На ближних подступах к успеху
На ближних подступах к успеху
Однажды Алла Ларионова — она тоже входила в состав нашей делегации — мне сказала:
— Сергей Аполлинарьевич Герасимов будет снимать «Тихий Дон».
Сообщила она это буднично просто — поделилась новостью.
Я в душе ахнула. Всегда восхищалась великим романом М. А. Шолохова. Его Аксинья у меня как у актрисы вызывала жгучий интерес. Я чувствовала, что могла бы ее сыграть в кино или в театре, хотя даже в самых смелых мечтах не видела для этого возможностей. Но кто может запретить мечтать?
«Тихий Дон» прочитала давно, когда мне было лет двадцать. Эта книга однажды попалась мне на глаза, я открыла ее и уже не смогла оторваться. Потом, уже в педагогическом институте, перечитывала роман снова и снова, но и думать не могла, что мне выпадет счастье играть Аксинью.
Не могу сказать, что «Тихий Дон» стал для меня некоей «библией», просто это была дорогая для меня книга. И, конечно, я рыдала, читая про безумную любовь, которую Аксинья испытывала к Григорию, про несчастья, свалившиеся на нее… На втором семестре первого курса театрального института обязательным было исполнение отрывков из литературных произведений. Я выбрала сцену встречи Григория и Аксиньи в подсолнухах. И стала читать. В какой-то момент педагог сделал неопределенный жест и произнес:
— Це не ваше дило… Ото Луизу Шиллера грайте…
То есть не ваше это дело — такие роли… Вполне вероятно, что я не была еще готова к тому, чтобы сыграть такой глубокий драматизм. Но обида от этой пренебрежительной реплики осталась на долгие годы. Я была убеждена, что он неправ.
Странно, но прелесть романа я в полной мере ощутила потом, много позже, когда уже снялась в фильме. Я снова читала и перечитывала роман, стремясь понять его досконально. Ведь справедливо говорят, что в юности мы читаем знаменитые произведения одними глазами, а с возрастом — другими. И хочу объяснить: другой такой книги в нашей литературе больше нет… Очень точно сказал С. А. Герасимов, назвав «Тихий Дон» народной эпопеей, своеобразным словарем русского языка, казачьего языка, энциклопедией характеров.
Узнав о том, что С. А. Герасимов будет снимать «Тихий Дон», я очень боялась опоздать. Скорее, скорее, пока тебя не опередили! Я готова была бросить Париж, Францию, чтобы успеть в Москву, пока С. А. Герасимов не утвердил исполнителей главных ролей. Знала я о Сергее Аполлинарьевиче только то, что слышала о нем в актерской среде. Говорили разное, но в основном хорошее. Видела его совершенно незабываемый фильм «Молодая гвардия». Что бы потом ни писали о молодогвардейцах, фильм был и остался шедевром. Помню, какое огромное впечатление он на меня произвел, когда я смотрела его впервые. Знала и то, что С. А. Герасимов — профессор и его выпускники составляют значительную часть актерской элиты в хорошем понимании этого слова, просто это были самые лучшие актеры и режиссеры того времени.
Я мечтала о работе с Сергеем Аполлинарьевичем. Представляла его почему-то великаном: огромного роста, с зычным голосом. Он виделся мне былинным героем от кинематографа. Наивно? Конечно. Но что не придет в голову романтически настроенной актрисе!
Я сразу позвонила Герасимову, и он согласился со мной встретиться, когда вернусь в Москву. После этого разговора я стала жить ожиданием. Но внезапно мое возвращение в Москву затянулось.
Нам предложили «завернуть» в Западный Берлин, где проходил Месячник германо-советской дружбы. И пообещали, что мы сможем послушать оперу «Порги и Бесс», о которой много тогда говорили в мире культуры.
В Западном Берлине мои маленькие открытия капиталистического образа жизни продолжились. В СССР много тогда кричали об угнетении чернокожего населения в США, о борьбе негров за свои права. А тут за кулисами я увидела, как огромный негр, исполняющий главную партию, по-дружески оперся на плечо своего белого «хозяина»-продюсера и что-то ему объясняет. Ничего себе «угнетенный»!
Перед отъездом нас принял советский посол в ГДР Георгий Максимович Пушкин. По своей привычке говорить то, что думаю, я у него спросила:
— Почему Западный Берлин прямо как Париж, а Восточный — как вся наша разбитая земля?
— Эх, товарищи! — ответил посол. — Западный Берлин — это же витрина империализма!
Это было стереотипное объяснение, которое широко использовалось советской пропагандой. Я не стала спорить с послом — не принято, но мои сомнения не увяли, а увеличились. Хотя советская пропаганда все еще цепко держала нас в своих «объятиях».
Как только я оказалась в Москве, сразу же позвонила Сергею Аполлинарьевичу, напомнила о себе, и он сказал:
— Приезжайте. Здесь у меня уже сидит один Григорий Мелехов…
У меня было время до поезда в Вильнюс, и я помчалась в гостиницу «Украина» — там он жил.
Когда С. А. Герасимов открыл дверь, я даже немножко растерялась — ведь представляла его совершенно иным!
