Мюнхен 30 июня 1934 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Мюнхен 30 июня 1934 года

В 1933–1934 годах среди сторонников нацизма, особенно в штурмовых отрядах, усилилось недовольство и распространились оппозиционные настроения против Гитлера, который не сдержал ни одного из своих псевдосоциалистических обещаний, получивших отражение прежде всего в программе национал-социалистской партии. Нацистской верхушке «национальная революция» дала богатство и власть, но многим, так называемым рядовым участникам движения она не принесла решительно ничего. Главарь штурмовиков Рем и его клика решили использовать в своих интересах кризис в фашистских организациях, подорвавший массовую базу нацизма. Стремясь нажить на этом политический капитал, они требовали, между прочим, зачисления в рейхсвер значительного числа руководителей штурмовых отрядов с сохранением за ними соответствующих командных должностей. Ведь не только они сами, но и официальная пропаганда нацистской партии до 1933 года не уставала говорить о штурмовых отрядах как о «ядре армии будущего». Теперь они хотели, чтобы за словами последовали наконец и дела. Рем собирался даже объединить рейхсвер и CA, СС и «Стальной шлем» под властью единого военного министерства, возглавить которое рассчитывал сам. Однако генералы, обеспокоенные разногласиями среди нацистов, опасаясь выступления вооруженных банд штурмовиков, которое нелегко было бы подавить, и вовсе не желая уступать свои позиции главарям CA, резко выступили против этих планов и пригрозили в случае необходимости двинуть рейхсвер.

Ради достижения общих целей Гитлер уступил требованиям рейхсвера об «умиротворении» штурмовиков.

Для этого решено было ликвидировать руководителей CA, предъявив им обвинение в подготовке путча.

Однако в проскрипционные списки, составленные при подготовке этой акции, нацистские главари включили не только верхушку CA, но и ряд других, не угодных им лиц, устранения которых они добивались по разным причинам. Некоторые из этих людей слишком много знали о методах и темных делах гитлеровской верхушки, другие имели несчастье почему-либо вызвать неудовольствие главарей нацистской партии.

В канун кровавой резни командование рейхсвера привело его части в полную боевую готовность, во-первых, желая тем самым показать Гитлеру и его ближайшему окружению, что настала пора действовать, и, во-вторых, намереваясь вмешаться в случае сопротивления со стороны штурмовиков. Желая еще раз подчеркнуть, что решающее слово в военных делах принадлежит рейхсверу, а не CA, но что при этом армия безоговорочно поддерживает фашистскую диктатуру, министр рейхсвера генерал фон Бломберг выступил 29 июня 1934 года со статьей в гитлеровской газете «Фёлькишер беобахтер». В этой статье он подчеркивал, что армия служит нацистскому государству, которое она «принимает безоговорочно, исходя из глубочайшего внутреннего убеждения», и полностью поддерживает его руководителей, «вернувших вооруженным силам страны их святое право пользоваться безграничным доверием народа и государства».

«Армия, — писал в заключение Бломберг, — сохраняя железную дисциплину и исполненная сознания своего долга, пойдет за рейхспрезидентом Гинденбургом и фюрером рейха Адольфом Гитлером, который сам вышел некогда из ее рядов и которого мы всегда будем считать своим человеком».

В личном архиве Мюллера, с апреля 1933 года проходившего службу в штабе VII военного округа, сохранились следующие записи о событиях 30 июня 1934 года:

«29 июня 1934 года я находился в служебной командировке в городе Регенсбурге. Во второй половине дня начальник штаба VII округа полковник Кюблер по телефону приказал мне немедленно вернуться в Мюнхен. К пяти часам пополудни я прибыл в баварскую столицу.

