда серьёзно не думали об образовании конституционного кабинета. Что касается третьей попытки привлечения кадетов в состав правительства, предпринятой по инициативе Трепова, то сам Извольский свидетельствует, что попытка эта имела явно провокационный характер, и что Трепов стремился дать кадетскому правительству возможность обанкротиться, чтобы затем «создать диктатуру, во главе которой стал бы сам».

Наконец, совершенно не соответствует действительности, что в октябрьские дни 1905 года «либеральные идеи одно время имели успех при дворе, но постепенно реакционная партия возобновила своё прежнее влияние на Николая II». Из официальной записки H. П. Вуича и князя Н. Д. Оболенского, составленной по уполномочию Витте, а также из воспоминаний кн. Орлова и других близких к двору участников событий 1905 года, мы знаем, что «либеральные идеи» никогда не вдохновляли Николая II и что самый манифест 17 октября он решился подписать, после долгих колебаний, только потому, что тогдашний командующий войсками петроградского военного округа Николай Николаевич заявил, что в его распоряжении нет достаточного количества войск для подавления восстания, если бы оно вспыхнуло в Петрограде. Вообще легенду с неудачей «либеральных идей» Николая II, вследствие отказа наших либеральных партий идти на какие бы то ни было уступки, можно считать окончательно похороненной. В России не удалось образовать хотя бы самый скромный конституционный кабинет не потому, что кадеты или мирно-обновленцы были слишком принципиальны и твердо-каменны, а потому, что ни царь, ни поддерживавшее его реакционное дворянство не хотели поступиться самой скромной частичкой своих прерогатив в пользу хотя бы либеральной буржуазии. Поколебать твердыню самодержавия могла только победоносная революция, и никакие уверения либеральных историков и бывших царских сановников о том, что «самодержцы сами были склонны к конституционным реформам, – не говоря уже о реформах социальных, – не могут опровергнуть – этого исторически установленного факта.

Беззаботный сплошь и рядом по части фактов А. П. Извольский обнаруживает нередко и большую путаницу в политических партиях, смешивая, например, партию мирного обновления, во главе которой стояли князь Г. Е. Львов и Д. Н. Шипов, с партией правового порядка, которую неудачно пытался организовать: нынешний сменовеховец А. В. Бобрищев Пушкин.

Но, несмотря на все указанные недостатки, несмотря на пристрастие нашего автора ко всякого рода апологиям, начиная от апологии бывших царствующих особ и кончая апологией «поместкого дворянства», своей родни и даже убийцы Павла I князя Яшвиля (родственника Извольского) – воспоминания бывшего министра иностранных дел во многих отношениях представляют большой интерес. О многом мы узнаем из воспоминаний Извольского впервые. Многое, нам уже известное, он дополняет новыми интересными подробностями.

Большой интерес представляет, например, подробный рассказ Извольского о секретном договоре в Биорке. Правда, уже из «Воспоминаний» Витте мы знали в общих чертах историю того, как Николай II, состоя в союзе с Францией, заключил тайный, договор с Вильгельмом II., направленный против Франции. Извольские пытается доказать, что Николая II несправедливо обвинили «в тягчайшем преступлении – в измене своему союзнику Франции» и что. в действительности, договор в Биорке был направлен не против Франции, а против Англии. Но Извольский вынужден признать, что Николай II всегда рабски следовал советам Вильгельма и, плохо разбираясь в дипломатической игре своего кузена, был простой игрушкой в руках германского императора, соблазнявшего его титулом «адмирала Тихого океана», который очень льстил самолюбию Николая II. Подтверждает Извольский и то, что на конфликт с Японией толкнул Николая II Вильгельм, "который считал, что Германия будет в выигрыше и в случае поражения России, – так как Россия выйдет из войны обессиленной, – и в случае победы России, – так как внимание России в этом последнем случае будет отвлечено на Восток." Вынужден признать Извольский, что согласие царя подписать секретный договор в Биорке было не только большой политической бестактностью, но и большой глупостью. И единственное, что он находит возможным сказать в оправдание царя, это – то, что он подписал этот величайшего значения политический акт потому, что был бессилен противостоять красноречию Вильгельма II во время завтрака, хотя – спешит прибавить Извольский – вина во время завтрака было выпито немного.

Чрезвычайно интересен также рассказ Извольского, основанный на несомненных документальных данных, об инциденте в Догер-Банк, едва не вызвавшем войны между Россией и Англией. Читатели, вероятно, помнят, что сущность этого инцидента состояла в том, что адмирал Рождественский, отправляясь со своей эскадрой на Дальний Восток, открыл стрельбу по английским рыболовам, ловившим рыбу в нейтральных водах, приняв рыбачьи шхуны за японскую эскадру. Когда адмиралу Рождественскому было сообщено из Петрограда, что он ошибся, злосчастный адмирал заявил, что у него имеются несомненные доказательства, что он расстреливал именно японскую эскадру, а не рыбачьи шхуны. Оказывается, что эти несомненные доказательства адмирал Рождественский получил от знаменитого провокатора Гартинга-Ландезена, на которого была возложена задача осведомлять Рождественского во время его плавания о местонахождении японской эскадры. Вера в показания этого провокатора была так сильна, что Рождественский верил Гартннгу больше, чем даже русскому министерству иностранных дел, получившему возможность убедиться, что Рождественский ошибся, а Гартинг ввел Рождественского в заблуждение в надежде, невидимому, получить прибавку к своему провокаторскому жалованью за обнаружение неприятельских судов, там, где их не было.

Не мало интересного сообщает Извольский о секретных совещаниях Милюкова, секретных даже для его собственной партии – со Столыпиным, во время которых обсуждался вопрос об образовании кабинета в составе С. А. Муромцева, А. А. Муханова, кн. Г. Е. Львова, Д. Н. Шипова, И. Н. Милюкова и П. А. Столыпина. В книге Извольского приводится – кажется, впервые – и докладная записка царю, составленная H. Львовым и поданная А. П. Извольским, о необходимости конституционных реформ. Если верить Извольскому, записка эта произвела на царя большое впечатление, что не помешало ему продолжать править страной, «как при батюшке».

В воспоминаниях Извольского о Витте любопытно разоблачение, как Витте при помощи «золотого ключа» открывал «двери известных салонов в Петербурге».

Много интересного рассказывает, наконец, Извольский о знаменитом государственном контролере И. К. Шванебахе. Извольский не только подтверждает сообщения о сношениях Шванебаха с австрийским послом в Петрограде, но сообщает, что после каждого заседания совета министров Шванебах немедленно посещал австрийского посла и подробно информировал его о том, о чём шла» речь в секретных заседаниях совета министров, а посол сейчас же передавал об этом в Вену австрийскому министерству иностранных дел. Это не мешало Шванебаху слыть истинно – русским человеком, быть одним из столпов реакции и пользоваться благосклонностью Николая II. Вообще, при всём стремлении бывшего министра иностранных дел набросить на наше «недавнее доброе прошлое» легкий флер розового либерализма, книга его даёт не мало материала – помимо воли автора – для усвоения истинной сущности этого доброго старого времени, безвозвратно канувшего в-Лету. И хотя книга Извольского не даёт всего того, что она могла бы дать, она даёт достаточно много для того, чтобы стоило ознакомить с нею и русских читателей.

Л. Нежданов.