НАЧАЛО ВОССТАНИЯ. ГЕТМАН ЗАПОРОЖСКОГО ВОЙСКА

НАЧАЛО ВОССТАНИЯ. ГЕТМАН ЗАПОРОЖСКОГО ВОЙСКА

Запорожье, Запорожье, сколько людей притягивало оно к себе, сколько их находило здесь свой последний приют, скольким приносило оно славу, а скольким бесславие. Но всегда оставалось оно в сознании людей заветным местом, где царили какая-никакая свобода и уважение к человеку. И шли, и шли сюда люди, одни за славой, другие от панского своеволия.

В середине декабря 1647 года Богдан Хмельницкий со своими товарищами и сыном Тимошем прискакал в Сечь. Впоследствии он вспоминал: «Пошел в Запороги, и всего нас в сборе войска было полтретьяста человек». На острове Томаковка Хмельницкого уже поджидал с отрядом запорожцев его близкий соратник, реестровый сотник Федор Лютай. Он бежал на Запорожье еще раньше и был тут избран кошевым атаманом.

Запорожская Сечь размещалась тогда на острове Базавлук (Чертомлык), здесь была и войсковая скарбница[40]. А в районе острова Хортица стоял правительственный гарнизон — Черкасский реестровый полк и отряд польских драгун под началом полковника Гурского. Значительные силы находились в крепости Кодак. Это должно было «удержать казацкое своеволие» и закрыть дорогу в Запорожскую Сечь для крестьян, настигнутых бедой, мещан и казаков. Поэтому все бежавшие туда собирались на острове Буцком, немного ниже Сечи. Здесь, как отмечал в письме Н. Потоцкому (март 1648 г.) Хмельницкий, много «таких казаков обиженных и покалеченных несчастных блуждает, поневоле бросивших своих жен и детей и скот от таких напастей».

Сюда, на остров Буцкий, и прибыл Богдан Хмельницкий. Его встретили «с радостью с приветствием». Здесь вскоре сосредоточились основные силы восставших, здесь формировалось основное ядро народно-освободительной армии.

…Он стоял перед собравшимися в простом суконном кафтане и поношенных юфтевых сапогах, уже немолодой, но исполненный сил. На высокий лоб спадала непокорная прядь густых черных волос. Смуглое лицо со свисающими казацкими усами хотя и выглядело усталым, но говорило об огромной воле и решительности. Большие суровые глаза горели отвагой. Рядом стояли сын и верные друзья-сотники Вешняк, Бурляй, Токайчук, которые решили разделить его судьбу.

— Я пришел сюда, братья, со своими товарищами, — говорил он густым звучным басом, — как вы все, не с намерением чинить своеволие, а из-за большой беды и кривды, которые терпели от панов, украинных урядников, поставленных над нами, и потому, что нашим жизням угрожали бедствия, потому что многих из наших товарищей обобрали, ограбили, из собственных поместий повыгоняли, а других убили и изувечили. Не могли мы спокойно оставаться по своим домам и вынуждены были, покинув жен, детей и имущество, уходить на Запорожье, Даже король польский осуждает это и выдал привилей на защиту нашу от своеволия, но здрайцы[41] хотели скрыть его от нас.

Хмельницкий высоко поднял над головой королевские бумаги, наклеенные на гладкую доску, чтобы всем было видно. Большая печать свешивалась на шнурке и раскачивалась на ветру.

— Поругана вера святая, — говорил Хмельницкий, и слова его были слышны, казалось, во всех концах острова, — над священниками издеваются, униаты стоят с ножом у горла, иезуиты бесчестят веру наших отцов. Над просьбами нашими сейм глумится, с презрением относится к нам как к схизматикам. Нет ничего, что не решился бы с нами сделать шляхтич. А войско? Под предлогом укрощения непокорных ходит по селам и часто целые местечки истребляет дотла, как будто замыслили истребить всех нас… Смотрите на меня, писаря войска Запорожского, старого казака. Я уже ожидал отставки и покоя, а меня гонят, преследуют; сына у меня зверски убили, жену осрамили, состояние отняли, лишили даже походного коня и напоследок осудили на смерть. Примите мою душу и тело, укройте меня, старого товарища, защищайте самих себя, ибо и вам то же угрожает!

— Принимаем тебя, пане Хмельницкий, хлебом-солью и щирым сердцем![42] — кричали казаки, бросая вверх шапки.

