Выбор на всю оставшуюся жизнь

Выбор на всю оставшуюся жизнь

Я знала, в каком театре хотела бы работать. Еще когда училась в Киеве, не пропускала ни одного спектакля Малого театра, когда он приезжал к нам на гастроли: «Волки и овцы», «Варвары», «Калиновая роща», «Порт-Артур»… Позже театральные критики в статьях обо мне писали, что я с восхищением следила за игрой Е. Турчаниновой, В. Рыжовой, В. Пашенной, Е. Шатровой, Е. Гоголевой, К. Зубова, М. Царева, Н. Анненкова со ступенек последнего яруса. И восхищение мое было искренним и безраздельным. За возможность работать в Малом театре я отдала бы все сокровища мира. Но Малый театр несколько лет оставался для меня недосягаемой планетой. Я должна была сделать что-то значительное, чтобы иметь право прийти туда. И вот появилась надежда: мне казалось, что «Неоконченная повесть», «Тихий Дон» и «Добровольцы» дали мне право попытаться попасть в Малый.

Своей мечтой я поделилась с Леночкой Аросевой, сестрой актрисы Ольги Аросевой.

— Иди! — вдруг решительно сказала она. — Им нужны актрисы, очень многие по разным причинам ушли из театра.

Может, это было и преувеличением, но все же я позвонила руководившему театром Михаилу Ивановичу Цареву и сказала, что хотела бы с ним поговорить. Михаил Иванович назначил время. Встреча состоялась и началась с того, что я предъявила свою «творческую карточку».

И, конечно, сказала, что еще студенткой видела гастроли театра и с тех пор мечтаю работать в нем. Возможно, это прозвучало наивно, но Царев выслушал меня доброжелательно.

— Хорошо, — сказал он. — Вам позвонят. Недели через две…

Я стала ждать… Мне позвонили очень скоро, кажется, на второй или третий день. Я пришла и прочитала пьесу Оскара Уайльда «Веер леди Уиндермиер», по которой готовился спектакль. Прочитала и сказала, что хотела бы сыграть роль миссис Эрлин. На это мне член худсовета театра Евгений Калужский ответил:

— Ну, это лет через пятнадцать вы будете играть…

Я не «дотягивала» до миссис Эрлин по возрасту и опыту.

Кстати, я получила эту роль через пять лет. А тогда мне предложили роль леди Уиндермиер. Было интересно после донской казачки и комсомолки-метростроевки сыграть английскую аристократку.

Хорошо помню, с каким чувством пришла на свою первую репетицию. Я так боялась! Просто до жути! Ведь это был самый, самый… самый лучший театр, который только я себе представляла. И невероятно красивый — с позолоченными ярусами, великолепной сценой.

Я была потрясена, сражена, счастлива! Еще до работы в Малом мне удалось в Париже побывать в Гранд-опера, в Комеди Франсез — словом, я видела лучшие театры мира, но Малый был прекраснее всех! По крайней мере — в моем воображении, в моем представлении. И актеры этого театра — конечно, самые блистательные!

Но до чего же мне было страшно перед моей первой репетицией! Я была как первоклассница, которую случайно занесло в седьмой или восьмой класс. И чувствовала себя ниже всех и хуже всех. Может быть, из-за этого замкнулась — мне было очень трудно. Медленно и долго приходила в форму. Буквально болела, физически болела. Сама себе поставила диагноз — стресс. Мне сложно объяснить свое состояние в то время. Вроде бы не было оснований для таких волнений, переживаний. Но я понимала, что от этих дней, от первых шагов в театре зависит вся моя будущая жизнь.

Мне было сложно выдержать такое напряжение, потому что я все еще не преодолела нагрузки после съемок «Тихого Дона» и «Добровольцев» — нервные запасы тоже имеют свои пределы. Но я не могла позволить себе передышку, паузу, ибо рисковала сойти с дистанции.

Постепенно пришла в себя, стала осматриваться, осваиваться, наблюдать, как работают другие. Увидела, что кое-что и я могу. Помогли мне зрители. Они меня приняли сразу. Актер прекрасно чувствует, как относится к нему зал, и если отношение доброжелательное — это для него мощная поддержка.

