ОТЧИЙ ЗАВЕТ

ОТЧИЙ ЗАВЕТ

Там, где седой Днепр Славутич, пронеся свои широкие воды по раздольным равнинам Украины, круто поворачивает на юго-запад, начинались знаменитые днепровские пороги: Кодацкий, Сурский, Лоханский, Звонецкий, Княжин, Ненасытец, Ревучий, Вольпинский, Будиловский, Таволжанский, Литний, Вольный.

С ревом неслись воды Днепра через эту каменную препону и, пробившись, вольно разливались по широкому необъятному низовью, вплоть до Черного моря. В этом половодье словно рассыпались сотни больших и малых островов, среди которых Хортица (Большая и Малая), Великий, Томаковка, Базавлук… Здесь все, кому удавалось уйти от ненавистного пана, находили себе место и, построив засеки («сечи»), своеобразные укрепления от нападения татарских наездников, оседали в них, считая себя вольными людьми, казаками.

Пробыв лето на Запорожье, казаки на зиму шли в ближние города: Киев, Черкассы, Переяслав… Одним из таких «городков-зимовников» был Чигирин, куда в 1593 году прибыл Михаил Хмельницкий, отец будущего гетмана Украины. Раньше он служил на Львовщине у великого коронного гетмана Станислава Жолкевского, а в 1592 году перешел на службу к польскому магнату Яну Даниловичу. Это было время, когда правительство Речи Посполитой[1], стремясь обезопасить розданные шляхте[2] «пустынные места» на Украине, обжить их и закрепить за собой, образует на восточных границах сеть магнатских латифундий. Предписывалось создавать их и в районе Чигирина. Туда-то и послал Данилович пользовавшегося у него доверием Хмельницкого «устраивать чигиринские земли и основывать на них новые поселения».

На Украине начинаются выступления народных масс против колониального режима, установленного шляхетской Польшей. К тому же в октябре 1596 года в Бресте была провозглашена уния православной церкви с католической. Православная религия оказалась на положении незаконной. Рядовые украинцы и белорусы не признавали унии и выступали против нее. Правительство Речи Посполитой решило проучить непокорных. По всей Украине «огнем и мечом» прошло коронное войско.

Украйна плачет, стонет-плачет!

Летит на землю голова

За головой. Палач лютует,

А ксендз безумным языком

Кричит: «Tedeum! Аллилуя!»

Тогда-то, 27 декабря 1595 года, в семье Михаила Хмельницкого и родился сын Зиновий. Поскольку родился он на третий день рождественских праздников, когда отмечалась память святого Федора Начертанного, по святцам получил он и второе имя — Богдан (перевод греческого имени Федор, богом данный).

Из летописи Григория Грабянки[3]: «Летописец польский Веспесиан Коховский, пишучи Хмельницкого начало, вспоминает от жмудской страны родом его быти, а от иных свидетельству от Лисянки, украинского града. А ще оттуда или отсюда, а перве от Жолкевского дома приложится. Когда же Ивану Даниловичу воеводе русскому староство Чигиринское от короля дано бе, тогда Хмельницкий пойде тамо, и бе писец, написуя поимения от людей дани. Тут, мало пожив, поимел жену, и роди от нея сына Зиновия (его же после Богданом нарекоша)».

С детства был Богдан любознателен и склонен к учению. Очевидно, обучался он сначала дома, а со временем в одной из приходских школ Киева.

Вскоре пришло время отдавать Богдана в «настоящую науку». Отец вначале колебался, куда послать сына учиться. Дело решил Станислав Жолкевский. В это время Ватикан все больше укреплял свои позиции. Папский нунций постоянно находился при королевском дворе, участвовал в решении важнейших государственных дел. Каждый поляк обязан был ревностно служить «святому престолу».

Для насаждения католицизма на Востоке Ватикану нужны были кадры из местных жителей. Ревностный иезуит и ненавистник православной веры Станислав Жолкевскии по подсказке Ватикана в 1608 году основал во Львове латинскую школу, или, как ее называли, иезуитскую коллегию. Именно туда и предложил он Михаилу Хмельницкому отдать сына. Ослушаться означало навсегда навлечь на себя гнев влиятельного лица в государстве.