Глаза Хмельницкого потеплели. Он разгладил усы и, подняв руку, продолжал:

— Таких издевательств, каких не видели мы и в турецкой земле, терпеть не будем. Сколько им ни издеваться над нами, надежды пашей им не убить. Пока она будет жить в нас, до тех пор мы не смиримся с неволей.

— Верно, Хмелю, правильные слова говоришь, — слышалось вокруг, и над толпой поднимался нетерпеливый гул.

— Тысячи угнетенных взывают к нам, ждут нашей помощи. Или освободим народ украинский от угнетения, или погибнем, братья. Время настало! Созывайте всех, зовите с полей, из степей, и начнем наше святое дело.

— Начнем, пане Хмельницкий, — загудело вокруг, — людей у нас хватит, а ты будь у нас за гетмана.

— Спасибо, братья, но принять вашего предложения еще не могу, это решать должен весь круг запорожский, а я и так согласен быть у вас за главного, делать все, что нужно для спасения народа и отечества нашего. Поднимемся на супостатов, но для этого нужно нам готовиться отменно: сила у поляков большая.

Из «Истории русов»: «В Сечи Запорожской Хмельницкий нашел готовых и способных под ружье казаков только с небольшим триста человек, а прочие рассеяны были по их промыслам и ловитвам[43] рыбным и звериным. К ним воззвал и собрал Хмельницкий реестровых казаков, оставшихся от командования гетмана Гулака и в зимовниках запорожских проживавших три тысячи сто пятнадцать человек, коих склонял поднять оружие против поляков, общих супостатов. Казаки сии, не дождавшись почти окончания речи Хмельницкого, единогласно возгласили готовность свою на все его предприятия в пользу отечества и тогда же прикрыли Хмельницкого шапками своими в знак выбора его в гетманы, но он, отклонив выбор до общего войскового всех чинов согласия, вызвался предводительствовать ими в прежнем своем чине…»

Хорошо зная обстановку в стране и в Сечи, Хмельницкий, не откладывая, энергично взялся за укрепление острова Буцкого и одновременно вел подготовку восстания. По всей Украине разошлись его люди с письмами («зазывными листами»), Хмельницкий пишет универсалы, обращаясь в них к украинскому народу с призывом к борьбе против угнетателей — шляхты и магнатов. Посланные с Запорожья в волости казаки и крестьяне устанавливали связи с восставшими по всей Украине. Во все реестровые полки были направлены реестровцы, перешедшие на сторону восставших. Они разносили письма Хмельницкого, вели агитацию.

Кобзари пели в это время на Украине:

Котрий козак шаблі булатної

Пищалі семипядної

Не маэ,

Тот кия[44] на плечі кидаем.

В войско до Хмельницького поспішаем.

Казаки обнесли свой лагерь рвами и частоколом. Так что если бы правительственный гарнизон напал на остров, взять его при наличии у повстанцев в достаточной мере продуктов и пороха было бы трудно.

Работы по укреплению Сечи проводил кошевой атаман Федор Лютай. И вскоре Сечь стала неприступным укрепленным центром. Один из очевидцев этого впоследствии свидетельствовал в Москве: «Город-де Сеча, земляной вал, стоит в устьях у Чертомлыка и Прочною над рекою Скарбною, в вышину тот вал 6 сажен; с поля — от Сумской стороны и от Базавлука на валу строены пали и бойницы; а с другой стороны — от устья Чертомлыка и от реки Скарбной — на валу сделаны коши деревянные и насыпаны землею. А в том городе башня, с поля мерою кругом 20 сажен, да в той башне построены бойницы, а перед тою башнею за рвом сделан земляной городок, кругом его мерою 100 сажен, а в ней окна для пушечной стрельбы. Да для ходу по воду сделано на Чертомлыке и на Скарбную восемь форток (пролазов) и над теми фортками бойницы; а шириною-де те фортки только одному человеку пройти с водою. А мерою тот город Сеча, с поля от речки Прочною до речки Чертомлыка, сто ж сажен; а около того города обрезан ров в вышину 5 сажен; да с правой стороны речка Прочной, а с левой речка Чертомлык, и впали те речки в реку Скарбную, которая течет позади города подле самой ров. А мерою же весь Сеча город будет кругом около 900 сажен…»

На остров и соседние с ним островки, на берега Днепра начали собираться «пластуны», «луговики», «лесовики», разного рода запорожские промысловцы, которые вливались в первый отряд Хмельницкого. Вскоре он разросся настолько, что, посоветовавшись со своими соратниками, Хмельницкий решил разгромить гарнизон, стоявший в Сечи и вокруг нее, освободить от польской стражи святыню запорожцев и всего украинского народа.

