Глава VI Афганцы и мы

Глава VI

Афганцы и мы

1. Организация военного управления и высшее афганское военное руководство

Для мобилизации всех сил и ресурсов страны в интересах обороны и руководства всеми государственными органами, занимающимися оборонными вопросами, в Республике Афганистан до мая 1990 г. существовал Высший Совет обороны Родины.

В Совет обороны входили: Наджибулла (председатель, президент), Абдул Рахим Хатеф (первый заместитель), Султан Али Кештманд (заместитель, премьер-министр); члены Совета: Шах Наваз Танай (министр обороны), Мухаммед Аслам Ватанджар (министр внутренних дел), Гулям Фарук Якуби (министр государственной безопасности), Мухаммед Рафи (вице-президент), Абдул Вакиль (министр иностранных дел), Ниаз Мухаммед Моманд (секретарь ЦК НДПА), Наджимуддин Кавьяни (госсекретарь), Мир Сахеб Карваль (секретарь ЦК НДПА), Мухаммед Асеф Делавар (начальник генерального штаба), Хабдар Масуд (госсекретарь), Фарид Маздак (секретарь ЦК НДПА), А. Лудин (командующий обороной Кабула), Кадыр Ака (командующий ВВС), Назар Мухаммед (госсекретарь по делам призыва), Сулейман Лаек (министр племен), Дауд Размьяр (первый секретарь Кабульского обкома НДПА), И. Тухи (помощник президента), Абдул Хак Олюми (секретарь Совета обороны).

В последующем предусматривалось, что важнейшие оборонные вопросы должны решаться Лойя Джиргой (Высшим Советом авторитетов). Но все эти органы существовали лишь формально и собирались периодически.

В действительности решения по наиболее важным военно-политическим вопросам принимались на Политическом бюро ЦК НДПА и на пленумах ЦК НДПА. Практически, повседневные вопросы руководства оборонными делами и вооруженными силами решались Ставкой Верховного Главного командования вооруженными силами Республики Афганистан. Председателем Ставки и Верховным Главнокомандующим вооруженными силами был Наджибулла.

В состав Ставки Верховного Главнокомандования, кроме председателя, входили: первый заместитель Мухаммед Рафи, министр обороны Шах Наваз Танай, министр внутренних дел Мухаммед Аслам Ватанджар, министр госбезопасности Гулям Фарук Якуби, секретарь ЦК НДПА, госсекретарь Мир Сахеб Карваль, начальнлк Генерального штаба Мухаммед Асаф Делавар, командующий обороны Кабула А. Лудин (в 1990 г. — генерал Азими), командующий ВВС и ПВО генерал Кадыр Ака, заведующий военным отделом ЦК НДПА Абдул Хак Олюми.

Кроме того, на заседания Ставки приглашались другие должностные лица, необходимые для обсуждения вопросов, выносимых на заседание Ставки.

С Советской стороны обычно присутствовали советник президента Верховного Главнокомандующего по военным вопросам, главный военный советник, работавший при Министерстве обороны, советники при МГБ и МВД.

На заседаниях Ставки обсуждались в основном текущие оперативные вопросы и периодически коренные проблемы военного строительства и боевого применения вооруженных сил. С тем, чтобы фундаментальные вопросы военного строительства заблаговременно с предвидением разрабатывались, а не рассматривались лишь тогда, когда уже они подпирают, мы предложили президенту составить перспективный план рассмотрения наиболее важных вопросов (организация призыва, организационно-штатных вопросов, создания резервных формирований, идеологической работы в вооруженных силах и др.). Наджибулла в принципе согласился. Проект такого плана был подготовлен, но реализовать его в полной мере не удавалось. То оказывалось, что соответствующий вопрос не проработан и не согласован между различными ведомствами, то президенту он представлялся недостаточно срочным и назревшим. В последующем это приводило к тому, что эти вопросы все равно приходилось рассматривать, но с опозданием и в недостаточно подготовленном виде. Жизнь еще раз подтверждала истину: кто берется решать частные вопросы, не решив общих, тот затем вынужден на каждом шагу спотыкаться об эти общие вопросы.

В 1989 г. заседания Ставки проводились ежедневно и начинались в 8 часов утра продолжительностью 1–1,5 часа, иногда больше. Заседание начиналось с доклада начальника Генштаба или его заместителя — начальника оперативного управления. Он обычно докладывал изменения в оперативной обстановке за истекшие сроки, об итогах проведенных боевых действий, подвозе грузов с материальными средствами и ходе призыва. Доклады эти, как правило, слабо отражали реальное положение дел, были расплывчатыми и не содержали какого-либо анализа и выводов из сложившейся обстановки. Более собранными и четкими были доклады, когда их делал заместитель начальника оперативного управления генерал Исмаил. Доклады Генерального штаба в основном отражали положение дел в армии, т. е. в войсках Министерства обороны. Поэтому после первого сообщения заслушивались доклады министров госбезопасности, внутренних дел, напильника Кабульского гарнизона и по мере необходимости других должностных лиц. Иногда на заседания Ставки вызывались и заслушивались командиры корпусов из Кандагара, Джелалабада, Мазари-Шарифа и командиры из других районов. Частенько бывал командир 53 пехотной дивизии Дустум.

