Глава 15. КОМАНДУЮЩИЙ ФЛОТОМ И ЕГО ШТАБ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15. КОМАНДУЮЩИЙ ФЛОТОМ И ЕГО ШТАБ

В 7:30 утра, после завтрака и короткой прогулки адмирал Нимиц обычно уже сидел за столом, читая депеши, которые пришли в течение ночи. Сообщения, требующие его внимания, или те, которые он ждал, получали гриф 00 (ноль-ноль), в его штабном указателе. В светлом, полном воздуха офисе адмирала подушки в цветочек на предназначенных для посетителей стульях из расколотого бамбука были подобраны в тон занавескам. К стенам были кнопками прикреплены карты, а на трубе позади стола адмирала висел барометр. Под столом, в ногах у хозяина, обычно лежал шнауцер Макалапа; эту породу посоветовал Нимицу адмирал Спрюэнс. Макалапа слыл неприветливым парнем, но он обожал Нимица и вообще всегда был рядом.

Снаружи над дверью Нимица висел лозунг:

«Нации, подобно людям, должны научиться приходить на вокзал за пять минут до отправления, а не прыгать на подножку последнего вагона».

На внутренней стене у него была табличка с тремя вопросами, на которые его подчиненные должны были ответить в связи с любым предложением, которое они выдвигают:

1. Может ли предложенное действие успешно завершиться?

2. Каковы могли бы быть последствия неудачи?

3. Хватит ли на это материалов и ресурсов?

На столе адмирала был набор ручек, несколько сувенирных пепельниц, миниатюрный автомат и металлический шмель, символ инженерно-строительных частей ВМС, которых он ценил и которыми восхищался. На столе также был портрет генерала Макартура в рамке, очевидно, вырезанный из газеты. Последний предмет многих несколько озадачивал, так как все думали, что Нимиц, подобно другим офицерам штаба Тихоокеанского флота, осуждал неприкрытое тщеславие генерала и его привычку к высокопарным высказываниям. Одному другу Нимиц однажды по секрету сказал, что он держит на столе фотографию просто для того, чтобы напоминать себе «не вести себя как Юпитер и не метать молнии почем зря»[39].

Под стеклом на столе Нимица были несколько карточек с военными лозунгами, а в центре — одна маленькая карточка со списком: «Цель, наступление, неожиданность, превосходство по силе в точке контакта, простота, безопасность, движение, экономия сил, взаимодействие». Некоторые люди называют такие списки «принципами войны», но Нимиц воспринимал просто как напоминания, шпаргалку с вещами, которые необходимо принять во внимание перед началом операции, начиная с четко определенной цели и кончая полным взаимодействием вовлеченных сил — это последнее было особенно важным в данном театре военных действий, в котором командование осуществлялось с двух сторон — им и Макартуром.

Адмирал Нимиц всегда оперативно отвечал на письма и депеши: и давал письменные указания офицерам штаба. Короткие письма он писал от руки. Для более длинных писем или меморандумов он обычно вызывал Адамса, лихого писаря, обладателя медали по стенографии, бывшего протоколиста суда и вероятно лучшего писаря на Тихоокеанском флоте.

Рано утром Нимиц принимал офицеров, у которых были сообщения и проблемы, требующие его непосредственного внимания. Обычно заходил коммандер Лейтон с разведданными, которые были слишком секретными или слишком срочными для общего совещания.

Утреннее совещание начиналось в девять часов, в кабинете Нимица или в соседнем зале заседаний, в зависимости от того, сколько человек присутствовало. Для проведения совещаний в кабинете имелись складные стулья. Желанными гостями всегда были высокопоставленные офицеры, приезжавшие или жившие на Оаху. Часто заезжал генерал Эммонс. После февраля 1943 года также часто присутствовал адмирал Гормли. По просьбе Нимица он был возвращен на Тихий океан в качестве командира 14-го округа ВМС и таким образом стал близким соседом. Выяснилось, что у него был пародонтоз — в чем, возможно, заключалась главная причина его недостатков как командующего. Все зубы у него вырвали, и теперь здоровье у него было превосходное.

На утренних совещаниях должны были присутствовать ключевые фигуры штаба командования Тихоокеанским флотом; иногда заходили командиры соединений и оперативных групп, а также высший офицерский состав — участники недавних или предстоящих военных действий. Коммандер Лейтон открывал слушания кратким изложением разведданных. Представителей различных подразделений и служб просили сделать сообщения. Обсуждение проходило под общим руководством Нимица. Так как эти встречи служили скорей для обмена информацией, чем для планирования или принятия решений, атмосфера была неофициальная, и Нимиц мог в любой момент подняться и закрыть совещание.

В 10:00 утра Нимиц часто устраивал себе небольшую передышку и вместе с Ламаром, Мерсером или другими офицерами либо в одиночестве немного упражнялся в стрельбе. Потом он возвращался в свой кабинет, где много работал или проводил совещания.

В 11:00 было время для посетителей. Командующий был радушным хозяином.

После того как Нимиц переехал в свою «цементную крепость» — в новое здание штаба, он отметил, что количество посетителей уменьшилось. «Я хотел бы знать, как идет переработка “Морского Устава”,— сказал он, — и лично побеседовать с командирами всех кораблей и судов, подчиненных мне». После этого его помощники обзвонили все корабли и приняли необходимые меры. Командиры всех рангов, от младших лейтенантов, командовавших небольшими танко-десантными судами, до командиров новых линкоров сразу по прибытии в Перл-Харбор являлись к командующему к одиннадцати часам и докладывались в течение пятнадцати минут. «Самые важные советы, которые я когда-либо получал, — говорил Нимиц, — приходили от младших офицеров и матросов».

