Цезарь — Основатель и Отец

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Цезарь — Основатель и Отец

Основатель

Многие решения о почестях 45 года были приняты 20 апреля, когда известие о Мунде достигло Рима. А на следующий день, 21 апреля, справлялись Палилии (Palilia, или Parilia) в честь основания Рима Ромулом. Игры 21 апреля были даны во славу Цезаря[649], и его статуя из слоновой кости заняла место в процессии богов, предшествовавшей играм, попав в компанию Ромула-Квирина, Основателя. Еще одна статуя с надписью «Deo invicto» («Непобедимому богу»)[650] должна была быть установлена в храме Ромула-Квирина. Все эти отличия вращаются вокруг одной центральной темы: связи Цезаря с Ромулом, основанием Рима и его праздниками.

Совпадение времени получения известий из Мунды с датой Палилий может показаться подозрительным: в этом случае среди весны потребовалось бы 34 дня для того, чтобы сообщение дошло из Мунды в Рим, в то время как в разгар зимы Цезарь прошел это расстояние со своими войсками за 24 или 27 дней, а известие о смерти Нерона в июне 68 года достигло Испании из Рима всего за семь дней. Так что известие о победе при Мунде было нарочно задержано для того, чтобы помочь установлению фундаментальной связи между Цезарем и Ромулом, между Цезарем и праздником Палилий. Ромул был первым героем Рима. Обладая божественным происхождением, он в конце концов и сам превратился в бога Квирина, который был одним из главных римских богов.

Для греков спаситель — это основатель (???????), и Ромул как основатель приобретает особое значение: Камилла за освобождение Рима от галлов называли вторым Ромулом[651],[652] Мария же за отражение германцев — третьим[653]. Со своей стороны Цезарь спас Рим от разрушения, которым ему грозил Помпей. В декабрьские ноны 63 года, Цицерон, помышляя о своих действиях против Катилины, говорил о новом основании Рима[654]. Однако требовать титул «нового основателя» он не осмелился. Что же до Цезаря, то сам Цицерон, уже много позже — в речах «В защиту Марцелла» и «В защиту Лигария»[655] — заявлял, что после своих побед Цезарь станет новым основателем и новым законодателем Рима. Цезарь вполне подходил для этой новой роли благодаря своей связи с Ромулом через легенду, и род Юлиев был звеном в цепи, которая вела от Троянской легенды до Цезаря: согласно изложению семейного историка Л. Юлия Цезаря, Эней и Юл были предками Ромула и Рема. Он утверждал также, что свидетелем апофеоза Ромула был некий Прокул Юлий[656].[657] На Востоке Цезаря называли (???????); в латинском языке соответствующего термина не существовало: сначала использовали слово creator (создатель), потом conditor (основатель), — этим титулом Цезаря стали величать писатели после его смерти. Август предпочтет термин «Parens patriae» (Отец Отечества). Цезарь остался единственным истинным Основателем (Conditor): применительно к Камиллу и Марию этот титул был анахронизмом.

Празднование Палилий начиналось старинным праздником пастухов, приносивших жертву в честь Ромула-Квирина на Квиринале[658]. Теперь же к ней добавили еще одну жертву в честь Цезаря, а также молебствия в течение пятидесяти дней. Затем начинались игры, которые раньше не были составной частью Палилий: народ надевал венки во славу Цезаря. Как обычно, играм предшествовала процессия, в которой проносили статуи богов. Процессия шла от Капитолия до Цирка. Среди статуй заняла место и статуя Цезаря из слоновой кости, помещенная, как мы уже сказали ранее, рядом с Ромулом-Квирином. Будучи представлена в триумфальном облачении, эта статуя должна была затем храниться во внутреннем святилище (cella) храма Юпитера Капитолийского. То, что у смертного человека была статуя, подобная статуям богов, было невероятной почестью в Риме (но не в Греции). Статую поместили на пульвинар (подушку для изваяний божеств), как и статуи богов; такой же ритуал соблюдался и во время игр в честь Победы Цезаря (ludi Victoriae Caesaris), где его статуя следовала за статуей Победы (Victoria). Учреждать игры в связи с какой-либо победой и связывать их с тем или иным божеством вполне вписывалось в установившуюся традицию. Здесь же, во время Палилий, единственная связь была только с Цезарем, и это было революционно.

