ГЛАВА 51 От государственного переворота 3 июня 1907 года до убийства Столыпина 1 сентября 1911 года
ГЛАВА 51 От государственного переворота 3 июня 1907 года до убийства Столыпина 1 сентября 1911 года
Об отставке Шванебаха, вследствие разногласий со Столыпиным и членами его кабинета. О графе Эрентале, его близости с кабинетом Горемыкина вообще и с Шванебахом в частности. О памфлете, составленном Шванебахом по поводу введения конституции в Poccии, направленном против меня и передаче его гр. Эренталем, с одобрением Горемыкина, Германскому Императору. Опубликование памфлета-записки и отношение ко мне Германского Императора после ознакомления с ним. О заключении с Японией трактата о торговле; и мореплаванию и рыболовной конвенции. Свидание Государя с Германским Императором в Свинемюнде. Освящение храма Воскресения Христова в Петербурге. Об аварии Императорской яхты Штандарт в финляндских шхерах и о ее командире флаг-капитане Нилове и князе Мещерском. О государственном контролере Харитонове. Об опубликовании конвенции, заключенной Poccией и Англией, и двойственности положения Poccии вследствие этого. О посещении меня в Париже - по пути из Портсмута Поклевским-Козелл и передаче приглашения английского короля Эдуарда VII посетить его и отклонении этого приглашения. О доминирующем влиянии России в Персии и невыгодности для России заключенного соглашения с Англией в отношении Персии. О вмешательстве Германии в отношения между Poccией, Англией и Персией и о заключения Poccией особого соглашения с Германией в отношении Персии. О доминирующем и абсолютном влиянии Англии в Афганистане. Об опубликовании положения о созыве предстоящего чрезвычайного собора русской церкви и порядка производства дел в нем. О Грингмуте и его кончине. О моем незнакомстве с организацией секретной полиции, как причине непринятия непосредственного управления министерством внутренних дел в свои руки. Незнакомство Столыпина с той же организаций, его заведывание министерством внутренних дел и дезорганизация секретной полиции в его управление. О товарище министра внутренних дел Курлове и его карьере. Эпизод с охраной меня, в бытность премьером, вследствие слухов о намерении Хрусталева-Носаря арестовать меня. Об открытии Государственной Думы, созванной по новому выборному закону 3-го июня 1907 года. О финляндских генерал-губернаторах Герарде и Зейне и о градоначальниках С.-Петербургском - Драчевском и Московском - Рейнбот. Об одесском градоначальнике Толмачеве. О покушении на жизнь московского генерал-губернатора Гершельмана. Об утверждении ген. Каульбарсом двух смертных приговоров над невинными. О расследовании ген.-адъют. Пантелеева об убийстве в г. Одессе городовым офицера и его докладе о необходимости снятия в Одессе военного положения. О переименовании в г. Одессе улицы моего имени на имя императора Петра I. О кончине министра торговли Философова.
О московском градоначальнике Рейнботе, ревизии сенатора Гарина, о его деятельности и суде над ним. Об отношениях между большинством 3-ей Государств. Думы и Столыпиным и политическом рауте у последнего. Об отставке министра народного просвещения Кауфмана и его товарища Герасимова. О приезде в Петербург: кн. Николая Черногорского, Румынского наследного принца и шведского короля Густава-Адольфа. Свидание Их Величеств с английским королем и королевою в Ревеле. Об убийстве графа А. Д. Игнатьева и об его жене. Свидание Государя с французским президентом Фальером в Ревеле.
Об издании положения о процентной норме для приема лиц иудейского исповедания в учебные заведения. О первоначальном отношении кабинета Столыпина к еврейскому вопросу и перемена отношения к нему впоследствии. Кончина Великого Князя Алексея Александровича. Отставка Редигера и назначение Сухомлинова. О комиссии обороны Госуд. Думы и ее членах. Упразднение совета государственной обороны. О свидании Извольского с Эренталем и о займе, заключенном Коковцевым. Об отце Иоанне Кронштадтском. Об увольнении морского министра Дикова и назначении Воеводского. О командировке Шипова на Д. Восток, его кандидатура на пост посла в Японию, о назначении министром торговли и промышленности и увольнении. О назначении Тимирязева министром торговли и промышленности в министерства Столыпина. О его поведении в Госуд. Совете до назначения министром торговли и промышленности. О раздаче нефтяных земель министерством торговли в управление Тимирязева и уходе с поста министра И. Н. Шипова по несогласию с этой раздачей. О вторичном выборе Тимирязева в Госуд. Совет от промышленности и исходатайствовании им наград коммерческим деятелям. Об отставке Тимирязева. Объяснения в Государственной Думе по поводу незаконной раздачи нефтяных земель. О моих указаниях, при начале мирных переговоров с Японией на необходимость заключения не только мира, но и союза или дружественного согласия; об отклонении моего предложения и причинах к этому. Мои возражения против необходимости постройки амурской ж. д. О правильности взглядов Извольского на положение России на Д. Востоке и целесообразности заключенных им соглашений с Японией. Об увольнении Шауфуса с поста министра путей сообщения и о назначении Рухлова. Об увольнении Извольского с поста обер-прокурора и о назначении Лукьянова. О Зиновьеве и Чарыкове, послах в Турции. Об отставке Извольского с поста министра иностранных дел и назначении Сазонова. О перевороте в Турции, чрезвычайном посольстве Магомета II и сравнении Гучковым младотурок с октябристами. О свидании Государя с Германским Императором в Шхерах. О полтавских торжествах по случаю 200-летия полтавской битвы. О приезде в Петергоф короля и королевы датских. О поездке Государя с визитом во Францию, Англию и о свидании с Германским Императором.