В конце заседания предложения по решению Ставки по действиям на следующие сутки докладывал министр обороны. После этого со своими предложениями выступали Главный советник при Министерстве обороны и советник президента — Верховного Главнокомандующего по военным вопросам. В заключение давал указания Верховный Главнокомандующий вооруженными силами Наджибулла. В прежние времена, как мне рассказывали афганские товарищи, главным было выступление старшего из советских военных представителей, который излагал и свою оценку обстановки и вытекающие из нее решения. Президент все сказанное им утверждал и делал некоторые дополнительные комментарии.

Мы с президентом Наджибуллой договорились изменить такой порядок работы. Теперь, когда республика Афганистан должна была самостоятельно противостоять вооруженной оппозиции, нужно было менять и методы работы. И в первую очередь укреплять самостоятельность и ответственность афганских должностных лиц. Поэтому предстоящие указания президента мы обсуждали с ним накануне вечером (или рано утром до заседания Ставки). Обычно я ему подготавливал в письменном виде с приложением карты основные вопросы, по которым он должен был давать указания. С учетом этого мои выступления на заседаниях Ставки сводились к тому, чтобы выразить свое отношение к докладам, сделанным Генштабом, министрами и направить их в русло предстоящих указаний президента.

К сожалению, в ряде случаев приходилось поправлять не только афганских участников заседания, но и своих, советских. Мы не раз договаривались в своем кругу, что прежде чем выходить с предложениями по существенным вопросам на совместных с афганцами совещаниях, надо до этого согласовывать их друг с другом. И все же иногда кто-то из наших начинал делать недостаточно проработанные и не согласованные предложения, которые противоречили тому, что до этого обговаривалось с президентом. Главный советник при министре обороны считал нужным обязательно поддержать своего Министра обороны. Конечно, было не очень хорошо, когда к противоречиям среди афганцев добавлялась полемика между советскими представителями. Но оставлять без замечаний явно не состоятельные предложения и высказывания было нельзя.

Среди афганских участников заседания чаще всего возникали разногласия и начинались острые споры, а нередко резкие личные выпады, когда дело доходило до каких-либо кадровых перемещений или когда речь шла о выделении сил и средств для решения задач в том или ином районе. К примеру, никто не возражал, что в Хост, Джелалабад или в район Саланга нужно направить усиление или пополнение. Но все считали, что это должно делать какое угодно ведомство и только не его. И если даже решение принималось и президент Наджибулла давал указания кому и к какому сроку их исполнить, то, как правило, выполнение их затягивалось, всячески тормозилось, приводились нескончаемые оправдания невозможности выполнить принятые решения. Вследствие этого к ряду вопросов приходилось возвращаться многократно. В условиях всеобщей неисполнительности и плохого контроля за выполнением отданных распоряжений часто оказывались не исполненными решения и распоряжения, отданные самими министрами военных ведомств.

Так, скажем, Ставкой принимается решение о выделении по 100–200 автомашин для направления на базу снабжения Хайротон для вывоза боеприпасов. Все министры докладывают о выполнении этого решения. Посылаю своих офицеров вместе с представителями президента на контрольно-пропускной пункт на северной окраине Кабула, через который все машины должны проходить и выясняется, что машин выделено в 2–3 раза меньше чем докладывалось, или выделены неисправные машины. Бывали и такие случаи, что к моменту начала марша мобилизованные водители машин разбегалась и приходилось наспех вылавливать и назначать других. Не говоря уже о том, что и с трудом собранные колонны почти никогда в полном составе к месту назначения не прибывали. С большими потугами решались и многие другие вопросы.

Мне становилось известным и то, что президент и министры военных ведомств некоторые вопросы стремились решать в рабочем порядке между собой, не вынося их на заседания Ставки, где присутствовали советские представители. Нередко в ходе таких частных встреч министры добивались от президента отмены или изменения тех решений, которые были приняты на заседаниях Ставки.

В результате никогда не было уверенности в том, будет ли выполняться то или иное решение.

Вполне понятно, что подготовка и принятие решений, определение задач по их исполнению — это только начальный этап любой практической деятельности. Главное после этого проверка уяснения поставленных задач подчиненными, организаторская работа по их выполнению. В чрезвычайно сложной обстановке того времени, неустойчивости положения и неуверенности людей исключительно большое значение приобретало личное общение президента и других руководителей с командирами и с личным составом соединений и частей, а также с населением.

Как показывает опыт, это важно не только с точки зрения воздействия на людей, но и для того, чтобы лучше понять их настроения, оценить жизненность своих решений и распоряжений, почувствовать все нюансы и сложности складывающейся обстановки.

В этом была сила таких руководителей как У. Черчилль или маршал Жуков, которые всегда были тесно связаны с живой действительностью, близко стояли к войскам и, как правило, считали нужным лично самим побывать на местах происходящих событий прежде чем принимать решения. Известно также, как страдало дело из-за того, что Сталин не считал нужным бывать на фронтах.

Исходя из этих соображений, я с первых дней знакомства стремился к тому, чтобы убедить президента Наджибуллу чаще бывать в различных городах и гарнизонах страны, в войсках, обороняющих Кабул. В пределах Кабула нам это удавалось осуществить. Президент неколько раз проводил строевые смотры готовности к выполнению боевых задач частей, отправляемых в Джелалабад, Хост и в другие районы. Эти смотры длились по 4–5 часов. В ходе них президент считал нужным поговорить с каждым офицером и солдатом, подбодрить и дать им напутствие. После этото он выступал перед ними на митинге. Надо сказать, что выступал он без всяких заготовленных текстов. Но хорошо обдумывал то, что надо сказать, с учетом особенностей аудитории, контингента военнослужащих. Его речи были содержательными, эмоциональными и убедительными. Несколько отвлекаясь, хочу сказать, что вообще афганцы любят и умеют говорить, особенно, когда надо высказаться и порассуждать в общем плане.