После праздника изваяние Цезаря было помещено в храм Квирина, и была сделана надпись «Deo invicto» («Непобедимому богу»), о чем говорит Цицерон в двух своих письмах середины 45 года.[659] У греков был обычай помещать статую полководца или царя в храм, где он становился ??????? ???? («бог, находящий в храме другого бога»), как, например, Тит Фламинин. Вместе с тем ранее в Риме если статуи людей помещались в храм, то это ни в коей мере не означало, что им будут поклоняться. Так что единственный реальный прецедент для случая Цезаря следует искать в Греции, и эта новая привилегия распространилась на все храмы Рима и Италии. Надпись «Deo invicto» делала Цезаря наследником Александра, прототипа всех непобедимых полководцев. Возможно, подобная надпись и не получила одобрения Цезаря, однако сбить ее было невозможно, поскольку ее защищало сакральное пространство. Как бы то ни было, важно было провозгласить во время Палилий, что Рим получил новое рождение, что наступает новый золотой век. Цезарь имел законное право считать, что он заново основал Рим, и можно задать себе вопрос о существовании века Юлия (saeculum Iulium) наподобие века Августа (saeculum Augustum)[660]. Похоже, что появление кометы в июле 44 года возвестило о конце IX века и начале века X.[661] Как бы смог Вергилий провозглашать в Четвертой эклоге наступление нового века[662], если бы до этого не было века Юлия (saeculum Iulium) и если бы Цезарь не включил в свои планы создание новой эры?

Отец

Согласно Аппиану, в 45 году (эта дата кажется более правдоподобной, чем 44 год, указанный у Диона Кассия[663]) Цезарь получил прозвище (cognomen) Parens Patriae (Отец Отечества), засвидетельствованное на монетах и в надписях. Смысл этого очевиден. Дион напоминает, что речь идет о титуле, выражавшем любовь отца к своим детям и почтение детей к родителям. Это звание давало Цезарю, а позднее римским императорам, ту же власть над подданными, что и власть отцов над детьми[664].

Плиний Младший напишет позже: «Мы говорим не о господине, а об отце»[665]. Уже Марий заслужил титул Отец Отечества (pater patriae), потому что он породил свободу римлян[666]. После разгрома Катилины сенаторы провозгласили Отцом Отечества Цицерона, и он был первый, кому этот титул был присвоен таким образом. Этому примеру последовали историки, приписавшие этот титул Ромулу и Камиллу. Подобное провозглашение наверняка было связано с вручением венка из дубовых листьев: к своему спасителю следовало относиться как к отцу. Однако в данном случае дубовый венок был впервые присужден гражданскому лицу. Несомненно, Цицерон был одним из тех, кто предложил сенату оказать такую почесть Цезарю, за чем последовало и провозглашение того Отцом Отечества[667]. В 27 году первого императора тоже почтят венком из дубовых листьев, который поместят над входом в его «дворец»[668].[669] Значение титула разъясняется на монетах 23 года — «ob cives servatos» — поскольку он спас своих сограждан. Для Цезаря подобный титул мог иметь особое значение. Его власть определялась не как тирания, а как отеческая власть (patria potestas); подданные были его детьми, связанными с ним узами благочестивого почтения (pietas): они должны были молиться за его благополучие, клясться его именем, почитать его гения. Это положило начало введению в Риме того типа отношений, которые существовали между государем и его подданными в греческом мире.

