Исследователь человеческой души
Исследователь человеческой души
Литературная мода, как и любая мода, меняется. В первой половине XX столетия среди европейских авторов возвышался Стефан Цвейг, а во второй половине столетия на первый план вышли Кафка, Беккет, Музиль, Сартр. Цвейг оказался немного задвинутым, впрочем, как и Андре Моруа. Цвейг и Моруа, признаюсь, мои кумиры в жанре исторических портретов. Им я не столько подражаю, сколько ими восхищаюсь: блистательнее стилисты, исследователи человеческой души, Томики Стефана Цвейга попались мне еще в школьные годы и покорили сразу, я испытал от его новелл некий «амок», — так это было необычно, интригующе и остро.
В своем творчестве Цвейг неутомимо исследовал психологию и дух человека, измерял, подобно Достоевскому (кстати, это его любимый писатель), глубины и пропасти души. Как историка, Цвейга интересовали разные звездные часы человечества и «роковые мгновения», герои и злодеи. При этом Цвейг оставался мягким моралистом. Тончайшим психологом. Рафинированным популяризатором. Он умел захватить читателя с первой страницы и не отпускать его до конца, водя по интригующим тронам человеческой судьбы. Цвейг уверен, что «судьба неизменно оказывается богаче выдумкою, чем любой роман», — вот почему его больше привлекали исторические биографии, а не художественные обманы. Заглядывая в чужие истории, Цвейг больше понимает своё собственное существование. Цвейговские параллели всегда поучительны и интересны.
В новелле о поэте Фон Клейсте Цвейг отмечает: «Всякое страдание становится осмысленным, если ему дана благодать творчества. Тогда он становится высшей магией жизни. Ибо только тот, кто раздвоен, знает тоску по единству. Только гонимый достигает беспредельности…»
Цвейг любил не только покопаться в биографиях знаменитостей, но и вывернуть их наизнанку, чтобы обнажились скрепы и швы человеческого характера. Вот, к примеру, ключевая Фраза по поводу министра полиции Жозефа Фуше: «Из всякой должности человек может сделать то, что ему хочется». Фуше хотелось власти и денег, и он этого добился. Но операция заглядывания вовнутрь не применима к самому писателю. Цвейг был чрезвычайно скрытным человеком. Не любил говорить о себе и о своей работе. Написанная им автобиография «Вчерашний мир» по сути не является автобиографией. В ней много о других литераторах, о своем поколении, о времени, и минимум личных сведений! Всё скрыто и все плотно занавешено. В этом смысле «Вчерашний мир» — молчаливая книга. Поэтому попробуем нарисовать хотя бы приблизительный портрет Стефана Цвейга и бегло проследовать по вехам его жизни.
Стефан Цвейг родился 28 ноября 1881 года в Вене, в богатой еврейской семье. Отец Морис Цвейг — фабрикант, преуспевающий буржуа, хорошо воспитанный и испытывающий тягу к культуре. Мать Ида Бреттауэр, дочь банкира, красавица и модница, женщина с большими претензиями и амбициями. Своими сыновьями Стефаном и Альфредом она занималась мало, отдав их на откуп гувернанткам. Дети росли ухоженными красавчиками, в богатстве и роскоши. Летом с родителями они отправлялись на курорт в Мариенбад или в Австрийские Альпы. Внешне всё замечательно, а внутри высокомерие и деспотизм матери давит на чувствительного Стефана. Вот почему он как только поступает в Венский институт, то сразу покидает родительский дом и живет самостоятельно. Хватит гнета, советов и назиданий! Да здравствует либерти! Да здравствует свобода!.. «Ненависть ко всему авторитарному сопровождала меня всю жизнь», — признается позднее Цвейг.
Годы учебы — годы увлечения литературой и театром. К чтению Стефан приобщился с детства. Вместе с чтением возникла и другая страсть — собирательство. Уже в юности Цвейг стал коллекционировать рукописи, автографы великих людей, клавиры композиторов. Он мог часами вглядываться в буквы, написанные Гёте, и нотные значки Бетховена, стремясь разгадать тайный шифр гения. Ну и, конечно, стихи. Новеллист и биограф знаменитых людей, Цвейг начал свою литературную деятельность как поэт. Свои первые стихи он опубликовал в 17 лет в журнале «Дойче Дихтунг»…
В 1901 году, в издательстве «Шустер унд Леффлер» вышел первый стихотворный сборник «Серебряные струны». Один из рецензентов откликнулся так: «Тихая, величественная красота льется из этих строк молодого венского поэта. Просветленность, какую редко встретишь в первых книгах начинающих авторов. Благозвучие и богатство образов!» Действительно, у Цвейга легкие и летучие строки, в которых даже чувство тоски и меланхолии лишены тяжести. Не случайно, что несколько стихотворений Цвейга были положены на музыку.