Во второй половине января 1648 года повстанцы неожиданно напали на правительственное войско у острова Хортица. Победа досталась почти без боя. Большая часть реестровцев сразу же перешла на сторону Хмельницкого. Польские же драгуны, потеряв в короткой стычке более тридцати человек, бежали. Вместе с ними в Крылов к Конецпольскому прибыл и их начальник полковник Гурский.

21 января 1648 года сдались без боя и все остальные казаки Черкасского полка. Они передали Хмельницкому Сечь со всеми запасами и лодками.

Восстание казаков на Запорожье было событием огромного исторического значения. Оно знаменовало собой начало освободительной войны против шляхетской Польши. Именно тогда отсюда разнеслись пламенные слова первого универсала к украинскому народу его великого сына: «Не подчиняйтесь больше своим урядникам, как невольники, вы, чьи отцы не признавали никаких панских законов и не подчинялись никаким королям… Против всех тех кривд, которые учинены вам, нет другого способа, как только силой и страхом смерти сломить поляков… Идите на Запорожье в неприступные места Днепровского низа, и ударим на поляков… Было бы очень хорошо, если б на поляков ударили без всякого отлагательства казаки и крестьяне сразу и совместно».

Хмельницкий понимал, что главной силой в борьбе против шляхетской Польши являются крестьяне и казачество, и стремился прежде всего поднять их на восстание. Он предупреждал, что борьба будет жестокой и кровавой и никому не будет в ней пощады. «Что же касается меня, — писал он, — то я не буду жалеть ни жизни, ни силы, готов на всякую опасность, все отдам для общей свободы и блага. Душа моя не успокоится до тех пор, пока я не достигну того, что я определил высшей целью жизни».

Слова универсала всколыхнули весь народ — и казаков, и крестьян, и мещан, всех, кто стремился вырваться из шляхетской неволи, кто хотел свободы своему народу. Запорожская Сечь становится центром подготовки всенародного восстания. Народные массы из поколения в поколение знали запорожцев как героических борцов против иностранного гнета за единство с русским народом, верили им, поддерживали их. За исключительно короткое время — на протяжении двух-трех месяцев — в Сечи были созданы первые отряды повстанческой армии. Ядром ее стала закаленная уже в предыдущих битвах масса рядового запорожского казачества и крестьянских повстанцев.

Весть о событиях на Запорожье не на шутку встревожила магнатов. Принимаются срочные меры, чтобы задушить начавшееся движение, чтобы не пропускать никого в охваченные волнением низовья Днепра. Повсюду на Украине шляхетская власть и отдельные магнаты усилили карательные экспедиции против восставших сел, выставляли заслоны и засады против беглецов, которые всякими путями пробирались на Запорожье, отбирали у населения оружие, чинили без разбора кровавый суд и расправу, стремясь запугать население. А старый знакомый Хмельницкого украинский магнат Адам Кисель, с «великим усердием» служивший польской шляхте, даже предложил «не выпускать за Днепр известия о дальнейших мятежах казаков».

Особенно тревожило польскую шляхту то, что казаки могли выйти из Запорожской Сечи в «волость» и объединиться с мятежниками в Поднепровье, и тогда восстали бы крестьяне, казаки и мещане как Левобережья, так и Правобережья Украины.

Боясь народного гнева, усиливает свои войска шляхта на Украине. Они пополняются большим количеством наемников. Кроме того, каждый магнат собирал собственные отряды, которые во многих случаях, как, например, у князя Иеремии Вишневецкого, были довольно значительными.

Руководство всеми правительственными войсками на Украине в борьбе против восставшего народа было сосредоточено в руках коронного гетмана Николая Потоцкого и его помощника — польного гетмана Мартина Калиновского.