В конце 1608 или же начале 1609 года повез Михаил Хмельницкий сына во Львов, где в деревянном доме рядом с костелом иезуитов, который еще возводился, разместилась иезуитская коллегия. Здесь ученикам внушалось, что «каждый польский шляхтич от рождения есть солнце». Можно себе представить, что ощущал в этих условиях Богдан.

И все же с первого дня учебы Богдан был не хуже других, а вскоре стал и первым учеником школы. Он изучал поэтику, теологию, историю; познакомился с греческими авторами Геродотом, Ксенофонтом, Платоном, Плутархом, римскими — Саллюстием, Ливием, Горацием, Овидием, Тацитом и другими. Хорошо изучил польский язык и латынь. Все это очень пригодилось ему в будущем.

Из преподавателей коллегии известно только имя иезуита Андрея Гонцеля Мокрского. Он был доктором богословия, известным проповедником католицизма и автором панегириков. Польские хронисты свидетельствовали: «Ксендз Мокрский был иезуитом и учил в школах, он читал Хмельницкому поэтику и риторику».

Трактаты Мокрского отличались ненавистью и презрением к православию, украинцам и русским; в каждом слове восхвалялась польская шляхта и католическая вера. Православную веру он называл не иначе как «казацкой, наливайковской».

Православные ученики иезуитской коллегии были под особым присмотром коллегиального начальства. С самого начала здесь существовала практика принудительного «обращения» православных в католичество. Для этого в коллегии было организовано братство, так называемая «мариянская солидация». Отчеты коллегии того времени восторженно сообщают о триумфальном «обращении» православных, о том, что «многие от схизмы[4] отступились». В 1613 году коллегия насчитывала 530 учеников, и количество их с каждым годом увеличивалось.

Молодой Хмельницкий не поддавался усилиям иезуитов обратить его в их веру. Недаром впоследствии они сложили о Богдане легенду как о протестанте, пошедшую даже в летописи и подтверждающую отношение Богдана Хмельницкого к католицизму. В ней говорилось о «случае, удивления достойном», происшедшем якобы с Богданом Хмельницким. Как-то «ввечеру Зиновий (так Богдана называли в коллегии. — В. З.) с соучениками прохаживался около костела, и вихрь, из той компании его… подхватя, трижды вокруг оного костела обнес и на том месте, из которого был подхвачен, опять его поставил… Братья-наставники, равно как и учителя, сие странное небывалое приключение разные разно рассуждали, однако ж тем согласно заключили, провещая: будет-де от сего отрока великое на костел римский гонение».

Обучаясь в коллегии, Богдан не ограничивал круг своих знакомых только учениками иезуитской коллегии. Много приятелей было у него среди учеников Львовской братской школы, находившейся под покровительством таких влиятельных людей, как князь Острожский, молдавский господарь Иеремия Могила, гетман Петр Сагайдачный. Примерно в 1612 году в братскую школу поступил учиться племянник Иеремии Петр Могила, бывший годом моложе Хмельницкого. Уже тогда среди учеников братской школы он выделялся умом и знаниями. Отец его был молдавский господарь Симеон, мать — семиградская княжна Маргарет. Жестокая борьба за престол после гибели Симеона заставила семью Могилы покинуть Молдавию. Поскольку Симеона поддерживало польское шляхетство, она переселилась в Польшу и осела во Львове.

Во Львовской братской школе учились дети всех сословий. Это создавало в школе определенную демократическую атмосферу. Многое образцовое и передовое в школе шло от ее ректора профессора Иова Борецкого, составителя книги «О воспитании чад», с которой был знаком Хмельницкий. Книгу эту в иезуитской коллегии осуждали. Основная ее часть содержала церковнославянский перевод поучений «отцов церкви» и прежде всего Иоанна Златоустого. Книга открывалась стихотворным введением на украинском языке, в котором указывалось, что из науки, словно из источника, «все доброе происходит», что пренебрежение школьным обучением вызывает «непорядок и все злое».

Примерно после восьми лет обучения Богдан «окончил коллегию, и окончил хорошо».