Итак, в Вене появился новый модный поэт. Но сам Цвейг сомневался в своем поэтическом призвании и уехал в Берлин продолжать образование, а заодно и знакомиться с жизнью берлинской богемы. Знакомство с бельгийским поэтом Эмилем Верхарном подтолкнуло Цвейга к переводческой и издательской деятельности: он стал переводить и издавать Верхарна. Вплоть до 30 лет Цвейг вел кочевую и насыщенную жизнь, разъезжая по городам и странам — Париж, Брюссель, Остенде, Брюгге, Лондон, Мадрас, Калькутта, Венеция… Путешествия и общение, а иногда и дружба со знаменитыми творцами — Верденом, Роденом, Ромен Ролланом, Фрейдом, Рильке… И накопление знаний. И вскоре Цвейг становится знатоком европейской и мировой культуры, человеком энциклопедических знаний, д’Аламбером и Дидро своего времени.
Стихи забыты, Цвейг полностью переключается на прозу. В 1916 году он пишет антивоенную драму «Иеремия». В середине 1920-х годов создает свои самые известные сборники новелл: «Амок» (1922) и «Смятение чувств» (1929). Это — «Страх», «Улица в лунном свете», «Лепорелла», «Закат одного сердца», «Фантастическая ночь», «Мендель — букинист» и другие новеллы с фрейдовскими мотивами, вплетенными в «венский импрессионизм» да еще сдобренные французским символизмом. Основная тема — сострадание к человеку, зажатому «железным веком», да к тому же опутанному своими неврозами и комплексами. Те же блоковские метания: «Ночь, улица, фонарь, аптека…»
В 1929 году появляется первая цвейговская беллетризованная биография «Жозеф Фуше», посвященная одному из министров наполеоновской Франции. Этот жанр увлек Цвейга, и он создает замечательные исторические портреты: «Мария Антуанетта» (1932), «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского» (1934), «Мария Стюарт» (1935), «Кастелио против Кальвина» (1936), «Магеллан» (1938), «Америго, или История одной исторической ошибки» (опубликована в 1944).
Еще книги о Верхарне, Ромен Роллане. «Три певца своей жизни — Казанова, Стендаль, Толстой», и другие. Осталась незаконченной биография Бальзака, над которой Цвейг работал около 30 лет.
Одному из своих коллег по перу Цвейг говорил: «История жизни выдающихся людей — это история сложных душевных конструкций… в конце концов, история Франции девятнадцатого века без разведки таких личностей как Фуше или Тьер, была бы неполной. Меня интересуют пути, по которым шли те или иные люди, создавая гениальные ценности, вроде Стендаля и Толстого, или поражая мир преступлениям вроде Фуше…»
Цвейг изучал своих великих предшественников тщательно и любовно, пытаясь разгадать их поступки и движения души, при этом он не любил победителей, ему ближе были проигравшие в борьбе, аутсайдеры или безумцы. Одна из его книг — о Ницше, Клейсте и Гельдерлине — так и называется «Борьба с безумием».
Среди победителей был, пожалуй, один — Джакомо Казанова. О нем Цвейг писал: «Робкие юноши напрасно будут перелистывать его 16-томное „Искусство любви“, чтобы вырвать у мастера тайну его побед: искусству соблазна так же нельзя научиться из книг, как советской России». Цвейг писал: «… Так, в вашей! России Зиновьев, Каменев, ветераны революции, первые соратники Ленина расстреляны, как бешеные собаки, — повторяется то, что сделал Кальвин, когда отправил на костер Сервета из-за различия в толковании Священного Писания. Вечно та же техника, как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуются „заговором“; разве не было достаточно применить ссылку? Она была бы даже более суровым наказанием, чем „миграция, которая /см. Троцкий/ медленно грызет, убивает, доводит до бессилия… Я понимаю, как Вы должны были страдать в эти месяцы, при Вашем сострадании к побежденным и угнетенным, при Вашем отвращении к лжи, при Вашей жажде справедливости“». Эти строки писались Цвейгом после расстрела оппозиционеров в СССР.