О новом ограничении евреев в праве поступления в средне-учебные заведения. О поездке Государя с визитом к итальянскому королю. Кончина Великого Князя Михаила Николаевича. О моей поездке за границу в 1909 году. О приезде в Петербург депутации французского парламента. О приезде в С. Петербург царя и царицы болгарских. О приезде в Петербург короля Петра сербского. О кончине английского короля Эдуарда VII. О поездке Их Величеств в Ригу на торжество 200-летия присоединения прибалтийского края к Poccии. О восшествии на престол английского короля Георга V. О поездке Их Величеств во Фридберг, близ Наугейма. Болезнь Государыни. Мое пребывание в Гомбурге и Виши. Свидание Государя с Германским Императором в Потсдаме и ответный визит Германского Императора. Назначение Сазонова из управляющего - министром иностранных дел. О кончине Эмира Бухарского. О кончине графа Л. Н. Толстого, его воззрениях и отношении к кончине его правительства. О назначении Кассо управляющим министерством народного просвещения. 50-летие освобождения крестьян. 200-летие Правительствующего Сената. О законопроекте, составленном Пихно, об изменении порядка выборов в члены Госуд. Совета от юго- и северо-западного края и рассмотрении его в Совет. Законопроект о введении земств в северо- и юго-западных губерниях. О встреченных законопроектом препятствиях в Госуд. Совете, моих выступлениях при рассмотрении его и непринятии закона в общем собрании Госуд. Совета.
О заявлении Столыпина, что единственный враг которого он боится - это я. О подаче Столыпина в отставку и оказанной ему поддержке Августейшими Особами. О кондициях Столыпина к неоставлению им поста. Принятие Государем кондиций Столыпина, роспуск законодательных учреждений на 3 дня, введение закона о введении земства в 9 западных губерниях и об объяснениях Столыпина в Госуд. Думе и Госуд. Совете по поводу введения земства. Отставка Гучкова, отпуски по болезни Дурново и Трепова и отставка Гончарова. Мнение Вел. Кн. Николая Михайловича по поводу Столыпина и поведения Госуд. Совета. О заявлении Столыпина Гучкову о несочувствии присутствия в Госуд. Совете Дурново, Трепова и меня. О сообщении члена министерства внутренних дел о причинах, побудивших Государя не принять отставку Столыпина, и о давлении последнего на министерство юстиции в ведении дел политических. Увольнение с поста морского министра Воеводского и назначение Григоровича. Избрание председателем Государственной Думы Родзянко. Увольнение Лукьянова с поста обер-прокурора и назначение Саблера. О приезде в Петербург германского наследника с супругой, Эмира Бухарского и Сиамского принца Чакрабона.
О посещении Кронштадта эскадрой Соединенных Штатов. Кончина Великой Княгини Александры Иосифовны. О смотре потешных в присутствии Государя. О приезде в Петербург сербского короля Петра. О заграничной моей поездке 1911 года и двух сделанных мне операциях. О восстановлении Столыпиным против себя общественного мнения всех слоев населения и предвидения мною роковой развязки. Покушение на Столыпина в Киеве и его кончина. О шумихе в связи с убийством Столыпина и поведении его супруги. О результатах управления Столыпина. О предупреждении Государем Столыпина о намерении своем дать ему другой пост. Об обвинении полиции в убийстве по ее вине Столыпина. Об отношении А. И. Гучкова и партии 17 октября к смерти Столыпина и моей полемике с Гучковым по поводу его речи в собрании партии 17 октября.
После роспуска второй Думы курс правительства Столыпина сделался еще более реакционным, хотя в это время, а именно 13-го июня, последовало увольнение от должности государственного контролера Шванебаха (Я познакомился с Шванебахом, когда поступил в министерство финансов директором департамента железнодорожных дел; это был человек культурный, воспитанный, хорошо владеющий языками, но весьма легковесный и легкомысленный, ни к какому серьезному делу непригодный; так его и трактовали в министерстве финансов. Поэтому в министерстве финансов Шванебаху не давали никакого хода.
Мой предшественник, Вышнеградский совсем устранил его от дела, потому что ни один из начальников Шванебаха не хотел его иметь у себя. Так, когда Шванебах был вице-директором Кредитной Канцелярии, - директор этой канцелярии не пожелал иметь его вице-директором, потому что Шванебах не оказывал ему никакой помощи; Шванебах был сделан Товарищем Управляющего Государственным Банком, и точно также Управляющий Государственным Банком постарался от него отделаться, как от человека совершенно излишнего. Когда я сделался министром финансов, то чтобы не обижать совсем Шванебаха, я сделал его Членом Совета министра финансов", но никаких сколько-нибудь серьезных поручений ему не давал.
Шванебах нашел путь к министерским постам не посредством работы, а посредством подлаживания к русским высочайшим принцессам. Так, служа еще в министерстве финансов, он как то влез в доверие к Великой княгине Екатерине Михайловне и был при ней не то управляющим, не то секретарем. Через этот пост он пролез к княжнам Черногорским, женам Великих Князей Николаевичей и получил от них толчок к дальнейшей карьере.
