Ирландцы и британцы, украинцы и казахи

Ирландцы и британцы, украинцы и казахи

Я еду на такси из аэропорта Белфаст в Лондондерри.

Таксист — ирландец, католик, это видно с первой же секунды, вместо «Лондондерри» он говорит «Дерри». Я спрашиваю его: «Мне интересно: вот вы ирландец, не англичанин, но ощущаете ли вы себя британцем?» Он решительно отвечает: «Нет». Тот же вопрос я задаю в гостинице в Дерри обслуживающему персоналу; ответ абсолютно аналогичный: «Мы ирландцы, не британцы, понятие «Великобритания» для нас чужое, королева — не наш символ. Если бы был референдум, мы единодушно проголосовали бы за присоединение к республике (Ирландии)». Они знают, что референдума не будет, и если бы даже он состоялся, это ничего бы не изменило, поскольку большинство в Северной Ирландии составляют протестанты («лоялисты»), а не католики («юнионисты»); кстати, название «Ольстер» употребляют только протестанты. Они знают, что государство, к которому они страстно желали присоединиться в течение многих десятилетий — Республика Ирландия — официально отказалась от идеи воссоединения, «кинула» их. Они, юнионисты, обречены жить в Великобритании.

В Дерри почти все жители — католики, особых проблем нет, но вот в Белфасте смешанное население. Странное впечатление производит этот красивый современный город, богатый и оживленный: все вроде бы как и везде в Западной Европе, но вот при входе в супермаркет — контроль, проверка, как в аэропортах, а на перекрестках патрули британской армии в камуфляже; я собрался было однажды их сфотографировать, но мой спутник мягко взял меня за руку: «Не думаю, что это была бы хорошая идея», — сказал он в типично британском духе. Меня провезли по кварталу, где стены домов покрыты надписями «ИРА победит», хотя, конечно, активистов Ирландской республиканской армии я не видел. На «католической» улице позади тыльной части всех домов — стена, отделяющая их от тыльной стороны домов, стоящих на параллельной «протестантской» улице. На работе все трудятся вместе, и в университетских классах сидят рядом студенты, принадлежащие к обеим общинам, но потом идут домой или в места увеселения отдельными компаниями. Полное взаимное отчуждение. Две нации. При этом все говорят на одном и том же языке, и не только в Северной Ирландии, но и в республике, куда мне посчастливилось заглянуть на один день: надписи на улицах на обоих языках, английском и гэльском, но слышать довелось только английскую речь. Таким образом, общность языка ничего не значит, впрочем, как, например, и в бывшей Югославии, где и сербы, и хорваты, и босняки, совсем недавно безжалостно убивавшие друг друга, говорят на одном языке, или в Ливане, где ненавидящие мусульман христиане-марониты говорят, как и те, по-арабски. Значит, все дело в религии? Тоже вовсе не обязательно: франкоязычные канадцы, по крайней мере значительная часть их, стремятся выйти из состава Канады отнюдь не из религиозных побуждений; иракские курды — такие же мусульмане, как и арабы, но ощущают себя совершенно отдельной нацией и рвутся прочь от багдадской власти из последних сил. А если подумать о чехах и словаках — между ними вообще и языковые, и религиозные различия минимальны. Иначе говоря, существуют общности, общины, чувствующие себя иными или даже вообще чужими, в рамках того государства, в котором они проживают. Эти общности сами себя считают нациями; можно их назвать квазинациями, но от этого ничего не меняется. Главное — это осознание «общей судьбы», общая культура и менталитет.

Католики-юнионисты в Северной Ирландии не одиноки в своем непризнании принадлежности к некоей «большой британской нации». Многие шотландцы, с которыми я разговаривал, также заявляли: «Мы не только не англичане — это-то само собой разумеется, — но мы вообще не хотим быть частью Великобритании, и у нас нет никакого британского патриотизма, со временем мы будем жить в независимой Шотландии». Жители Уэльса, валлийцы, так далеко не заходят, но однажды в центре Лондона я видел автомобиль, на номерном знаке которого было написано: «Счастье состоит в том, что ты знаешь, что ты валлиец». Мне даже стало грустно: неужели дело идет к распаду одного из величайших государств мира, наложившего уникальный, могучий отпечаток на всю историю человечества?

А что у нас? Прежде всего вызывает интерес, конечно, Украина. Да, бесспорно, украинцы — такой же славянский народ, как и русские, в этническом плане, вероятно, даже более «чисто славянский» — ну и что? Славянская общность в политическом смысле всегда была не более чем химерой, славянофильской утопией. Какая общность, какое сознание единой судьбы при тех взаимоотношениях, которые существовали веками между русскими и поляками, между сербами и хорватами, между болгарами и сербами? Но вот украинцы… С одной стороны, конечно, заметная разница в менталитете, обычаях, хозяйственных навыках; помню, на границе между тогда еще советскими Украиной и Россией, в Белгородской области, мне показали деревни, расположенные на противоположных берегах реки: покосившиеся избы-развалюхи на одной стороне — и чистенькие «хатки біленьк