Самый, казалось бы, непривлекательный, робкий на вид, задавленный тяжестью окопной жизни, внешне опустившийся офицер или солдат буквально преображался, когда надо было выступить на митинге, перед строем товарищей или дать интервью корреспонденту радио и телевидения. Давали о себе знать и плоды десятилетнего нашего воспитания. По глазам и по всему облику выступающего было видно, что он считает нужным говорить о чем угодно, но только не о том, о чем он думает.

Вместе с президентом мы выезжали в некоторые воинские части, расположенные на окраинах Кабула. В учебном центре, расположенном вблизи военного училища «Пухантун», во время смотра одного из подразделений несколько солдат пожаловались президенту, что командир взвода младший лейтенант избивает их, забирает себе часть их денежного жалования. Наджибулла схватил этого командира взвода за шиворот и стал в присутствии солдат тыкать ему кулаком в лицо, выговаривая самые грубые слова. Я пытался отвлечь внимание Наджибуллы на другие дела и увести от этого неприглядного инцидента. Но президент уже не мог себя сдержать и продолжал в резкой форме допрашивать офицера. Правда, уже без рукоприкладства. Мне, чтобы не оставаться и дальше свидетелем этого досадного эпизода, пришлось отойти в сторону и беседовать с другой группой офицеров. При возвращении в Кабул в одной машине с президентом я пытался ему объяснить, что армия перестает быть армией, если в присутствии солдат принижают достоинство офицера, что лучше было бы (пусть в самой резкой форме) спрашивать с офицера в офицерском кругу, а не в общем солдатском строю. На это он мне сказал: «Вы поймите: афганская армия имеет свои хорошие и плохие традиции и последние сразу не изживешь. Афганец он другого языка не понимает».

В 1989 и 1990 годах мы с Наджибуллой побывали несколько раз на командном пункте войск гарнизона, пунктах управления министерств обороны, МВД и МГБ. Было проведено также несколько командно-штабных тренировок по управлению силами и средствами ПВО с реальным обозначением воздушных целей противника. Во время этих тренировок мы с Наджибуллой выезжали на командный пункт ВВС и ПВО. Причем при каждом нашем прибытии на этот командный пункт начинался интенсивный обстрел моджахедами этого района. Это свидетельствовало о том, что среди личного состава авиации и ПВО немало осведомителей афганской оппозиции.

Были и некоторые другие совместные с президентом выезды на пункты управления и войска Кабульского гарнизона. Но мне ни разу не удалось вытащить президента для поездки в Джелалабад, Хост, Кандагар и в гарнизоны в северных районах страны. В поездки за пределами Кабула приходилось отправляться с другими военными руководителями. Наджибулла каждый раз говорил, что та или иная поездка нужна. Но разговор об этом кончался обычно ссылками на занятость другими делами (а их всегда было с избытком), или в лучшем случае обещанием обдумать очередное предложение о совместном выезде в другие гарнизоны. Или вдруг я внезапно узнавал, что президент в сопровождении представителей КГБ ночью на несколько часов вылетал в Джелалабад или в другой город. Но такие мимолетные вылеты носили, конечно, не деловой характер и были больше нужны для сообщений по радио и телевидению. Поначалу мне трудно было понять причины этого. Тем более, что при совместных поездках в пределах Кабульского гарнизона и попадая под обстрелы, я мог убедиться, что Наджибулла обладает недюжинным личным мужеством и довольно выдержанно реагирует на опасности и обстрелы.

Но постепенно дело с «нежеланием» президента выезжать в другие гарнизоны стало для меня проясняться. После одного из наших выездов на командный пункт ВВС и ПВО, где мы угодили под сильный обстрел реактивными снарядами, ко мне зашел представитель нашего КГБ генерал В. А. Ревин и выразил свое неудовольствие по поводу того, что мы без ведома органов безопасности пригласили президента на такую поездку. Оказалось, что глава афганского государства не всегда сам мог решить можно ему совершать ту или иную поездку или нет. Складывалось впечатление, что о таких выездах наши представители каждый раз докладывали в Москву, спрашивая разрешение на это. Несколько позднее от доверенных президенту лиц я узнал, что и по некоторым военным вопросам Наджибулла после беседы со мной согласовывал некоторые из них с представителями нашего КГБ. Вообще, Наджибулла, будучи близко связанным с КГБ, во многом был зависим от них. Они же руководили его охраной и материальным обеспечением его семьи. Наджибулла мог не найти времени для встречи с прибывшим в Кабул начальником главного штаба советских сухопутных войск, но вместе с тем по несколько суток общаться с десятистепенными лицами, прибывшими по линии КГБ.

Можно было понять особую ответственность представителей КГБ за безопасность, но ее, как и любое другое нужное дело, нельзя было превращать в самоцель. В интересах того, чтобы республика держалась, президенту следовало, когда надо, идти и на определенный риск, ибо главное — это интересы дела, обспечение эффективного руководства. Без этого и сама безопасность теряла смысл. Не случайно, когда рухнула Республика Афганистан, представители госбезопасности и не вспомнили об этой безопасности и сразу отвернулись от президента.