В штабе командующий округом генерал Адам сказал мне следующее:

— Согласно сообщению, поступившему из Берлина от начальника военно-политического отдела генерала фон Рейхенау, сегодня ночью рейхсканцлер на самолете прибудет из Годесберга в Мюнхен. По прибытии он тотчас же направится в баварское Министерство внутренних дел, где устно передаст важные распоряжения специально откомандированному туда офицеру из штаба нашего округа. Этим офицером будете вы, поскольку, занимаясь вопросами территориальной обороны, вы уже не раз вступали в контакт с баварским министром внутренних дел Вагнером. На аэродроме Гитлера встретит подполковник Зинцених, который доложит ему об обстановке в Мюнхене. Откровенно говоря, мы сами пока не знаем точно, о чем ему надо докладывать. Во всех частях гарнизона запрещены отпуска и выдача увольнительных в город. О подробностях нам пока ничего не известно. По словам связного от СС, который был здесь сегодня утром, дело идет о штурмовых отрядах. Между прочим, он сказал, что особенно важно не дать штурмовым отрядам возможность завладеть оружием. Вот и все. Остальное вы сами узнаете в Министерстве внутренних дел и доложите нам. Не теряйте времени и тотчас же отправляйтесь к Вагнеру. Прежде всего узнайте у него точно, когда сюда прибудет Гитлер.

В приемной баварского Министерства внутренних дел я застал начальника канцелярии министра Кёгльмейера, приземистого, тучного бригадефюрера СС по фамилии Вебер (во всяком случае, представляясь, он так назвал себя) и Шауба, личного шофера Гитлера (если мне не изменяет память, Шауб тоже был в эсэсовском мундире со знаками различия бригадефюрера).

В приемной было полно народу — одни уходили, другие приходили, образовалась целая очередь к министру, и лишь час спустя меня провели в его кабинет.

— По указанию генерала Рейхенау командующий военным округом направил меня к вам, — доложил я, — чтобы получить от рейхсканцлера, прибывающего сегодня ночью, важный приказ частям нашего военного округа.

Вагнер прежде всего осведомился, получили ли мы приказ об отмене увольнительных в казармах гарнизона.

Я ответил утвердительно. Тогда министр сказал, что время прибытия фюрера ему еще точно не известно — говорили лишь, что он приедет вечером, часов в 10–11. Я обратил внимание министра на то, что штаб округа вообще еще не в курсе дел.

— Речь идет о подавлении готовящегося путча штурмовиков, — сказал Вагнер. — Фюрер вызвал все высшее руководство CA на совещание в Висзее. Об этом вы можете сообщить только командующему округом. Все остальное скажет вам сам фюрер.

Во время беседы со мной Вагнер один раз подошел к двери и, приоткрыв ее, спросил своего начальника канцелярии:

— Кстати, вы уже уточнили, где находятся сейчас Шнейдхубер и Шмидт [обергруппенфюрер CA в Баварии и группенфюрер CA в Верхней Баварии. — Нем. ред.]: еще в Мюнхене или они уже выехали в Висзее?

Кёгльмейер ответил, что это еще неизвестно.

— Давно уже пора это выяснить. Уточните немедленно! — недовольно заметил Вагнер.

Прощаясь, я сказал министру, что возвращаюсь в штаб округа и вновь буду у него к десяти часам вечера. Выйдя из кабинета, я немного задержался в приемной и успел услышать, как Кёгльмейер и бригадефюрер СС Вебер говорили, что на исходе дня на учебный плац Обервизенфельд в северной части Мюнхена прибыли с неизвестной целью два вооруженных отряда штурмовиков.

Я доложил генералу Адаму в присутствии начальника штаба округа о своем разговоре с министром. Адам, в свою очередь, рассказал, что он тем временем позвонил в Берлин, в Министерство рейхсвера, барону фон Фричу и спросил его, что, собственно, случилось. Фрич подтвердил приказания Рейхенау и сказал, что все остальное в штабе округа узнают после прибытия в Мюнхен Гитлера. Втроем мы тут же стали гадать, что же все-таки могло произойти. Дело, во всяком случае, было связано с CA — об этом свидетельствовало все, что я услышал в Министерстве внутренних дел. Мы вспомнили в этой связи и о том, что еще весной этого года штурмовые отряды требовали "продолжать и развивать национальную революцию" и что с самого начала года мюнхенское руководство CA вело себя по отношению к штабу округа крайне настороженно. Впрочем, личные контакты между командирами штурмовых отрядов и офицерами гарнизона не прерывались. Далее, генерал Адам знал о том, что уже несколько месяцев руководство CA стремится усилить свое влияние в рейхсвере. Наконец, весьма примечателен был и следующий эпизод. В апреле 1934 года начальник штурмовых отрядов в Австрии бригадефюрер CA Решны по своей инициативе, без договоренности с мюнхенским руководством CA явился в штаб VII военного округа с просьбой предоставить для австрийских штурмовиков оружие и боеприпасы. Запросив указаний у Рейхенау, который в ответ вообще запретил выдавать штурмовым отрядам оружие и боеприпасы, штаб округа отказал Решны в его просьбе.