Конечно, политика волновала Цвейга, но главное для него было все же писательство. В книге «Люди и встречи» Владимир Лидин писал: «Цвейг вызвал меня телеграммой. Было портовое дождливое утро, когда приехал я в Гамбург. На пузырящейся от дождя воде Внутреннего Альстера плавали мокрые белые лебеди. Цвейг жил на маленькой улочке где-то возле Гостенваль-Ринга. Он жил один в большом Гамбурге. Он любил писать свои книги в чужих, незнакомых городах: слишком много людей знали его в Вене и Зальцбурге. Здесь, в квартирке какой-то вдовы, сдавшей ему на месяц жилище со всей обстановкой, его не знал никто. Цвейг писал в Гамбурге „Maрию Антуанетту“ — очередной психологический портрет одной из сложных исторических фигур…»
Каким был человеком Стефан Цвейг? Герман Кестен в очерке «Стефан Цвейг мой друг» писал: «Он был любимцем судьбы. А умер как философ. В последнем письме, обращаясь к миру, он еще раз сказал о том, что было целью его жизни. Он хотел быть человеком „позиции“. Он хотел построить „новую жизнь“. Его „главной радостью“ был „интеллектуальный ряд“. А „высшим благом“ он считал „личную свободу“. Себя он называл „слишком нетерпеливым“ …»
И далее Кестен отмечает, что Цвейг «был оригинальным, сложным человеком, интересным, любопытным и хитрым. Задумчивым и сентиментальным. Всегда готовым помочь и — холодным, насмешливым и полным противоречий. Большой буржуа по своим манерам и абсолютно не буржуазен по своим проявлениям. Комедиант и трудяга, всегда возбужден и полон психологических тонкостей. Легко волновался и быстро уставал. По-женски сентиментален и по-мальчишески легок на удовольствия. Он был словоохотливым и верным другом. Успех его был неизбежен. Он сам был настоящей сокровищницей литературных историй. Живой пессимист и зажигательный оптимист. Абсолютно лишенный самоиронии. По сути очень скромный человек, воспринимавший себя и весь мир слишком трагично…»
Это пристальный взгляд друга. Для многих других Цвейг был прост и без всяких психологических нюансов. «Ему хорошо наслаждаться жизнью. Он богат, имеет успех. Он любимчик судьбы» — такое распространенное мнение о писателе. Но не все богатые щедры и сострадательны. А именно таким был Цвейг, который всегда помогал своим коллегам: кому-то купить приличный костюм (как это было с Йозефом Ротом), кому-то дать деньги. Некоторым писателям Цвейг выплачивал ежемесячную ренту. Многим буквально спас жизнь. Он любил возиться с молодыми, и в Вене он собирал вокруг себя поэтов, выслушивал их, давал советы и угощал в модных кафе «Гринштайдль» и «Бетховен». На себя Цвейг тратил не так уж много, избегал роскоши, не приобрел даже автомобиля. Днем любил общаться с друзьями и знакомыми, а работать по ночам, когда ничего ему не мешало.
Многие воспоминания о нем варьируют высказывание Германа Гессе: «Стефан Цвейг — это человек дружбы». И все единодушно отмечают особую чувствительность писателя и его склонность к депрессиям, что и привело в конечном итоге к роковой развязке. Но прежде чем приступить к ней, вернемся к хронологии и к двум главным женщинам Цвейга.
На одном из музыкальных вечеров летом 1908 года 26-летний Степан Цвейг повстречал свою ровесницу Фредерику Мацию фок Винтерниц, замужнюю даму, католичку из еврейской семьи, женщину с притягательной внешностью. Они обменялись многозначительными взглядами. Через два года повторная встреча, в которой Фредерика уже знала, кто такой понравившийся ей незнакомец — она с упоением читала «Гимны жизни» Верлена в переводе Цвейга. Замужняя дама и мать прелестной девочки Сюзанны осмелилась написать письмо Цвейгу о том, что «звуки» его сонетов «преследуют» её. Они стали переписываться, перезваниваться, встречаться. Для Фредерики Стефан был особым мужчиной на фоне заурядного мужа-чиновника, но и Фредерика для Цвейга оказалась необычной женщиной, в ней он чувствовал родственную душу.
После одного из свиданий Цвейг записал в дневнике: «…Где-то в глубине души я понимаю, в чем разница между мужским и женским началом: у нас предвкушение наслаждения, поэтому такое изнеможение с его исполнением. У женщины наслаждение потом, поэтому без фантазий. Они живут прошедшим, мы — будущим. Быть может, поэтому у женщин и память лучше»… Забегая вперед, скажем, когда Цвейга не стало, Фредерика долгие годы жила памятью о нем.