— Заходите, — пригласил он. И познакомил меня с гостившим у него актером, который был совершенно не похож на того Григория Мелехова, какого я себе представляла.
Спустя какое-то время Герасимов сказал:
— Ну вот вам книжечка, прочитайте отрывок…
Он протянул мне первый том «Тихого Дона», я глянула, какой отрывок отмечен, и обмерла — это была сцена в подсолнухах. Прямо какая-то мистика! У меня язык не повернулся ее читать, меня сковали воспоминания о том, как я провалилась с этой сценой в институте.
— Сергей Аполлинарьевич, — взмолилась, — я только что из Парижа, боюсь, французские впечатления не дадут мне возможности достоверно воспроизвести эту сцену. Мне надо перечитать книгу, вспомнить ее, представить, как все было…
Мне казалось, с каждым моим словом я все больше отдаляюсь от желанной роли. Оказалось, наоборот. Герасимову, очевидно, понравилось мое серьезное отношение, и через две недели я получила приглашение на пробы.
На роль Аксиньи был большой конкурс. Я не хочу называть имена моих «соперниц» — среди них были известные актрисы московских театров, были и начинающие. Вряд ли меня серьезно воспринимали — провинциалку из Вильнюса.
Дело это прошлое, а мне никогда не было свойственно злорадство. Я и сейчас считаю, что в этом конкурсе не было победительницы и побежденных. Шло честное творческое соревнование, и его критерии были известны лишь двум людям, которые на тот период определяли судьбы нескольких актрис, — С. А. Герасимову и М. А. Шолохову. Они знали, а мы лишь предполагали.
Вообще же я считаю, что конкурсы на роли в те годы были очень полезными и результативными. Люди недалекие шушукались, что такую-то актрису взяли на такую-то роль по начальственному звонку. Пошляки придумали глупую присказку про то, что путь актрисы к хорошей роли пролегает через диван режиссера. Ни с чем подобным я не сталкивалась, кроме гаденького поступка режиссера Херсонского театра. Но тогда речь шла о малозначительном, с его точки зрения, приеме на работу никому не известной выпускницы театрального института. Но чтобы режиссер ради сиюминутного удовольствия или из стремления угодить кому-то влиятельному взял на главную роль бездарную актрису? Не знаю… Не знаю…
Я приезжала из Вильнюса в Москву несколько раз на пробные съемки. Пробы продолжались шесть месяцев. В августе узнала, что утверждать актрису на роль Аксиньи будет сам Шолохов. И я боялась показаться ему на глаза. Считала, что, когда он меня увидит, решит, что я совсем не такая, как получаюсь в кадре. Конечно, я знала, что актриса в повседневной жизни и в кинокадре — это «две большие разницы», но боялась не соответствовать.
Наконец наступил долгожданный день, когда должно было приниматься решение. Я попросила Клавдию Ивановну Николаевич, ассистентку С. А. Герасимова, чтобы она мне позвонила и сказала, кто получил роль. А сама уехала к друзьям, у которых останавливалась в Москве, — у меня не было возможности оплачивать номер в гостинице, да так и удобнее.
Боже мой, с каким волнением и нетерпением я ждала весточку со студии! Дежурила у телефона, бросалась на каждый телефонный звонок, а их почему-то в тот день шло много, но среди них не было того, единственного, которого я ждала в течение нескольких длинных часов…
Наконец вечером, когда Шолохов уже уехал, позвонила Клавдия Ивановна:
— Аксинья, поздравляю!
Я очень хорошо помню, как она это произнесла — добрая душа, которая была рада за меня.
Сергей Герасимов позже говорил, что на роль Аксиньи меня отобрал М. А. Шолохов:
— Мы отвергли десятки кандидаток, ни в одной не находя черт характера возлюбленной Григория, ее своеобразной красоты. Наконец по совету Шолохова остановились на Элине Быстрицкой, зарекомендовавшей себя исполнением главной роли в фильме «Неоконченная повесть».
Но от памятного московского вечера, когда я узнала, что меня утвердили на роль Аксиньи, до того времени, когда меня признали шолоховской героиней, было еще очень далеко. Предстояла тяжелая работа. Она началась буквально на следующий день. Клавдия Ивановна после долгожданной, радостной для меня весточки предупредила:
— Завтра съемочную группу собирает Герасимов. Тебе надо быть на студии.
Вот-вот должны были начаться съемки, хотя не все актеры были утверждены. Не было Дарьи — актрису, которую приглашал на эту роль С. А. Герасимов, не утвердил Шолохов, а Людмила Хитяева начата работать с режиссером Исидором Марковичем Анненским над его новым фильмом раньше, и потому для нее С. А. Герасимов сделал исключение.
Я на тот момент имела несколько заманчивых предложений, но я их отклонила. Не могла заниматься «совместительством», у меня это не получилось бы. Из Театра имени А. С. Пушкина я ушла. Извинилась, объяснила, и меня отпустили без обид. Я так была влюблена в Аксинью, что даже думать о какой-то иной роли не хотела, не могла.