Точно в 22 часа я снова явился в приемную министра Вагнера и вновь застал здесь Кёгльмейера, Вебера и Шауба. Вагнер как раз принимал кого-то и передал мне через Кёгльмейера, что Гитлер задерживается и пока еще не вылетел из Годесберга. Однако министр попросил меня не уходить. Приемная постепенно наполнялась людьми, и вскоре работа закипела. Среди штурмовиков и эсэсовцев в форме здесь появились и несколько штатских, которые шепотом докладывали что-то Кёгльмейеру и Веберу. Днем, дожидаясь приема, я устроился в углу на диване, теперь же придвинул стул к письменным столам, за которыми сидели Вебер и Кёгльмейер. Вебер успел, судя по всему, пропустить пару кружек пива и настроен был более общительно, чем днем. Он на чем свет стоит ругал "этих собак-штурмовиков", которые "свое получат", и, между прочим, сказал:

— Штурмовики постоянно жмут на фюрера да и на всех нас. Пора с этим кончать!

На мой вопрос, что он имеет в виду, Вебер ответил:

— А то не знаете? CA хочет занять место рейхсвера.

Это замечание показалось мне заслуживающим особого внимания, и я счел необходимым как можно скорее доложить об этом генералу Адаму.

Некоторое время я еще прождал в приемной, прислушиваясь к разговору Вебера и Кёгльмейера, которые рассказывали друг другу о безобразиях, творящихся в руководстве CA: попойках, вымогательствах и т. д. Кто-то из собеседников заметил:

— Да и вообще этот маньяк Рем метит на место самого фюрера.

Сведений о том, что Гитлер вылетел из Годесберга, не поступало, и я сказал Кёгльмейеру и Веберу, что возвращаюсь в штаб округа — там я доложу, что рейхсканцлер задерживается в Годесберге, и заодно узнаю последние новости. Кёгльмейер на всякий случай записал номер моего телефона.

Доложив обо всем услышанном генералу Адаму, я к полуночи в третий раз направился в Министерство внутренних дел. В приемной сидели теперь еще несколько, человек, одни в нацистской, другие в эсэсовской форме. Из кабинета Вагнера доносился гул голосов, а временами гневные выкрики самого министра. Но обитая кожей дверь мешала разобрать отдельные слова. Потом я узнал, что Вагнер в это время "устраивал головомойку" обергруппенфюреру баварских штурмовиков Шнейдхуберу. Вскоре нам сообщили, что Гитлер прилетит в Мюнхен к двум часам ночи.

В третьем часу ночи Гитлер прибыл в Министерство внутренних дел. Еще на пороге он спросил, прибыл ли офицер из штаба округа для получения указаний. Сказав "Так точно", я надел фуражку, стал перед Гитлером по стойке "смирно" и получил от него следующие распоряжения:

— Передадите командующему округом, что все события, которые произойдут здесь в ближайшие часы, являются внутренним делом партии. Части гарнизона должны оставаться в казармах. Армия не имеет отношения ко всему этому делу. Мы сами постираем свое грязное белье. Скверно лишь, что в этом замешаны генералы фон Шлейхер и фон Бредов. Я позабочусь о том, чтобы ничто впредь не мешало рейхсверу выполнять его задачи по обороне страны. Последующие распоряжения получите после моего возвращения из Висзее.

Сказав это, Гитлер повернулся к Вагнеру.

— Шнейдхубер и Шмидт задержаны? Они здесь?

— Сидят в моем кабинете, — ответил министр. — С них уже сорвали погоны.

— Слишком много на себя берете! — резко сказал Гитлер. — Что с ними делать — решаю я один!

Он прошел вместе с Вагнером в его кабинет, и до меня долетели его слова: "…Надеюсь, вы меня не задержите надолго. Я хочу как можно скорее выехать в Висзее".

Гитлера сопровождали Геббельс, личный референт Ханке и еще трое-четверо людей в штатском.