Естественно, платонические отношения перешли в чувственные. Разумеется, была и разлука и было увлечение другой женщиной — модисткой Марцеллой, в Париже, где Цвейг предался буйной страсти, и о которой подробно исповедовался в письмах к Фредерике. Короче говоря, было много всего, прежде чем Цвейг и Фредерика соединили свои судьбы. После долгих колебаний Фредерика получила развод и, имея двух маленьких дочерей, стала женой Стефана Цвейга. Это был счастливый брак не только мужчины и женщины, но и двух творческих натур: Фредерика тоже оказалась способной писательницей. Самые счастливые годы прошли в старинном доме, который купил Цвейг в Зальцбурге, на горе Капуцинерберг. Дом XVII века с башней, который Фредерика прекрасно обуютила. На протяжении 25 лет Цвейг и Фредерика были практически неразлучны, а если и расставались на несколько дней, то непременно обменивались письмами: что делали, о чем думали… И в конце письма: «Целую тебя тысячу раз, твой Стефчи». Теплые, нежные, трепетные отношения…
В ноябре 1931 года Цвейгу исполняется 50 лет. Он на вершине литературной славы, материально обеспечен, у него любимая жена, — и именно на этом пике он попадает в яму жуткой депрессии. Своему другу Виктору Фляшеру он пишет: «Я не боюсь ничего — провала, забвения, утраты денег, даже смерти. Но я боюсь болезней, старости, и зависимости». Типичный кризис возраста. Боязнь старости (к примеру, старости очень боялся наш Маяковский). Именно в этот критический момент Фредерика несколько удаляется от Цвейга, увлеченная собственной литературной работой, и она находит «выход» — роковой выход! — пригласить в дом секретаря и машинистку для Стефана — 26-летнюю польскую еврейку Шарлотту Альтманн. Очень скромная и робкая, и к тому же вовсе некрасивая Лотта никак не виделась Фредерике соперницей — невзрачная мышка, да и только!.. Но жизнь богата на неожиданные, сюжетные ходы! Мышка заставила проснуться в стареющем писателе мужчину, и угасшая сексуальность Цвейга неожиданно зафонтанировала.
Роковой 1937 год: Стефан Цвейг покидает Фредерику и женится на Шарлотте Альтманн. В воспоминаниях Фредерики это выглядит так: «Однажды под дверью нашего дома я нашла письмо. Стефан и Лотта сообщали мне, что они поженились, церемония прошла тихо и скромно. Они просили простить их и не лишать моей дружбы.
Страх, что его верная помощница, страдалица, может попасть в концлагерь, подтолкнул его сделать этот шаг, — писал Стефан…»
Цвейг нисколько не порвал отношений с Фредерикой, и 12 мая 37-го писал ей: «Дорогая Фрици!.. В сердце у меня ничего кроме печали от этого разрыва, внешнего только, который вовсе не есть разрыв внутренний. А может быть, это лишь новая близость, ибо теперь нас так не мучают все мелочи и неприятности. Я знаю, тебе будет горько без меня. Но ты теряешь немногое. Я стал другим, устал от людей, и радует меня только работа…»
И знаменательные строчки: «Лучшие времена безвозвратно канули, и их мы пережили вместе…»
Крушение семьи совпало с мрачным нашествием фашизма на Европу. С 1934 года Цвейг жил преимущественно в Лондоне, а с 1940 — в Нью-Йорке. В 1942 году Цвейг и Лотта перебрались в Бразилию, в курортный городок Петрополис. И здесь Цвейг, вдали от любимой Европы, от друзей, окончательно сломался. Депрессия одолела его. Его письма Фредерике полны горечи: «Я продолжаю свою работу, но лишь в _ моих сил. Это всего лишь старая привычка без какого-либо творчества…»
И в последнем письме: «…Я устал от всего. У тебя есть дети. Ты должна исполнить свой долг… Я уверен, ты увидишь лучшие времена…» И о себе. «Знай, что я спокоен и счастлив». Письмо написано 22 февраля 1942 года. И в этот день, к ночи Стефан Цвейг и его вторая жена Лотта добровольно ушли из жизни, приняв большую дозу веронала. Утром их нашли спящими, а на письменном столе лежали прощальные письма.
Стефан Цвейг прожил 60 лет и 3 месяца. Его смерть невольно заставляет вспоминать героя одной из его книг — немецкого поэта-романтика Генриха фон Клейста, который закончил свою жизнь двойным убийством — убил (с ее согласия) случайную женщину Генриетту Фогель, затем себя. О Клейсте Цвейг написал: «Его прусские предки завещали ему прочное, почти слишком крепкое тело: не в плоти гнездился его рок, не в крови трепетал, а незримо витал и созревал в душе».
Очевидно, рок витал и над Стефаном Цвейгом. А депрессия была всего лишь его прикрытием. Мир оказался слишком жестким и неуютным для чувствительного Цвейга. Над гробом писателя президент Академии наук Бразилии Карнейро так сказал о последнем решении Цвейга: «…Из мира, не прельщавшего его ни деньгами, ни почестями, но который так и не стал частью мира, — а именно этого он всегда страстно желал и добивался, — из этого мира он бежал и нашел спасение в своей смерти».
Цвейга хоронили в Рио-де-Жанейро. Все магазины были закрыты. Проститься с писателем пришло все иудейское духовенство. Бразилия и весь мир скорбел.
У последнего порога
Жизнь сиянием залита,
И ее так нежно, строго
Не любил ты никогда.
Это строки одного из последних стихотворений Стефана Цвейга.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.