Когда я был еще министром финансов, то Его Величество как то заговорил со мной, о том, что он желал бы, чтобы Шванебах сделался членом комитета финансов. Я против этого возражал, указывая, что Шванебах является человеком, не имеющим никакого авторитета в серьезных финансовых делах, и что это не мое мнение, а мнение всех высших чиновников министерства финансов. Поэтому Его Величество эту мысль оставил.
Затем Черногорские княжны втерли Шванебаха в товарищи министра к Алексию Сергеевичу Ермолову.
По довольно обыденному в нашей бюрократа приему, когда товарищами министров делаются лица подобного пошиба, как Шванебах, то они употребляют все свои усилия, чтобы подставить ножку своему начальнику и сесть на его место. Так и Шванебах впутался в интригу, во главе которой стоял Горемыкин, и таким образом влез на пост Главноуправляющего Землеустройства и Земледелия.).
Он уволился потому, что не ужился со Столыпиным, с другой стороны, он ушел из-за реакционных дел сверх того предела, который считал благоразумным в то время Столыпин, который затем сам этот предел в значительной степени перешел и дошел ко времени его убийства до полного обскурантизма и, еще более, до полного произвола в своих действиях во всех областях государственного правления и даже до полного произвола в своих отношениях с Государем Императором.
Увольнение Шванебаха было вызвано, отчасти делами политическими, ибо Шванебах вмешивался в эти дела и совсем не шел по тому направлению, по которому пошел Извольский.
Шванебах был по 399 крови и по натуре немец, а потому он придерживался, или вернее, стремился к созданию хороших отношению с Австрией и Германией и старался найти лазейку к Императору Вильгельму.
Через 2 или 3 года после его ухода он скончался в Германии, в одном из немецких городов недалеко от места пребывания Германского Императора. Хотя он, ни по своему положению, ни по своему прошлому, не имел никакого опыта, ни образования, ни способностей, которые должны быть присущи политическому деятелю, тем не менее, он вмешивался в политические дела и в совет министров имел частые столкновения с Извольским, который держался совершенно обратного направления, т. е. искал сближения с Англией, или, вернее говоря, его соблазняли на сближение с Англией.
Вследствие стремления Шванебаха вмешиваться в политические дела, до него не касающаяся, и в которых он не имел никакого 400 понятия, произошла в значительной степени та смелость, с которой Эренталь в 1908 году присоединил к Австро-Венгрии Боснию и Герцеговину и сделал Болгарского князя Болгарским Царем.
Барон Эренталь, который за это присоединение сделался графом, был в 1905-6 году австро-венгерским послом в Петербурге, ранее этого он был два раза в России - раз в качестве секретаря посольства и другой раз - в качеств советника посольства.
Незадолго перед тем, когда он был послом и я сделался председателем совета, он женился на австро-венгерской аристократке, красивой очень девушке, но пожилых лет, которая играла роль при дворе. Барон Эренталь несколько ранее делал предложение этой девушке, но она отказывала, потому что она была знатной фамилии, а он был - барон Эренталь, сын еврейского банкира. Когда же он сделался послом, а она пожилой девушкой, хотя и сохранившей следы красоты, то она вышла за него замуж.
Вот, когда я был председателем комитета министров и, в особенности, председателем совета министров, то барон Эренталь стремился установить между мною и им, а равно между моей женой и его женой, более интимные отношения. Но, с одной стороны потому, что я был очень занят, а с другой стороны потому, что барон Эренталь не внушал мне симпатии, наконец, потому, что в то время все вопросы, которыми мы могли бы соприкоснуться с Австро-Венгрией, не были на очереди, между мною и Эренталем сохранились чисто формальные отношения и мы виделись очень редко. Затем Эренталь подружился со Шванебахом.
Летом 1906 года, когда я уже уехал заграницу, после созыва Государственной Думы, дружба барона Эренталя со Шванебахом совсем укрепилась. Барон Эренталь жил в Териоках и постоянно приезжал в Петербург и завтракал у Шванебаха.
Как я говорил, после того, как я покинул пост председателя совета министров и мое место занял Горемыкин, Шванебах сделался государственным контролером, а, следовательно, и был в курс многих государственных дел. И вот, посредством такой близости к Шванебаху, Эренталь мог узнать настоящее положение, в каком находилась в то время и в котором и по настоящее время в некоторой степени находится Россия.
Для того, чтобы сделаться приятным правительству Горемыкина, а затем и Столыпина, он систематически проповедывал самые реакцюнные воззрения в отношении России, он везде говорил, что я сделал громадную ошибку, что настоял на конституции, что русский 401 народ еще находится в полудиком состоянии, что Россия не может управляться посредством народовластия, а должна управляться абсолютным и неограниченным Императором. Подобные речи были чрезвычайно приятны господам министрам и в высших дворцовых сферах, а потому Эренталь сделался "Persona Gratissima". Вследствие этого, он вполне ознакомился с состоянием России; знакомство это, конечно, его привело к такому заключению, что после позорной японской войны, Россия на продолжительное время обессилена и не в состоянии вести активную политику на Западе что смута, последовавшая за войной, еще более расстроила политический организм России, что 17-ое октября не может в скором времени восстановить положение Poccии в мировом концерте, ибо, давши 17 октября, затем его испугались и начали всякими правдами и неправдами брать то, что дали, обратно.