Точно в одиннадцать Ламар приводил посетителей в кабинет Нимица и пытался представить их — но, как правило, офицеры представлялись сами:

— Я — Джон Смит (или кто-нибудь еще) с такого-то военного корабля США

— Рад видеть вас, — отвечал Нимиц, пожимал вновь прибывшим руки и усаживал на стулья.

Адмирал Нимиц открывал каждую встречу несколькими замечаниями о том, что он обдумывал или планировал сделать. Его посетители зачарованно слушали мысли о высокой стратегии из первых уст. «Теперь расскажите мне, что делаете вы», — говорил он некоторое время спустя, глядя на человека, которого он хотел услышать. Обычно он ходил по кругу, слушая такие неофициальные сообщения. Он спрашивал у каждого из них, не случилось ли у них какое-нибудь несчастье и не мог ли он как-то помочь. Когда отведенное для доклада время заканчивалось, он поднимался, подходил к двери и снова обменивался рукопожатием с каждым офицером по очереди, пока они выходили один за другим.

Молва про такие утренние приемы у главнокомандующего быстро распространилась по флоту, все видели, что «большой босс» интересуется всем и всеми и активно сотрудничает с подчиненными. Такие встречи позволяли Нимицу точно наметить фронт работ, что он считал просто бесценным моментом. Кроме того, они позволяли ему увидеть его будущих лидеров. «Есть офицер, за карьерой которого мы должны следить, — говорил он Ламару, когда посетители уезжали. — Из такого-то выйдет толк».

«Для него это была возможность оценить их, — вспоминал другой офицер штаба, — а для них — узнать, что у них есть точки соприкосновения с командующим флотом. Это было важно для поднятия боевого духа».

Когда на утреннем или каком-нибудь другом приеме посетитель оставался дольше положенного ему времени, Нимиц, если предмет разговора был важен, обычно дослушивал его, а потом вежливо давал понять, что разговор окончен. Если это не срабатывало либо посетитель заслуживал особого внимания, Нимиц вел его в кабинет начальника штаба и передавал Спрюэнсу. В этом кабинете посетители не задерживались надолго, так как там не было никаких стульев. Спрюэнс редко сидел в течение дневного времени и делал всю бумажную работу за конторкой.

Вообще, любой, у кого был достаточно веский повод, мог встретиться с Нимицем в обычное время — в одиннадцать часов или в любое другое время, свободное от совещаний. Некоторые визитеры проскальзывали мимо Ламара даже тогда, когда их повод был менее чем веским. Например как-то раз в штабе объявился матрос с «Энтерпрайза», который хотел «засвидетельствовать свое почтение» командующему. Стоявшие в карауле морские пехотинцы сообщили о его прибытии Ламару, «Это было тяжелое утро, — рассказывал Ламар. — Дела шли неважно, так что я подумал, что это его позабавит. Я всегда искал что-нибудь, чтобы нарушить монотонность его будней, так что я вошел и сказал ему, что этот молодой парень просит о встрече, и адмирал сказал: “Пустите его”».

В присутствии адмирала моряк быстро стушевался. Посетитель признался, что побился об заклад с товарищами из экипажа, что сможет зайти к командующему. Они сказали, что он не сможет. Они были так уверены, что заключили с ним пари на несколько сотен долларов.

— Хорошо, — сказал адмирал Нимиц, — чтобы получить выигрыш, у вас должно остаться какое-нибудь свидетельство. — Он вызвал Ламара и попросил прислать штабного фотографа.

Адмирал сфотографировался с молодым моряком и отдал ему несколько снимков, чтобы он на «Энтерпрайзе» смог доказать, что выиграл пари.

Потом был случай с Маккэлебом, оператором радиолокационной установки эсминца «Шоу». Пока «Шоу» проходил обширный ремонт в Перл-Харборе, команду отправили в отпуск на материк, и Маккэлеб тоже поехал домой — в Кервилль, штат Техас. Там в доме его тети гостила сводная сестра адмирала Нимица — Дора. Когда Дора узнала, что моряк прибыл из Перл-Харбора, она спросила: «Мистер Маккэлеб, вы видели Честера?».

«Нет, миссис», — ответил Маккэлеб. Он был потрясен, услышав, как командующего называют по имени, и смутился, представив, как он, простой старшина, запанибрата общается с адмиралом с четырьмя звездами на погонах.

«Вот это да! — воскликнула Дора. — Вы были там, на Тихом океане, больше года, и не видели Честера! Это ужасно! Теперь, когда вы возвратитесь на ваше судно, я хочу, чтобы вы навестили его. Кроме того, я напишу, чтоб он ждал вас».

Когда Маккэлеб возвратился в Перл-Харбор, он должным образом написал командующему. Его письмо было перехвачено цензором, и матроса вызвали к командиру эсминца, которому он и рассказал всю историю. «Так что Вы видите, — закончил Маккэлеб, — она поставила меня в неловкое положение. Я должен был написать это письмо. Я действительно смущен, но я не знаю, что еще сделать».