Войдя в приемную, Геббельс уселся на диван и тут же заснул. Ханке разбудил его и стал обсуждать с ним дальнейший план действий. Он извлек список на двух страницах, в котором были перечислены высшие главари CA, вызванные на совещание в Висзее. Я слышал, как Геббельс и Ханке в течение нескольких минут перечитывали этот список, комментируя его вполголоса. По их замечаниям я понял, что речь шла о том, где и как предполагается задержать этих людей. Некоторые из "фюреров" CA должны были, видимо, приехать прямо в Висзее на машинах. В этих случаях Ханке неизменно повторял: "Поручено СС". Других, очевидно, ожидали с утренним поездом в Мюнхене. "Этих я со своими людьми перехвачу на вокзале", — говорил о них Ханке. Наконец, называя некоторые фамилии, он добавлял: "Этими займется Геринг в Берлине".

Вернувшись в штаб округа, я проинформировал обо всем генерала Адама.

— Будем надеяться, что для нас все обойдется благополучно, — заметил командующий округом, — и нам не припомнят контактов, которые многие офицеры поддерживали со штурмовиками.

Я поделился с генералом соображениями о том, какую роль могли играть в этом деле Шлейхер и Бредов.

— Во время последней встречи со мной Шлейхер говорил о Реме крайне пренебрежительно, — сказал я. — Правда, раньше Шлейхер вел с ним переговоры, но я не могу себе представить, что он до сих пор поддерживал с ним связь. Быть может, Шлейхеру ставят в вину контакты со Штрассером или то, что после своей отставки он открыто ругал нацистов, в частности, в беседах с французским послом Франсуа-Понсэ?

Генерал Адам не допускал мысли, что Шлейхер предпринимал что-либо против нацистской партии. Я спросил его, нельзя ли как-нибудь предупредить Шлейхера о грозящей ему опасности.

— Как вы это себе представляете? — возразил генерал. — Ведь они наверняка подслушивают его телефонные разговоры, а быть может, он уже и арестован.

В 8 часов утра 30 июня я, как было условлено, снова направился к Вагнеру, но не застал его в министерстве. Я решил обождать в приемной, куда мне позвонил начальник штаба округа. От него я узнал, что Рейхенау уже осведомлялся из Берлина, получили ли мы указания от Гитлера. Однако никаких других происшествий не было. Около полудня мне сообщили, что Гитлер больше не будет в Министерстве внутренних дел, а отправится сразу в Коричневый дом [тогдашняя резиденция нацистской партии в Мюнхене. — Нем. ред.], где и примет решение о дальнейшей судьбе арестованных руководителей CA. Я договорился с Кёгльмейером, что зайду еще раз к вечеру, а он, в свою очередь, позвонит мне, если я понадоблюсь раньше.

Прибыв в министерство к семи часам вечера, я встретил в приемной знакомого мне капитана баварской полиции фон Килиани. Отведя меня в угол комнаты, Килиани рассказал мне, что сегодня в шесть часов вечера эсэсовцы расстреляли в Штадельхеймской тюрьме группу руководителей местных штурмовых отрядов. При этом он назвал несколько фамилий, в том числе Шнейдхубера, который, как ни странно, крикнул перед смертью: "Да здравствует фюрер!"

Погиб и фон Кар, занимавший в 1923 году во время гитлеровского путча пост чрезвычайного государственного комиссара Баварии. Его вывезли в концлагерь Дахау и там убили.

Теперь, по словам Килиани, разыскивают бывшего начальника баварской полиции отставного полковника полиции Зейссера.

Мне сказали, что Вагнер должен скоро прийти; я решил дождаться его и узнать, не поступило ли от Гитлера новых указаний штабу округа. Вскоре приехал министр, он был в крайне возбужденном состоянии. На мой вопрос он, подумав немного, ответил:

— Фюрер счел нужным еще раз напомнить штабу округа, что впредь до новых указаний его приказ, отданный сегодня утром, сохраняет полную силу.

После этого Вагнер, пройдя со мной в свой кабинет, сказал, что вся операция успешно завершена и отныне CA не будет больше помехой для рейхсвера. Фюрер поступил с бунтовщиками по всей строгости закона. Некоторые из них уже расстреляны. Я сделал вид, что это для меня новость, и спросил, правда ли, что Кар тоже убит.