В конце концов, из всего этого заключение таково: что теперь Россия бессильна, а потому другим странам и следует устраивать свои дела и делишки. Эренталь как раз в это время был назначен министром иностранных дел Австро-Венгерской Империи. Когда он, откланявшись, покидал Россию, то ему, между прочим, правительство Горемыкина дало следующее поручение, как бы прося его отплатить за то радушие, которое правительством ему было оказано, а именно - передало ему особую записку-памфлет, направленный против меня лично.
В этой записке, в некоторой степени, выражались и те мнения, которые усердно проповедывал Эренталь, находясь послом в России, а именно, что была сделана ошибка, что была дана конституция. Конечно, для Запада такую мысль в неприкрытом виде высказать было нельзя, а потому была высказана такая мысль, что, конечно, конституция - большое благо, но что манера и способ, которым она была дана, является бедственным, что все это, мол, наделал я, а я представляю собой такого человека, который думает только о себе и о своей славе и, подобно тому примеру, который был в древнем мире, что Герострат сжег целый город для того, чтобы прославиться - и я, мол, дал конституцию и возбудил пожар во всей России для того, чтобы лично прославиться.
Эта записка, составленная Шванебахом, была с благословения председателя совета министров Горемыкина передана Эренталю с просьбой, не может ли он передать эту записку Императору 402 Вильгельму. Цель записки заключалась в том, чтобы, как можно более, подорвать мое имя и мое положение, как в России, так и заграницей.
Нужно сказать, что у правительства Горемыкина, так и у правительства Столыпина и, даже в некоторой степени, у нынешнего правительства, я почему-то стою поперек горла, как бельмо в глазу. Они ужасно боятся, как бы не случилось так, чтобы я не вошел опять во власть; боятся этого, во-первых потому, что все они цепляются за власть и никак не могут понять, что есть такие люди, которые нисколько властью не дорожат, а, с другой стороны, эти лица боятся и того, что с моим уходом, они столько наделали гадостей, что, если бы я вступил во власть, то как бы я им не отомстил, что эта месть может проявиться даже, помимо моего желания, так как, конечно, я не мог бы скрыть все те преступления, которые министрами были совершены со времени моего ухода.
Между тем, они знали, что заграницей вообще относились и ныне относятся ко мне с большим уважением и что Император Вильгельм лично относился ко мне с особым вниманием, что выразилось в тех чрезвычайных наградах, которыми он меня почтил. Вот у этих господ и явилась мысль подорвать меня в глазах Вильгельма.
Подобную, довольно некрасивую миссию взял на себя барон Эренталь и, после того, как принял пост министра иностранных дел, ездил в Берлин представляться Германскому Императору и передал ему эту записку. Затем эта записка через год времени приблизительно была опубликована в одном из французских журналов "Revue de Revues", редактором которого состоять некий Фино.
Будучи в Париже, я заинтересовался узнать, откуда редакция этого журнала взяла эту записку. Фино сказал мне, что она была передана ему, с просьбой напечатать, Шелькингом. Шелькинг - это способный человек, бывший в дипломатии секретарем в Берлинском посольстве, а потом в Гааге за что-то был уволен со службы, затем занимался публицистической деятельностью одно время в Париже, затем приехал сюда и здесь занимается публицистикой и этим зарабатывает себе средства. В настоящее время он пишет в "Биржевых Ведомостях". Он хороший знакомый Горемыкина или, вернее сказать, является при Горемыкине человеком, который оказывает Горемыкину всякие услуги. Его сестра была очень красивая, замужем за вторым мужем - Сементовским-Курило.
403 Я имею основание думать, что записка эта никакого впечатления на Вильгельма не произвела, но как это обстоятельство, так и черносотенное послание к Императору Вильгельму, которое он получил от союза русского народа в Киеве, за подписью Юзефовича, а, может быть, некоторые указания из более высоких источников, заставили понять Вильгельма, что дальнейшее его внимание ко мне может не понравиться Государю Императору, а поэтому он со мною с тех пор не виделся, хотя мне известно, что в тех случаях, когда он отзывался обо мне, то отзывался всегда с большой симпатией, называя меня самым умным человеком в Poccии. Я, с своей стороны, не делал тоже никаких попыток видеться с Германским Императором.
Возвращаясь к барону Эренталю, я должен сказать, что благодаря всем тем картам, которые ему раскрыли в Петербурге г. Шванебах и другие его коллеги, приехавши в Австрию, он начал распоряжаться так, как бы Poccии не существовало, но об этом, вероятно, я буду иметь случаи еще говорить впоследствии.
15-го июля того же 1907 года последовало подписание трактата о торговле и мореплавании и рыбной конвенции с Японией. Трактат этот последовал во исполнение Портсмутского договора, но по отношению рыболовли в водах Дальнего Востока этим трактатом были даны Японии большие права и выгоды, нежели это непосредственно вытекало из договора.
Это был первый шаг Извольского к большему сближению с Японии.
В июле месяце Государь Император ездил в Свинемюнде видеться с Германским Императором. При этом свидании, как мне говорили, Германский Император весьма советовал Государю Императору, не отнимая того, что было им дано России 17 октября, твердо и решительно действовать против всех либеральных, а, в особенности, революционных проявлений.
19-го августа последовало освящение храма Воскресения Христова на месте, где было совершено 1-го марта покушение на Великого Царя Освободителя Александра II. На этом освящении присутствовал Государь Император.
