Обличитель человеческой глупости

Обличитель человеческой глупости

У нас в России в кумирах кто только не ходил. Если брать недавно ушедший XX век, то тут вам и Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом, террористы Иван Каляев с Софьей Перовской, вожди Ленин и Сталин, писатели Александр Фадеев с Николаем Островским, и вообще, как писал Маяковский, «разве не лучше, как Феликс Эдмундович, сердце отдать временам на разрыв?» Однако многие из наших прошлых кумиров предпочитали рвать не свое сердце, а чужие. И никогда не пользовался популярностью на безбрежных российских просторах великий европеец, гуманист № 1 Эразм Роттердамский, глава невидимого «государства ученых», «князь гуманистов». В истории европейской и мировой культуры — да. В нашей российской — нет.

Нам, гражданам великой страны гуманизм Эразма Роттердамского был чужд, он стеснял наши широкие души. Его призыв «Ничего сверх меры!» никак не соответствовал безграничному разливу наших чувств. А уж насчет космополитических мыслей («гражданин мира» и прочее) — это вообще для нас неприемлемо. Только Россия. Только березки. Только православие. Только община. Только коммунизм.

Эразм Роттердамский (его настоящее имя Герхард Герхардс) родился 28 октября 1469 года в Голландии, в Роттердаме. Летом 1495 года приехал в Париж, чтобы учиться в Сорбонне. Жил во многих странах — во Франции, Англии, Германии, Италии и Швейцарии. «Я хочу быть гражданином мира, общим другом всех стран, или — еще лучше — гостем в любой из них», — писал Эразм Роттердамский швейцарскому гуманисту Ульриху Цвингли в 1532 году.

Эразм-то хотел дружить, да жил он в недружественные, воинственные времена, когда в жесткой схватке схлестнулись между собой гуманизм и Реформация. Другой вариант — быть везде гостем, то есть стоять над партиями и враждующими сторонами и заниматься чистой наукой — не прошел тоже. В разгар идейной борьбы он был ввергнут в гущу событий. Его именем клялись, на его авторитет ссылались как католики, так и протестанты. Было у Эразма и много врагов, и прежде всего среди фанатиков веры во главе с самим Лютером. Отцы церкви, богатые и сытые бюргеры, пороки которых обличал Эразм, ненавидели его. «Человеческое для него больше, чем божественное», — раздраженно говорил о нем Мартин Лютер.

Противники великого гуманиста готовы были растерзать его, а он сам в письме к папе Адриану VI (от 22 марта 1523 года) призывал воздержаться от жестокостей в борьбе с последователями Лютера: «…силою устрашения и угроз мы стараемся заставить людей верить в то, во что они не верят, любить то, чего они не любят, и понимать то, чего они не понимают». Именно так жестоко воспитывали и советских людей — старшее поколение это помнит прекрасно.

Эразм Роттердамский не выносил принуждения и давления. Он тянулся к независимости, несвязанности догмами, испытывал отвращение к строгой определенности, к заданным схемам, к четким границам, решительным и категорическим суждениям. Всякое категорическое суждение, считал Эразм, несет в себе зародыш нелепости, одностороннего искажения истины, и лишь в столкновении различных взглядов заключена необходимая поправка, спасающая от такого искажения. Сегодня мы сказали бы иначе: обществу, как воздух, нужна свобода слова.

Крайности опасны во всем, в большом и малом, — это отчетливо понимал великий гуманист. Он постоянно призывал к чувству меры, соразмерности. В сочинении «О возлюбленном согласии в Церкви» он писал:

«Главный рассадник раздора — это то, что мы злобным глазом следим за недостатками ближних. Пусть же он закроется, этот злобный глаз, и пусть откроется добрый, которому видны все достоинства. Если мы будем чистосердечными ценителями достоинств, нас меньше будут раздражать изъяны. Невозможна дружба ни между братьями, ни между супругами, если хотя бы на некоторые изъяны друг друга они не смотрят сквозь пальцы…»

Согласитесь, как было бы хорошо, если мы все следовали советам Эразма. Но, увы…

А война!.. Эразм Роттердамский был первым, по существу, европейским пацифистом, он видел в войнах самое страшное проклятие человечества, сближающее его с дикими животными… В своей страстной «Жалобе Мира, отовсюду изгнанного и поверженного» (1517) он спрашивал:

«…Ты чувствуешь отвращение к грабежам? Именно этому учит война. Ты проклинаешь братоубийство? Именно этому учатся на войне. Разве побоится убить одного человека тот, кто за скромную плату уничтожает множество людей? Пренебрежение законами быстро ведет к гибели государства, а когда вступает в дело оружие, законам вообще приходится молчать. Если противны тебе разврат, кровосмесительство и другие, еще большие мерзости, то знай: всему этому учит война…»

Однако человеческие пороки проявляются не только в ходе войн, они лишь в них усугубляются. Пороки органично присущи человеку — об этом Эразм Роттердамский и поведал в самой знаменитой своей книге «Похвала глупости» (1509). По существу это свод взглядов философа на все вопросы человеческого существования, покоящийся на двух важнейших тезисах: парадоксальная двойственность всех явлений бытия и пагубность любого насильственного волевого акта, экцесса, состояний одержимости, ослепленности. По Эразму, куда ни кинь взгляд — всюду вражда, насилие, торжество ее величества госпожи Глупости.