— Да. Вы этого не ожидали? — сказал Вагнер. — Если уж наводить порядок, то до конца!

На вопрос министра, не было ли каких-нибудь непредвиденных происшествий в рейхсвере, я ответил отрицательно и добавил, что, как мне кажется, необходимо по возможности скорее проинформировать обо всем случившемся штаб округа. На это Вагнер напыщенно заявил:

— Не только армия, но и весь германский народ, весь мир узнает правду о сегодняшнем дне!

Выйдя из его кабинета, я еще поговорил в приемной с Килиани, который обещал мне сообщить штабу округа обо всем, что станет известно в полиции. Было уже около 10 часов вечера, когда я явился наконец с докладом к генералу Адаму. Выслушав меня, он заметил, что ничего не имеет против изоляции ненадежных элементов, но считает неправильным ставить людей к стенке без суда и следствия. Это, по его мнению, неминуемо произведет тягостное впечатление за границей. Неприятно также то, что все произошло за широкой спиной рейхсвера, который в результате несет за это свою долю ответственности.

Тем временем в штаб округа также поступило несколько сообщений об имевших место расстрелах и убийствах. Так, например, музыкальный критик газеты "Мюнхнер нойестен нахрихтен" Шмидт, однофамилец группенфюрера CA Верхней Баварии, был убит на глазах своей семьи какими-то якобы неизвестными людьми, ворвавшимися в его дом. Убили и некоего д-ра Штемпфле. В свое время этот Штемпфле сотрудничал в баварской шовинистической газете "Мисбахер анцейгер", для которой Бавария являлась эпицентром мировой истории. Этот погромный листок поддерживал кампанию, развернутую тогда нацистами против Берлина и имперского правительства, а сам Штемпфле в двадцатые годы был в дружеских отношениях с Гитлером, Я познакомился с ним в апреле 1934 года в одном из мюнхенских летних кафе, куда забрел в свободный вечер. Один из моих знакомых, майор фон Тома, пригласил меня к своему столику, за которым сидел и Штемпфле. Они продолжали прерванный моим появлением разговор о противоречиях в нацистской партии, в ходе которого Штемпфле заметил: "Попомните мое слово, если у них начнется междоусобица, они немедленно отправят меня к праотцам". На вопрос фон Тома "За что?" Штемпфле ответил: "Тут все очень просто: у меня еще с прежних времен сохранилась картотека с компрометирующими материалами на многих членов нацистской партии, да еще с какими! До сего времени я по указанию Гитлера никого не подпускал к этому архиву. Но все равно я знаю слишком много, рано или поздно они со мной покончат".

После полуночи начальник штаба округа полковник Кюблер по поручению генерала Адама позвонил в Берлин, в Министерство рейхсвера, начальнику Генштаба барону фон Фричу, доложил ему обстановку в Мюнхене и попросил принять меры, чтобы по возможности скорее проинформировать армию обо всех происшедших событиях. Кюблер спросил также о судьбе Шлейхера и Бредова; Фрич ответил, что, насколько ему известно, Шлейхер и его жена застрелены, а Бредов арестован, и на этом закончил разговор.

Утром 1 июля я вновь явился в приемную Вагнера. Узнав от Кёгльмейера, что министр занят, я уселся на диван. В этот момент Вагнер приоткрыл дверь в приемную и сказал Кёгльмейеру:

— Кстати, вам известно, что сегодня начальник штаба округа звонил Фричу в Берлин и сказал ему, что здесь дело пахнет беззаконием и резней и что Кара уже прикончили, а Зейссера разыскивают?

Я оказался в неудобном положении, ведь не далее как прошлым вечером именно я спрашивал у министра о судьбе Кара. Кёгльмейер поспешил сказать Вагнеру, что майор Мюллер уже пришел и сидит на диване в приемной. Министр сделал вид, что не расслышал, и спросил Кёгльмейера:

— А Зейссера вы наконец нашли?

И лишь после того, как тот ответил отрицательно, Вагнер вышел в приемную, поздоровался со мной и пригласил меня в свой кабинет.

Он показал мне список уже расстрелянных руководителей CA, в котором, между прочим, Рем не значился.