Гений — сила, генетически присущая человеку, — был его божественным покровителем от рождения до смерти. Его чествовали в каждый день рождения, а гений благодетеля приобретал значение и для других, и они могли, прибегая к преувеличению, называть его своим гением и клясться им вместо того, чтобы призывать Юпитера. Несомненно, именно во время Второй Пунической войны, в 218 году, появился культ Гения государства (Genius publicus), а затем и родственный ему культ Гения римского народа (Genius populi romani). Этот культ появился в конце периода Республики, и обстоятельства его возникновения недостаточно известны. Что до Гения Цезаря (Genius Caesaris), ставшего предметом общественного поклонения, то мы знаем о нем на основании того, что в 45 году[670] было принято решение об общественном праздновании дня рождения Цезаря, и того, что Дион Кассий сообщает о том, что стало принято клясться Тюхе Цезаря[671]. С другой стороны, культ Гения Августа (Genius Augusti) наследовал культу Гения Цезаря, и следует провести параллель между ним и культом Salus Caesaris. В римской истории нет прецедента общественного празднования дня рождения государственного деятеля: должно быть, это была практика восточного или эллинистического происхождения. Клятва Тюхе Цезаря соответствует греческой терминологии: речь идет о божественном покровителе (??????) конкретного человека. Таким образом утвердилась общая клятва Гением Цезаря. Позже, уже после его смерти, клятва приобрела форму per Caesarem («клянусь Цезарем»), ибо гений покровительствует человеку только при жизни. А после обожествления Цезаря стали клясться per divum Iulium («клянусь Божественным Юлием»), При Августе культ Гения Августа, связанный с культом компитальных ларов (Lares Compitales),[672] отправлялся в первую очередь рабами и вольноотпущенниками. Он не был государственным культом, однако эта практика может пролить свет и на поклонение Гению Цезаря, при котором граждане становились клиентами патрона-Цезаря.

Дион упоминает, что в 44 году во время ритуала начала года проводились молебствия за Благополучие Цезаря (Pro Salute Caesaris) по образцу vota pro Salute rei publicae (молебствий о Благополучии Республики). Первого января консулы совершали на Капитолии жертвоприношение Юпитеру за выполнение просьб, высказанных в молебствиях года прошедшего, и возобновление их на текущий год. Подобные обеты существовали в условиях греческих тираний и монархий. Их текст, должно быть, совпадал с тем, который известен нам из Актов арвальских братьев,[673] поскольку он впоследствии воспроизводился в отношении многих императоров. Тогда это уже превратилось в рутину, но во времена Цезаря таковым не было. Разумеется, существовала римская традиция совершать молебствия во здравие известных личностей, таких, например, как М. Ливий Друз или Помпей. Цицерон говорил, что благополучие Государства зависит от благополучия принцепса[674], в особенности если во главе государства стоит один-единственный магистрат, будь то Помпей или Цезарь. Дабы обезопасить Цезаря от возможных заговоров, его провозгласили священным и неприкосновенным (sacrosanctus)[675]: он получил право сидеть в цирке на скамье трибунов и таким образом был им уподоблен.[676] Это было беспрецедентно. Он оставался патрицием и не был трибуном, однако получил эту неприкосновенность (sacrosanctitas) без ограничения срока. Август унаследовал эту исключительную привилегию, он тоже стал неприкосновенным (sacrosanctus)[677].

В другой клятве магистраты клялись не противиться действиям Цезаря. Разумеется, это была неконституционная мера, хотя у нее и были прецеденты. В любом случае эта клятва была включена в традиционные церемонии, проводившиеся 1 января. Подобная клятва обеспечивала конституционную преемственность и гарантировала Цезарю исключительное положение в государстве. Имела ли место и личная присяга наподобие принесенной в 32 году Октавиану?[678] Доказательства этого слишком незначительны, чтобы быть убедительными, однако вполне очевидно, что враги Цезаря становились врагами государства и заслуживали немедленного возмездия.

Итак, Цезарь действительно стал богом или, во всяком случае, божественной личностью, делившей небо с традиционными богами. Единолично управляя государством, он подчинял себе и умы и привлекал сердца своих сограждан. Он предоставил им лишь одну свободу: свободу признавать его своим освободителем, своим спасителем, своим отцом. Будучи жрецом, он уже не просто являлся посредником между согражданами и богами. Он стал своим в кругу богов и не боялся соперничать с самыми великими из них, порой изменяя их природу с тем, чтобы заставить их служить своим собственным монархическим устремлениям. Отныне Цезарь мог считать себя недосягаемым для любого заговора и для любых интриг. Однако он забыл о том, что один человек, вознесшийся высоко над другими, всегда уязвим: Тарпейская скала[679] по-прежнему находилась совсем близко от Капитолия. Ему суждено было в конце концов натолкнуться на кинжалы убийц и оказаться в полном одиночестве перед лицом смерти.