Четверо на дне моря
Четверо на дне моря
После длительного плавания у берегов противника С — 11 вернулась в сваи воды. У пролива Соэла-Вяйн она всплыла. Море было спокойным. Командир в переговорную трубку отдал команду: «Отдраить отсеки к ужину».
Подводники кинулись выполнять приказание.
Неожиданно подводная лодка как бы обо что-то ударилась и… подпрыгнула. Раздался грохот… Всех повалило с ног.
В последнем кормовом отсеке находился старший торпедист Никитин. Он тоже упал. Темнота мешала ему что-либо разглядеть. Торпедист нащупал аварийный фонарик и, не зажигая света, спросил:
— Ребята, чего это нас тряхнуло?
Его голос заглушил плеск воды, странное бульканье и свист. Не слыша отклика, Никишин фонариком осветил отсек. Луч света уткнулся в комендора Зиновьева, который, хватаясь за выступы торпедного аппарата, старался подняться.
— Ве-ве, жив? — окликнул его торпедист.
— Чуть жив! — отозвался комендор. — Коленку больно ушиб. Ноги дрожат, встать не могу. Видно, на мине подорвались.
— Где-то у центрального отсека грохнуло, — согласился с ним Никишин. — А что с Мазниным и Мареевым? Живы они?
— Тут мы! — отозвался Мазнин. — В ушах звенит, словно кто по голове ударил.
Свет фонаря выхватил из тьмы мокрые и бледные лица одного, другого электрика.
Вода лилась откуда-то сверху.
— Подобрать инструмент и заткнуть трубы, — приказал Никишин.
Все, кто был в отсеке, бросились заделывать отверстия, из которых поступала вода: закрыли пробками вентиляцию, переговорную трубу, цистерну пресной воды, поджали люк…
Никишин осветил переборку и заметил пробивающуюся из-под двери струйку воды. «Дверь была открыта, — вспомнил он. — Видно, сама захлопнулась. Надо немедля задраить».
Он быстро задраил дверь и тут же подумал: «А как же в шестом отсеке? Живы ли?» Он посмотрел в глазок, но ничего, кроме тьмы, не разглядел.
Старший торпедист попытался связаться с соседями по телефону, и телефон оказался мертвым: мембрана не вибрировала. «Затоплен центральный отсек», понял Никишин. Он вернулся к переборке и, постучав в нее разводным ключом, громко выкрикнул:
— Шестой отсек… Шестой! Кто жив? Жив кто? Отвечай!
Через несколько секунд послышался ответный стук и едва слышный голос старшины электриков:
— Живы Биденко, Гординский и я — Милютин. Четвертый и пятый отсеки затоплены. Соседей не слышим. У нас вода по грудь. Как у вас?
— Что им ответим? — спросил Никишин у товарищей. — Может, впустим к нам?
Обитатели седьмого отсека молчали. Они понимали, что вместе с соседями в отсек хлынет и вода.
— Если они быстро проскочат и мы сумеем сразу же задраить дверь, то воды наберется по пояс, не больше, — стал убеждать торпедист. — Вместе и погибать веселей.
— Давай, — отозвался Мазнин.
— Что будет, то будет. Откроем, — согласился Зиновьев.
И они стали отдраивать дверь. А Никитин тем временем, стукнув в переборку, крикнул:
— В шестом! У нас воды мало. Приготовьтесь перейти в седьмой. Только не мешкать!
— Есть перейти! — радостно ответили три голоса за переборкой.
Но радость их была преждевременной. Взрывом стальную дверь так заклинило, что с места не могли сдвинуть ее ни лом, ни кувалда. Трудились до изнеможения — и напрасно, усилилась лишь течь из-под двери.
— В шестом! Попробуйте с вашей стороны чем-нибудь таранить! — крикнул Никишин.
— Пробовали… воды много… ничего не выходит!
Отдохнув, Мазнин с Зиновьевым вновь принялись орудовать ломом и кувалдой. Переборка гудела, вибрировала, а дверь не колыхнулась, словно приварилась.
