Глава XV Экстренный вызов меня в штаб Егорова и гибель нашего боевого участка

Глава XV

Экстренный вызов меня в штаб Егорова и гибель нашего боевого участка

Момент был самый напряженный: украинская шовинистическая организация как бы умерла, — ни слова не говорит. Члены ее пошли за массой, молча выполняя то, что от них требовалось.

Наладили артиллерию, пехоту. Думали выступать, но у пушек не оказалось панорам. Дали телеграмму Белинкевичу: не может ли он снабдить нас новыми панорамами? Не получили ответа. Ночью украинский соц. — революционер — агроном Дмитренко[3] с двумя юношами, ярыми украинцами П. Коваленко и Микитой Конопля, выехал за Гуляй-Поле и перерезал все телеграфные и телефонные провода — и этим лишил меня связи со штабом красноармейского командования. Ставлю в известность всех крестьян об этом гнусном деле. Через несколько часов связь восстанавливается. От Белинкевича сообщают мне, в каких ящиках и в каком вагоне должны быть панорамы и запасные принадлежности к орудиям и пулеметам. Все разыскивается и передается куда следует.

Тем временем в Гуляй-Поле и на районе появилась прокламация украинских социалистов-шовинистов, разъясняющая союз Центральной Рады с «братьями» немцами, помогающими сынам Украины «вызволить Украину от ига кацапiв»… Прокламация эта заканчивалась призывом к населению помочь Центральной Раде и братским немецким и австро-венгерским армиям добить врага…

В то же время пронесся слух среди гуляйпольцев о том, что немецкие войска на своем пути уничтожают все села и города, население которых выступает против них и Центральной Рады. И, наоборот, все то население, которое присоединяется к ним, немцы снабжают всем необходимым, и в первую очередь сахаром, обувью и мануфактурой. Все чаще и громче начали среди населения слышаться возгласы: — а что, если и в самом деле немцы сжигают села?.. Они сожгут тогда и Гуляй-Поле!.. Куда денутся наши дети, родители?! И за этими возгласами выпаливалось кем либо из агентов Рады слово «делегация» и быстро подхватывалось оно и передавалось от одного к другому, среди тружеников Гуляй-Поля.

Услыхав это слово, я обратил на него должное внимание. Созвал членов Рев. Комитета и Совета Крест, и Раб. Депутатов и Группы Анархо-Коммунистов и предложил выпустить, листовку под лозунгом: «Как дело измены, как совесть тирана „весенняя“ ночка темна»… и устроил митинг для всего населения, чтобы разъяснить ему провокаторский смысл слова «делегация», и прочее.

В это время я узнал, что из рядов Центральной Рады в Гуляй-Поле прибыло несколько человек, под видом, что они, когда ехали еще с внешнего фронта, попали в руки большевиков и только теперь освободились, узнал также о том, что из Гуляй-Поля под руководством отца одного из только что прибывших якобы от большевиков, некоего Тихона Быка, намечается делегация к немецкому командованию.

Поэтому я просил товарищей скорее собрать митинг, а сам разыскал Тихона Быка и расспросил его об этой делегации. Он долго не сознавался мне, а когда увидел, что выхода нет, то заявил, чтобы я этого не касался: это, дескать, дело народа. Я оставил его в покое, заявивши, что за такое народное дело сам народ оторвет тебе и всем, кто будет тебя защищать, головы…

Была выпущена листовка и собран всеобщий митинг, на котором все части постановили скорее выступить на фронт.

Во время митинга мне из штаба принесли телеграмму от командующего красногвардейскими отрядами Егорова: прибыть в экстренном порядке в его штаб по линии Верхний Токмак-Федоровка.

Спешно я выезжаю в коммуну №1, членом которой числился. Откуда мне в то же время сообщили, что туда явилось на автомобилях около десятка пьяных красных матросов из штаба резервных красных войск «Юга России». Они подстрелили одного члена коммуны. И необходимо было их оттуда выдворить без боя. С этой целью я заехал в коммуну и уговорил матросов уехать. А из коммуны направился прямо на станцию Пологи и далее поездом прямо в штаб Егорова.