20 февраля 1648 года Потоцкий обращается с ультиматумом к восставшим: «Предостерегаю всех тех, кто пребывает у Хмельницкого, и напоминаю, чтобы вы ушли из этого своевольного сборища и, схватив самого Хмельницкого, отдали его в мои руки. Знайте, что если вы не исполните моей воли, я прикажу отобрать все ваше имущество в волостях, а ваших жен и детей вырезать». В ультиматуме Потоцкий стращал восставших выступлением против них татарских и русских войск, что было явной провокацией. Когда же запугивание не помогло, он приказывает полковнику Каневского реестрового полка выступить на Запорожье и подавить восстание казаков, а Хмельницкого убить. В помощь ему он придает войсковые силы реестровых Чигиринского и Переяславского полков.

Потоцкий издает универсал о сборе всех коронных войск, находящихся на Украине, в Баре. Стянувшись там, они двинулись в Черкассы, где к ним должны были присоединиться магнатские хоругви. Чтобы выиграть время, Потоцкий отправляет к Хмельницкому своих посланников с предложением сдаться, а взамен обещает вернуть хутор Субботов и гарантирует безопасность.

Хмельницкий хорошо знал цену этим заверениям. Он принимал гетманских послов и тут же отправлял их с требованиями отвода польско-шляхетских войск с Украины, ликвидации «Ординации» 1638 года, устранения из Запорожского реестрового войска всех польских шляхтичей. Он знал: гетман ни за что не согласится на это, но Богдану нужно было также выиграть время.

С той поры, когда Хмельницкий решился на открытое выступление против шляхты, он словно сбросил с себя какую-то страшную тяжесть, которая всю жизнь давила и не давала расправить грудь и вздохнуть в полную силу. Теперь он знал, как будут поступать люди, жизнь и будущее которых ныне связаны с ним, зависят от его решений. Знал он также, как будет действовать его старый знакомый коронный гетман Потоцкий. Все, что сейчас делает Потоцкий, подчинено одному: выиграть время, чтобы собрать войско и ударить по Запорожью. С этой целью он и прислал к нему своего любимца, знавшего, как выражался о нем Потоцкий, все «казацкие гуморы», ротмистра Ивана Хмелецкого и полковника Кричевского, надеясь, что, будучи старыми знакомыми Хмельницкого и «многих его казаков, они сумеют удержать их от выступления».

С этими послами, как и с их предшественниками, разговор шел все о том же. Выпив добрую кварту горилки и закусив чем бог послал, Хмелецкий начал убеждать Хмельницкого:

— Даю честное слово, что волос не упадет с твоей головы.

Хмельницкий, усмехаясь, доливал Хмелецкому горилки и уже в сотый раз отвечал гетманскому посланцу:

— Я не мятежник и замыслов враждебных не имею, а бью челом его милости краковскому пану: во-первых, чтоб он выступил с войском с Украины, во-вторых, чтоб он сменил с начальства над казаками ляхов, которые теперь находятся на командных должностях, ибо ляху не следует старшинствовать над казаками, а в-третьих, чтоб уничтожил постановления, обидные для казаков, чтоб они могли свободно пользоваться всеми правами, дарованными королем и его предшественниками. А без того я тоже на волос не отступлюсь.

Хмелецкий уговаривал Богдана, люто ругался для убедительности, но тот стоял на своем. Кричевский отмалчивался и лишь налегал на горилку. Он не верил Потоцкому и не хотел подводить своего друга, лишь передал вести о семье да призывал к разуму, чтобы не лилась понапрасну кровь.

Хмелецкий, видя, что их разговор с Хмельницким ни к чему не приводит, попросил созвать казацкую раду и этим окончательно завел переговоры в тупик. На раде послов Потоцкого встретили неприветливо. Послы, как писал неизвестный мемуарист, «наслушались суровых голосов и криков». Когда Хмелецкий предложил восставшей старшине отойти от «мятежа» и таким образом предать восстание, обещая, что с их головы и волос не упадет, присутствующие ответили на его слова взрывом негодования.

Пришлось послам уезжать, ничего не добившись. Проводив их, Хмельницкий снова возвратился к неотложным делам, которые захватывали его целиком и требовали немедленного решения. Запорожье готовилось к войне. Кроме острова Буцкого, по всем правилам военного искусства укреплялись другие острова и пункты, прикрывались подступы к Сечи с севера.

Зная, что Потоцкий пытается опорочить его перед русским царем и другими возможными союзниками, Хмельницкий старался установить контакты с Москвой. Желая укрепить давнюю дружбу и договориться о дальнейшем сотрудничестве, связался с донскими казаками, послал представителей с дружескими заверениями и просьбой о помощи к крымскому хану.