404 В августе Государь отправился в финляндские шхеры. Во время плавания по этим шхерам яхта Его Величества "Штандарт" была посажена на подводный камень. Сначала предполагали, нет ли здесь какого-либо покушения, но затем скоро убедились, что никакого покушения не было и произошло это от полнейшей неопытности наших моряков и, главным образом, адмирала, состоящего при Его Величестве, флаг-капитана Нилова.
Этот Нилов - прекрасный малый, большой кутила, вечно находится под влиянием паров Бахуса, очень предан Государю, любим Государем. Он в молодости был очень любим князем Мещерским, так что у князя Мещерского имеются на его столе различные фотографические карточки мичмана Нилова в различных позах. Тогда он был красивым молодым человеком. Нилов женат на княжне Кочубей, бывшей фрейлине Великой Княгини Марш Павловны.
Благодаря Нилову, пресловутый князь Мещерский, который одно время, во время и после японской войны, был забыт Государем, опять пролез к Его Величеству, бывает у Него, иногда, вероятно, дает ему всякие советы и пишет ему письма. Я не думаю, чтобы князь Мещерский мог иметь особое влияние на Государя; напротив того, князь Мещерский в своем "Гражданине" скорее проводить те мысли, которые приятны Государю, да он и не добивается проведения каких-нибудь политических мыслей. Всегда его отношения к монархам и ко власть имущим имеют одну цель: получить денежные субсидии на его журнал "Гражданин", субсидии, на которые князь Мещерский живет вместе со своими молодыми людьми, а с другой стороны, для того, чтобы наиболее любимых молодых людей возможно более награждать за счет казны.
Так, наиболее любимый молодой человек его, Бурдуков, отставной корнет, не имеющий никакого ни образования, ни воспитания, состоит камергером двора Его Величества, получает усиленное содержание, состоит чиновником особых поручений при министре внутренних дел и даже, кажется, на случае смерти Мещерского, когда он, Бурдуков, останется без протекции, ему заранее определена пенсия, сравнительно в большом размере, если только Бурдуков покинет службу.
12-го сентября последовало назначение государственным контролером Харитонова вместо уволившегося Шванебаха. Харитонов при мне был товарищем государственного секретаря, а государственным 405 секретарем был барон Икскуль. Харитонов, человек умный, способный, хороший юрист большого опыта, но есть продукт воспитания петербургских канцелярий вообще и государственной канцелярии в частности. Этот продукт выражается в преклонении формуле "чего изволите".
Он, может быть, и был за конституцию, а затем и против конституции; он был за Финляндию, а теперь против. Он сам принимал ближайшее участие в первоначальном редактировании самых либеральных основных законов, которые затем поступили при мне в совет министров и которые довольно существенно переделаны, а затем он сам, когда это было нужно, в качестве сотрудника членов кабинета Столыпина, являлся на кафедру, чтобы толковать эти законы совершенно в обратном смысле, сравнительно с тем смыслом, который эти законы имеют, и смыслом, который отлично известен Харитонову.
Но все-таки, при всех его положительных умственных способностях и знаниях и крайней слабости к политической морали, главным образом, он есть чиновник. Я помню, что когда мы обсуждали проект основных законов в той редакции, которая преимущественно принадлежит ему, я к нему обратился с вопросом: почему он, например, написал такую то статью, или такую то. Он мне на это не отвечал по существу и ограничивался объяснениями, которые по его мнению были исчерпывающими: что такая то статья взята из японской конституции, а такая то статья из шведской конституции, такая то статья из итальянской конституции и все его объяснения - такого рода.
13-го сентября последовало опубликование конвенции между Англией и Poccией по делам Персии, Афганистана и Тибета. Эта конвенция знаменовала крутой поворот наш от политики сближения или, иначе сказать, флирта с Германией к сближению и флирту с Англией, а так как дамы, как Англия и Германия, являются особами довольно ревнивыми и снабжены умственными способностями, не менее развитыми, нежели у нас, то и мы попали в двойственное положение и покуда отделываемся из этого двойственного положения тем, что Германию уверяем, что мы, конечно, любим более всего Германию, а с Англией флиртуем более для виду, и Англии, когда нужно, говорим обратное. Я думаю, что долго на этих уверениях жить будет невозможно, и полагаю, что, кроме тех неожиданностей, которые уже 406 эта двойственность проявляет в наш ущерб, она будет проявляться в неблагоприятном для нас смысле и в будущем.
В сущности, сближение с Англией само по себе не имеет особо важного значения, но оно важно потому, что Англия есть союзница Франции, а мы являемся тоже союзницей Франции, а потому сближение с Англией на почве заключения конвенции по вопросам наиболее колким в наших отношениях с Англией, представляется как бы, если не заключением тройственного союза, то во всяком случае созданием тройственного соглашения, и поэтому недаром дипломатия прозвала это соглашение, в противоположность тройственному союзу (Германия, Австрия и Италия) - тройственным соглашением entente cordiale de trois puissances.
Само по себе это соглашение представляется нам невыгодным потому, что оно дает более выгод Англии, нежели нам. История соглашения такова: после Портсмутского договора, когда на обратном пути я был в Париже, то ко мне приехал Козелл-Поклевский, который в то время был первым секретарем английского посольства, очень близкий человек к королю Эдуарду VII.
Он приехал ко мне от имени короля приглашать приехать к королю в Англию. Когда я от этого приглашения уклонился потому, что не имел права поехать в Англию к английскому королю без соизволения Государя Императора, то Поклевский мне на основании конспекта, который он имел в руках, развил идею о соглашении с Англией, - соглашении, которое в общих чертах тождественно с тем, которое впоследствии было заключено Извольским по всем вопросам, в которых являлись постоянный столкновения с Англией и, главным образом, по делам Персии, Афганистана, Тибета и Персидского залива.