В итоге командир одобрил письмо, оно было отправлено, и несколько дней спустя Маккэлеб получил извещение, что адмирал Нимиц будет рад видеть его через три дня в 10:00 утра. Старшему помощнику «Шоу» удалось достать автомобиль с водителем, чтобы доставить старшину к зданию штаба на горе Макалапа достойным образом. Когда он сходил на берег по трапу, его товарищи, как по команде, выстроились вдоль бортов эсминца. «Ладно, — сказал Маккэлеб, — по крайней мере я, может быть, смогу узнать, куда “Шоу” пойдет после ремонта».

Доехав до штаба, Маккэлеб был быстро проведен к командующему. Адмирал Нимиц тепло пожал ему руку. «Кстати, Маккэлеб, — спросил адмирал, прощаясь, — а куда пойдет ваш эсминец после ремонта?»

Во время второго завтрака Нимиц часто продолжал совещание, хотя к 1943 году, чтобы не набирать лишний вес, он часто пропускал ленч — отдыхая, прогуливаясь или загорая.

Полдень проходил вне расписания, хотя у Нимица в это время суток всегда было полно дел, включая интенсивные сессии планирования со штабными офицерами и с офицерами, вовлеченными в предстоящие действия. Именно на стадии планирования адмирал был наиболее дотошным. Он тщательно выбирал наиболее подходящий план операции, обращая особое внимание на эпизоды, связанные с десантными действиями, и часто отправлял их назад для пересмотра.

На сессиях планирования адмирал Нимиц действовал подобно председателю правления — руководил сам и позволял другим руководить собой. Это не значит, что война управлялась подобно собранию избирателей. Окончательные решения принимал сам Нимиц, иногда несмотря на противоположное мнение остальных, но сначала он выслушивал все советы и тщательно все взвешивал. Он знал, что Вторая Мировая война была слишком сложна, чтобы один человек на любом театре военных действий мог самостоятельно продумывать все ответственные вопросы, совещаться только с самим собой, а потом выдавать наполеоновские решения.

Когда в полдень выдавалось несколько спокойных часов, Нимиц прогуливался по штабу, заходя к разным штабным офицерам, интересуясь их планами и давая советы. Также он мог поинтересоваться ходом дел в районе Оаху. Если визит был официальным, он выезжал в своем большом черном служебном «Бьюике» с водителем и с собственным флажком на капоте. В противном случае он путешествовал в небольшом автомобиле без опознавательных знаков с Ламаром за рулем.

Нанося официальные и неофициальные визиты, адмирал Нимиц всегда приезжал вовремя, «Он был наиболее пунктуальным человеком, с которым я когда-либо имел дело, — рассказывал Ламар. — То есть если уж командующий куда-то собирался, все должно было происходить точно по графику. Если он должен был посетить новый корабль, приходящий в Перл-Харбор в 10 утра, я всегда отсылал адмиральский катер рано утром, чтобы подгадать точно к десяти. Если мы были приглашены во дворец губернатора Гавайев к 6:45, он хотел, чтобы его автомобиль подъехал туда в 6:45, ни минутой раньше, ни минутой позже».

Адмирал и от других ожидал такого же строгого соблюдения графиков и инструкций. Однажды его при полном параде везли по Британия-стрит в Гонолулу в его официальном седане с флагом. Он проезжал мимо сотен матросов, и ни один не отдал честь. Очень раздраженный, по возвращению в Перл-Харбор Нимиц послал за адмиралом Гормли, под чьей юрисдикцией были такие вопросы, и предложил, чтобы он послал в город офицеров с автобусами, дабы собрать всех военнослужащих, которые не отдали честь, отобрать у них увольнительные на берег и возвратить их на корабли. Это было не очень серьезным наказанием, просто люди теряли часть выходного, — но и его оказалось вполне достаточно. После того как в течение нескольких дней из Гонолулу вывозились полные автобусы матросов, слухи об этом распространились по флоту, и отдание чести снова вошло в привычку.

В тихие дни Нимиц прекращал работу в 4:00 или 4:30. Оставалось время для длинных прогулок, часто со Спрюэнсом, до госпиталя в Алеа и обратно, либо для короткой партии в теннис, за которой обычно следовала партия в «подковки». Потом — ванна и обед. Почти всегда, когда Нимиц обедал дома, у него были гости. Он любил точность, и когда его гостями были офицеры, они всегда приходили в назначенное время. Позже по ходу войны, когда Тихоокеанский регион посещали многочисленные гражданские высокопоставленные особы и их нужно было развлекать, Нимица часто расстраивала их небрежность и непунктуальность.

Перед обедом Нимиц предлагал гостям по два коктейля, и не больше, и выпивал два сам; обычно это был коктейль из виски с горьким пивом. Спрюэнс, часто мешавший напитки, брал для себя не больше одного наперстка ликера, иногда смешанного с имбирным пивом, в бокале для коктейля и мусолил одну порцию в течение часа. Он не был против того, чтобы выпить за компанию, но в молодости на собственном горьком опыте узнал, как на него действует крепкий ликер, и поэтому не искушал судьбу.

Обед обычно стоил самых долгих ожиданий. Стюард адмирала был превосходным поваром, он использовал продукты наилучшего качества, а его излюбленным блюдом был бифштекс из вырезки. У него был сад, в котором он выращивал свежие овощи и зеленый салат для стола адмирала. На десерт он подавал тропические плоды — ананас, авокадо, папайю и китайский крыжовник из Новой Зеландии; а также мороженое, часто с таким экзотическим наполнителем, как манго или авокадо. В конце обеда на столе появлялись свежие местные орехи литчи. После обеда Нимиц присоединялся к гостям с сигаретой, но Спрюэнс от курения воздерживался.