В любой отрасли деятельности самое гиблое дело — это когда около большого руководителя крутятся представители нескольких ведомств и каждое из них заботится лишь о своем участке работы. А в военное время все должно быть подчинено интересам фронта, целям выполнения военных задач, поскольку от этого зависит судьба государства. Если этого нет, если людям, отвечающим не за дело в целом, а за какой-то частный (пусть даже очень важный) участок работы принадлежит последнее слово в определении линии поведения главы государства, главнокомандующего вооруженными силами, то в его деятельности неизбежно образуются трудно поправимые изъяны.

С точки зрения приспособленности к нуждам военного управления из всех военных ведомств более или менее рациональную организацию имело министерство обороны. В его состав входил Генштаб со всеми необходимыми управлениями (оперативное, разведывательное, организационно-мобилизационное, связи и др.), командования родов войск ВВС и ПВО, артиллерии, инженерных войск, органы тыла, технического обеспечения и др. Но президент считал нужным в должностях начальника Генштаба, начальников оперативного и некоторых других управлений иметь своих представителей (парчамистов), которым министр обороны не доверял. Поэтому наиболее важные дела Танай стремился решать через особую группу доверенных лиц, что создавало постоянное напряжение внутри министерства обороны.

Что касается МГБ и МВД, то организационная структура этих ведомств была приспособлена для решения специфических задач, свойственных этим государственным структурам. В их составе не было специальных органов, обеспечивающих управление войсками, входящими в эти ведомства. Поэтому, если в армии и в управлении войсками было много серьезных изъянов, то в МГБ и МВД квалифицированного руководства подготовкой и ведением боевых действий вообще не было. В системе МГБ несколько лучше осуществлялось управление частями ГОН (гвардии особого назначения). Но постепенно и части гвардии оказались разбросанными по различным районам страны и командование гвардии не имело возможности повседневно управлять ими.

В рамках министерств обороны, внутренних дел и госбезопасности существовали еще главное политическое управление (в министерстве обороны) и политические управления в МГБ и МВД, призванные проводить в своих ведомствах политику правящей партии (НДПА) и заниматься идеологическим воспитанием личного состава. Если вообще в военно-административном плане афганская военная организация копировала советскую систему, слепо перенимая и положительное и негативное, то в области партийно-политической работы афганские политорганы и партийные организации НДПА каким-то образом ухитрились перенять практически все худшее, что было в советских политорганах, да еще добавить доведенный до самых уродливых проявлений формализм, догматизм, полную оторванность содержания и методов воспитательной работы от конкретной афганской действительности и задач, которые решали вооруженные силы.

Леонид Владимирович Шебаршин в своих воспоминаниях задается вопросом: «Как случилось, что две тысячи советников — полковников и генералов (имеется в виду период до вывода из Афганистана советских войск — М. Г.) не сумели создать в составе афганской армии ни одного полностью боеспособного и надежного подразделения? Как случилось, что тактика действий афганской армии основывается не на современных реалиях, а на безнадежно устаревшем опыте войны на российских просторах? Как случилось, что структура афганских вооруженных сил создана точно по нашему образцу и практика девятилетней войны не привела ни к каким изменениям в этой структуре?

Мы чему-то учили афганцев, сомнений нет. Но главным образом, мы распоряжались и командовали, «пристегивали» к своим операциям, навязывали свои решения, громко при этом крича о слабой боеспособности союзника и ища корень зла в политике…»[72].

В том, что весь корень зла был в политике, сомневаться не приходится. Этот «политический корень» предопределил недостаточную эффективность действий и 40-й армии, и афганских вооруженных сил, и органов государственной безопасности. Что касается «недоверия к союзнику», особенно к афганской армии, то это недоверие больше подогревали именно наши органы госбезопасности. Обо всем это уже говорилось в предыдущих главах.

А насколько обоснованны приведенные выше выводы шефа советской разведки, одного из руководителей хорошо знавших Афганистан, с точки зрения военной? Доля справедливости в его замечаниях, безусловно, есть. Но все же не все здесь объективно. Слишком однозначные и прямолинейные суждения автора внешне хотя и выглядят правдоподобно, но не отражают всех сложностей того, что действительно происходило. Справедливости ради надо было бы сказать и о том, насколько эффективно действовали афганские органы государственной безопасности и их советники, многие спецподразделения, направленные в Афганистан по линии КГБ.

Что касается организационной структуры афганской армии, то она была примерно такой же, как и в пакистанской, индийской, иранской, китайской и любой другой современной армии. Дело другое, что она, как и организация соединений 40-й армии, была приспособлена больше для действий против регулярных войск противника и мало учитывала особенности борьбы с партизанским движением моджахедов. Поэтому, как уже говорилось, для выполнения боевых задач в советских соединениях, создавались сводные отряды.

О несоответствующей афганским условиям оргструктуре советских войск пишут и авторы книги «Вторжение». В частности, они ссылаются на упомянутую выше книгу Марка Урбана, где он не без ехидства замечает, что вообще-то, кроме дегазирующих машин, Советская Армия прихватила с собой на войну еще много другого совершенно ненужного боевого снаряжения, к примеру ракеты ПВО, хотя всем было известно, что у повстанцев нет авиации[73]. Но если бы авиация со стороны моджахедов или пакистанцев (последние не раз вторгались в воздушное пространство Афганистана) была применена против наших войск, можно представить себе с каким гневом писали бы журналисты о безответственности и преступности действий советского командования. Поэтому их позиция «безошибочна» и всегда есть над чем потешаться: взяли с собой средства ПВО глупо; не взяли (случись что) — преступно.

