На морском берегу

На морском берегу

Гельголанд привлекал Илью изобилием морских животных, которых волны выбрасывали на берег. Эти животные были необходимы молодому ученому для исследований.

Летним жарким днем на берегу Гельголанда появился юноша. Его с любопытством встретили завсегдатаи этих мест — немецкие зоологи. В большинстве это были бородатые, седые ученые с европейской известностью.

— Первый раз вижу здесь детей! Поищите, коллега, где-либо поблизости фрейлен этого мальчика, — говорил насмешливо сухонький старичок в черной шапочке.

Это был знаменитый ученый, о чем можно было судить по тому, с каким подобострастием и услужливостью увивались около него тоже старые, тоже бородатые, но менее знаменитые ученые.

Илья старался быть подальше от этих знаменитостей и ловил своих зверюшек где-либо в стороне. Для работы он предпочитал дни, когда сильные волны выбрасывали на берег глубоководных обитателей моря.

Низко нависшие тучи плыли над неприветливыми скалистыми берегами. Ветер нес соленые брызги. Дождь хлестал все сильнее и сильнее. В такое ненастье болезненный и худощавый юноша, весь вымокший до нитки, бродил по берегу, выискивая животных, которых море выбрасывало из своих пучин.

Денег было очень мало. Илья давно уже выехал из гостиницы и поселился у рыбака. Пришлось отказаться от обеда и кофе. Илья голодал ради того, чтобы подольше побыть на Гельголанде и закончить научные работы, пополнить свои коллекции животных.

Поздно вечером, когда семья рыбака спала, Мечников при тусклом свете каганца писал самому верному другу и советчику — Эмилии Львовне. Он вслух повторял написанное, как будто разговаривал с матерью:

«Милая мама… Я думаю остаться на острове еще целый месяц, по прошествии которого я поеду (желаю поехать) на десять дней в Гиссен, где будет от 17/5 до 25/13 сентября собрание натуралистов и врачей со всей Европы…»

Илья усталыми глазами смотрел на маленький огонек каганца. В мыслях он был далеко отсюда.

Перед ним сидит мать. Эмилия Львовна смотрит на сына своими темными глазами. «Я слушаю тебя, мой дорогой», — говорит мать.

Мечников продолжает письмо:

«Это собрание слишком заманчиво, чтобы я не предпринял всевозможных средств для того, чтобы посетить его, кроме большой пользы от совещания с ученейшими людьми, я имею возможность заняться в богатейших коллекциях профессора Лейкарта, что очень важно для довершения моих работ на морском берегу, которые продолжают идти очень успешно. Для приведения в исполнение моего горячего желания воспользоваться такими сокровищами я должен прожить лишних три недели на Гельголанде, сделать путешествие в Гиссен и обратно и прожить в Гиссене десять дней на ту сумму, с которой я думал протянуть до 24/12 августа… Я питаюсь, чем бог пошлет, издерживая 30 копеек на еду… Сбереженные деньги с прибавлением моей запасной суммы (которую я берег для первоначальной жизни в Петербурге) составляют достаточный капитал, на который я могу доставить себе столько пользы…»

Илья задумался. Он глубоко вздохнул и, откинувшись назад, стал на пальцах отсчитывать, сколько благ он приобретет за счет своего недоедания:

«Во-первых, я пробуду лишних три недели на морском берегу и тем значительно увеличу свои познания и коллекции; во-вторых, я посещу собрание и, в-третьих, буду работать в коллекциях Лейкарта…»

Илья еще раз перечитал написанное, и ему показалось, что тон его письма может расстроить мать. Ведь он хорошо знает, что из дому ему послать ничего не смогут; стыдно в таком положении намекать на свои трудности. Илья продолжал быстро писать:

«Ради бога не сочти описание моей новой жизни за жалобу или ропот; наоборот, я так счастлив, имея в виду столько пользы, и еще тем, что я не могу упрекнуть свою совесть в бесполезном растрачивании денег, добытых любовью и заботой, что в такой обстановке я готов бы находиться почаще. Пожалуйста, не вообрази также, чтобы я занятиями расстроил свое здоровье; даю тебе честное слово, что до сих пор у меня даже ни разу голова не болела. Да я и не верю, чтобы занятиями можно расстроить здоровье: я видел много ученых немцев, которые кулаком вола убьют. Вообще я умоляю тебя быть насчет меня совершенно спокойной, тебе и без меня много тяжелых забот, а я теперь поставлен в такие хорошие условия, что, кажется, печалиться нечего. Крепко целую твои ручки и остаюсь любящий тебя Ил. Мечников. Пиши, пожалуйста, чаще. Я так дорожу каждым твоим словом!»

Не успокоил Илья своими уверениями мать в том, что ему жить на Гельголанде хорошо. Скрыть факт голодовки было невозможно. Своим письмом он пытался ободрить и родных и самого себя. Эта вторая по счету поездка за границу девятнадцатилетнего ученого — пример научного подвига, бескорыстного служения науке.

В солнечные дни Мечников разъезжал у берегов на лодке с планктонной сеткой в руках. Он вылавливал мельчайших морских животных и растения. В ненастные дни Мечников бродил по безлюдному берегу и задумчиво смотрел туда, где холодная морская даль сливалась с серыми, как солдатское сукно, тучами. Иногда какой-нибудь ученый из тех, что могут «кулаком вола убить», увязывался за ним, и волей-неволей приходилось вступать в разговор. Замечания Ильи поражали глубиной; все уже знали на Гельголанде, что этот русский юноша прекрасно разбирается в беспозвоночных жителях моря.

Близкого знакомства Илья ни с кем не заводил, сторонясь чопорных немецких профессоров, Кроме того, знакомства обязывали к посещению общества ученых коллег, чего Мечников позволить себе не мог из-за отсутствия денег.

5 сентября большая группа зоологов прибыла с Гельголанда в Гиссен на съезд естествоиспытателей. Днем позже приехал в Гиссен и Мечников. Появление на съезде юноши вызвало всеобщее удивление. Ученое собрание насторожилось, когда на трибуне появился Мечников.

Он начал свою речь в непривычном для собравшихся приподнятом тоне. Обычно научные сообщения читались так монотонно, что добрая половина слушателей безмятежно дремала. А этот русский говорил хотя и раздражающе громко, но очень дельно о неизвестных даже такому обществу профессоров фактах из жизни нематод — круглых червей.

Лицо Ильи преобразилось и стало светлым, одухотворенным. Он рассказал, что нематоды, по его исследованиям, составляют особую, самостоятельную группу животных в эволюционной цепи.

Собрание аплодировало Мечникову, когда он закончил свое сообщение. Но никто из высокопоставленных слушателей не знал, какой ценой ему давалась наука.

После голодовки на Гельголанде Илья голодал и в Гиссене. В перерыве между заседаниями съезда делегаты шли в ресторан, а Илья незаметно исчезал, чтобы где-нибудь поесть за грошовую плату.