При этом Козелл-Поклевский мне передал, что он приехал в Париж по поручению короля Эдуарда и с ведома и разрешения нашего посла, графа Бенкендорфа. Я просил Козелл-Поклевского передать королю, что, если я буду, как это предполагает король, приехавши в Poccию, во власти и буду иметь влияние на международные отношения, а об этом я не имею никаких сведений, то король может быть уверен, что я употреблю все средства для того, чтобы установить между Poccией и Англией нормальные, добрые отношения.
Должен сказать, что в это время отношения наши с Англией были таковы, что Его Величество относился к англичанам весьма 407 недружелюбно: так мне неоднократно приходилось слышать выражения, при которых между жидами и англичанами, и англичанами и жидами не делалось никакой разницы. Затем я добавил Козелл-Поклевскому, что будучи сторонником самых добрых отношений с Англией, тем не менее, если буду во власти, не соглашусь на заключение конвенций с Aнглией, содержание которых мне было доложено Поклевским. Не соглашусь потому, что я считаю, что Россия, несмотря на неосторожную войну с Японией, все таки осталась такой великой страной, что должна иметь руки свободными и не связывать себя договорами.
При этом я имел в голове то обстоятельство, что договор с Англией, конечно, возбудить ревность у Германии, что придется заключать договор с Германией и, в конце концов, на этих договорах нас совсем обкромсают. Поэтому, покуда я был председателем совета министров, Англия более не предлагала нам заключать конвенций и только тогда, когда я ушел, тот же Козелл-Поклевский, который, между прочим, был очень близок к Извольскому, (он был близок к нему потому, что был секретарем миссии в Японии, когда Извольский там был посланником; затем, как говорили злые языки, Извольский, который постоянно нуждался в деньгах, пользовался состоянием Козелл-Поклевского, человека весьма богатого) - тот же Козелл-Поклевский был посредником между Извольским и правительством Великобритании для заключения конвенции от 31-го августа 1907 года, опубликованной 13 сентября того же года по делам Персии, Афганистана и Тибета.
Как я говорил, конвенция эта сама по себе более выгодна Англии, нежели нам, и вот почему: самая главная часть этой конвенции есть соглашение по отношению Персии. Персия, особливо вся северная ее часть, наиболее населенная и наиболее продуктивная можно сказать, испокон века находилась под нашим доминирующим влиянием.
С завоеванием южных частей Кавказа, когда то бывших провинциями Персии и Турции, вся северная часть Персии, как бы естественно предназначалась в будущем, если не обратиться в часть великой Российской Империи, то, во всяком случае, обратиться в страну, находящуюся под полным нашим протекторатом.
Мы для такого результата пожертвовали нашей русской кровью, понимая под словом кровью, кровь всех верноподданных русского 408 Царя, в том числе и всех туземцев Кавказа, а равно пожертвовали и многими материальными средствами.
При таком положении дела, по моему убеждению, дальнейшую участь Персии следовало предоставить историческому течению, не связывая себе руки. Главная наша политика должна была заключаться в благорасположенном покровительстве над Персией и точно также, как другие провинции юга Кавказа соединились с Poccией, в близком будущем и северная часть Персии должна постепенно стать провинциями русского государства. Конечно, для этого требовалось одно условие, это то, чтобы жители Кавказа чувствовали благо Российского подданства, чтобы жители эти чувствовали, что к ним относятся, как к сынам Российской Империи, а не как к чужим иностранцам. Одним словом, чтобы Кавказом управляли на основании тех принципов, которыми им управляли создатели Кавказа: светлейший князь Воронцов, фельдмаршал князь Барятинский, Великий Князь Михаил Николаевич и даже нынешний почтенный наместник граф Воронцов-Дашков, а не так, как им управлял князь Голицын и как им хотел управлять штык-юнкер Столыпин.
Между тем, согласно конвенции с Англией южная Персия в экономическом отношении должна находиться под доминирующим влиянием России, а вообще Персия, т. е. центральное правительство Персии, ее политика, должны находиться под влиянием как России, так и Англии, которые должны действовать по взаимному соглашению.
Очевидно, что, так как центральное правительство Персии находится в Тегеране и вообще в северной части Персии, то этим самым мы предоставляем Англии значительное влияние в Персии и на северную часть ее. Но независимо от этого, ведь нельзя же длить страну относительно влияний между Poccией и Англией без согласия на то других держав, которые могут иметь такую же самую претензию, как и Англия.
Из изложенного ясно, что конвенция России с Англией относительно Персии, если даже не предвидеть претензии других стран, могущие быть относительно Персии, - представляет собой дележку не вполне справедливую, или иначе говоря, равноценную. С этим пожалуй можно бы еще помириться, но нужно было быть крайне близоруким, чтобы не предвидеть, что можем мы делить между собой Персию, как пожелаем, но для того, чтобы эта дележка осуществилась, необходимо и согласие других стран.