Из «Истории Русов»[5]: «…Все тогдашние классы изящных наук прошел он (Богдан Хмельницкий. — В. З.) под руководством наилучших учителей… Природная острота и дарования оправдали старания отеческие и учительские. При других его знаниях особенно искусен он был в первейших европейских языках, а паче в латинском и греческом…»

Возвратившись домой, к радости родителей и удивлению дружков, Богдан не проявлял большого интереса к прежним играм, стал серьезным и несколько замкнутым. По-прежнему много читал, просил отца о том, чтобы он, бывая в Киеве и других городах, покупал ему книги. Сам же стал помогать ему в хозяйственных делах. А их было немало. За честную службу Михаил Хмельницкий получил от короля по просьбе Даниловича недалеко от Чигирина на правом берегу Тясмина и его притока Субботы клочок земли. Здесь заложил он хутор Субботов, свое семейное гнездо.

Кроме устройства Субботова, Михаил Хмельницкий, пользуясь благорасположением своего хозяина, учредил и собственную «слободу» Новосельцы — небольшое сельцо с «подданными». Постепенно он становится зажиточным человеком и Чигиринским сотником.

Отца радовало, что и после учебы Богдан еще больше укрепился в своей вере, считая ее истинной и единственно народной. Настораживало, правда, чрезмерное увлечение сына военным делом, как будто он упорно готовил себя к каким-то важным сражениям. Не проходило дня, чтобы Богдан не померился силами с кем-то из казаков в мастерстве владения саблей или лихой езде на коне.

И вот наступил 1618 год. Этот год Богдан помнил всю жизнь и очень сожалел, что именно ему пришлось участвовать в походе на Москву.

А дело вот в чем. В 1618 году польский король Владислав предпринял последнюю попытку захватить Москву и утвердить себя на русском престоле. Тогда же он потребовал участия в походе реестрового казачества. Часть лояльной казацкой старшины во главе с гетманом реестровцев Петром Конашевичем-Сагайдачным подняла казаков в этот поход. Среди них был и Богдан Хмельницкий. Попытки польских панов овладеть Москвой провалились и на этот раз, но королевич Владислав запомнил молодого Хмельницкого и впоследствии всегда отмечал его среди казацкой старшины.

Однако сам Богдан, возвратившись из похода, еще больше укрепился в необходимости сохранения мира с Российским государством и неправомерности шляхетских притязаний на русские земли. Он не был одинок в своем недовольстве захватнической политикой шляхетской Польши. Во время этого похода целый полк казаков в 609 человек во главе с полковником Жданом Коншиным перешел на службу к русскому правительству.

С радостью и душевным облегчением воспринял Богдан весть о том, что, вернувшись домой, Сагайдачный от имени всего казацкого войска просил у иерусалимского патриарха отпущения «греха пролитой крови христианской».

В 1620 году запорожские казаки во главе с гетманом Сагайдачным совершили удачный поход под Перекоп, после которого в Москву был отправлен Петр Одинец с посольством. Они повезли с собой пленных татар — «языков» и письмо «от гетмана Петра Сагадашного и ото всего Войска Запорожского» царю Михаилу Федоровичу. В письме выражалась готовность казаков перейти на службу к царю и принять участие в борьбе против всех врагов Русского государства: «…памятуючи то, как предки их прежним великим государям царям и великим князьям российским повинность всякую чинили и им служили и за свои службы царское милостивое жалованье себе имели, так же и они царскому величеству служити готовы против всяких его царского величества неприятелей…».

Узнав о посольстве, Михаил Хмельницкий сказал Богдану:

— Твои войны еще впереди, сыну. Может, и придется тебе возглавлять их, потому что казак ты, видать, вырос неглупый и честь знаешь. Но сколько бы войн ты ни вел, не смей вести их против своего народа. Потому что это твоя смерть и вечный позор нашему роду. И еще скажу тебе, сыну, если будешь служить, никогда не иди на такое дело, чтобы шел ты войной на Московское государство.

Слова отца Богдан помнил всю жизнь.

Из донесения русского посла Василия Бутурлина о разговоре с Богданом Хмельницким, январь 1654-го: «Да гетман же говорил, когда-де он еще был мал и отец его, гетманов, приказывал ему: как ты учнешь служить, не моги себе того учинить, чтобы тебе ходить войною на Московское государство».