Снова у старого корыта

Снова у старого корыта

По приезде, я обязана была явиться в Наркомвнешторг и сдать туда свой заграничный паспорт, Оттуда, как правило, служащий либо направляется на работу по линии внешней торговли, либо на свою прежнюю службу. И вот меня откомандировали к тому же Слуцкому. Горбачева уже давно не было. Он провинился в каком то недосмотре, был обвинен в уклоне и отправлен на низовую работу в качестве директора одной из Юзовских шахт.

За три года моего отсутствия из Москвы положение на всех фронтах ухудшилось. Коллективизация была в полном разгаре, продуктов питания не было почти вовсе, приходилось изворачиваться, как кто мог и умел. Если раньше, в 1926 и 1927 годах, еще сохранились остатки НЭП-а (новой экономической политики) и за деньги все же было можно достать самое необходимое, то теперь, в 1931-32 году, советская власть ввела карточки и распределители, уничтожив, таким образом, последнюю видимость равенства. Работавшая со мной в Международном комитете Е. И. Урыссон-Фушман, жена заместителя наркома легкой промышленности Фушмана, имела пропуск в три самых привилегированных распределителя: ВЦИК, ЦИК-а и ГПУ, — и все же ее жизнь была не из легких. Как только Слуцкого не было в комнате, она начинала лихорадочно звонить по телефону, разыскивая свою «домработницу», как советы считают необходимым называть прислугу, то дома, то в одном, то в другом, то в третьем из этих кооперативов и дирижируя ее дальнейшими передвижениями, в зависимости от получаемых от нее сведений о том, «что сегодня дают». Вообще этот вопрос — «что сегодня дают» — является самым важным вопросом дня для советского гражданина. Ибо пропустить то, что сегодня дают, значило остаться на долгие недели без соответствующего продукта. Нередко происходили такие сценки. Урыссон узнает, что «сегодня дают» лук в кооперативе ГПУ, но домработница стоит в очереди за гречневой крупой в кооперативе ЦИК-а. Положение критическое. Приходит Слуцкий, и Урыссон просит:

— Товарищ Слуцкий, сегодня в кооперативе ГПУ дают лук, можно мне пойти? Я пробегаю не больше, чем полтора часа.

Слуцкий мрачно разрешает.

— Только и мне пару луковиц дадите.

— Ну, конечно, товарищ Слуцкий. Хотелось бы мне знать, в каком еще государстве жена товарища министра (а Фушман занимал именно этот пост) должна, во-первых, служить, во-вторых, бегать и стоять в очереди за… луком! И это привилегированный слой населения. Что же говорить о массе! Во всем остальном, кроме продовольствия, Фушманы, впрочем, были обставлены несравненно лучше среднего советского обывателя. Так, например, когда Евгении Исааковне надо было разрешиться от бремени, она была устроена в Кремлевской больнице, что ее все-таки не спасло от того, что ребенок на девятый день умер от какой то совершенно невиданной болезни — с него сошла вся кожа. Полтора года тому назад я прочла в газетах известие о трагической смерти Фушмана, он попал под паровоз, переходя через железнодорожный путь. Как то теперь живет Евгения Исааковна!

Нужно отдать ей справедливость — она всегда делилась со мной и с другими своими знакомыми предоставленными ей привилегиями. В ее трех кооперативах давали первые годы неограниченное или, вернее, почти неограниченное количество некоторых продуктов. И вот, придет она из одного кооператива, где, например, дают рыбу, или конфеты, (пусть на крахмале и без всякого вкуса!) и говорит:

— Тамара Владимировна, хотите карточку, там дают рыбу…

И вот, после службы бегу в кооператив, прохожу, под страхом того, что всегда могут открыть, что я не Фушман, внутрь, предъявляю пропуск, стою в очереди, но зато вечером семье есть что сварить хотя бы на ужин.

Вторая моя сослуживица Лидия Максимовна Израилевич, хорошенькая белокурая евреечка, русифицированная и наружностью, и петербургским акцентом настолько, что даже я, узнающая евреев по кончику носа или ушей, сперва стала в тупик: фамилия еврейская, а еврейского ничего нет, — тоже пользовалась карточками и пропусками Урыссон-Фушман.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.