Глава 5 ШТАБ-ОФИЦЕР ПО ОСОБЫМ ПОРУЧЕНИЯМ
Глава 5
ШТАБ-ОФИЦЕР ПО ОСОБЫМ ПОРУЧЕНИЯМ
19 сентября 1897 года поручик барон Маннергейм приехал на новое место своей службы. Придворная конюшенная часть была создана в 1891 году на базе Придворной конюшенной конторы. Она заведовала всеми лошадьми, экипажами и конюшнями Министерства Императорского двора в столице и Царском Селе.
Конюшенная часть всегда славилась своими великолепными лошадьми. Некоторые из них стали моделями для известных скульпторов и художников.
В 1897 году Придворная конюшенная часть была большим полувоенным подразделением, имея в своем штате около двух тысяч военных и гражданских чинов. Поручику Маннергейму установили должностной оклад в 300 рублей в месяц, состоящий из основной зарплаты, столовых и разъездных денег, обеспечили личный выезд с кучером. Кроме того, вскоре он должен был получить две казенные квартиры в столице и Царском Селе.
Основными обязанностями Маннергейма были выбор и покупка лошадей на конных заводах России и Западной Европы, координация работ с Главным управлением коннозаводства, контроль за исполнением приказов управляющего и многое другое.
На следующий день после представления исполняющему обязанности управляющего, штатскому генералу Николаю Клокачеву, Маннергейм вместе с ним отправился в длительную командировку в Вену, Будапешт, Потсдам и Ганновер. Для Густава начались сумасшедшие дни, все было ново и незнакомо. Долго приходилось искать информацию о продаже лошадей, выбирать и покупать их, нанимать проводников, искать помещения для временного содержания лошадей, а также готовить их для отправки в Петербург. Кроме того, возник вопрос с пошлиной и ветеринаром.
Вернувшись в столицу и оформив все документы и счета, Густав приступил к исполнению своих прямых обязанностей штаб-офицера по особым поручениям.
31 октября 1897 года поручика барона Густава Маннергейма принял управляющий Придворной конюшенной частью генерал Артур Гринвальд. Он детально познакомил своего помощника с его будущей работой, предложил внимательно познакомиться с обстановкой в конюшенной части и написать справку со своими выводами и заключениями.
То, с чем встретился Маннергейм в процессе его знакомства с подразделениями конюшенной части, его просто ошеломило. Он попал в среду с чуждым ему, строевому офицеру, психологическим климатом, где отношения строились по каким-то скрытым для посторонних глаз законам. Например, кучер царя Василий Дроздов, который жил в седьмом корпусе конюшенной части, обращался с офицерами, как со своими подчиненными. Так же вели себя кучера великих князей и других сановников.
Разболтанность, разгильдяйство, пьянство на работе, плохое содержание лошадей, даже дорогих арабских скакунов, аварийное состояние некоторых дворцовых карет и многое другое — вот что увидел здесь Маннергейм. Справка штабс-офицера произвела эффект разорвавшейся бомбы, по результатам которой генерал Гринвальд твердой рукой стал наводить жесткий порядок, не останавливаясь даже перед увольнением сановных бездельников, десятками лет сидевших на своих местах.
Видя стремление своего помощника к активной деятельности, управляющий постоянно поручал ему разнообразные временные заведования, когда командиры подразделений конюшенной части уходили в отпуск. Густав особенно любил конюшню молодых лошадей на Елагином острове, расположенную между Средней и Большой Невками. Он был великолепным наездником, который умел возбуждать у солдат и вольнонаемных работников конюшни интерес к лошадям и спортивную страстность.
В конце ноября 1897 года управляющий поручает своему помощнику оказать содействие известному русскому художнику Валентину Серову в выборе лошадей, необходимых для его эскизов.
Густав с присущим ему тактом и вниманием относился к просьбам и желаниям художника. Он сам выводил лошадей и всесторонне демонстрировал их достоинства, обращая внимание художника на их великолепные пропорции. Густав Маннергейм был наделен богатой творческой фантазией.