Иногда после обеда Нимиц показывал гостям кино или, чаще всего, навевая скуку на некоторых посетителей, ставил пластинки с классической музыкой, выключая при этом свет и отдергивая шторы. После беседы Нимиц, Жендро или Спрюэнс обычно предлагали всем немного прогуляться, «подышать свежим воздухом» и желали гостям спокойной ночи по возвращении домой. Во время проведения важных операций Нимиц перед сном шел в штаб и читал последние депеши.

Однажды вечером, возвращаясь с Ламаром после званого обеда в Гонолулу, Нимиц увидел, что очень пьяный моряк стоит на обочине дороги и голосует. Адмирал приказал водителю остановиться и пригласить моряка ехать с ними. Моряк — который, как оказалось, был из инженерно-строительных войск — с благодарностью сел в автомобиль, не имея ни малейшего понятия, с кем он ехал, поскольку дорога была не освещена, все тонуло в темноте и единственный свет исходил от пары горизонтальных щелей в фарах автомобиля, прикрытых специальными насадками.

В ответ на вопросы адмирала матрос излил все свое недовольство лагерем батальона — он был грязный, плохо организованным, кормили тоже плохо, а начальник был слишком придирчив. Нимиц высадил матроса около входа в его лагерь, и парень, не подозревая, кому он только что жаловался, пошел, спотыкаясь, прочь.

Следующим утром Нимиц зашел к Ламару и сказал ему, что он намеревается осмотреть батальон инженерных войск, о котором шла речь, в одиннадцать часов. Ламар в 10:00 позвонил одному из офицеров батальона. Это, конечно, не давало батальону много времени на подготовку — что Нимицу и было нужно. Он доехал до лагеря точно вовремя и увидел, что условия в лагере именно такие, как описывал давешний ночной попутчик: грязь, беспорядок, а люди — запуганные и голодные. Нимиц довел свое неудовольствие до сведения командира и проследил, чтобы тот был должным образом наказан.

Примерно раз в неделю, когда все было спокойно, адмирал Нимиц организовывал экспедицию через весь остров в местечко Кайлуа, что на восточном берегу, чтобы там весь день бродить по окрестностям и купаться. Компания приезжала в большом семиместном седане. Плавки переодевали в доме на берегу, который носил неофициальное название «хижина Дамона» (или «Отдых простаты»). Этот дом был специально арендован для проживания старших офицеров между выходами в море, но редко использовался ими, потому что был слишком изолирован для людей, которые предпочитали бывать в обществе, когда находились на берегу.

В письме Кэтрин Нимиц описал одну такую экскурсию: «Вчера днем в нашу со Спрюэнсом машину набились Ламар, [коммодор Том Р.] Хилл, Жендро и [коммандер Эрнест М.] Эллер, и мы отправились в дом на берегу — походить по пляжу и поплавать. Ж. натер мозоль на босой ноге, но в остальном оздоровительная поездка ему понравилась».

Пикник состоял главным образом из экскурсии по пляжу в плавках — на две мили, согласно адмиралу Спрюэнсу, который всегда принимал участие в прогулках, и на пять миль — по воспоминаниям офицеров с менее толстокожими ступнями; далее следовал заплыв. Мэлл А. («Пит») Питерсон, тогда бывший в звании коммандера, мрачно вспоминает последствия пеших походов по песку: «Вы теряете слой кожи на подошвах, которые потом в течение двух или трех дней чувствуют каждое прикосновение». В конце экскурсии Нимиц, Спрюэнс и Ламар обычно проплывали обратную часть пути — примерно около мили. Менее опытные пловцы выходили на берег совершенно измученные уже примерно после четверти мили.

Конечно, эти походы были полезны для здоровья и поднимали тонус, но они не были так уж популярны среди офицеров штаба, как казалось Нимицу. Пикники всегда организовывались как сюрприз, потому что из соображений безопасности не существовало никакого определенного расписания, — то есть они редко приходились на один и тот же день недели. Однако как только морские пехотинцы или помощник адмирала начинали обходить веранды или последний садился на телефон, приглашая офицеров пройтись, вести распространялись подобно лесному пожару, и офицеры штаба быстро «рассредоточивались». Джек Редман рассказывал, что некоторые прятались в чуланах или под столами.

Штаб работал семь дней в неделю, часто до поздней ночи, но никто не возражал, если офицеры прекращали работу в середине дня и шли играть в теннис. Конечно, адмиралы Нимиц и Спрюэнс никогда не отказывались размяться или расслабиться, когда дел было не слишком много. Если возникали какие-нибудь вопросы к Нимицу, Спрюэнсу или кому-нибудь еще, на теннисные корты посылали ординарца с вопросом в письменном виде и чистым блокнотом для ответа.

Адмирал Нимиц считал, что штаб должен усердно работать и офицеров в нем должно быть как можно меньше. Но он также хотел, чтобы в штабе все были здоровы и работали эффективно. Он полагал, что при необходимости его люди должны работать круглые сутки — но, если позволяло время, надо было все-таки поддерживать тело и нервы в форме, занимаясь спортом и отдыхая. Он не мог забыть обеспокоенные взгляды и нервную обстановку в штабе Южно-Тихоокеанского сектора в первые дни на борту «Аргонны», когда они тонули в разведданных и заражали весь сектор пораженческими настроениями.