Магнаты вынуждены были считаться с позицией, которую займет русское правительство по отношению к восстанию, с тем широко известным фактом, что украинский народ все свои надежды на освобождение от шляхетского угнетения всегда самым тесным образом связывал с помощью русского народа. И первое, что они сделали, — это попытались оговорить восставших перед русскими людьми и русским правительством. Посыльные от шляхетских чиновников на Украине понесли российской пограничной администрации десятки писем, в которых события на Запорожье освещались в самом невыгодном свете. В них говорилось, например, что казаки хотят вместе с татарами напасть на Россию. При этом преследовалась цель — разжечь конфликт между русскими войсками и казацко-крестьянскими силами, таким образом спровоцировать выступление против них и татар, и российских войск. Магнаты и шляхта надеялись, что продвижение российских войск на территорию Украины, с одной стороны, поможет справиться с мятежниками, с другой — породит недоверие к России среди населения Украины.

Особенно усердствовал в клевете Адам Кисель. 18 марта 1648 года в письме к путивльскому воеводе князю Юрию Долгорукому он писал: «Некоторая часть, тысяча или немного больше своевольников казаков-черкасцов бежали на Запорожье; а старшим у них тут хлоп, нарецается Хмельницкий, и думают донских казаков подбити на море…» Кисель напоминал, что совместный поход казаков запорожских и донских на Черное море нарушил бы мир с турецким султаном. И потому, дескать, если бы Хмельницкий удрал на Дон, то его следует поймать и выдать Польше.

Хмельницкий действительно желал связи с донским казачеством, и на его просьбу донские казаки прислали целый отряд своих храбрецов, но не для похода на Черное море против турок, а для поддержки побратимов, поднявшихся против угнетателей.

Большой радостью для Хмельницкого и его товарищей было прибытие Ивана Богуна, который с группой запорожцев помогал донским казакам отбивать нападения татар и турок, стремившихся уничтожить главный город Войска Донского Черкасск и укрепиться в устье Дона. Слава Богуна как отчаянного смельчака и искусного воина гремела не только на Украине, но и на Дону.

Теплой, поистине братской была их встреча. Хмельницкий радостно обнял широкоплечего, тонкого в талии Богуна. Он откровенно любовался им. Небольшой чуб, крутой подбородок и ровный нос с широкими ноздрями, резко спущенные книзу усы. Широкими, смелыми дугами разбегались от переносицы тонкие брови. Там, где они сходились, был заметен давний шрам, придававший лицу суровость. Карие веселые глаза замечали, кажется, все вокруг. Это был человек львиной смелости и лисьей хитрости. Говорили, что его и пуля не берет, и черт со страхом обходит.

Тут же стоял и молча крутил длинный ус казак со свирепым выражением лица, с длинным искривленным носом, высокий и жилистый — давний побратим Богдана еще по турецкой неволе Максим Кривонос.

Сейчас им нужно было решить, что делать дальше. Много неотложных проблем стояло перед Хмельницким. Его осведомители доносили, что Потоцкий, которому не удалось выманить повстанцев с Запорожья, спешно собирает войска. И теперь уверения Хмельницкого, что он поднял войну не против короля и магнатов, а только для восстановления своих прав и наказания Чаплинского и ему подобных, теряли всякий смысл. Отсидеться в Сечи не удастся, да и народ не позволит. Нужно было идти в густонаселенные районы, к большим городам. Там его поддержат крестьяне, казаки, мещане. Необходимо склонить на свою сторону реестровые полки. И лишь тогда можно будет решиться на битву с коронным войском. А главное, их замыслы и дела должен поддержать весь народ. Это было так же важно, как и союз с Россией. Об этом говорит все их прошлое, когда именно идея союза Украины с Россией прибавляла силы украинскому народу в борьбе с угнетателями Украины, этого союза как никогда раньше требует и настоящее, когда в нем и в их борьбе видится спасенье народа. Идея воссоединения жила в народе, который глубоко верил в поддержку братского русского народа.

Размышляя о делах повстанцев, Хмельницкий видел насущную потребность договориться о союзе с крымским ханом, хотя и знал его коварство. Нельзя было допустить коалиции татар с Речью Посполитой. Было отправлено два посольства в Крым. Одно из них возглавил Клыша, которого хорошо знали татары, а другое — Кондрат Бурляй, не менее известный по войнам и походам. Однако переговоры пока не дали результатов. Посредником при переговорах стал приближенный к хану Ислам-Гирею III мурза Тугай-бей, которому возвратили сына, взятого ранее в плен казаками. Но и это не помогло.