Однако, на полдороге я узнал, что штаб Егорова отступил из этого участка по направлению Юзова, поэтому я спустился по ветке Верхний Токмак — Цареконстантиновка. В Цареконстантиновке я встретил отступавшего из Полог со своим резервом Белинкевича, который тоже потерял связь со штабом Егорова и надеялся связаться с ним только к ночи.

Я был встревожен тем, что не встретился с командующим Егоровым в рассчитанное время, а сознание, что мне нужно быть в Гуляй-Поле к утру 16 апреля во что бы то ни стало, усилило эту тревогу… И я решил было не разыскивать местонахождение штаба Егорова, а вернуться в Гуляй-Поле. Но тов. Белинкевич сказал мне, что «если тов. Егоров вызвал вас к себе, то постарайтесь видеться с ним до выступления на фронт. Он вероятно решил ваши силы не вводить в бой на Чаплинском участке. Этот участок нами уже очищается».

Этими сведениями тов. Белинкевич меня поразил. Но делать нечего. Я решил ждать глубокой ночи, когда тов. Белинкевич свяжется со штабом Егорова.

Часов в 9 вечера я послал в Гуляй-Поле в штаб и копию Рев. Комитету телефонограмму-предупреждение, что я задержался на неопределенное время.

А в 12 часов ночи я получил сообщение из Полог через Цареконстантиновку, что Гуляй-Поле предательски сдано немцам и шедшим с ними, в качестве разведчиков, отрядам Центральной Рады.

Этому странному сообщению я не поверил: на нем не было никакой подписи. Однако, в час ночи, я связался с телефонной станцией Пологи, запросил: от них ли следовала для меня телеграмма в 12 часов? Получили ответ телефонистки: «Да. Ко мне зашли два вооруженных молодых парня, и один из них передал полученную вами телефонограмму. Подпись отказался дать».

Я попытался связаться с Гуляй Полем, но получил ответ, что Гуляй-Поле не отвечает. Я собираюсь к выезду в Гуляй-Поле, но в это время штаб Белинкевича прислал мне сведение о том, что штаб Егорова находится на станции Волноваха. Расстояние недалекое, — в 45-50 верстах от стан. Цареконстантиновка. Я направляюсь на Волноваху.

Но за это время штаб Егорова снялся и направился на ст. Доля. Я начал справляться по телеграфу: надолго ли задержится на этой станции штаб Егорова? Ответ получил, что штаб Егорова взял направление на г. Таганрог.

Я бросаю аппарат и выхожу к паровозу. В это время подходит к станции штабной эшелон Белинкевича. Из него выскакивает мой племянник (сын старшего моего брата) Фома, с растерянным видом и подает мне письмо. Быстро разрываю конверт. Вижу: письмо с запозданием. Читаю:

«Нестор Иванович. Как только ты выехал из Гуляй-Поля, Тихон Бык с несколькими шовинистами выехал из Гуляй Поля тоже… В Гуляй-Поле носится молва двоякого рода: одни предполагают, что они выехали по твоим следам, чтобы предательски убить тебя… На всякий случай будь осторожен на обратном пути, в особенности на Пологовской станции. Другие же предполагают, что Т. Бык выехал в качестве тайной делегации от Гуляй-Поля навстречу немецким войскам. Я посылал двух наших друзей к Быку домой. Жена сказала, что он уехал к родичам на два дня… Сейчас, когда я пишу эти строки тебе, мне сообщили, что в Гуляй Поле прибыла какая то делегация от отрядов Центральной Рады и немецкого командования. Но пока что скрывается, к народу не показывается. Я принял все меры, что бы схватить эту делегацию… Но не знаю, удастся ли. Приезжай скорее ты сам. Без тебя здесь грустно и тяжело….