На Персию в смысле экономическом издавна имела претензию Германия. Так, когда я еще в 1904 году был в Германии и заключал 409 торговый договор с канцлером Бюловым, уже тогда Бюлов очень сетовал на Россию, что она не вполне допускает свободу сбыта в Персии германских продуктов. Это выразилось с одной стороны, прежде всего, запрещением транзита через Батум, а засим и в других мерах, а именно, в том, что мы за последние десятки лет перед заключением конвенции с Англией, совсем забрали в руки Персию, особливо ее северную часть, устроив дороги в Тегеран, Тавриз, учредив много новых консульств, давая Персии деньги взаймы, т. е. устроив ей государственные займы под залог таможенных доходов и, таким образом, взяв под свой надзор и под свое влияние таможенные сборы, один из главнейших государственных доходов Персии.
До соглашения с Англией наши отношения к персидским шахам были такого рода, что явно указывали на полное государственное подчинение Персии России. Главная невыгода конвенции с Англией по отношению к Персии заключалась в том, что не предвидели германского вмешательства, и действительно, после заключения этой конвенции, Германия начала домогаться, чтобы ее продуктам был обеспечен доступ в Персию. В конце концов в 1910 году при свидании Императоров в Потсдаме было намечено соглашение с Германией относительно Персии, соглашение, которое было опубликовано в прошлом 1911 году во время конфликта между Германией и Францией по Мароккскому делу.
В силу этого соглашения с Германией о Персии, мы обязались соединить железные дороги в северной Персии с германской Багдадской железной дорогой, обязались не чинить никаких препятствий экономическому влиянию Германии на севере Персии, т. е. относиться к Германии, как к наиболее благоприятствуемой нации в отношении ввоза ее продуктов в северную Персию и вообще ее финансовой и экономической деятельности.
Что же в конце концов за нами оставалось? Присоединить к себе Персию в политическом отношении мы не можем, так как это противоречить соглашению с Англией. Экономической выгоды в Персии мы решительно не можем иметь никакой, так как очевидно конкурировать на севере Персии с немцами при условии, что Персия должна предоставлять немцам те самые экономические условия, какие она предоставляет нам, также не можем. В результате ясно, что мы подписали конвенцию, при которой мы Персию в будущем потеряем, мы 410 там можем только иметь неприятности но политическому надзору, но выгод мы иметь не можем никаких.
Что касается Афганистана, то Афганистан, согласно существующему положению вещей, представляет собой буфер между Англией н Poccией. Конечно, Poccия не может иметь никакой претензии на какое бы то ни было приобретение в Афганистане, а равно и на какое бы то ни было существенное влияние на Афганистанское правительство, но Россия очень заинтересована в том, чтобы Афганистан оставался буфером. Между тем, по соглашению, Афганистан должен оставаться буфером между Англией и Poccией, но этот буфер в политическом отношении должен находиться под влиянием и надзором лишь одной Англии в такой степени, что мы даже не можем иметь претензии на пребывание наших дипломатических агентов постоянно или временно в Афганистане.
Все, что мы желали бы предъявить Афганистанскому правительству, мы должны это делать через Англию. В результате выходить так, что Афганистан остается буфером, но находящимся под полным влиянием Англии. Естественно рождается сомнение: такого рода буфер не окажется ли когда-нибудь начиненным динамитом, против нас направленным?
Что же касается Тибета, то по соглашению Англия и Россия обязались не вводить в Тибет своих миссий или вообще какую бы то ни было силу. Мне представляется, что в данном случае ограничение Англии по отношению к Тибету едва ли не излишне, так как мы какое бы то ни было влияние в Тибете при уравновешенном суждении иметь не можем. Для того, чтобы иметь какие-нибудь виды на Тибет, нужно обладать чересчур развитой воинствующей жестокостью.
Наконец, одновременно с конвенцией 31 августа мы дали обязательство Англии не претендовать на наше морское влияние на южные порты Персии. Против такого обязательства едва ли можно возражать. Из изложенного ясно, что конвенция с Англией повлекла за собой конвенцию и с Германией по отношению Персии и в результате Персия вышла из наших рук. Российская Империя в будущем на Персию никаких видов, не только политических, но и экономических иметь не может. Она может только там играть роль полицейского и - до поры до времени, покуда то или другое управление Персии не окрепнет и не водворит в стране надлежащий порядок.
411 Поэтому я и считаю конвенцию 31-го августа безусловно для нас невыгодной.
14 сентября последовало опубликование Высочайше утвержденного "положения о созыве предстоящего чрезвычайного собора русской церкви и порядка производства дел в оном". В этом законодательном оповещении одновременно с утвержденным положением говорилось о предстоящем чрезвычайном соборе, но прошло уже 5 лет, а собора этого не собиралось и насколько можно судить и ныне не предполагается к созыву.
Это тоже была одна из мер отвода глаз, так обильно практиковавшаяся во времена режима Столыпина, продолжающаяся и по его смерти. Между тем наше высшее церковное управление с каждым годом все расстраивается. Высшее управление это теряет всякий церковный авторитет, т. е. теряет влияние на души православных сынов своих.
Ныне происходящие события: со старцем Распутиным, иеромонахом Иллиодором, архиепископом Гермогеном, какими то кликушами, Митькой и другими показывают, в какую бездну пало высшее управление православной церкви.
Несомненно, что это не может не отражаться на всей церковной жизни Poccии и следовательно и на всем государственном строе России, на всей государственной мощи России, а между тем не подлежит никакому сомнению, что православная церковь и ее служители сыграли в создании Poccии, в особенности ее культуры, совершенно выдающуюся и исключительную роль и до настоящего времени в высших сферах и, в сущности говоря, во всем народе России православная церковь играет громаднейшую роль. С поколебанием православной церкви будет колебаться вся жизнь народа и в этом заключается едва ли не самая опасная сторона будущей исторической жизни Poccии.