— Ребята! Попытайтесь зубилом там, где заедает! — советовал Биденко из шестого отсека. — Я уже на подставке стою, вода к горлу подходит!
В ход были пущены зубила, но сталь оказалась столь крепкой, что зубила, высекая искры, крошились.
— Ну что — ничего у вас не выходит? — не слыша кувалды, спросили из шестого отсека.
— Не тревожьтесь, что-нибудь придумаем, — пообещал Зиновьев.
— Спешите… иначе поздно, — просил Биденко. — Воздух утекает… я уже упираюсь головой в подволок.
Ломом вдруг овладел Мареев и яростно стал колотить им в дверь, словно собирался пробить дыру. Он был в исступлении, но товарищи не останавливали его. Пусть хоть стуком подбадривает соседей. Но когда Мареев стал долбить палубу, Зиновьеву пришлось отнять у него лом.
— Брось, не психуй, — сказал он. — Без тебя тошно. Не слыша ни всплесков, ни голосов в шестом отсеке, Никишин окликнул старшину:
— Милютин! Как там у вас?
— Воздух убывает, — глухим голосом отозвался старшина. — Если сможете, спасайтесь сами… О нас не думайте… Прощайте, товарищи! — с тоской выкрикнул он. — Да здравствует Родина!
Что-то выкрикивали и другие обитатели шестого отсека, но их голоса были глухи и невнятны.
Никишин, чтобы подбодрить соседей, закричал:
— Держитесь, балтийцы не сдаются до последнего вздоха. Задрайте все отверстия, чтобы воздух не вытекал!
Но из шестого отсека больше никто не откликался.
Наступила тягостная тишина. Фонарик в руках Никишина погас. И вдруг во тьме раздался нелепый, дикий хохот Мареева.
Зиновьев бросился успокаивать друга:
— Перестань, не дури!
— Прекратить! — прикрикнул на них Никитин. — Довольно переживать! Разобрать индивидуальные спасательные приборы и опробовать!
Мазнин и Зиновьев поспешили выполнить приказание старшего торпедиста, а Мареев стоял и всхлипывал. Он был безучастен. Пришлось Зиновьеву отыскать его спасательный прибор, взять в зубы загубник кислородной маски и проверить. Кислород поступал хорошо.
— Выйти попробуем через торпедный аппарат, — громко сказал Никитин. — Правда, он занят боевыми торпедами, но мы попробуем произвести выстрел.
— Как же выстрелишь без сжатого воздуха? — спросил Мазнин.
— Я обдумал. Воздух высокого давления возьмем у запасной торпеды.
Они втроем подобрались к торпеде, лежащей на стеллаже, и с помощью плоскозубцев, зубил, отверток попробовали присоединить к клапану гибкий шланг. Работали в темноте на ощупь. Неожиданно по пальцам ударила резкая струя воздуха. Запирающий клапан вырвало, и воздух, от которого зависело спасение, со свистом вышел в отсек.
Давление резко возросло. Трудно стало дышать. Кровь стучала в висках. Пришлось через люк стравить немного воздуха.
Неудача не обескуражила моряков. Решили добыть сжатый воздух из боевой торпеды соседнего аппарата.
Первым делом обезвредили торпеду и стали действовать со всеми предосторожностями. После длительной возни воздух наконец поступил в боевой клапан. Но выстрела сразу не получилось. Торпеда ушла лишь после четвертой попытки и легла на грунт где-то рядом.
Путь в море был открыт. Предстояло самое трудное: проползти внутри трубы диаметром пятьдесят три сантиметра.
— Кто пойдет первым? — спросил Никитин. Но ни один из товарищей не откликнулся. Как проползешь в такой узости почти семь метров?
— Ладно, попробую я, — сказал Никитин, хотя плечи у него были не уже, чем у товарищей, скорей — шире. — Если застряну, вытягивайте за трос.
Он нашел буй и привязал к нему трос с узелками. Затем напомнил, что сразу из глубины всплывать опасно: можно получить кессонную болезнь.
— Держитесь за трос и останавливайтесь у каждого узелка, — посоветовал торпедист. — Я сам просигналю, когда всплыву. А сейчас — переодевайтесь в чистое.