Затевать коренную перестройку организации афганской армии и тем более после ухода советских войск, практически было невозможно. Дело в том, что после ухода советских войск афганской армии пришлось иметь дело не только с партизанами, но и участвовать в ряде крупных сражений, где и моджахеды начинали приближать свою военную организацию к регулярным основам. Имело также место вмешательство пакистанской армии в военные действия под Джелалабадом и Хостом и не было никакой гарантии, что Пакистан не предпримет более крупно-масштабных военных действий против Республики Афганистан. Вообще, если бы не основной — политический «корень зла», можно было бы и при существовавшей тогда военной организации более успешно решать военные задачи.

А привившаяся в течение десятилетия привычка во всем оглядываться на советских командиров и советников, конечно, давала о себе знать, но она стала постепенно исчезать как только не стало в Афганистане советских войск и советников в соединениях и частях. Когда не на кого стало оглядываться, сама жизнь начала вынуждать действовать более самостоятельно.

Многое зависело от конкретных личностей, их характера, способностей, подготовки и опыта. Поэтому коротко рассмотрим, что представляли собой основные афганские руководители, непосредственно занимавшиеся военными вопросами.

Наджибулла

Наджиб родился в 1947 г. и происходил из состоятельной пуштунской семьи. Как говорили, женат он на внучке бывшего афганского короля. На Востоке не принято делать комплименты и даже передавать приветы женам. Но все же по-нашенски, не могу не отметить, что супруга Наджиба — на редкость красивая, обаятельная и образованная женщина, довольно прилично знавшая и английский язык.

Наджиб окончил медицинский факультет Кабульского университета и еще совсем молодым человеком примкнул к революционному движению. Вступив в НДПА и поддерживая ее парчамистское крыло, принял активное участие в Апрельской революции 1978 г. После свержения Амина он возглавил органы государственной безопасности.

В 1983 г. ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта. Будучи министром госбезопасности, он многое сделал для пресечения проникновения в партийные, государственные органы и вооруженные силы ставленников оппозиции. Но вместе с тем, многие советские и афганские руководители считают, что он приложил руку как к вынужденным, так и к многим неоправданным репрессиям в стране, используя иногда борьбу против явных противников и для расправы с политическими оппонентами в рядах НДПА и в целом в государстве.

С 1986 г. он становится генеральным секретарем ЦК НДПА. С 1987 г. — президент Республики Афганистан, председатель Совета обороны и Верховный Главнокомандующий вооруженными силами.

Наджибулла человек высокого роста, плотного и несколько полноватого телосложения, с открытым и привлекательным лицом. Он был молод, властолюбив и полон жизненной энергии. Наджиб обладал широкой культурой и политической эрудицией. Безусловно, среди афганских руководителей он отличался умом, высокой работоспособностью и умением быстро схватывать особенности сложной обстановки и делать обоснованные выводы. Он был также довольно творческим человеком и легко отходил от сложившихся стереотипов и предрассудков.

Несмотря на внешнее спокойствие, самообладание в сложных условиях обстановки, он мог быть очень резким и эмоциональным, когда к этому вынуждали обстоятельства.

Хорошо зная историю и обладая чувством юмора, он слыл хорошим рассказчиком. На встречах и вечерах произносил продолжительные и довольно интересные речи.

Как всякий афганец, Наджиб человек очень хитрый и способный на неожиданные, неординарные ходы. Во многом по его инициативе была провозглашена политика национального примирения, означавшая крутой поворот во внутренней политики Афганистана. В 1991 г. он неожиданно возвратил в страну Бабрака Кармаля. Да и к тому, как он быстро покинул свой пост, не были готовы даже многие его соратники.

Военной подготовки Наджибулла не имел, в армии не служил. Но будучи министром госбезопасности, он много соприкасался с решением военных вопросов в высших кругах. Поэтому, став главой государства и вооруженных сил, Наджибулла уже неплохо разбирался в военно-политических вопросах, был знаком с боевыми возможностями оружия и военной техники основных родов войск. Наиболее основательно он стремился вникнуть в вопросы боевого применения авиации. Каждый раз, когда я приходил к нему с очередной оценкой обстановки и предложениями по предстоящим решениям, он внимательно выслушивал, задавал довольно конкретные вопросы и старался основательно вникнуть в суть рассматриваемых вопросов.

Наджибулла внимательно относился к советским представителям. Во время советских праздников (в годовщины Октябрьской революции, дни Советской Армии и другие) он со всем высшим руководством Афганистана приезжал в советское посольство, вел себя непринужденно и рассказывал много интересных эпизодов из афганской жизни и истории.

В целом Наджибулла довольно уверенно осуществлял руководство страной и вооруженными силами. Но все же ему не удавалось сплотить вокруг себя высшее политическое и военное руководство Афганистана. Он с трудом сдерживал свою неприязнь к халькистам, а последние платили ему такой же взаимностью. Был крайне подозрителен к любому, кто не входил в близкое к нему окружение и имел излишнюю слабость к своим старым друзьям. Это приводило к большим ошибкам в кадровой политике. Например, мало кто столько делал для дискредитации президента своим неуместными действиями, как его самый старательный помощник генерал Баки, по своим замашкам во многом напоминавший нашего Л. Мехлиса. Его многие просто ненавидели, но президент не хотел с ним расставаться.