Когда субботним вечером адмиралу Нимицу хотелось по-настоящему отдохнуть, он шел в гости к старым друзьям— мистеру и миссис Александр Уокер, которые обычно проводили уик-энд в небольшом домике на другой стороне Оаху. Нимица просили привести с собой еще какого-нибудь офицера, и с ним обычно приходил Ламар или Спрюэнс. Они надевали шорты и гавайки, ели бифштекс на обед, а потом слушали симфонии, стоя у океана и любуясь звездным небом. Болтали о чем угодно — об орхидеях и прочих пустяках. Запрещено было разговаривать только на военные и служебные темы.

Они проводили у Уокеров всю ночь — они часто ходили в гости во время затемнения, — но Нимиц всегда возвращался в Макалапа в воскресенье утром и в 10:00 утра был в кабинете, потому что в это время по радио начинался час классической музыки из Сан-Франциско. Можно было всегда говорить, какими офицерами он оставался особенно доволен за неделю: Нимиц включал селекторную связь с их кабинетами и вместе с ними слушал музыку — громко, из-за некоторой глухоты адмирала. Когда генерал-майор Эдмонд Ливи прибыл на Оаху в качестве представителя армии, он был поражен, когда в одно из его первых воскресений на службе его кабинет внезапно утонул в звуках музыки. Он в недоумении позвонил Ламару.

— Что, черт побери, здесь творится? — воскликнул он. — Откуда идет вся эта музыка?

— Это адмирал благодарит Вас за отличную службу, — ответил адъютант, — разрешая Вам насладиться вместе с ним утренним воскресным концертом.

Нимиц мог тягаться с любым в его штабе в способности упорно трудиться и проводить долгие часы за работой, но он отказывался брать на себя вопросы, с которыми могли справиться другие. Как и в то время, когда он был командиром «Огасты», он всегда старался не делать ничего, что мог сделать кто-нибудь еще. Он экономил силы для принятия важных решений, а также для выполнения официальных и общественных обязанностей, которые лежали исключительно на командующем. Как всегда, он передавал большие полномочия своим подчиненным, так как он считал, что они тоже должны уметь руководить. Если оказывалось, что они не могут, их выгоняли — осторожно, если офицер страдал чрезмерным чинопочитанием, и грубо, если они были молоды и нуждались во встряске. «Молодой человек, — говорил в таких случаях Нимиц, — вы не оправдали моих надежд, и я впредь обойдусь без ваших услуг».

Хотя адмиралы Нимиц и Спрюэнс мыслили одинаково, особенно в вопросах стратегии, характеры у них были абсолютно разные. Спрюэнс был не менее добросердечен, чем Нимиц, но он труднее сходился с людьми. Мелл Петерсон называл его «чопорным», а некоторые младшие офицеры между собой именовали; «Старое Замороженное Лицо».

Петерсон рассказывал: «Адмирал Нимиц был довольно добродушен и любезен, этакая старая калоша. Адмирал Спрюэнс был опрятным, твердым и приземленным человеком, который вечно находился в делах». Близкое знакомство Спрюэнса с Нимицем и вечера, проведенные в компании друг друга, видимо, благотворно влияли на начальника штаба. Во всяком случае, позже, общаясь с людьми, Спрюэнс был менее жесток и формален.

Адмирал Спрюэнс имел две функции в Перл-Харборе — как начальник штаба и как советник адмирала Нимица. В первом качестве он не был типичным начальником штаба — ярким, беспокойным, кусающим ногти. То есть, ярким-то он был, но он никогда не позволял себе беспокоиться. Он был, с собственного попустительства, склонен к лени — сильный, но ленивый характер, как говорят — идеальный вариант для командира. Когда Нимиц передавал решение какой-то проблемы Спрюэнсу, тот быстро спускал задание дальше вниз по служебной цепочке. Подобно Нимицу, он являлся чрезвычайно дисциплинированным и занимался самодисциплиной всерьез, чем действительно сильно выделялся на фоне остального штаба. Также подобно Нимицу, он превосходно умел выбирать подходящего подчиненного, перекладывать полномочия со своих плеч на его, а потом оставлять его выпутываться самостоятельно.

Спрюэнс для Нимица был в первую очередь источником идей и резонатором собственных идей командующего. Фактически все эти обмены идеями были устными, поскольку Спрюэнс мог лучше всего проявить себя, когда говорил (сам он назвал это «мысли вслух»), и к тому же он любил как можно больше находиться на ногах. На словах он был способен прясть самые изобретательные и запутанные стратегические планы, но не выносил скучной работы — например, не любил обстоятельно излагать сложные детали на бумаги. Такие вещи он, насколько возможно, поручал другим. То, что не получалось передать, он небрежно делал сам — за той самой конторкой.

Одна из самых ранних идей, которые Спрюэнс подкинул Нимицу, появилась вследствие потрясения от тяжелых потерь американских летчиков в сражении при Мидуэе. Как говорили Спрюэнсу некоторые из оставшихся в живых пилотов, у них и их товарищей практически не было никакого будущего: если они будут участвовать во всех операциях подряд, то все они будут в конечном счете уничтожены — из-за накопленной усталости или просто по теории вероятности. Предложением Спрюэнса поддержанным Нимицем, был план ротации, заключавшийся в том, что летчики-резервисты по мере надобности сменяли тех, кто сейчас находился на передовой. Благодаря такому плану у эскадрильи появилось время для отдыха и восстановления сил между боевыми вылетами. Таким образом, все летчики оставались со свежей головой и ясным умом, и у них появлялось больше надежд на выживание.