Примечательно, что русский перевод «Похвалы глупости» был осуществлен лишь в 1884 году (А. Кирпичниковым). Стало быть, мы не спешили развенчивать глупость, которая так мила русской ментальности. Все эти «38 снайперов», «один десантно-парашютный полк», «хотели как лучше, а вышло как всегда», «лодка утонула» и прочие озвученные реалии последнего десятилетия — разве это не лукавая усмешка госпожи Глупости? Последний период в истории России — это цепь глупостей, нелепостей, ошибок, заблуждений, а то и просто абсурда за гранью здравого смысла, за гранью того, что исповедовал Эразм.

Эразмианство — это свобода и ясность ума, миролюбие и воздержанность, здравый смысл, образованность, простота и никакого привычного для нашей власти византийства с его пышностью, обманом и лукавством. Эразмианство — это протест против всяких запретов (наподобие вечного советского «Ни-зя!»), вызывающих лишь тоску по свободе. На этот счет Эразм говорил: «Многие редко, а то и все никогда не покидают города, где родились, но если вдруг им запретили бы выезжать за его пределы, они страшно досадовали бы на себя — зачем не ездили прежде! — и прониклись бы нестерпимым желанием расстаться с отечеством. Это чувство всеобщее…»

Помните, какая была волна эмиграции, когда существовали препоны, и как эта волна схлынула, когда препоны отменили?

Естественно, ратуя за свободу человека, Эразм Роттердамский не приемлел тирании, считая, что она несет «несчастнейшее рабство». Эта «пагубная зараза», писал философ, поражает граждан страны, портит лучших, превращает государство в «разбойничью шайку». По Эразму, страшен не один тиран, а вкупе с сообщниками. Все это «нагромождение» — его опора и суть (вспомним имена вождей и их соратников, спаянных между собой коллективно пролитой кровью).

Тирания порождает рабов. «Людьми не рождаются, а воспитываются», — утверждал Эразм.

На знаменитом портрете 1526 года Альбрехт Дюрер запечатлел Эразма Роттердамского над листом бумаги и чернильницей, с пером в руке — мыслитель, сосредоточенный на вечных вопросах бытия. Эразм прозорливо видел, что человек постоянно балансирует на грани добра и зла, силы и слабости, истинного благочестия и скрытой гордыни, творит гармонию мира, если он художник, и сам же ее нарушает. От этого всеобъемлющего непостоянства сам мыслитель спасался иронией — как в литературном, так и в бытийном плане. Он никогда никого ни о чем не просил, ни перед кем не был в долгу, сохранял беспристрастность и независимость. Препятствия и невзгоды преодолевал с помощью усмешки и иронии.

В сборнике «От Эразма Роттердамского до Бертрана Рассела» приведена примечательная цитата Томаса Манна: «Ирония — пафос середины… Она и мораль ее, и этика, интеллектуальная оговорка, она резвится между контрастами и не спешит встать на чью-либо сторону и принять решение, ибо она полна предчувствия, что в больших вопросах, где речь идет о человеке, любое решение может оказаться преждевременным и несостоятельным и что не решение является целью, а гармония, которая, поскольку речь идет о вечных противоречиях, быть может, лежит где-то в честности, но которую уже несет в себе шаловливая оговорка по имени Ирония».

С печальной иронией относился Эразм и к смерти. В трактате «О приготовлении к смерти» он писал: «…жизнь дается безвозмездно, но на том условии, что может быть отнята в любой миг, и этого мига человек не знает… Нас уносит — наподобие вихря — беспрерывный бег веков, хотя и нам самим, и окружающим чудится, будто мы неподвижны».

Сам философ обладал слабым здоровьем и всю жизнь боролся с недугами, настоящими и мнимыми. Но забывал о них, когда погружался в свои писания. Писал он поразительно быстро — мысль легко вела перо по бумаге. Он умер в Базеле 12 июля 1536 года, в возрасте 66 лет.

Его смерть вызвала поток эпиграмм-эпитафий, доказывающих, сколь не в чести у черни ироничное здравомыслие. Вот лишь одна из них:

Здесь Эразм погребен. Был он гнуснейшей мышью.

Грызть других он привык. Черви грызут его днесь.