Весьма своенравным человеком был генерал Манукай Мангал, ставший в 1990 г. начальником главного политического управления Министерства обороны. В самом спокойном гарнизоне после его посещения начинались ссоры и противоречия. После его поездок в Мазари-Шариф и Балх в 1991 г. начали отходить от Наджибуллы северные районы страны. Во время моей первой поездки в Джелалабад со мной находился заместитель начальника оперативного управления генерал Исмаил (халькист), близко стоявший к министру обороны Танаю. С точки зрения профессиональной это был один из самых подготовленных и способных афганских генералов, отличавшихся исключительностью, самоотверженностью в работе. Свободно владел русским языком и это облегчало общение с ним советников. Работая в штабе Джелалабадского фронта, он позволил себе сделать несколько нелестных, но справедливых замечаний о нерациональном использовании сил и средств, направляемых в район Джелалабада. Об этом было немедленно доложено генералу Мангалу, являвшемуся генерал-губернатором провинции Нангархар, представителем президента в Джелалабаде и чем-то вроде политического комиссара при генерале Делаваре. Уже после возвращения в Кабул я узнал от других лиц, что ночью перед нашим отъездом генерал Мангал направил в комнату, где находился генерал Исмаил, нескольких солдат, которые стали его душить и избивать.

Только появление генерала Делавара в связи с поднятым шумом предотвратило расправу. К сожалению, во время пребывания в Джелалабаде мне Исмаил ничего об этом не сказал. В Кабуле свое умолчание об инциденте он мне объяснил опасением того, что чрезмерно резкая реакция с моей стороны могла бы по его мнению поставить под угрозу всю нашу группу. «Они могли бы, — говорил он, — найти много разных способов, чтобы мы не смогли благополучно вернуться в Кабул».

Я на следующий же день рассказал об этом президенту Наджибулле и выразил возмущение по поводу такого бесцеремонного обращения с генералом, который по поручению президента вместе со мной выезжал в Джелалабад. Мной было подчеркнуто, что таким путем наносится оскорбление и президенту и представителю Советского Союза. Характерно, что сам этот безобразный факт не вызвал особо острой реакции президента. Он пообещал разобраться и принять меры. Как потом стало известно, Наджибулла сделал лишь устное замечание генералу Мангалу. А вскоре последний был назначен начальником Главного политического управления министерства обороны.

Этот факт лишний раз свидетельствовал о том, насколько большой была неприязнь между халькистами и парчамистами. Вспоминая и другие подобные случаи и узнав в 1991 г. (уже будучи в Москве), что руководители, допустившие падение Хоста, вернувшись в Кабул через пакистанскую территорию, не понесли по существу никакого наказания, я думал о том, что, видимо, положение Наджибуллы среди его окружения было значительно сложнее, чем мы предполагали. Во всяком случае он, видимо, не все был волен делать по своему усмотрению.

Все Афганские руководители, начиная от Тараки и Амина и кончая Кармалем и Наджибуллой, хорошо усвоили, что самым безнадежным и трудным является возможность оказать давление и чего-либо добиться внутри Афганистана от своих государственных и военных структур и вместе с тем было значительно легче что-либо выбить за счет Советского Союза. Некоторые афганские руководители почему-то были уверены, что Афганистан нужен Советскому Союзу больше, чем им самим. Поэтому, — полагали они, — самое главное — это уметь нажать на советских рукодителей, у которых по их мнению не было другого выхода, как помогать Афганистану. Особенно усердствовал в этом отношении Наджибулла после вывода советских войск. Я ему много раз говорил, что нужно провести тщательную инвентаризацию всего военного имущества и техники, имеющихся в Афганистане, и в первую очередь, разобраться с имеющимися запасами на перевалочных базах в Хайротоне и Турагунде с тем, чтобы полнее использовать имеющиеся ресурсы. Предлагал президенту съездить вместе на эти базы. Но на каждом заседании Ставки ВГК, при каждом посещении Кабула высокопоставленными советскими руководителями Наджибулла выдвигал все новые и новые просьбы о выделении дополнительного количества оружия, боеприпасов и других материальных средств. Летом 1990 г. на одном заседании Ставки, когда я уже собирался покидать Афганистан и вместе со мной присутствовал прибывший на мое место генерал Н. Ф. Грачев, Наджибулла в небывалой до этого резкой форме высказался насчет того, что Советский Союз не выполняет свои обязательства о поставках новых самолетов, парашютных систем, необходимых для доставки грузов в Хост, и некоторых других видов военной техники. Я ему сказал, что мы собрались на заседание Ставки для того, чтобы думать и вырабатывать решения как лучше использовать имеющиеся средства, а не для того, чтобы оказывать нажим на советскую сторону. А вопрос о советских поставках мы могли бы рассмотреть отдельно с участием посла и других представителей.

После этого заседания, зайдя в кабинет Наджибуллы, я заявил ему, что сводя всю работу Ставки к вопросу о поставках, Вы демобилизуете своих подчиненных, отвлекаете их внимание от вопросов, которые они могут и должны решать имеющимися средствами. Наджибулла извинился за резкий тон, допущенный с его стороны, и сказал, что к разговору, который он вел на заседании Ставки, его вынудили некоторые обстоятельства. При уходе от президента один из его помощников доверительно сказал, что до заседания Ставки у президента были некоторые близкие к нему люди, министры и тоже оказывали на него давление. Как сказал помощник, Наджибулле надо было показать его твердость перед Советским Союзом. Если СССР не будет оказывать помощи, Наджибулла будет искать другие пути решения афганской проблемы. Тогда еще многое было не ясно. Но у меня возникало предчувствие, что Наджибулла начинает перебирать и теряет чувство реальности. Не видит тех крутых перемен, которые назревали в Советском Союзе и в целом в международной обстановке.