Подпись: Твой, неизменно твой Б. Веретельник. 15 апр.».

Я начал тут же расспрашивать племянника о Гуляй Поле, но от усталости почувствовал нервность, и голос мой дрогнул, и я, закрыв глаза, опустился на скамейку, маша рукой племяннику в знак отказа выслушивать его… А спустя несколько минут, я сел в свой вагон и тронулся обратно по направлению Цареконстантиновка — Пологи — Гуляй Поле.

По дороге от Волновахи до Царевоконстантиновки вследствие отступления красногвардейских эшелонов я задержался на разных станциях лишних часа три-четыре… А по приезде на станцию Царевоконстантиновка мне принесли из Гуляйполя новые сведения, более тревожные.

Читаю:

«Дорогой Нестор Иванович. Ночью под 16 апреля отряд анархистов ложным распоряжением за твоей подписью отозван из-под Чаплина и в дороге разоружен. В Гуляй-Поле все наши товарищи, все члены революционного комитета, Совет крестьянских и рабочих депутатов, арестованы. И сидят в ожидании выдачи их немецкому командованию и командованию Центральной рады для казни. Изменой руководят шовинисты А. Волох, Ив. Волков, Осип Соловей, начальник артиллерии В. Шаровский и другие. За три часа перед тем, как начали нас арестовывать, дежурной ротой по гарнизону была назначена еврейская (или центральная) рота. Подлые негодяи обманным образом заставили еврейскую роту исполнить гнусное дело. При аресте нас всех обезоружили и даже толкали прикладами. Кое-кто из нас отстреливался. Говорят буржуазия злорадствует. Нашего друга, Алексея Марченко, пытались арестовать сами руководители изменой, но он не дался. Тогда был послан взвод молодых еврейских парней. Он дал им отстрел, бросил две или три бомбы в них и скрылся. Однако, в 15 верстах от Гуляй Поля задержан евреями колонии Межиричи (№4) и привезен в Гуляй Поле в штаб измены. Передают, что среди крестьян настроение подавленное. К евреям ненависть за их поведение. Передаю это письмо тебе для сведения, через часового Ш., указав ему через кого доставить его тебе. Если получишь, спеши с каким-либо отрядом на выручку.

Неизменно твой Б. Веретельник.

16 апреля. 9 часов дня».

В то время как я читал это письмо от товарища Веретельника, на станцию Царевоконстантиновка подошел отряд Марии Никифоровой. Я сообщил ей о случившемся в Гуляй-Поле. Она сейчас же вызвала к аппарату командира красногвардейского отряда некоего матроса Полупанова, который в это время завязал бой с мариупольскими якобы «белогвардейскими» голодными инвалидами. Никифорова предложила ему вернуться на Царевоконстантиновку, чтобы вместе повести наступление на Гуляй-Поле.

Матрос Полупанов ответил, что он не может возвратиться назад, и посоветовал Никифоровой поспешить выбраться из района Цареконстантиновка — Пологи: в противном случае немцы отрежут ей отступление.

Однако, вслед за отрядом М. Никифоровой на Цареконстантиновку прибыл отряд матроса Степанова, а затем двухэшелонный конно-пехотный отряд Петренки (сибирский отряд). Из них отряд матроса Степанова на предложение М. Никифоровой вернуться в Пологи, а там спешиться и подойти под прикрытием двух автоброневиков на Гуляй Поле, заявил, что он прицепил к своему эшелону много вагонов с беженцами, за которых он ответственен перед начальником резервных красных войск «Юга России» — тов. Белинкевичем, а потому, он будет продвигаться поближе к Таганрогу. Действительно, он тотчас же уехал далее.

Никифорова и Петренко (командир сибирского отряда) решили вернуться на Пологи и силою занять Гуляй-Поле, чтобы освободить в нем всех арестованных анархистов и беспартийных революционеров, а также вывести обманутые вооруженные силы крестьян, если они пожелают, или увезти оружие, чтобы оно не досталось немцам.