— Как видите, в Берлине тоже все в полном порядке, — заметил Вагнер.

На его вопрос, не было ли непредвиденных происшествий в рейхсвере, я ответил:

— Нет. Части находятся в казармах и ждут новых распоряжений. С завтрашнего дня мы намерены вернуться к обычному распорядку службы, но увольнительных в город по-прежнему не выдаем.

О ночном телефонном разговоре Кюблера с Фричем министр больше не упоминал. Я обратил его внимание на то, что, по мнению командующего округом, чрезвычайно важно как можно скорее полностью проинформировать армию о происшедших событиях.

— Не беспокойтесь, — сказал Вагнер, — в надлежащий момент фюрер сделает это сам. Я полагаю, что дело, в основном, уже сделано.

Отпустив еще несколько крепких словечек в адрес "предателей из CA", Вагнер сказал в завершение:

— Господин майор, думаю, что вашу миссию можно считать выполненной. Давайте договоримся, что мы вновь созвонимся в случае необходимости. Впрочем, до этого едва ли дойдет. Во избежание возможных недоразумений еще раз напоминаю вам, что впредь до новых распоряжений из Берлина части гарнизона должны оставаться в казармах.

После того как я доложил генералу Адаму о своем последнем визите в министерство, командующий провел совещание, в котором, кроме начальника штаба и меня самого, приняли участие начальник разведотдела штаба полковник Кёрбис и, если мне не изменяет память, начальник оперативного отдела подполковник Мацки. В ходе совещания обсуждались дополнительные сообщения, полученные в штабе округа. Мы к этому времени знали уже совершенно точно, что Шлейхер и Бредов застрелены и что в числе убитых в эти дни были и некоторые представители распущенных Гитлером политических партий, например, лидер "Католического действия" Клаузнер, бывший министериаль-директор в прусском Министерстве внутренних дел, и другие.

Генерал Адам следующим образом подвел итоги нашего совещания:

— Расстрел генералов Шлейхера и Бредова непосредственно затрагивает рейхсвер. В этом вопросе не должно оставаться никаких неясностей. Если их устранили просто как нежелательных политических свидетелей, мы не оставим это без последствий. Далее, мне представляется важным обеспечить надежный контроль наших линий телефонной связи. Об этом придется как следует подумать. Вообще надо сказать, что события последних дней крайне осложняют положение рейсхвера. Необходимо как можно скорее выяснить, как относится к ним армия, и потребовать исчерпывающих разъяснений. Встает также вопрос о будущих отношениях между рейхсвером и CA, особенно в области военного обучения. Характер и методы проведенной акции нанесут тяжелый удар по нашему международному престижу. Они вызовут также смятение в самой НСДАП и среди населения, хотя многие, бесспорно, одобрят меры, принятые для того, чтобы положить конец недопустимым притязаниям CA. Сейчас для нас важно прежде всего позаботиться о безупречном моральном состоянии войск. Солдаты не должны сложа руки сидеть в казармах. Поэтому приказываю с понедельника 2 июля вновь приступить к обычному прохождению службы в расположении частей гарнизона и продолжить подготовку к боевым учениям в Графенвере. Но с увольнительными и отпусками пока подождем.

Во второй половине дня 2 июля меня вызвал к себе полковник Кюблер.

— Мне только что звонил командир 7-го саперного батальона, — сказал он [батальон был по-прежнему расквартирован в Мюнхене. — В. М.]. — Он запрашивает указаний от штаба округа в связи с тем, что акция против штурмовиков вызвала серьезное беспокойство у части офицеров батальона. Поговаривают, что все это было затеяно высшим командованием рейхсвера. Офицеры батальона, ваши бывшие сослуживцы, хотят поговорить с вами. Поезжайте туда.

Спустя полчаса эта встреча состоялась. Я сообщил офицерам батальона, что объявил мне Гитлер в баварском Министерстве внутренних дел. Лейтенант Рааль, один из офицеров моей бывшей роты, который во время моей службы в батальоне не раз откровенно обсуждал со мной взаимоотношения между рейхсвером и CA, на сей раз не был удовлетворен моими разъяснениями.