В прежние времена моряки стали бы молиться, а советские парни, надев свежие тельняшки и трусы, запели «Интернационал».
Кончив петь, Никитин открыл крышку торпедного аппарата. В отсек хлынула вода. Казалось, она затопит его мгновенно. Но поднявшись над трубой сантиметров на сорок, вода больше не прибывала. Ее напор сдерживала воздушная подушка. Давление внутреннее и наружное уравнялось.
Надев маску, Никитин ушел под воду и пролез в тесную трубу.
Толкая головой буй, отталкиваясь руками и вихляя всем телом, Никитин медленно продвигался вперед. От непривычных усилий ему стало жарко. Сердце бешено колотилось, стучало в висках. Трудно было втягивать легкими поступавший по трубе кислород, но торпедист не давал себе отдыха, продолжал ползти.
Наконец семиметровая труба кончилась. Никитин выпустил буй и, держась за пеньковый трос, стал дышать полной грудью. Теперь следовало подниматься вверх не спеша.
В отсеке ждали сигнала более получаса. Зиновьев, державший трос, не чувствовал рывков.
— Не случилось ли что с Никитиным? — встревожился он. — Может, фрицы схватили его?
— Да нет, какие фрицы? — возразил Мазнин. — Наш остров виднелся, тут свои.
Подождав еще несколько минут, Зиновьев сказал:
— Давайте выбираться без сигнала. Первым пойдешь ты, Мазнин. У тебя плечи покатые. В случае чего — подсобишь.
Мазнин ростом был меньше других. Он довольно легко заполз в трубу и минуты через две очутился у наружного конца торпедного аппарата. Там он стал поджидать товарищей. Но те почему-то не показывались.
Обеспокоенный краснофлотец вернулся в отсек. Вынырнув из воды, он снял маску и спросил:
— Что же вы застряли? Боитесь, что ли?
— Да не боюсь я, — в сердцах ответил Зиновьев. — Мареев упирается, не хочет маску надевать. Сдурел, прямо сдурел!
Они вдвоем принялись уговаривать упрямца, а тот, отталкивая их, кричал:
— Удушит! Это удавка! Не буду… боюсь!
Тогда они его встряхнули и, силой запихав в рот загубник, быстро надели маску и включили прибор.
Глотнув кислороду, Мареев притих и как бы успокоился.
— Вот так бы давно! — похлопав товарища по плечу, похвалил Мазнин. — Не трусь, ползи за мной. Смотри, как это делают.
Он отдал Зиновьеву запасной аварийный фонарик, чтобы тот посветил. Затем опустился под воду, показал, как надо заползать в трубу, и исчез.
Выбравшись из подводной лодки, Мазнин не спешил подниматься на поверхность моря, он хотел сделать это вместе с заболевшим Мареевым, а тот не выходил.
«Вот ведь волынщик! — рассердился краснофлотец. — Из-за него весь кислород израсходую».
Он опять вернулся в отсек. Там светилась аварийная лампочка. Воды прибавилось. Оба товарища стояли без масок. Зиновьев гладил Мареева по голове, как маленького ребенка, и уговаривал выйти из отсека раньше его. А электрик, пугливо озираясь на мечущиеся тени, бормотал:
— Отыдь! Я тебя не знаю… не тронь! Выпустите меня, хочу домой!
— Шут знает, что плетет! — пожаловался Зиновьев. — Видно, помешался. Я его — и добром, и руганью, а он все свое. Может, силком попробовать?
Они попытались вновь надеть на Мареева маску, но тот начал отбиваться от них, да так, что два крепыша не могли с ним совладать. Сумасшествие словно прибавило парню сил.
— Связать бы, — задыхаясь, сказал Мазнин.
— Нечем.
— Тогда оставим его пока здесь до подхода помощи. А нам выбираться надо. Тут пропадем.
— Нет, не смогу его оставить, — заупрямился Зиновьев. — Друг он мне. Мы всюду вместе… И на увольнение, и к девчатам, и футбол. Если помирать-то вдвоем.