За то время, пока эти командиры подготовляли свои отряды, а я метался по перрону, рвал на голове волосы и проклинал себя за то, что выслал из Гуляйполя на фронт первым отряд, организованный нашей группой, я получил третье письмо от товарища Веретельника.

В нем он сообщал мне:

«Дорогой друг Нестор Иванович, подлые руководители измены чего-то испугались и освободили меня и товарища Горева с условием, правда, не выезжать из Гуляйполя. Мы, я и Горев, воспользовались случаем и устроили по сотням, в каждой роте и с участием стариков крестьян, митинг. В своих постановлениях крестьяне требуют от штаба измены немедленного освобождения всех арестованных, и в первую очередь анархистов. Наши товарищи все освобождаются. Многие из еврейской молодежи и все буржуи, за исключением М. Е. Гельбуха и Леви[4], несмотря на то, что их никто не трогает (наши товарищи ведь сознают, что руководители измены их с целью обманули, чтобы устроить затем над ними погром), однако, они, боясь мести, все куда-то разбегаются.

Немцы приближаются к Гуляйполю. Наши товарищи группами скрываются. Крестьяне и рабочие спешно прячут винтовки, пулеметы и патроны и уезжают — кто в поле, кто в другие села.

Я с несколькими друзьями думал задержаться до последней минуты в Гуляй-Поле. Может быть, удастся убить Льва Шнейдера. Он во время ареста наших товарищей в бюро группы заскочил первый с гайдамаками в бюро, порвал знамена; порвал, потоптал портреты Кропоткина, Бакунина, Саши Семенюты. Этот позорный поступок его видели многие рабочие, крестьяне и крестьянки.

Я сам не видел еще Льва Шнейдера, но от многих уже слыхал, какую подлую речь держал он перед гайдамаками. Правда, об этом будем говорить после. Смотри не вскочи в лапы немцев. Лучше воздержись от приезда в Гуляй-Поле. Теперь ты не поправишь здесь нашего дела: немцы заняли города Орехов и Покровское. Через два-три часа будут, вероятно, в Гуляй-Поле.

Мы тебя найдем.

Пока же будь осторожен.

Неизменно твой Б. Веретельник

16 апреля 3 часа дня».

Прочитав письмо товарища Веретельника, я сразу же побежал с ним к Никифоровой, а с нею к товарищу Петренко. Я прочитал им обоим письмо и высказал свое мнение, что наступать на Гуляй-Поле уже поздно. Немцы, очевидно, уже заняли его. А выбить их из Гуляйполя вашими отрядами нельзя, да и вообще допустят ли немцы нас в Гуляй-Поле? Ибо если верно, что они заняли город Орехов, то можно предполагать, что они подходят уже к Пологам; а если верно, что красногвардейцы оставили Чаплино и эвакуируют Гришино, то Гуляй-Поле находится уже в тылу немецкого фронта.

Товарищи Никифорова и Петренко, хоть и посмеялись надо мной, обозвав меня ничего не понимающим в деле их стратегии и не знающим боеспособности их отрядов, однако принуждены были в эту же минуту и в спешном порядке перевести паровозы своих эшелонов из пологовского направления по направлению станции Волноваха, а о Пологах и Гуляй-Поле перестали даже говорить со мной.

На мой вопрос: «Что за горячка у вас? Что вы, вероятно, получили какие-либо тревожные сведения об этом участке?» — Никифорова объявила мне, что немцы заняли станции Пологи и Верхний Токмак и отрезали по линии Верхний Токмак — Бердянск анархический отряд товарища Мокроусова. «Если хочешь, — добавила мне Никифорова, — то садись в мой вагон. Я сейчас делаю распоряжение эшелону двигаться дальше по направлению Волноваха — Юзовка». Тут же вполголоса, извинительно, полусмеясь, заявила мне: «Ты совершенно прав, с наступлением на Гуляй-Поле мы опоздали, все подступы к нему уже заняты немецкими войсками».