В Роттердаме философу воздвигли памятник. Во время своего «великого посольства» на этот памятник обратил внимание Петр I. В новоевропейской культуре это был первый публичный памятник писателю и ученому. Обстрелянный и сброшенный в воду испанскими солдатами, он был восстановлен в XVII веке — несмотря на решительный протест ревнителей кальвинистской ортодоксии. Фанатизм и невежество по-прежнему противостояли великому философу.

Как ученый-гуманист и богослов, Эразм Роттердамский мечтал о «чистом Евангелии», грезил (ну разве не золотая греза?) о гармонии человека и мира в духе античных философов.

В 1517 году он осуществил переиздание «Нового Завета» — греческий оригинал был переведен им на латынь с обширным комментированием евангельских текстов. Тут следует заметить, что Эразм писал на латыни, на универсальном языке тогдашней образованной Европы (приведем уместное здесь латинское изречение: Res ipsa loquitur — «Дело само говорит за себя»).

Сегодня, в начале XXI века, многие мысли великого гуманиста эпохи Возрождения не теряют своей актуальности. Например, о патриотизме. Его, как орудие военной пропаганды, Эразм считал либо глупостью, либо коварной приманкой для глупой толпы. «Какая нелепость! Какая подлость! Людей разъединяет пустое название места, где они живут! Почему же не объединяет столько других вещей?..» («Жалоба Мира…»)

Не перечисляя всего прочего, заметим, что сегодня нам не хватает двух эразмовских черт — снисходительности и иронии. Мы слишком непримиримы, никак не можем изжить в себе ксенофобию, всюду нам чудятся враги. Чеченцы, евреи, немцы, американцы «и разные прочие шведы» нам категорически не нравятся, зато мы в восторге от самих себя. Мы упоены своей мнимой силой и былым величием. Нам не хватает легкости, и мы чрезмерно серьезны. Конечно, пару раз с дамой по имени Глупость можно прогуляться, но нельзя этими прогулками злоупотреблять.

Лучше Эразм, чем маразм, — позвольте скаламбурить. И воздадим должное рацио, непредвзятому и критическому, трезво осознающему как достоинства, так и относительность добываемых истин.

Глупости — нет!

Разуму — да!..

И напоследок кое-что из отечественной истории. Был такой в России Александр Диесперов (1883–1931). Отнюдь не культовое имя, более того — малоизвестное. Знакомо лишь узкому кругу знатоков российской культуры; поэт, критик, историк литературы. Борис Зайцев вспоминает, что Диесперов «воспевал… Русь, апрель, колокола, березки, некий град Китеж, иногда приходил ко мне, задыхаясь от волнения и слез. Он был мистиком, но не декадент. Страстно поклонялся Андрею Белому, Блоку. Поэзию и святую бедность он избрал себе в обручение». Не имея постоянного пристанища, Диесперов кочевал с места на место, носил с собой «свои рукописи, десяток книг и несколько пар белья», на жизнь зарабатывал уроками.

Такие люди, как Диесперов, нередко встречаются в России. Человек какой-то идеи. Одержимый. Так вот, в студенческие годы он увлекся Эразмом Роттердамским.

«Представьте себе, — писал в одном из писем в июле 1913 года Павел Муратов своему адресату, — этот чудак ухитряется обыкновенную университетскую работу затеять как том в 750 страниц!..»

В «Повести об одном десятилетии (1907–1917)» Константин Локс пишет: «…Уже давно я замечал на факультете мрачную фигуру в сапогах, рубашке, подпоясанной ремнем, и с волосами, зачесанными назад. Похож он был на сельского дьячка или учителя, вернее — на того и другого вместе. Вне стен университета эта фигура шествовала по улицам Москвы в потертом романовском полушубке с дубиной в руке. Вид у него был угрожающий. На самом деле это был А. Ф. Диесперов, поэт и филолог, приступивший в ту пору к огромной диссертации об Эразме Роттердамском».

Диесперов брал огромные фолианты из университетской библиотеки и «изучал с зловещим вниманием. Однажды, пристально, со злобной радостью взглянув на меня, он сказал: „Да, вот отец современной Европы и предшественник Вольтера. Куда там Вольтер! Прочтите, что он пишет о Христе в „Похвале глупости““. И открыв том, он показал мне известную страницу о входе в Иерусалим. Не знаю, что случилось с этой диссертацией. Первый том был закончен к 10-му году, в нем было страниц 400. Я читал эту диссертацию с интересом, тем более понятным, что Александр Федорович написал ее под сильным влиянием В. Розанова, на которого он буквально молился…»

Увы, труд Диесперова не сохранился. Отечественный биограф и интерпретатор творчества Эразма Роттердамского канул в небытие. Очередное российское небрежение, ну и глупость, конечно.