28 сентября того же года скончался известный Грингмут. Грингмут происходит от иностранных евреев. Он приехал в Москву и был преподавателем латинского языка в Катковском Лицее. Катков взял его под свое покровительство. Грингмут принял православие, затем был преподавателем в Лицее. После этого со смертью Каткова инспектором и чуть ли ни директором Лицея и 412 был одним из сотрудников "Московских Ведомостей", газеты, принадлежащей московскому университету и отданной правительством в аренду Каткову.
Грингмут представлял собой все свойства ренегата. Известно, что нет большого врага своей национальности, своей религии, как те сыны, которые затем меняют свою национальность и свою религию. Нет большого юдофоба, как еврея, принявшего православие. Нет большого врага поляков, как поляка, принявшего православие и особливо одновременно поступившего в русскую тайную полицию.
Я Грингмута, когда был министром, довольно часто видел. Он часто приезжал из Москвы и считал своим долгом ко мне являться.
Он представлял собой человека несомненно умного, довольно образованного, по манерам крайне уравновешенного, по наружности имел тип еврейский, еврея-блондина.
Когда в 1904 году начались смуты и революция, то первое время он не знал, куда ему пристать. Одно время он совсем отступил от политики, а когда после 17 октября народились союзы русского народа, которыми воспользовался затем Столыпин, взяв союзников в качестве полицейской силы и в качестве громил-хулиганов, то ренегат еврей Грингмут объявился главою союза русского народа в Москве. Его особенно толкнуло на этот шаг то обстоятельство, что, когда в мое время шел вопрос о том, кому передать "Московские Ведомости", то я отнесся довольно скептически к решению министра внутренних дел передать их Грингмуту.
Но тем не менее, после того, как он сделался редактором "Московских Ведомостей", он все таки ко мне приехал, спрашивая моих указаний, а когда он пристал к союзу русского народа и начал писать резкие статьи против 17 октября и всех законов, из этого акта вытекающих, то я потребовал от министра внутренних дел, - тогда был Дурново, - принятия энергичных мер против "Московских Ведомостей", т. е. потребовал, чтобы в отношении революционеров правых, во главе которых стоял Грингмут, применялись те же самые меры, которые применялись по отношению революционеров левых.
Когда я ушел от председательства совета, то Грингмут этого никак забыть не мог и обрушился против меня и 17 октября с полною силой. Для того, чтобы быть истинным союзником, конечно, нужно быть врагом евреев, ибо какой же ныне консерватор не жидоед. По нынешним временам тот, кто не жидоед, не может получить аттестации истинного консерватора. Поэтому и он сделался 413 жидоедом. Тем не менее это не мешало ему несколько лет ранее находиться в особой дружбе с директором международного банка Ротштейном и пользоваться его подачками.
В течение всего времени, со вступления на пост председателя совета министров Столыпина, происходили отдельные анархические революционные убийства. Между прочим были убиты некоторые губернаторы, в том числе губернатор Александровский и были убиты различные второстепенные агенты правительства; был целый ряд покушений на высокопоставленных лиц, причем между этими покушениями очень трудно было разобраться, какие из них имели характер покушения действительного, а какие имели характер провокационный.
Ибо со времени вступления на пост министра внутренних дел Столыпина, последовала полная дезорганизация полиции и в особенную силу вошли Азеф и Ландейзен, принимавшие влиятельное участие в революционно-анархической партии, одновременно будучи агентами тайной полиции. Мне кто то возразил, когда я сказал, что во времена Столыпина Азеф, Ландейзен и прочие социал-революционеры и одновременно агенты охранной полиции восприняли особую силу, - указывая на то, что ведь Азеф и Ландейзен существовали и ранее, и при Дурново, т. е. в то время, когда я был председателем совета министров, а Дурново был министром внутренних дел.
На это замечание, с формальной стороны совершенно правильное, я ответил следующее: действительно, эти господа существовали и ранее Столыпина, при Дурново и при предшественниках Дурново, но вот какая разница между прежним режимом и режимом Столыпина; в каждом доме, в особенности в котором нет особых современных приспособлений для очистки нужных мест, имеются лица, которые занимаются этим делом, ибо без них в иных случаях обойтись нельзя.
Они и играли эту роль при предшественниках Столыпина, а уже при Столыпине они занимались не очисткою нужных мест в том или ином случае, а сели на кресло рядом с главою министерства внутренних дел и секретной полиции Столыпиным, и произошло это от того, что Столыпин, вступая в министерство внутренних дел в такое трудное время, не имел решительно никакого понятия об организации русской секретной полиции и об ее функциях. Для него это было в полном смысл слова Terra incognita.
Я, по своей предыдущей деятельности, в 1905 году все-таки был более знаком с организацией министерства внутренних дел и в 414 частности с секретной полицией, нежели Столыпин, - но несмотря на все настояния, шедшие от общественных деятелей, с одной стороны, и в некоторой степени от Его Величества, с другой стороны, я все таки, сделавшись председателем совета министров, не согласился принять портфель министерства внутренних дел именно потому, что я считал себя некомпетентным в ведении дел секретной полиции. А между тем в революционное время, в особенности в то время, когда я вступил председателем совета, не было времени учиться, нужно было вступить и сию же минуту начать действовать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.