— Я вам верю, господин майор, — заявил он. — Вы действительно сообщили нам все, что вам известно. Но ведь не исключено, что наши высшие инстанции в Берлине сами все это подстроили. К тому же мне вовсе не нравится, что основную роль в этом деле играли эсэсовцы.

В ответ на мои слова, что Гитлер в ближайшие дни выступит в рейхстаге с заявлением по этому вопросу, Рааль только усмехнулся. В заключение слово взял командир батальона подполковник Мейзе:

— Нам остается лишь дожидаться разъяснений сверху. Мы солдаты, и вмешиваться в такие дела нам не положено. Мы должны выполнять приказы начальства.

Под вечер того же дня ко мне в штаб округа зашел ротмистр Иванд, незадолго до этого прикомандированный к штабу СС в качестве офицера связи от Министерства рейхсвера. Иванд рассказал мне, как эсэсовские команды расстреливали арестованных штурмовиков в Штадельхеймской тюрьме. Что касается самого Рема, то по распоряжению Гитлера ему была предоставлена возможность покончить с собой. Вечером 30 июня два эсэсовских командира пришли в камеру Рема, сообщили ему о первых расстрелах штурмовиков и ушли, оставив на столе заряженный пистолет. Однако на следующее утро один из эсэсовских фюреров, князь цур Липпе, войдя в камеру, увидел, что Рем, живой и невредимый, лежит на своей койке. Цур Липпе дал ему еще десять минут на размышление. По истечении этих десяти минут он подошел к Рему, по-прежнему лежавшему неподвижно, и несколько раз выстрелил в него в упор.

Я расспросил его, что происходило в эти дни в Берлине. Иванд рассказал мне, что в здании кадетского корпуса в Лихтерфельде эсэсовцы расстреляли целый ряд лиц, по большей части мне не известных. Среди них был и обергруппенфюрер CA Эрнст, которого схватили при попытке сесть на пароход, отплывающий за границу. Иванд заметил, что уже давно пора было разделаться с CA, ибо их требования означали на практике поглощение рейхсвера штурмовыми отрядами. Этот вопрос обсуждался, по его словам, несколько месяцев, причем фюрер долгое время терпеливо выслушивал претензии руководства CA и неоднократно предупреждал Рема. Штурмовики были уже готовы выступить с оружием в руках, а приказ о разрешении отпусков в отрядах CA Рем отдал лишь д ля отвода глаз.

В штабе округа тем временем возобновилась обычная работа. Полным ходом продолжалась подготовка к большим учениям в лагерях в Графенвере на тему "Разведка боем". В ходе этой подготовки генерал Адам в середине июля, кажется числа 14-го, выехал в Бад-Рейхенхаль, где будущей осенью предполагалось сформировать и временно расквартировать новый горно-егерский батальон. Я сопровождал командующего округом в этой поездке. Беседуя со мной в дороге, генерал Адам вновь коснулся событий 30 июня. По его словам, Гитлеру в результате этой акции удалось преодолеть серьезный кризис в своей партии и в то же время в еще большей степени подчинить себе рейхсвер. Примечательным в этой связи генерал считал, однако, то обстоятельство, что эсэсовцы выдвинулись на передний план именно в тот момент, когда рейхсвер был наконец избавлен от CA.

25 июля к нам поступили первые сообщения о неудавшемся путче CA в Австрии и об убийстве австрийского федерального канцлера Дольфуса. В тот же день пришло указание от Рейхенау, что рейхсвер никак не должен реагировать на эти события. В этот момент командующий округом генерал Адам находился на маневрах в Графенвере. Оттуда он несколько раз заезжал в Байрейт на Вагнеровский фестиваль. Там он встретился с Гитлером, который еще за несколько дней до событий 25 июля предупредил его, что "в ближайшие дни в Австрии может разразиться национальная революция". Гитлер подчеркнул при этом, что по внешнеполитическим соображениям рейхсвер никоим образом не должен вмешиваться в это дело, и сказал, что штаб округа еще получит соответствующие указания по этому вопросу от начальника военно-политического отдела Министерства рейхсвера генерала Рейхенау. Гитлер пообещал еще раз проинформировать Адама об изменении обстановки в Австрии при встрече с ним в Байрейте, Графенвере или ином месте. Однако необходимость в этом отпала, ибо путч австрийских штурмовиков был вскоре подавлен».