— Вы что — оба сдурели? — рассердился Мазнин. — Вот я сейчас всплыву к Никитину, он вам покажет, как помирать!
Но и угроза не помогла. Зиновьев вновь принялся упрашивать Мареева вместе выйти из отсека, а электрик-то плакал, то смеялся. Обозлясь на упрямцев, Мазнин натянул на лицо маску и в третий раз уполз в трубу. Со дна он поднимался неторопливо: отдыхал после каждых двух метров. И вот когда до поверхности моря оставалось совсем немного, моряк вдруг почувствовал, что иссякает кислород. Он почти не поступает в легкие… В растерянности Мазнин выпустил из рук буйреп…
Никитин, поджидавший товарищей у буя, временами чувствовал, как дергается трос, и в досаде думал: «Чего они там копаются? Не застрял ли кто в трубе? Надо бы помочь».
Теряя терпение, он опустился по буйрепу вниз, по никого не нащупав, вновь не спеша всплыл. Глубина сравнительно была небольшой: метров двадцать.
«Что предпринять? — стал размышлять торпедист. — Обратно в лодку мне не вернуться, слишком тесна труба. С трудом пробрался на волю. Второй раз может не повезти, — забью проход. Тогда никто не выйдет».
Неожиданно он почувствовал живое подергивание буйрепа и тяжесть на нем. Кто-то с небольшими перерывами поднимается. «Наконец-то!» — обрадовался торпедист.
Мазнин вылетел на поверхность, сорвал маску и открытым ртом стал хватать воздух. Волна хлестнула ему в лицо. Краснофлотец захлебнулся и, теряя сознание, взмахнул руками…
Видя, что товарищ тонет, Никитин кинулся ему на помощь. Он сумел схватить его за волосы уже под водой. Ничего не соображавший Мазнин цеплялся руками, мешал плыть. С трудом удалось подтянуть его к бую. У буя Мазнина вырвало. Он опять стал дышать открытым ртом и постепенно пришел в себя.
— Почему один всплыл? — строго спросил Никишин. Мазнин, объяснив, почему не хочет покидать отсек Зиновьев, попросил:
— Ты старший, имеешь право приказывать. Со мной они не считаются, а тебе подчинятся, вот увидишь.
— Мне туда дороги нет, кость больно широкая, — с сожалением сказал Никишин. — Ты сможешь один удержаться на буе?
— Смогу, — ответил Мазнин.
— Тогда оставайся здесь, а я поплыву к острову. Авось удастся лодку раздобыть. Только ты не падай духом. Жди, я обязательно вернусь.
Никишин уплыл, а Мазнин, держась за буй, стал осматриваться. Уже начинало светать. Всюду поблескивали пятна растекавшегося соляра. Со дна то и дело поднимались пузырьки.
«Воздух выходит, — понял краснофлотец. — Не из седьмого ли отсека? Хоть бы Зиновьева спасти».
А Зиновьев тем временем, поддерживая электрика, чтобы тот не утонул, продолжал упрашивать друга покинуть отсек. А Мареев, словно не слыша его, выкрикивал бессвязные фразы.
Аварийная лампочка погасла, стало темно, точно они оба очутились в могиле. Воздух был сперт. Дышать становилось все труднее и труднее. Зиновьев добрался до аптечки, на ощупь вытащил нашатырный спирт, сам понюхал и приставил пузырек к носу товарища.
— Последний раз спрашиваю: пойдешь ты или нет? — выкрикнул он.
— Пойду, — словно придя в себя, вдруг негромко ответил электрик. — Только ты первым.
Спорить уже не было сил. Да и требовалось спешить. Зиновьев помог Марееву натянуть маску и включиться в спасательный прибор. Затем это же проделал сам.
Надавив на плечи электрика, чтобы тот присел, он подтянул его к торпедному аппарату, желая втолкнуть в трубу. Но Мареев уперся руками и ногами. Пришлось бросить эту затею и выходить первому.
Попрощавшись с другом, Зиновьев с трудом выбрался из трубы и, держась за буйреп, обессиленным посидел некоторое время на стальном корпусе корабля. Длительное кислородное голодание сказалось: на несколько секунд он потерял сознание.