Когда я пришла в Малый театр, я практически ни с кем из его актеров не была знакома. Видела их на сцене, читала имена на театральных афишах. Но для меня это были люди из иной, не знакомой мне жизни: есть обитатели Олимпа, а вокруг него простые смертные…

Помню, я увидела Евдокию Дмитриевну Турчанинову, она шла через «ермоловское фойе» со второго этажа к выходу на сцену. А я поднималась по лестнице наверх и остановилась, пропуская Евдокию Дмитриевну. Она была в гриме Мурзавецкой — тогда давали «Волки и овцы». Я поклонилась, но так оробела, что не смогла ничего выговорить. Она была очень строгая, особенно в этом гриме. Турчанинова спросила почти сурово:

— Вы кто?

Заикаясь, объяснила, что я Быстрицкая, актриса, которая принята на договор.

— А я Евдокия Дмитриевна Турчанинова… Здравствуйте.

Я робко поздоровалась, а потом долго думала, почему вдруг она таким образом представилась мне. И поняла… В Малом театре было принято младшим со старшими здороваться первыми и называть свое имя-отчество. Это и сегодня так. Но сейчас старшая — это уже я. Когда молодые со мной здороваются, я вспоминаю эту встречу за кулисами. И понимаю, что есть традиции, которые значат очень много, и их надо поддерживать, продолжать.

Режиссером спектакля «Веер леди Уиндермиер» был Виктор Комиссаржевский. Партнеры у меня оказались замечательные: миссис Эрлин играла Дарья Зеркалова, лорда Дарлингтона — Михаил Садовский, моего мужа, лорда Уиндермиера, — Анатолий Ларионов.

В спектакле были заняты Владимир Владиславский, Владимир Кеннигсон, Никита Подгорный, Елена Шатрова, Наталья Белевцева и другие актеры и актрисы старшего поколения. Я сейчас называю их по именам, но тогда на такую «вольность» ни за что бы не решилась — все они были старше меня по возрасту и гораздо богаче театральным опытом.

Среди этих актрис была женщина, на которую невозможно было не обратить внимания, хотя она выходила на сцену всего лишь в массовках. В давнее время она окончила Институт благородных девиц. Я смотрела на нее: как она ходит, ведет себя, держится. И через нее пыталась воспринять «науку» того времени, тот мир, в котором жила моя леди Уиндермиер. Что ни говорите, врожденный или благоприобретенный в юности аристократизм дорогого стоит. Можно казаться аристократкой, но невероятно трудно ею стать. Не так давно я во все глаза смотрела на казаков и казачек, училась искусству полоскать белье в речной воде и носить воду «бедрами». Теперь же мне нужны были иные образы, диаметрально противоположные примеры. Я ни по рождению, ни по воспитанию не была аристократкой. Но я знала, что если не стану «леди» — меня ждет сокрушительный провал. Малоизвестная актриса из массовок помогла мне пройти ускоренные «курсы женского благородства». Странно, но я сейчас даже не помню ее имени. Так бывает: имена людей, которым мы чем-то обязаны, быстрее выветриваются из нашей памяти, нежели имена тех, кто причинил нам боль и зло.

Ключом к пониманию характера леди Уиндермиер стали ее слова в сцене объяснения с мужем: «В женщинах, которых называют хорошими, таится много страшного — безрассудные порывы ревности, упрямства, греховные мысли. А так называемые дурные женщины способны на муки, раскаяние, жалость, самопожертвование».

Эти слова явились для меня откровением. Может быть, именно тогда я впервые поняла, что не мой это удел — играть положительных или отрицательных героинь, я должна играть судьбы женщин.