Когда Спрюэнс присоединился к Нимицу в 1942 году, штаб Тихоокеанского флота и секторов Тихого океана насчитывал сорок пять офицеров. Хотя Спрюэнс, так же как и Нимиц, считал, что штаб должен быть как можно меньше, к середине 1944 года в штабе было приблизительно 250 офицеров. Главной причиной для роста было планирование и обслуживание наступления Центрально-Тихоокеанских сил через Тихий океан, особенно в точках снабжения и поддержки сил и ввода войск на занятые острова.

Характер войны на Тихом океане обусловил уникальную проблему освобождения флота от зависимости от тыловых баз, так, чтобы он мог двигаться через океан, занимая по пути острова, не испытывая необходимости возвращаться для пополнения запасов и текущего ремонта. Только таким образом можно было поддерживать стратегический импульс, достаточный для того, чтобы не дать врагу опомниться.

Наиболее важными для выполнения этой задачи были «бродячие эскадры» сил обслуживания Тихоокеанского флота под командованием вице-адмирала Колхауна. Одна эскадра обслуживания занималась дозаправкой флота в море. В разработке этого метода адмирал Нимиц сам принимал участие, и поэтому испытывал к нему самый жгучий интерес. Ударные оперативные соединения сопровождались танкерами, на каждом из которых было до 80 ООО баррелей мазута, 18 ООО баррелей авиационного бензина и почти 7000 баррелей дизельного топлива. Другие танкеры курсировали согласно заданному графику, описывая петли вокруг «сцены действия», так, чтобы на боевых кораблях знали, где и когда можно при необходимости осуществить дозаправку. Имелись также передвижные группы пополнения запасов, готовые передавать на корабли боеприпасы, продовольствие, запасные части, самолеты и персонал. Посыльные корабли поставляли почту на корабли в море и эвакуировали серьезно раненных в плавучие госпитали. Отряды посыльных, ремонтных судов, плавучие сухие доки образовали временные плавучие базы в лагунах атоллов или других замкнутых водах и были готовы, предоставить флоту любое обслуживание, кроме капитального ремонта.

В течение кампании на Гуадалканале, когда множество судов накопилось в гавани Нумеа, адмирал Кинг обратился к сухопутным силам за помощью в решении проблемы снабжения в южной части Тихого океана. Генерал-лейтенант Брехон Сомервелл, командующий силами обеспечения армии, послал своего главного планировщика генерал-майора Лероя Льютса с целью изучения ситуации. Среди прочих полезных предложений Льютс ускорил учреждение логистической организации для контроля поставок.

Как шаг к выполнению предложения Льютса относительно всех областей Тихого океана, Сомервелл послал в Перл-Харбор своего помощника, генерала Ливи, но Нимиц просто приставил Ливи в качестве советника к штабу адмирала Колхауна. Ливи протестовал, сообщая Сомервеллу, что это было совершенно не то, что нужно. Силы обслуживания, писал он, предназначались только для снабжения флота. По его мнению, нужно было также учредить штаб снабжения театра военных действий, составленный из военно-морских, воздушных и сухопутных офицеров, и этот штаб должен находиться непосредственно при главнокомандующем в регионе, адмирале Нимице.

Генерал Маршалл поддержал предложение Ливи, добавив в заключение, что в секторах Тихого океана командование флота и командование секторов должны теперь быть разделены. Адмирал Нимиц командовал бы секторами Тихого океана, так же как генералы Эйзенхауэр и Макартур командовали своими секторами, но командующим Тихоокеанским флотом должен стать другой офицер, вероятно, Хэлси. Кинг и Нимиц согласились, что идея относительно объединенного штаба имеет смысл, но Кинг был оппозиционно настроен к разделению постов командующего флотом и главнокомандующего силами в секторе, так как это прерывало командную иерархию между ним и флотом. «Я планирую, — сказал он Нимицу, — сосредоточить командование Тихоокеанского флота и областями Тихого океана в руках одного человека — вас».

После месяцев изучения, включая изучение графика поставок и систем планирования в областях Эйзенхауэра и Макартура, адмирал Нимиц 6 сентября 1943 года наконец объявил о формировании Объединенного штаба в Перл-Харборе. Он первоначально имел четыре секции: планирования (J-1), разведки (J-2), операций (J-3) и логистики (J-4). Генерал Ливи возглавлял секцию логистики, которая близко сотрудничала с войсками обслуживания. До конца войны секция логистики оставалась в здании штаба, где генерал Ливи много раз снова оказывался «подключенным» к главнокомандующему во время воскресных утренних концертов, но войска обслуживания стали настолько большими, что секции пришлось переехать в отдельное здание, установленное для него рядом со зданием штаба.

Новая секция разведки тесно сотрудничала с Объединенным разведцентром областей Тихого океана (JICPOA), который был сформирован по воле адмирала Кинга. Разведцентр занимал здание прямо к северу от здания штаба. Донесения из центра обычно поступали к адмиралу Нимицу через коммандера Лейтона, который оставался офицером разведки штаба Тихоокеанского флота. Лейтон просил о службе на кораблях, но Нимиц отказал ему. «Работая за вашим столом, вы можете убить больше врагов, — сказал Нимиц, — чем если бы вы командовали дивизией крейсеров».