Положение крымского хана Ислам-Гирея III у самого было непрочным. Стремясь укрепить свою власть и ослабить зависимость от Турции, он сместил визиря Сефер-Гази-агу, ставленника крупных феодалов, и заменил своим человеком Махметом-агой. Недовольные феодалы подняли мятеж, началась кровавая война за трон. Хану нужна была сила, на которую он мог бы опереться. На Речь Посполитую надежды было мало. Когда он направил королю Владиславу IV посла с требованием дани, не плаченной уже несколько лет, то ему решительно отказали в этом. А когда посол попросил допустить его к целованию королевской руки, то ему и в этом отказали, разрешив только коснуться края королевского плаща. Это было уже явным оскорблением. Выйдя из тронного зала, где давалась аудиенция, посол Ислам-Гирея сказал, что считает это объявлением войны. Так что хану пришлось обратить взоры в другую сторону. Правда, со временем, когда в междоусобной борьбе было пролито немало крови, Сефер-Гази поклялся Ислам-Гирею в своей верности, был прощен и даже наделен визирством, в Крымском ханстве как будто наступило затишье. Но оно было призрачным. Хан по-прежнему искал союзника, который в случае опасности, если бы и не поддержал прямо, то хотя бы заслонил, не дал врагам ударить в спину.

Хмельницкий и запорожская старшина знали об этом. Решено было, что к хану поедет сам Богдан. Поездку эту постановили держать в тайне. Среди казаков распустили слух, что Хмельницкий вместе с сыном Тимошем и частью старшины возвратился на остров Буцкий, где они обдумают дальнейшие планы восстания.

Прибытие в Бахчисарай казацкой старшины во главе с Хмельницким, имя которого было хорошо известно татарам, насторожило Ислам-Гирея. Хан боялся, что ляхи специально направили Хмельницкого в Крым, чтобы обманом там его погубить. В то же время открывалась возможность заключить союз с казаками и укрепить свое положение и независимость по отношению к Порте.

В знак особого расположения Ислам-Гирей принял Хмельницкого в личном кабинете. Присутствовали лишь самые доверенные мурзы. Был отослан и толмач[45]. Ислам-Гирей неплохо знал украинский и польский языки. Около семи лет он пробыл в плену у поляков, был и на Украине. Отпущенный королем Владиславом домой, он, обвиненный своим братом Магоммед-Гиреем, в заговоре против турецкого правителя Кафы, был сослан на остров Родос. Времена изменились, и по велению того же кафского паши он был поставлен царствовать над Крымом. Не раз сталкивался с Хмельницким как военачальником в битвах и уважал его за военное искусство и ум. Когда Хмельницкий вошел к хану, тот учтиво приветствовал его и поблагодарил за привезенные подарки. В знак уважения к Ислам-Гирею Хмельницкий отвечал ему по-турецки и по-татарски.

— До сих пор, — говорил Хмельницкий, — мы были врагами вашими, но единственно от того, что были под ярмом ляхов. Знай же, светлейший хан, что казаки воевали с тобою поневоле, а всегда были и будут друзьями подвластного тебе народа. Мы теперь решились низвергнуть постыдное шляхетское иго и предложить вам дружбу и вечный союз… Наши враги ляхи — и ваши враги; они презирают силу твою, светлейший хан, отказываются платить тебе должную дань и еще понуждают нас нападать на мусульман. Но чтобы ты знал, что мы поступаем искренне, мы извещаем тебя об их замыслах и предлагаем тебе вместе выступить против изменников и клятвопреступников.

Хмельницкий прервал свою речь и вручил хану королевские письма. Прочитав их, Ислам-Гирей передал одному из мурз.

Хан расспросил Хмельницкого о его нуждах, и на том их первая встреча была окончена. Хмельницкий понимал, что Ислам-Гирею необходимо посоветоваться со своими мурзами, которые в тот же день были призваны к нему.

— Казаки просят содействовать им в борьбе против поляков, — говорил Ислам-Гирей. — Не подослан ли Хмельницкий от короля к нам, чтобы обмануть нас, выманить орду в поле и навести на готовое шляхетское войско, которое могло бы погубить татар? Испытайте Хмельницкого.