Однако продвигаться с отрядом Никифоровой в тыл я отказался, заявив, что я остаюсь пока что здесь; тем более что отряд Петренки решил продержаться здесь всю ночь. Я надеялся, что за это время кто-либо из гуляйпольских товарищей прибудет сюда. Я ведь еще при первом известии о том, что Гуляй-Поле предательски сдано, выслал от себя в Гуляй-Поле Александра Лепетченко с определенным поручением: самому Лепетченко объяснить направление для отступления коммунарам и вместе с ними отступать. А товарищам Веретельнику, Гореву, Марченко, Полонскому, Калашникову, Петровскому, Лютому, Савве Махно, Т. Шепелю, М. Калиниченко, П. Сокруте и другим во что бы то ни стало поспешить покинуть Гуляй-Поле и пробираться к красному фронту. Я буду на фронте.

За это время, пока отряд Петренки оставался на станции Царевоконстантиновка, я встретился с рядом товарищей, остававшихся в Гуляй-Поле до вступления в него немецко-австро-венгерских войск с разведывательным отрядом в 40-50 человек Украинской Центральной рады. Они сообщили мне о том, что за два дня моего отсутствия в Гуляй-поле происходило. Со слезами на глазах они рассказали мне о гнусной измене нашего групповика Льва Шнейдера и вообще еврейской роты, обманутой штабом измены…

Рассказали мне эти товарищи также и о том, как вступали немецко-австро-венгерские войска и отряд Центральной рады в Гуляй-Поле и как их агенты — гуляйпольские граждане — прапорщики времен Центральной рады А. Волох, Ив. Волков, Л. Сахно-Приходько (социалист-революционер), Пидойма, Осип Соловей, Шаровский (эсер), агроном Дмитренко (эсер) и другие подготовлялись к встрече немецко-австро-венгерских палачей революции, в надежде доказать им на примере, что и они душители революции и всего лучшего в ней. Они щирее щирых украинцы-патриоты, так сказать, «лучший цвет своего народа», сейчас, по примеру немецко-австро-венгерских солдат, оставивших своих отцов и матерей, жен и детей в своем родном краю голодными и холодными и пришедших сюда убивать людей. Они, поддерживая этих сознательных и бессознательных прямых убийц трудового населения Украины и разрушителей народного революционного дела, готовы сделать еще худшее, они готовы пойти в авангарде этих пришлых убийц и затопить его в крови, лишь бы сохранить за собой право на золотые погоны несчастных прапоришек, право собственности на землю, чтобы быть в почете у всесильных, власть имеющих политических владык, предателями, прикрывающимися флагом социализма приведенных сюда, на революционную территорию, против революционных тружеников.

Эти глашатаи идеи оккупации революционной территории контрреволюционными немецко-австро-венгерскими армиями и следующего вслед за этой оккупацией истребления революционных тружеников при проходе по улицам Гуляйполя отдельных отрядов вышеупомянутых армий подвезли их командованию в подарок орудия, пулеметы и несколько сот винтовок.

Командование их поблагодарило за верность контрреволюционному делу.

Подлые глашатаи идеи оккупации, как и все, приспособлявшиеся вместе с ними к надвигающемуся режиму контрреволюционных банд, не скрывали своего восторга от благодарности сильных.

О, какой позор!.. Какую месть вызывают они в душе революционера. Месть всем и каждому, кто топчет право и разрушает волю, кто рвет и топчет жизнь социально замученного, политическим насилием изуродованного и духовно порабощенного трудового народа!

Нет! Больше не будет пощады врагам трудящихся. Да, да, пощады не будет никому на пути моей активной и по возможности полной деятельности в революции, говорил я тогда своим товарищам и так делал.

Нестор Махно и Александр Беркман, Париж, 1927 год.

Это читатель увидит в последующих моих книгах.