Рядом с разведцентром было еще одно абсолютно такое же здание, в котором размещался центр радиоразведки Тихоокеанского флота — станция «Гипо», которая так и не была заменена, несмотря ни на что. Возглавляемое со дня отъезда Рошфора коммодором Уильямом Б. Гоггинсом, она сменила название и переехала из подвала в более просторное помещение, имея в штате более тысячи операторов.

Радиоразведка занималась почти исключительно отслеживанием и анализом радиообмена противника. Как и прежде, ее действия включали анализ перемещения сил, криптологический анализ и перевод японских военно-морских сообщений. Ее криптологи постепенно учились справляться с постоянными изменениями позывных и кодов Японии, особенно с частыми заменами групп случайных чисел; они также взломали другие японские коды. Одним из наиболее полезных для американцев была расшифровка кода, которым пользовались японцы при организации морскими перевозками. Этим кодом не только направлялись караваны судов с сопровождением, но и назначались заранее их дневные позиции. Эта жизненно важная информация передавалась штабному офицеру-оператору командующего подводными лодками Тихоокеанского флота, который наводил субмарины на японские конвои, таким образом увеличивая эффективность их действий.

Однако это преимущество сводилось практически на нет недостатками американских торпед, боевые части которых имели тенденцию преждевременно взрываться — если вообще взрывались. Проблема осложнялась фактом, что взрыватель Mark-6, использовавшийся в торпедах подводных лодок, срабатывал либо при ударе, либо дистанционно от воздействия магнитного поля, когда торпеда проходила под стальным корпусом судна или около него. Подводникам советовали использовать магнитный взрыватель, потому что взрыв под килем мог быть весьма разрушительным, а также потому что часть торпед не попадала прямо в цель, а проходила рядом с ней.

К сожалению, взрыватель часто не срабатывал — особенно когда торпеда была направлена так, чтобы пройти под судном. Адмирал Локвуд, все еще находившийся в Австралии, обнаружил одну из причин этого. Стреляя торпедами через противолодочную сеть, он доказал, что они шли на одиннадцать футов ниже заданной глубины. Когда этот недостаток был устранен, невзорвавшихся торпед стало меньше, но преждевременных взрывов — больше.

Когда Локвуда перевели в Перл-Харбор, он был тепло, но несколько скомканно принят адмиралом Нимицем, который все еще лежал в госпитале с малярией. Локвуд и Нимиц долго работали бок о бок, и их дружба продолжалась всю оставшуюся жизнь. Нимиц, внесший огромный вклад в развитие субмарин, был убежден, что подводный флот мог оказаться решающим в войне против островной нации типа Японии, при том условии, что американцы смогут устранить дефекты своих торпед.

Локвуд отослал в Бюро вооружения целый ряд жалоб, подтвержденных Нимицем, — но без особого результата. Приехав в Вашингтон, он вызвал гнев Бюро, выступив перед аудиторией офицеров-подводников. «Если Бюро артиллерии, — сказал он, — не может обеспечить нас торпедами, которые поражают цели и взрываются, или более серьезными орудиями, чем эти “духовые трубки”, тогда, ради бога, пускай они заставят Бюро судостроения разработать корабельный абордажный крюк, которым мы сможем отрывать листы от бортов неприятельских судов!»

Бюро вооружения возлагало ответственность за неудачи на командиров подводных лодок, которые смотрели в перископы и предоставляли данные для прокладки курса субмарин и наведения торпед. Команды теряли доверие к своим командирам, а некоторые из командиров, раздосадованные и сбитые с толку, заключали наконец, что командовать субмаринами — не их призвание, и просили о другом назначении.

Локвуд, однако, оставался убежденным, что главной причиной неприятностей были взрыватели Mark-6. Того же мнения придерживался коммодор Том Хилл, ответственный за артиллерию. Вместе они пошли к адмиралу Нимицу, который, услышав их аргументы, предписал Локвуду оформить приказы о снятии с боевых торпед магнитных взрывателей. Впредь подводники стреляли прямо по целям — так, чтобы взрывы происходили при непосредственном контакте с целью. Число преждевременных взрывов уменьшилось, но процент неразорвавшихся торпед резко увеличился. «Вот видите, — сказали в Бюро вооружения после этого, — все ваши неприятности — результат неправильного наведения». Опять последовали просьбы расстроенных командиров подводных лодок о переводе.

Но не таков был лейтенант-командер Лоренс Р. Дэспит. Его субмарина «Тиноза» остановила вражеский танкер двумя торпедами, запущенными с неблагоприятного угла. После этого Дэспит лег на траверз неподвижного танкера, и с этой великолепной позиции запустил девять тщательно проверенных торпед. Все девять попали в цель — и ни одна из них не взорвалась. Дэспит забрал оставшуюся торпеду в Перл-Харбор и гневно потребовал, чтобы ее осмотрели и исправили дефект.