О том, что в нем «скрыт художник», сказали три известных живописца — Н. Сверчков, В. Серов и А. Галлен-Каллела. Эти качества, кстати, заметил в своем помощнике и генерал Гринвальд, постоянно поручая ему выбор лошадей, которых Николай II дарил своим высокопоставленным гостям.
28 января 1898 года барон Александр Штиглиц пригласил поручика Маннергейма, который постоянно оказывал помощь ученикам его рисовального училища, на открытие выставки финских художников. Маннергейм был восхищен картиной 33-летнего художника Акселя Галлен-Каллела «Мать Лемминкяйнена», которая оставила в его памяти глубокий след.
С 27 марта по 10 апреля Маннергейм был членом судейской коллегии Михайловского манежа, а затем уехал в длительную командировку на российские конные заводы.
Успешно выполнив задание генерала Гринвальда по подбору лошадей для драгунского полка, Маннергейм сразу принял участие в работах по подготовке Всероссийской конной выставки в Петербурге. Несмотря на большую нагрузку, Густав нашел время, чтобы 25 мая побывать на праздновании 75-летия родного Николаевского кавалерийского училища.
Начиная с 29 мая Густав все дни проводит на конной выставке, где были представлены 404 лошади, среди которых 57 были из Великого княжества Финляндского.
В начале июня в управлении коннозаводства состоялось знакомство поручика Маннергейма с полковником Брусиловым. 46-летний Брусилов, небольшого роста, сухой и стройный, казался мальчишкой перед очень высоким поручиком. В короткой беседе Густав выразил свое восхищение статьями полковника в «Военном сборнике».
Вскоре у Густава произошла большая неприятность. При вольтижировке финская призовая лошадь упала, подмяв под себя ногу поручика. Это был первый перелом костей у Маннергейма, которых в течение жизни было 14. Все лето Густав, когда кость ноги срослась, занимался бумажной работой, связанной с передачей и отправкой лошадей, контролем за выездкой лошадей для великих князей.
17 сентября Маннергейм с семьей получил казенную квартиру № 18 на втором этаже первого корпуса конюшенной части с телефоном № 1273. Окна квартиры, куда семья переехала 22 сентября, смотрели на леса строящегося храма Спаса на Крови.
15 ноября 1898 года управляющий командирует Густава в Германию для покупки лошадей. Сначала, минуя Берлин, поручик направился в Ганновер, где оформил сделку на партию лошадей для кирасиров. Далее путь лежал в Берлин, где во время осмотра молодых коней трехлетняя кобыла копытом раздробила коленную чашечку Густава.
Маннергейм был доставлен в лучшую клинику Берлина к профессору Эрнсту Бергману (1836–1907). Это был знаменитый хирург и клиницист, выпускник Тартуского университета. Во время Русско-турецкой войны 1877 года Бергман был хирургом-консультантом русской Дунайской армии. Оставив Россию, он практиковал в Германии.
Профессор сшил коленную чашечку Маннергейма серебряной проволокой. Немцы не выставили счета за операцию и пребывание Густава в больнице.
Больше месяца Маннергейм не вставал с постели и только в середине января 1899 года с помощью костылей начал ходить. Помимо страшных болей в колене, Густава мучила мысль, что он не сможет принять участие в 100-летнем юбилее своего родного Кавалергардского полка, который отмечался 11 января 1899 года.
К торжествам уже были подготовлены памятная медаль и жетон. Началось составление четырехтомного издания биографий кавалергардов за 1724–1908 годы. В день юбилея в Михайловском манеже состоялись парад полка, вручение нового знамени, затем завтрак для офицеров в Аничковом дворце.
Друзья-кавалергарды и офицеры конюшенной части не забыли Густава. В день юбилея он получил несколько телеграмм из Петербурга, в том числе от вдовствующей императрицы — шефа полка. Кайзер Германии прислал ему цветы. А 12 февраля поручик барон Маннергейм с женой был приглашен на обед в императорский дворец на Оперной площади Берлина. Густаву не понравилось, как держал себя Вильгельм II, который своими неожиданными вопросами не давал гостям даже прикоснуться к блюдам. В нем не было того аристократического благородства и достоинства, которые воспитывала в Маннергейме русская придворная среда. Германский император был похож на пожилого фельдфебеля, лишенного элементарного такта и обаяния.
