РИМ, 9 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА

РИМ, 9 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА

Спал беспокойно. Здесь мне снятся архитектурные сны — и не столько возведенные строения, сколько дробленые массы, которые еще вздымаются, несмотря на то, что они уже наполовину выветрены.

Осиплость сохраняется. Такие недомогания помогают нам увидеть тревоги, которые обычно от нас далеко: тревоги натуженных певцов и ораторов, вроде императора Вильгельма III, о своих голосовых связках, всей этой клиентуры в приемных ларингологов — их легион, они живут среди нас, и чувства и чаяния их вертятся вокруг органа, который другим известен лишь понаслышке, поскольку у них он не привлекает к себе внимания. И как много таких органов есть у тела — к каждому могут прицепиться болезни, названия которых ты даже не знаешь. Здоровый человек похож на лунатика на дороге, теряющейся в злых лабиринтах.

Во второй половине дня опять во дворах, в которых время меняется медленнее всего — на этот раз в окрестностях Пантеона, потом в самом Пантеоне. Хотя на площади перед ним туристические автобусы стояли впритирку, пространства в огромной арене было достаточно. Ни одно сооружение, в котором я когда-нибудь стоял, не казалось мне таким совершенным. Все большие человеческие постройки делят пространство особым образом, втягивают его в себя, более или менее удачно им управляют. Здесь же происходит иное и большее. Создается не модификация пространства, а подобие самого пространства. Нас охватывает не одна из его бесчисленных форм, а непосредственно его космическая мощь и вместе с тем удовлетворение. Мы дышим пространством, как дышим воздухом. Очень светло; сквозь открытый купол проникает не один луч или пучок лучей, а поток света.

На могиле Рафаэля лежала свежая роза.

Двинувшись от Пантеона, мы, полюбовавшись несущими обелиски слонами Бернини, вошли в Santa Maria sopra Minerva[670], точно в темную, давящую пещеру. Массы мрамора напомнили мне склеп Медичи. Там это великолепие породили князья, здесь нищенствующие монахи, разумеется, при княжеском содействии. Мощная крипта содержит саркофаги пап и кардиналов, а также могилы ученых, принадлежавших к доминиканцам, среди них, например, могила схоластика Дурандуса, историографа Пьетро Бембо и многих других.

Величайший из них, Аквинат, изображается в капелле Караффа на фресках Филиппино Липпи[671].

В капелле святой Катерины Сиенской отделку составляли массы цветов, но и могила Фра Анджелико была украшена букетом полевых цветов.

Слева перед алтарем «Христос с крестом», статуя Микеланджело. Крест для него не мотив. Здесь он выглядит так, будто изготовлен у столяра и несет его скорее какой-то герой, а не человек, приговоренный к распятию. Но есть в этой церкви и произведения, которые гораздо ближе мастеру по тематике — например, схватка Геракла с Немейским львом, аттический мраморный рельеф убедительной силы. Он вставлен в саркофаг Джованнино Арберино († 1490). Голова героя, а также голова льва лаконичны и полновесны, как на монетах того времени. Датируется V веком до Рождества Христова. Разве такое возможно? Ведь должно было пройти еще сто лет, прежде чем появился Александр.

Здесь ниже могильных плит в среднем нефе есть также ряд черепов из пестрого мрамора, по цвету и пластике столь удачных, что забываешь мотив. Гладкие, как зеркало, темно - желтые лысины буквально тянет погладить.

Теряешься, словно на громадном, нагруженном сокровищами и диковинками корабле. Трюмы наполнены гробами мертвых, обладавших духовной, умственной и светской властью. Папы и князья, кардиналы и епископы, художники и святые. Там это ведет в бесконечное, а здесь — в нескончаемое. Детали приобретают типичный характер. Я давно считаю, что в таких местах на частном примере можно составить себе представление о целом. Так, на примере Santa Maria sopra Minerva можно догадаться, что представляет собой один из великих орденов в светском и духовном плане, физически и метафизически, и в какой мере его излучение зримо и незримо пронизывает не только историю Запада, но и историю всей планеты.

Мы еще раз остановились на piazza della Minerva перед белым слоном, в которого я влюбился еще ребенком, увидев его в книжке с картинками. Так дело наверняка обстояло со многими, ибо он объединяет в себе то, что нравится детям: необыкновенное и привлекательное. Вид поражает и настраивает тотчас на веселый лад, приглашая, по крайней мере, в мыслях, к игре. За ней могут последовать идеи. Урбан VIII, велевший установить слона по модели Бернини: «Чтобы нести мудрость, требуется сила».

Таким произведениям самое место на общественных площадях — и всякий, кто, занятый теми или иными делами, проходил мимо за последние три столетия, ловил здесь луч веселья. Действует даже тогда, когда почти не осознается.

То же веселье исходит от трех фонтанов на piazza Navona, которая сегодня больше заслуживает название piazza del Popolo, чем площадь на Pincio, из-за движения транспорта уподобившаяся шабашу ведьм.

Перейти от слона к этим фонтанам опять же означает перейти от Бернини к Бернини. Там он вдохновил одного художника, здесь — целую школу. Здесь тоже дает о себе знать шутливая повествующая радость, какую находишь в мире фигурок вокруг рождественских яслей — вода только усиливает впечатление. Свежая зелень пробивается из трещин и стыков; кажется, будто боги реки только что приходили и отдыхали здесь, сидя на мягких подушках.