Задобренные подарками мурзы передали слова хана Хмельницкому. Однако те мурзы, которые не раз были биты казаками, выступили против союза с ними. Когда же Хмельницкий обратился к ним за содействием в переговорах, они с гневом отвечали:

— Вот как! Недавно вы не давали нам покоя, а теперь просите помощи! Вы наши враги, и мы же должны проливать за вас кровь!

Все это очень беспокоило Хмельницкого. Нужно было каким-то образом убедить хана в том, что приехали они в Бахчисарай с искренними намерениями и «камня за душой не имут». Но для этого необходимы были очень веские доказательства. Хмельницкий предложил присягнуть, что просит помощи без хитрости и обмана. И хан повелел присягнуть ему на своей сабле, что Хмельницкий и совершил в присутствии всех ханских мурз. После этого хан согласился на союз.

В помощь казакам Ислам-Гирей послал орду под командованием Тугай-бея, одного из влиятельнейших мурз оппозиционной феодальной группировки. Этим хан обезопасил себя от недовольства Стамбула за самовольный поход на Польшу: все можно было свалить на непокорных вассалов. Он пытался также до поры не рвать отношений с Польшей. И как только Хмельницкий выехал из Бахчисарая, тут же отправил гонца к коронному гетману Николаю Потоцкому и князю Иеремии Вишневецкому, с которым был хорошо знаком, с уверениями в дружбе.

Уладив дела с ханом и его мурзами, Хмельницкий попросил разрешения вернуться на Украину. Хан дал свое «благосклонное согласие», по повелел оставить в Бахчисарае сына Тимофея. Ислам-Гирей был верен себе: доверять, но обеспечивать себя залогом. Хмельницкий сначала возмутился, но делать было нечего. Он в руках хана, остается только подчиниться. Решиться на это непросто. И не только из-за сына, но и потому, что приходится, по сути, открывать татарам свободный проход на Украину, которой они принесли уже немало горя и слез.

Тяжелый, вынужденный шаг. Но другого пути не было. Поймет ли его шестнадцатилетний Тимофей? Когда Хмельницкий заговорил об этом с сыном, тот молча согласился, хотя и было видно, что давал согласие в некотором смятении.

Хмельницкий посоветовал Тимошу не терять даром ни одного дня, внимательно приглядываться к восточным обычаям, заводить знакомства среди мурз, научиться языкам. Двум казакам, которые оставались с сыном, наказал беречь его, а также следить за ханским двором, изучать его порядки и наладить тайную передачу сведений на Запорожье. Накануне отъезда Хмельницкий привел сына к хану. Тот повелел Тимошу и казакам, которые оставались с ним, жить на той же квартире у армянина Аветика-оглы, где размещалось казацкое посольство, являться каждый день к ханскому двору, откуда они будут получать необходимое довольствие. А армянину было приказано «абы не без дишкреции[46] обходился со своим гостем, сыном Хмельницкого».

Хмельницкому был подарен черкесский панцирь, колчан, лук и стрелы, розовый кафтан из златоглава, кунтуш темно-зеленого французского сукна, позолоченная сабля. Подарки получили сопровождавшие его старшины.

Заключив соглашение с крымским ханом, Хмельницкий показал себя мудрым политическим стратегом. Польской дипломатии был нанесен решительный удар, позволивший в очень ответственное для восстания время разъединить соучастников по насилию над украинским народом. Союз с крымским ханом сыграл важную роль в предупреждении вступления в войну Турции на стороне Речи Посполитой. И хотя, как показало время, участие татарских отрядов в битвах украинского народа против шляхетских войск имело только вспомогательное значение, уже одно то, что они были на стороне восставших, сыграло определенную роль.

Правда, не все на Запорожье принимали этот союз. Еще до соглашения некоторые говорили: «Вольно вам волю гетманскую и свою вершить, но не знаю, будет ли оно хорошо, чтобы нам поганцев за опекунов себе брать. Даст бог, наше войско и само сможет от ляхов оборониться». Но таких было немного. Большинство же понимало, как важно было ослабить лагерь противника.

В конце февраля 1648 года Хмельницкий выехал наконец из Бахчисарая. Вместе с ним на Украину шла четырехтысячная татарская орда во главе с Тугай-беем. Двигались быстро. Хмельницкий знал — дорог каждый день, каждый час. Шляхта не сидит сложа руки и усиленно готовится к выступлению.