Когда Густав с женой вернулись в Петербург, колено вновь напомнило о себе. Боли усиливались, и лечение в госпитале дворцового ведомства результатов не давало. После исследования рентгеном врач Владимир Ульрих рекомендовал пациенту поехать на грязи в Эстонию.
Получив по болезни двухмесячный отпуск, Густав 22 июня отправился не на остров Сааремаа, куда поначалу собирался, а на знаменитый грязевой курорт Гапсаль (ныне Хаапсалу), где великолепно провел время со своей «дамой сердца» графиней Шуваловой и попутно Высочайшим приказом по военному ведомству произведен в штабс-ротмистры.
12 августа Маннергейм вернулся в столицу России и приступил к работе, которая была весьма разнообразной — от покупки лошадей до продажи навоза для усадьбы фрейлины Васильчиковой.
Январь 1900 года штабс-ротмистр Маннергейм провел на столичном полигоне, где шли секретные испытания бронированных карет для лиц императорской фамилии. Испытания были неудачными. От тяжести брони ломались колеса, при взрыве фугасов даже небольшой мощности кареты опрокидывались. Маннергейм предложил использовать пневмошины, но председатель комиссии «забыл» включить в акт это мнение.
12 апреля 1900 года генерал Гринвальд вручил Густаву его первую русскую награду — орден Святой Анны 3-й степени. Генерал, встречаясь со своим помощником, видел, что его травма постоянно напоминает о себе и штабс-ротмистру трудно ходить даже с палочкой. Управляющий, зная, как Густав аккуратно, грамотно и логически точно готовит деловые документы, 24 мая 1900 года предложил ему временно возглавить канцелярию конюшенной части.
Маннергейм попал в сложное положение, так как ему пришлось «командовать» женами офицеров конюшенной части, которые работали в канцелярии. Как в этой ситуации найти правильную линию поведения?
Помогли кавалергардский светский опыт и умение очаровывать женщин. Правда, через «очарование» Маннергейм быстро перешел к порядку и жесткой дисциплине труда. Одна из его бывших подчиненных, закончившая свои дни в Париже, писала в своем дневнике: «Барон Маннергейм очень зримо в нескольких словах показывал наши ошибки, воздерживаясь от личной критики. Он как бы незримо направлял нашу деятельность. Был всегда любезен, но мог резко прервать разговор, когда наши слова не совпадали с реальностью… Он первый из наших бывших начальников быстро нашел „корень зла“ — отсутствие механизации нашего труда. Быстро появились новые пишущие машинки и копировальные аппараты…» Работу канцелярии конюшенной части кавалерист Маннергейм организовал образцово, что особо отметил генерал Гринвальд в своем приказе, назначая его на ответственную должность заведующего упряжным отделением. Это было ведущее подразделение, которое находилось на особом контроле у министра Двора графа Фредерикса. Генерал Гринвальд много раз выслушивал язвительные замечания графа: «Дорогой барон, вы, по-видимому, начали заведовать только лошадьми, забывая о людях. Вчера один ваш болван, подавая мне карету, разбил на ней фонарь».
80-летний граф Фредерикс, живший после 1917 года в своем имении около Выборга, как только видел в финских газетах портрет Маннергейма, кричал своему слуге: «Смотри, смотри, Степан, этого генерала я знал, он был главным в моих дворцовых конюшнях!»
Вступив в должность заведующего, Густав начал наводить порядок. Он был пунктуален, но предсказать его настроение было невозможно. От его проницательности не могли укрыться даже малейшие промахи подчиненных. Маннергейм воспринимал людей не самих по себе, а как комплекс мыслей, идей и способностей. Конюшни, каретники и подсобные помещения быстро приобрели ухоженный вид. Школа кучеров получила новые классные помещения. Кузнецы, написавшие жалобу на Густава, который обвинил их в плохой ковке лошадей, открыли рты, когда штабс-ротмистр, «белоручка», по их мнению, лично показал, как надо ковать лошадь, не забывая, что не только люди, но и животные боятся боли. Отложив инструмент, Густав предупредил кузнецов, что теперь он лично будет проверять их работу. Вместе со своими офицерами Маннергейм перестроил всю службу заказа карет, сам переделал учебные планы школы кучеров и привлек в качестве преподавателей опытных специалистов, щедро оплачивая их учебные часы. Понимая, что с вольнонаемными высокой дисциплины труда не добиться, предложил управляющему брать на вакантные места запасных унтер-офицеров гвардейских кавалерийских полков, что и было сделано. Правда, тут случилась большая неприятность. Фельдфебель запаса, принятый в упряжное отделение, оказался главарем банды, грабившей почтовые отделения и вагоны.