Экспертиза торпеды Дэспита показала, что все в полном порядке. С разрешения адмирала Нимица Локвуд вышел в море и запустил три торпеды в утес, который вертикально торчал из моря. Две взорвались, а третья — нет. Эту последнюю они выловили и забрали на базу. Тогда наконец была выяснена окончательная причина отказа. При контакте с целью высвобождался боек взрывателя, который с помощью пружины выдвигался в поперечном направлении между парой направляющих к колпачку взрывателя. При сильном лобовом контакте инерция так плотно прижимала боек к передней направляющей, что он не доходил до боеголовки. Облегчив боек и таким образом уменьшив трение о направляющую, удалось решить проблему. Наконец на американских субмаринах появились надежные торпеды. Но это было уже в сентябре 1943 года — спустя почти два года после объявления войны.

Самый поразительный радиоперехват состоялся рано утром 14 апреля 1943 года. Расшифрованная и переведенная японская депеша была быстро передана коммандеру Лэйтону, который поспешил с ней в кабинет адмирала Нимица. Он пришел туда в 8:02 утра. Лэйтона пропустил Ламар, объявивший: «“Ноль-ноль” на месте и сейчас примет вас».

Войдя во внутренний кабинет, Лэйтон вручил депешу Нимицу. «Наш старый друг Ямамото», — сказал он. Адмирал поглядел на сообщение и прямо-таки подскочил. Там было написано:

«Главнокомандующий Объединенным флотом посетит Балале, Шортленд и Буин 18 апреля… В б утра отбывает из Рабаула в среднем бомбардировщике в сопровождении шести истребителей… В 8 утра адмирал прибывает в Балале…»

Далее был описан полный маршрут адмирала Ямамото в течение дня.

Нимиц повернулся и изучил настенную карту. В ходе поездки Ямамото должен был оказаться в пределах 300 миль от аэродрома Гендерсон-филд. Известная страсть японского адмирала к точности гарантировала, что он будет следовать графику минута в минуту.

— Как вы думаете, — спросил Нимиц, — мы можем попытаться взять его?

— Он уникальный человек, — ответил Лэйтон. — Его боготворят младшие офицеры и матросы. Кроме императора, — продолжал он, — вероятно, ни один человек в Японии настолько не важен для поддержания боевого духа населения страны. И если его уничтожить, это деморализует флот противника. Вы знаете японскую психологию; это ошеломило бы нацию.

— Единственное, что меня беспокоит, — сказал Нимиц, — не смогут ли они в случае нашей удачи найти более успешного командующего флотом.

Рассуждения о старших японских адмиралах Лэйтон закончил словами: «Ямамото на голову выше их всех». Потом он провел интересную параллель: «Знаете, адмирал Нимиц, это все равно, как если бы они подстрелили вас. Никто не сможет вас заменить».

Нимиц улыбнулся.

— Эта операция — в сфере компетенции Хэлси. Если есть способ, он найдет его. Хорошо, мы попробуем.

Взяв блокнот, Нимиц написал депешу для Хэлси, в которой описал маршрут Ямамото и предложил, чтобы защитить кодовый перерыв, передать информацию австралийскому береговому патрулю, курсирующему вокруг Рабаула. Он закончил так: «Если вверенные Вам силы в состоянии уничтожить Ямамото и его штаб, Вам разрешается начать предварительное планирование».

Поскольку убийство столь выдающегося персонажа могло иметь далеко идущие политические последствия, из предосторожности адмирал Нимиц решил согласовать операцию с Вашингтоном и получил добро от министра Нокса и президента Рузвельта. Из Гуадалканала, через штаб Хэлси в Нумеа, прибыла депеша от контр-адмирала Марка А. («Пита») Митшера, командующего ВВС Соломоновых островов. Контр-адмирал сообщал, что его летчики будут готовы устроить засаду 18 апреля, используя истребители дальнего действия Р-38. В заключение Нимиц дал некоторые распоряжения относительно операции, добавив лично от себя: «Удачи и доброй охоты».

18 апреля! Нимиц, должно быть, поразился этому совпадению. Ровно за год до этого Митшер, в должности командира «Хорнета», и Хэлси, как командующий оперативной группы, участвовали в атаке на Токио.

Днем 18 апреля, в Вербное воскресенье, Митшер послал Хэлси сообщение, а Хэлси в свою очередь передал его Нимицу:

«Р-38 во главе с майором Джоном В. Митчеллом, США, вошли в воздушное пространство района Кахили приблизительно в 9:30. Сбиты два бомбардировщика, сопровождавшиеся сомкнутым строем истребителей Мицубиси “Зеро”. Один из бомбардировщиков, по всей вероятности, совершал испытательный полет. У каждого бомбардировщика находилось по три истребителя, что в сумме дает шесть. Потери с нашей стороны — один Р-38. Похоже, 18 апреля — наш день»[40].

Хэлси ответил: «Поздравления вам, майору Митчеллу и его охотникам. Похоже, одна из уток в их мешке оказалась павлином».

Тем вечером — в Перл-Харборе это было 17 апреля — в сводке командования Тихоокеанского флота появилась запись: «Представляется вероятным, что главнокомандующий Объединенным флотом был сбит сегодня в самолете в районе Буйна армейскими Р-38».

Американцы не были уверены в своем успехе до 21 мая, когда пепел адмирала Ямамото был доставлен в Японию на суперлинкоре «Мусаси». Тогда диктор токийского радио объявил прерывающимся эмоциональным голосом, что Ямамото «при разработке общей стратегии на передовой линии в апреле этого года вступил в бой с врагом и пал смертью храбрых на военном самолете».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.