Придя в себя, Зиновьев понял, что наступило утро, так как вверху было светлей, чем на дне. Мареева он нигде не видел.
«Вышел или обманул?» — не мог понять комендор. Но возвращаться назад у него не было сил. Более пятнадцати часов Зиновьев пробыл в затопленном отсеке. Остро захотелось хоть раз глотнуть свежего воздуха полной грудью. Он выпустил из рук буйреп… Сперва медленно, а затем все быстрей и быстрей его понесло наверх. Голова невольно закружилась…
К счастью, к бую в это время подходил катер, присланный приплывшим к острову Никитиным. Катерники подобрали из воды потерявшего сознание Зиновьева и трясущегося от холода Мазнина. На острове им оказали первую помощь и переправили на материк.
Впервые об этой истории я узнал не на Балтике, а на Кавказе от морского разведчика Сиванова, которого из блокадного Ленинграда перебросили на Черное море. Как-то разговорившись, мы вспомнили подводников, перешедших служить в разведотдел. Оказывается, Сиванову запомнилась гибель С-11, потому что он невольно стал организатором особого отряда.
В августе 1941 года в разведотделе раздался телефонный звонок. У провода был представитель Ставки адмирал Исаков. Он приказал кому-нибудь из ответственных лиц прибыть в Смольный. Комиссара и начальника отдела на месте не было, вместо них пришлось поехать Сиванову.
Адмирал его принял без промедления и спросил:
— Вам нужны люди, обученные водолазному делу?
В разведотделе на эту тему разговоров не было. Но Сиванов знал, что людей у них мало, понадобятся любые крепкие парни. И он, не теряясь, ответил:
— Нужны, очень нужны.
— Видите ли, утром ко мне приходил начальник ЭПРОНа — Фотий Крылов. Его Выборгскую школу водолазов эвакуировали в Ленинград. Здесь намерены расформировать. Люди, умеющие работать под водой, могут попасть в обычные пехотные части. А вы слышали, как с потопленной С-11 люди вышли через торпедный аппарат?
— Да, читал донесение.
— А у вас не возникло мысли, что на подводных лодках таким же способом можно засылать в тыл противника разведчиков?
— M-м… — замялся Сиванов. — Кое-что думали… собираемся.
— Тянуть нельзя. У итальянцев и англичан уже создаются подобные подразделения. Но, конечно, придется повозиться со школой: подыскать помещение, утвердить штаты… в общем, сделать все, что положено в таких случаях.
— Мы готовы, — ответил Сиванов, еще не представляя себе, как все это он проделает.
— Тогда отправляйтесь сейчас же в ЭПРОН к Фотию Крылову и согласуйте штаты. Я помогу утвердить. Только действуйте порасторопней, — посоветовал Исаков.
Выйдя от адмирала, Сиванов не без тревоги подумал: «Влетит же мне от начальника! Ведь какую обузу взял». Но на попятную идти было поздно. Он отправился в ЭПРОН.
Фотий Крылов, узнав, что его люди пристроены, обрадовался и тут же принялся объяснять, как они могут быть использованы:
— Тяжелые водолазы вам ни к чему. Снаряжение слишком громоздкое: нужен специальный бот, компрессор, дежурная служба с телефоном. Но учтите — каждый тяжелый водолаз в любой момент может стать легким. Вы сразу получаете чуть ли не сотню обученных бойцов, которых после небольшой тренировки можно тайно забрасывать на территорию противника. Они пройдут под водой, добудут нужные сведения и по дну морскому вернутся. Легкие водолазы смогут даже топить в гаванях корабли.
Фотий Крылов передал список курсантов, преподавателей водолазного дела и опись вывезенного из Выборга имущества.
Нагоняя Сиванов, конечно, не получил, наоборот — начальник был доволен, что удалось заполучить роту разведчиков, способных проникать к противнику под водой.
Водолазы заняли здание семилетки на острове Декабристов и стали учиться вылезать через торпедные аппараты подводных лодок. Но удалось ли им действовать в тылу у противника, Сиванов не знал. Я решил побывать в отряде.