1900 год был годом сплошных семейных конфликтов четы Маннергеймов. Мелкие стычки и постоянные взаимные обвинения дополнялись сценами ревности жены. Основанием такого поведения Анастасии были две женщины, которыми увлекался любвеобильный Густав, — графиня Елизавета Шувалова и артистка Вера Шувалова. Кому из этих двух женщин Густав отдавал предпочтение — сказать трудно, но его любила только графиня. Взаимоотношения супругов отрицательно сказались на дочерях, особенно на старшей, Анастасии, которая в 22 года ушла в монастырь. Младшая дочь Софья жила в Париже, окруженная сворой собак и кошек. Умерла 8 февраля 1963 года в страшной нищете. Денег не было даже на отдельный могильный крест.
В начале февраля 1901 года Маннергейм направляется в длительную зарубежную командировку, сначала в Лондон на конную выставку, затем в Германию на конные заводы братьев Оппенгеймер.
Вернувшись в Петербург, Густав начал заниматься оборудованием дежурной комнаты в конском лазарете, успевая в воскресные дни бывать на скачках в Михайловском манеже, к своему сожалению, только как зритель. Почти весь май Маннергейм жил в Царском Селе, где наводил порядок в пенсионной конюшне.
Несколько раз в неделю приезжая в столицу, Густав, минуя дом, отправлялся на Коломяжский ипподром, а потом на Новодеревенскую набережную к Дмитрию Полякову в его роскошный сад «Аркадия». Не забывал штабс-ротмистр и «Дачу Эрнеста» на Каменноостровском проспекте.
Анастасия, встречая по утрам неожиданно появлявшегося мужа, поняла, что дальше совместной жизни не будет, и принимает решение активно воздействовать на Густава. Этому помог удачный случай. Когда было продано имение Успенское, друг Маннергейма барон Гойнинген-Гюне, зная ситуацию в его семье, предложил им купить имение в его родной Курляндии, ярко расписав тамошние красоты. Маннергейм, несмотря на «разгульную жизнь», загорелся этой идеей. Он съездил в Либаву, затем в Априккен, где познакомился с имением. Не доверяя мужу деньги, Анастасия сама выезжала в Либаву, где подписала купчую на имение и оформила все финансовые дела.
В начале августа Маннергеймы с прислугой и домашним скарбом выехали в Априккен. Это была последняя в российской жизни Маннергейма семейная поездка на отдых.
Разместившись в старинном помещичьем доме, построенном в 1765 году, Густав развил бурную деятельность. Такой активности от мужа Анастасия не ожидала и начала верить, что теперь все изменится к лучшему. Однако все начинания барона: и рыбоводство (в новых прудах все рыбы погибли), и «молочная кампания», — потерпели фиаско, и вскоре семья вернулась в Петербург.
В столице Маннергейм продолжал «куролесить». Он не только возвращался домой под утро, но по нескольку дней отсутствовал, объясняя это командировками в Царское Село и другие города Петербургской губернии. Анастасия начала быстро действовать. Подруга определила ее на курсы медицинских сестер общины святого Георгия и после их окончания включила в отряд Красного Креста, который уезжал на Дальний Восток, где в Китае шло знаменитое боксерское восстание.
В начале сентября 1901 года, воспользовавшись тем, что муж находился в длительной командировке на Ново-Александровском конном заводе, баронесса Маннергейм в составе санитарного отряда уезжает в Хабаровск, затем в Харбин и Цицикар.