Несмотря на все то, что произошло, Наджибулла остается одним из самых талантливых политических деятелей Афганистана и если будут учтены ошибки прошлого, он еще может сослужить хорошую службу своему народу.

Когда летом 1991 г. с официальным визитом был в Афганистане О. Д. Бакланов, Наджибулла к нему обратился с просьбой о моем возвращении в Афганистан хотя бы на короткое время. Но события августа 1991 г. сделали все это не нужным.

Мухамед Рафи

Подполковник Мухаммед Рафи был назначен министром обороны сразу после свержения Амина в январе 1980 г. Затем, побывав на разных государственных постах, в декабре 1986 г. он снова вернулся к этой должности и был министром обороны до 1988 г., когда в августе 1988 г. на его место заступил Ш. Танай. В 1989 г. Рафи был генерал-лейтенантом, вице-президентом и первым заместителем Верховного Главнокомандующего вооруженнными силами Республики Афганистан. Вскоре, с присвоением очередных воинских званий «генерал-полковник» и «генерал армии» министрам военных ведомств, такие же воинские звания присваивались и Рафи. Присвоение этих воинских званий происходило не по военным заслугам или выслуге лет, а исключительно по конъюнктурным политическим соображениям. В афганской армии, где на волне революции некоторые офицеры за короткий срок сделали головокружительную карьеру, почти каждый офицер считал, что он достоин любого воинского звания и очередное присвоение воинских званий вызывало у всех, кто его не получил, крайне негативную реакцию. Поэтому нередко привоение воинских званий производилось целыми кампаниями.

В отличие от многих других офицеров, генерал Рафи был исключительно скромным человеком и не переоценивал своих возможностей. Президента Наджибуллу он больше устраивал именно тем, что строго и добросовестно выполнял данные ему поручения, не претендуя ни на какие самостоятельные роли и не вмешиваясь в какие-либо другие дела. Он был очень доступным, охотно принимал всех афганских должностных лиц и прибывающих в Кабул гостей. Всегда всех внимательно слушал.

Не в пример многим афганским руководителям, совещания он проводил сравнительно коротко и его выступления, указания были, как правило, лаконичными. Живя и работая в стране более 10 лет находящейся на военном положении и пройдя некоторый курс военного обучения в СССР, он неплохо изучил основные военные проблемы, знал боевые возможности вооружения и техники. Вообще генерал Рафи обаятельный и подчеркнуто вежливый человек. Он никогда не повышал голоса. Самые страшные безобразия и непорядки, с которыми приходилось встречаться в войсках, его из равновесия не выводили. Некоторые афганцы и советники воспринимали эту черту характера М. Рафи, как проявление пассивности и безразличия.

При первых встречах, побывавшие у него люди, покидали кабинет М. Рафи удовлетворенными согласием вице-президента с доложенными и принятыми решениями по рассмотренному вопросу. Но постепенно наступило разочарование, ибо обычно со стороны генерала Рафи практически ничего не предпринималось, чтобы провести в жизнь принятые предложения и решения, добиться их выполнения. Отсутствие самостоятельности, инициативы и твердости характера в сочетании со слабыми организаторскими качествами снижали многие потенциально положительные качества этого политического и военного деятеля.

Шах Наваз Танай

О Шах Навазе Танае, как Министре обороны, ранее уже было сказано. Можно лишь еще подчеркнуть, что это очень энергичный, подвижный человек с хорошими волевыми, организаторскими и другими военно-професиональными качествами. Он небольшого роста, но физически крепкий и выносливый человек, обладавший и хорошей практической сообразительностью. Но должность Министра обороны неизбежно связана и с участием в решении военно-политических вопросов. Но его амбиции далеко не соответствовали уровню его политического развития и мышления. Гибкости и зрелости в политических вопросах ему явно недоставало.

Многие его действия в 1989–1990 гг. были настолько противоречивыми, что до сих пор остались для меня непонятными цели и мотивы, из которых он исходил.

После неудавшегося мятежа в марте 1990 г. Танай с группой своих сподвижников перелетел в Пакистан и присоединился к Г. Хекматьяру. Видимо, он рассчитывал, что в лагере оппозиции ему предоставят достойную его положения должность и более активно используют его в борьбе против режима Наджибуллы. Но, судя по всему, эти его надежды не оправдались.

Мухамед Аслан Ватанджар

М. А. Ватанджар родился в 1946 г. в провинции Пактика в крестьянской семье. По национальности — пуштун. Окончил военное училище, служил в 4-й бронетанковой бригаде. Участвовал в движении М. Дауда и свержении королевского режима в 1973 г. Однако вскоре был отстранен М. Даудом от активной деятельности.

М. А. Ватанджар один из молодых офицеров-халькистов, принимавших активное участие в совершении военного переворота во время Апрельской революции 1978 г. Он одним из первых прибыл на своем танке к дворцу Дауда и первым произвел выстрел по нему. И в целом, во время апрельских событий показал себя очень решительным и мужественным человеком.