Мои героини были совершенно несхожими, между ними не было ничего общего. Они вторгались в мою жизнь из разных времен и слоев общества. Признаюсь, на некоторых из них я посматривала с опаской, ибо каждая была Женщиной, «плохой» ли, «хорошей» — это иной вопрос. Я начинала робкое знакомство с каждой новой «таинственной незнакомкой», чтобы для зрителей стать Натальей из «Осенних зорь» В. Блинова, Ниной из «Карточного домика» О. Стукалова, Кэт из «Острова Афродиты» А. Парниса, Клеопатрой Гавриловной из «Почему улыбались звезды» А. Корнейчука, Паранькой из «Весеннего грома» Д. Зорина… Я называю мои главные роли лишь шестидесятого — шестьдесят первого года. С каким напряжением я тогда работала! И с каким наслаждением!

После Параньки я играла баронессу Штраль в «Маскараде» М. Ю. Лермонтова — даму из высшего общества, вынужденно участвующую в маскараде, поставленном жизнью. И вдруг я почувствовала, что тоже становлюсь действующим лицом маскарада, и жесткие правила игры и поведения без скидок на усталость, симпатии и антипатии мне диктует театр. Помню, после премьеры «Маскарада» мне безумно захотелось встретиться с баронессой Штраль, если бы она существовала в действительности, и спросить:

— Как я вам, баронесса?..

У меня есть редкая возможность посмотреть на себя со стороны, на ту, какой я была в год прихода в труппу Малого театра, глазами удивительно талантливой и проницательной актрисы Елены Николаевны Гоголевой, которая оставила об этом такие строчки: «Элина Быстрицкая пришла в труппу Малого театра в 1958 году. Все мы хорошо знали эту актрису по кино. Только что с огромным успехом по экранам страны прошел «Тихий Дон» в постановке Сергея Герасимова, где Быстрицкая блестяще сыграла Аксинью. Предшествовала ей интересная работа в фильме Фридриха Эрмлера «Неоконченная повесть». Но это было в кино. Я и мои товарищи хорошо знали, что экран и сцена драматического театра — не одно и то же. Театр требует несколько иных данных. Тут и умение держать образ не на один кадр, а на целый вечер, жить на сцене перед зрителями несколько часов, и способность перевоплощаться именно в ту героиню, которая предложена автором, и, наконец, обладание безупречной речью и дикцией, что так важно именно в Малом театре.

Думая об этом, я, будучи членом художественного совета, решила посмотреть дебют Быстрицкой в спектакле по пьесе Оскара Уайльда «Веер леди Уиндермиер», где ей поручили заглавную роль. Прекрасные внешние данные актрисы меня не удивили. Но вот чудесный, хорошего диапазона голос, великолепная дикция, элегантность — обрадовали. Чувствовалось, что она владеет своим сильным, свежим голосом, придавая ему мягкость, бархатистость. Ее звучное слово было наполнено искренним чувством и мыслью, будило сопереживание зрителя. Быстрицкая хорошо владела телом, жесты ее были красивы, походка — изящна».

Мне порою приходит в голову странная мысль: вдруг собрались бы вместе мои героини — вот образовалось бы изумительное общество.

Часто спрашивают: есть ли у меня, сыгравшей на сцене и в кино десятки самых разных женщин, идеал женщины?

Именно потому, что я сыграла роли разных женщин из разных эпох, из разной жизни, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Все роли мне одинаково дороги: за каждой из них — труд души, огромное волнение, сбывшиеся и несбывшиеся надежды. И выделять кого-то особо мне бы не хотелось.

Но я могу сказать, что мне никогда не нравились женщины грубые, мужеподобные, забывающие о своем высоком предназначении на земле. В последние годы в моду вдруг вошла распущенность в одежде и нравах. Иные девицы проходят по жизни, стуча каблуками мужских ботинок, в пальто и куртках, сшитых из солдатского сукна. Они не прочь ругнуться матерком, выпить в троллейбусе бутылку пива прямо из горлышка, навесить на себя железки и бляхи… Умом я понимаю, что это форма самоутверждения, стремление выделиться из толпы. Я их не осуждаю. Просто мне кажется, что это существа некоего среднего рода, возникшего на стыке столетий и культур. И леди Уиндермиер или миссис Эрлин мне гораздо ближе, нежели эти раскрепощенные дочери смутных времен.