В октябре 1901 года штабс-ротмистр барон Маннергейм избирается 80-м действительным членом общества Императорских рысистых бегов на Семеновском плацу. Его сразу сделали членом судейской комиссии, а великий князь Дмитрий Константинович по предложению генерала Гринвальда включил Густава в состав экспертов по высокопородным лошадям государственного коннозаводства.
Часто бывая на скачках, Густав неожиданно знакомится со сводным братом своей жены Александром Араповым, судьба которого оказалась весьма трагичной. Лошади приносили Александру большие прибыли, шальные деньги сделали его алкоголиком и в 44 года свели в могилу.
В феврале 1902 года баронесса Маннергейм вернулась в столицу. Ее рассказы о пережитом на Дальнем Востоке и особенно медаль «За поход в Китай 1900–1901 гг.» произвели на Густава сильное впечатление. Густав неожиданно становится идеальным мужем, которого вдруг почему-то заинтересовали все домашние мелочи.
16 марта начальник офицерской кавалерийской школы генерал Брусилов включает Маннергейма в состав участников конных соревнований, которые в присутствии великого князя Николая Николаевича будут проходить в школе. Блестяще выполнив фигуры высшей верховой езды, Густав получает золотой жетон и благодарность великого князя. В тот же день на обеде в честь победителей состоялась беседа Маннергейма с Брусиловым, в ходе которой штабс-ротмистр выразил свое желание служить в школе. Это было связано с тем, что служба в конюшенной части стала тяготить Густава своей «бумажной» работой. Брусилов дал согласие, однако из-за отсутствия штатных мест было решено прикомандировать штабс-ротмистра Маннергейма к офицерской кавалерийской школе, но с условием, чтобы до вступления в штат он продолжил службу в конюшенной части.
В начале мая в столице началась эпидемия оспы и брюшного тифа. Архитектор А. Парланд обратился к Гринвальду с просьбой оказать помощь строителям храма Спаса на Крови в хлорировании питьевой воды и соблюдении личной гигиены. Эта работа была поручена Густаву, который, как вспоминали его сослуживцы, предпринял драконовские меры по очистке воды. Он подготовил группу солдат-санитаров, которые придирчиво следили за тем, моют ли рабочие руки перед едой, из чего пьют воду и т. п.
Несмотря на эпидемию, жизнь столицы России шла своим чередом, и, как обычно, в конце мая начался скаковой сезон, который Густав пропустить не мог. Перед первым заездом граф Муравьев знакомит Маннергейма с восходящей звездой русского балета Тамарой Карсавиной. Расстались они друзьями. В дальнейшем их знакомство продолжилось. Густав бывал в доме балерины на Крюковом канале, 6. Позднее они встречались в Англии и Франции.
Свой очередной отпуск Маннергейм провел в Финляндии, а его жена с сестрой были в имении Александровское, где, познакомившись с положением дел и финансовыми документами, решили его продать. 20 декабря 1902 года Маннергейм стал ротмистром.
Новый, 1903 год изменений в семейную жизнь Маннергейма не внес. Нормализовать отношения с женой не удалось. Супруги стали жить, как чужие люди, разделив квартиру на Конюшенной площади на две половины. Слуги и денщик не знали, как вести себя с господами, которые не разговаривают друг с другом, но по утрам вежливо здороваются. Баронесса Маннергейм закрывает свои счета в русских банках и переводит деньги в Париж. Ничего не говоря мужу, Анастасия наносит прощальные визиты, забирает все документы на имение Априккен и с дочерьми уезжает во Францию. Сначала на Лазурный Берег, затем, в апреле 1904 года, в Париж.
Густав остается без имений. Нужно было думать, как жить дальше на одно офицерское жалованье, как платить долги, сумма которых угрожающе росла.
К семейным невзгодам Густава прибавились и родственные. Старший брат участвует в борьбе за изменение законов Финляндии. Его высылают в Швецию. Вскоре и другой брат Густава с семьей покидает страну.