Он по праву считался одним из героев Апрельской революции. И в память об этих событиях именно его танк был установлен на центральной площади Кабула. В марте 1979 г. Ватанджар был назначен министром обороны. Но за критику произвола и массовых репрессий, практиковавшихся Амином, был отстранен от должности. Он наверняка был бы арестован и расстрелян. Но его вместе с некоторыми другими афганскими деятелями тайно вывезли в СССР советские сотрудники. После свержения Амина Ватанджар снова вошел в состав правительства и занимал пост министра связи. В доверительных беседах он рассказывал мне, что период работы министром связи был для него самым желанным временем. Я как мог, делал свое дело — говорил он, — никто меня особенно не беспокоил, часто ездил за рубеж и впервые в жизни так много увидел.

В 1989 г. генерал Ватанджар был министром внутренних дел и довольно неплохо справлялся со своими обязанностями. После провала мартовского мятежа в 1990 г. и бегства Таная Ватанджар был назначен министром обороны. Конечно, это была не его должность и он сам ею несколько тяготился. Но Наджибулла пошел на это назначение, чтобы хоть в какой-то степени успокоить халькистов. Вместо него министром внутренних дел был также назначен халькист — Пактин.

Ватанджар и Пактин представляли ту часть халькистов, которые будучи патриотами и преданными Республике Афганистан, считали нужным находить общий язык с парчамистами, другими политическими движениями и не участвовали во внутрипартийной конфронтации. На любом посту, куда их назначали, стремились в меру своих возможностей честно выполнять свой долг. Кроме того, Ватанджара отличали исключительная порядочность, скромность, внимательность к людям независимо от рангов и занимаемых положений. Где бы он не работал, большинство людей его уважало, он пользовался большим авторитетом и в народе. Будучи человеком простым, общительным, он располагал к дружбе, доверительному разговору. Скажу прямо: лично я всегда откровенно симпатизировал ему и с удовлетворением сотрудничал с ним.

Как у всякого человека у Ватанджара отмечались и некоторые слабости. Причем чаще всего некоторые его хорошие качества превращались в свою противоположность. Основным недостатком Ватанджара было то, что его душевность, чрезмерно мягкий характер и доброта мешали ему в полной мере употребить власть, практически организовать и потребовать выполнения решения поставленных задач. В условиях существовавших в Афганистане низкой организованности и беспорядка, эти изъяны в характере и методах работы Ватанджара ослабляли управление подчиненными ведомствами и войсками.

Ролям Фарук Якуби

Ролям Фарук Якуби, сын Хана-Мохаммада, родился в 1938 году в г. Кабуле. По национальности таджик. Обучался в лицее Неджат и Академии Царандоя (МВД), диплом об окончании которой получил в 1961 г. Затем был направлен для продолжения учебы в ФРГ. Получил степень магистра. По возвращении на родину преподавал в Академии Царандоя, работал в оперативном отделе МВД, назначался начальником уголовного розыска МВД, начальником Царандоя провинции Кабул.

В 1979 году получил должность заместителя начальника управления государственной информации. Впоследствии назначен заместителем министра государственной безопасности РА. После избрания Наджиба генсеком НДПА стал министром государственной безопасности.

В его специальную работу я, разумеется, не вникал и вообще недостаточно знал его. Но по тому, как мы общались с ним на заседаниях Ставки и при личных встречах по делам военных действий, в которых участвовали войска МГБ, можно было судить, что это эрудированный, умный, но очень скрытный и хитрый человек. Разговаривал он с советниками благожелательно и оперативно решал вопросы, которые перед ним ставились. Но в дела боевого применения своих войск он мало вникал, хотя их снабжению и обеспечению уделял должное внимание.

Раз Мохаммед Пактин

Родился в 1938 году в провинции Пактия в бедной крестьянской семье. По национальности — пуштун. В 1959 году окончил высшее педагогическое училище в Кабуле. В 1961–1969 гг. учился в СССР, где окончил Московский энергетический институт. Хорошо знает русский язык.

В 1969–1973 гг. работал преподавателем в Кабульском политехническом институте.

В 1973 г. вновь был направлен в СССР, где в 1977 году окончил аспирантуру в Московском энергетическом институте и получил степень кандидата технических наук. По возвращении работал преподавателем пединститута.

Принимал активное участие в Апрельской революции, после победы которой с мая по июль 1978 года был заместителем министра водного хозяйства и энергетики.

В июле 1978 года назначен Послом Афганистана в СССР.

После свержения режима X. Амина стал министром водных ресурсов и энергетики, затем министром энергетики.

В июле 1988 года назначен министром водных ресурсов и энергетики, а в марте 1990 года — министром внутренних дел РА.

Пактин — человек образованный и умный. Конечно, в вопросах боевого применения внутренних войск он разбирался слабо, но обладая хорошей памятью, организаторской хваткой, он начал основательно вникать в дела министерства внутренних дел.

Абдул Вакиль

Министр иностранных дел Абдул Вакиль родился в 1945 г. в уезде Баграми (провинция Кабул). Член НДПА с 1965 г., группа «Парчам». Состоял членом революционного совета. В 1971 г. окончил экономический факультет Кабульского университета. В 1973–1974 гг. проходил службу в армии. Прилично знает английский язык.

Принимал активное участие в Апрельской революции, после победы которой избран членом Революционного совета и назначен Генеральным секретарем МИД республики. В 1979 г. отправлен послом в Лондон.