18 апреля уже приблизились к Сечи. Оставив Тугай-бея с ордой в устье реки Базавлук, Хмельницкий с товарищами и четырьмя татарами, приближенными Тугай-бея, с замиранием сердца направился в кош.

Солнце уже клонилось к закату, когда он ступил на родную казацкую землю. Навстречу ему вышли кошевой атаман Федор Лютай, атаманы, старшины, демонстрируя этим полное согласие с его планами и действиями. А когда узнали о том, что хан им поможет, что он уже и войско прислал, кош наполнился радостными криками.

Приветствуя побратимов, делясь с ними радостью, Богдан замечал, что вокруг множество вооруженных людей. Лица их были исполнены решимости. Значит, дело не утихло, шла подготовка к выступлению.

И действительно, как только Хмельницкий отъехал к хану, Федор Лютай «затягнул с лугов, веток и речек все войско низовое Запорожское, конное и пешое, предложивши им, иж певная[47] есть потреба того их в Сечи Запорожской прибытия и совокупления». О цели сбора запорожцев кошевой не объявил никому до самого возвращения Хмельницкого.

19 апреля 1648 года кошевая старшина решила созвать в Сечи раду. Накануне вечером по старому казацкому обычаю степь и днепровскую гладь всколыхнули громовыми выстрелами три самые большие сечевые пушки, оповещая всех, что на следующий день соберется казацкий круг. Утром следующего дня залп был дан снова. Это уже был сигнал к сбору. И со всех концов стали стекаться в Сечь конные и пешие казаки, беглые крестьяне, мещане, скрывавшиеся по ближним к Сечи хуторам, байракам[48]. Не зная, зачем их созвали, они с нетерпением ожидали, что им объявит кошевой. «Егда же розсвинуло[49], — говорит летописец, — и солнце огнезрачии и ясно-блистательный свои по всей поднебесной размяло лучи», все были в сборе. Со времени основания Сечи майдан[50] не знал такого скопища людей. Были заполнены также валы и стены вокруг. Но еще многие казаки остались в степи. И тогда кошевой с Хмельницким и со всем войском вышли из крепости на просторное поле около Сечи.

Ударили в литавры, возвещая о начале рады. Первым выступил кошевой атаман Федор Лютай. Давний товарищ Хмельницкого, он полностью разделял его помыслы и теперь говорил о тех притеснениях, которые терпит украинский народ от ляхов, о том, что пришла пора освободиться от них, что Хмельницкий решил на «военное против поляков дело за обиды и тяжести козацкие и всея Малый России от поляков» и что казачество и весь народ поддерживает его в этом. Потом кошевой объявил, что Хмельницкий ездил в Крым и хан прислал помощь казакам, что орда мурзы Тугай-бея стоит уже наготове близ Сечи. И чтобы скрепить этот союз, Хмельницкий оставил хану своего старшего сына Тимоша.

После этих слов кошевого днепровский простор огласился возгласами собравшихся:

— Слава и честь Хмельницкому! Пусть Хмельницкий будет нашим головою, а мы все готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последнего дыхания!

Кошевой словно ожидал этого, сразу же послал сечевого писаря вместе с куренными атаманами и другими уважаемыми казаками в войсковую скарбницу, чтобы принес немедля клейноды[51]: королевскую хоругвь, бунчук[52] с позолоченным шаром, позолоченную булаву с камнями и серебряную войсковую печать. После этого кошевой атаман призвал избрать гетмана, который поведет народ украинский на священную войну. И снова все стали выкрикивать имя Хмельницкого. Тогда Хмельницкий вышел на середину круга, и кошевая старшина поднесла ему знаки гетманской власти. По давнему обычаю, сняв шапку, Хмельницкий поклонился и дважды отказался от такой высокой чести. Только после третьей просьбы присутствующих на раде он взял булаву. За его спину зашел казак и высоко поднял бунчук.

Хмельницкий надел шапку, глубоко вздохнул и, широко расправив плечи, обвел зорким, все запоминающим взглядом, майдан. И в его взгляде, в твердо сжавшей булаву руке и во всей его богатырской фигуре чувствовались непреклонная воля и сила. Ему с надеждой и решимостью народ вручил ныне свою судьбу, судьбу Родины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.