На торжественном ритуале у памятника Петру I, в день празднования 200-летия Санкт-Петербурга, Маннергейм узнает, что долгожданный приказ о прикомандировании его к офицерской кавалерийской школе подписан. Переложив свои обязанности на старшего конюшенного офицера Александра Тургенева, Маннергейм уезжает в Красное Село, где готовит своих лошадей к парфорсным охотам (от «парфорс» — колючий ошейник для охотничьих и служебных собак).
Эти охоты создал А. А. Брусилов, чтобы воспитывать смелых полевых ездоков. Они имели два вида: по искусственному следу с собаками и по живому зверю. Особо сложна была вторая охота, так как действия зверя, которого преследовали собаки, были непредсказуемы.
Начиная с раннего утра в Красном Селе ротмистр упорно тренировал своих лошадей легко переносить его через препятствия из твердой как камень земли, которые офицеры называли «гробами».
В начале августа, приехав в селение Поставы Виленской губернии, Маннергейм был включен в группу офицеров Генерального штаба, вместе с которыми должен был участвовать в охотах. Его новые коллеги с нескрываемой злобой готовились к охотам, проклиная начальника «лошадиной академии» — генерала Брусилова. Многие из них не перенесли испытаний охотами и раньше срока ушли в отставку. Суровые требования офицерской школы создавали настоящих кавалеристов, а не людей, склонных к покою.
На первую охоту с особо резвыми собаками выехал сам генерал Брусилов. Впереди всадников шла большая стая собак, которая, дойдя до следа и почуяв запах зверя, резво бросилась вперед. Всадники галопом следовали за ними, преодолевая изгородки, канавы, болотистые низины, лес, не разбирая пути и не упуская собак.
Великолепно владея методом скачек с препятствиями, Брусилов и Маннергейм первыми пришли к финишу, а затем помогали незадачливым офицерам, вылетевшим из седла, подниматься с земли и ловить их лошадей.
Одна из сентябрьских охот по живому зверю чуть не окончилась для Густава плачевно. Его лошадь споткнулась о корягу и упала. Ротмистр, перелетев через ее голову, повредил себе шею и спину. После этого две недели пришлось пролежать в лазарете.
Вернувшись в столицу, Маннергейм начал проводить занятия с курсантами школы по выездке молодых лошадей. Его как нового преподавателя предельно загрузили работой, и только вторая половина дня в четверг, вечер в субботу и воскресенье были свободными. Густав писал брату: «У меня часто такое тяжелое и подавленное настроение, что мне с великим трудом приходится заставить себя продолжать жить». Офицерского жалованья ни на что не хватало. Долги, особенно карточные, постоянно росли.
Вернувшись в сентябре в столицу, Густав привел в порядок документы упряжного отделения и распрощался с конюшенной частью.
Теперь он каждый день в 8 часов утра отправлялся на Шпалерную улицу в старые Аракчеевские казармы, где находилась офицерская кавалерийская школа.
Генерал Брусилов назначил ротмистра помощником знаменитого наездника Джеймса Филиса. Густав хорошо знал француза, когда тот был консультантом в конюшенной части. Маннергейм был горячим поклонником системы выездки лошадей Филиса и вместе с ним вводил ее в практику офицерской школы.
Новый, 1904 год отмечался 15 января большим балом в Зимнем дворце, на который был приглашен ротмистр барон Маннергейм.
Никто не предполагал, что бал этот окажется последним в период царствования Романовых. Не прошло и двух недель, как Маннергейму пришлось присутствовать на торжестве иного характера — официальном объявлении 27 января 1904 года Николаем II войны с Японией. Маннергейм писал в своем дневнике: «Желание принять участие в войне появилось сразу, как только она разразилась, я долго раздумывал, прежде чем принять решение…»
Однако гвардейские части на фронт не отправлялись, продолжая выполнять в столице свою повседневную службу. Проходили смотры и парады, а также лагерные сборы с учениями и маневрами.
И для Густава жизнь шла своим чередом. В конце февраля он передал дела упряжного отделения полковнику Каменеву. В апреле ротмистр был награжден сразу двумя иностранными орденами.
Лето 1904 года ротмистр Маннергейм провел в Красном Селе, где получил свой четвертый в России иностранный орден — офицерский крест греческого ордена Спасителя.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.