Я с гордостью вспоминаю, что и многие мои коллеги по съемкам одобрили выбор Михаила Александровича. Тогда известие о том, что на роль Аксиньи Шолохов выбрал меня, встретили сдержанно, но впоследствии не поскупились на одобрительные отзывы в прессе.
«Элина поразительно соответствовала описанию героини, данному в романе Михаила Александровича Шолохова: она была красива, большеглаза, крутолоба. Тогда было трудно говорить о какой-то манере игры, мы все были молоды, неопытны, я, например, до этого снялась лишь в одном фильме. Очень нам помогал Сергей Аполлинарьевич Герасимов…» — так писала Людмила Хитяева.
«Среди актрис, претендовавших на роль Аксиньи, не было ни одной, которая могла бы составить конкуренцию Элине Быстрицкой», — утверждала Зинаида Кириенко.
«Сергей Аполлинарьевич Герасимов сразу утвердил Быстрицкую на роль Аксиньи. Это была, безусловно, самая сложная женская роль в фильме. Ее героиня переживала ревность, любовь, страдание, побои от нелюбимого супруга, а потом и побои от любовника», — отмечал Петр Глебов.
И еще я все время помнила свой «провал» в театральном институте. Я должна была доказать всем, и себе в первую очередь, что «дело» это — мое. Речь не об ущемленном самолюбии, а о том, что я знала, на что способна.
Герасимов торопился, он уже измерял свою жизнь съемочными днями. На самой первой встрече он сказал нам:
— Мы начинаем работу над «Тихим Доном». Вам придется стать другими людьми.
Мужчин-актеров предупредил, чтобы «подготовили» свои руки — они должны стать похожими на руки людей, работающих на земле. Такой же совет дал и актрисам.
Кто-то, не помню уж, кто, с сомнением произнес:
— Но мы же не в земле копаемся, как тут быть?
Герасимов ответил:
— Стирайте побольше, чистите посуду, скоблите полы, наведите порядок дома. У себя все сделаете — соседям помогите…
Буквально через несколько дней с хутора Диченского — это в четырнадцати километрах от города Каменск-Шахтинский — приехал самодеятельный казачий хор пенсионеров.
Конечно, С. А. Герасимов мог пригласить и профессиональный казачий ансамбль. Лишь позже я поняла, что требовалась мудрость, для того чтобы познакомить нас со стариками и старушками, молодость которых пришлась на времена «Тихого Дона». Они помогли всем нам прикоснуться к казачьему быту, увидеть его без временных напластаваний. Пожилые казаки и казачки быстро поняли, что от них требуется, и оказались хорошими наставниками. Мы буквально впитывали их советы. Помню, надо мной шефствовала одна женщина, очень крупная, плечистая, с добрыми глазами. Я вслушивалась в интонации ее речи, смотрела, как она ходит, какими жестами, мимикой сопровождает свою речь. Все это мне очень нравилось, и все это предстояло сделать своим, ибо у горожанок таких навыков нет. Оказалось, к примеру, целое искусство — носить воду ведрами так, чтобы она не плескалась и чтобы встречным казакам нравилось. Меня этому учила баба Уля:
— А ты неси бедрами… Бедрами, бедрами неси…
Я никак не могла вначале понять, как это ведра с водой можно нести «бедрами», если они на коромысле. А баба Уля давала мне «режиссерские» указания:
— Ты понимаешь, энту воду надо не просто таскать, а чтобы Гришке пондравилось…
Кадры из фильма, в которых я на коромысле несу два ведра воды, впоследствии обошли всю мировую прессу.
Для бабы Ули и Аксинья, и Григорий были вполне реальными людьми. И она знала, что советовала: когда была молодой, носила воду так, чтобы завлечь приглянувшегося казака.
Наконец после многих попыток она довольно произнесла:
— Вот, поняла наконец, как нести энту воду так, чтобы казаки на тебя пялились, глаза ломали.
Для меня это была очень высокая похвала. А баба Уля уже требовала:
— Покажи свои руки…
И недовольно покачивала головой, рассматривая ухоженные пальчики горожанки.
Трудно даже представить, сколько я в те дни перестирала, перечистила, перемыла! Мне надо было во что бы то ни стало стать казачкой — женщиной, которая имеет дело с землей, водой, которую обвевают ветры и обжигает солнце и которая много и тяжело работает, оставаясь любимой и желанной.
Я плясала с казаками, пела с ними и в конце концов вписалась в их круг, как вписываются в пейзаж.
В те годы я была тоненькой, гибкой девушкой — все актрисы следят за фигурой. Тщательно «блюла» фигуру и я — то нельзя есть, это нельзя… Но Аксинья была совершенно иной — сильная, зрелая женщина, стать которой формировала не диета, а работа, очень подвижный образ жизни, степные просторы, ее окружение, в котором ценились бесстрашные, сильные люди. Казачки — это жены, подруги, возлюбленные прирожденных воинов, и «барышни» на Дону были не в цене. Они конечно же не могли носить воду «бедрами»…
Женщины терпят мучения, пытаясь похудеть. А для меня сверхзадачей стало набрать вес, поправиться. И не просто добавить килограммы, а изменить фигуру, но так, чтобы ее не испортить, не обезобразить. И я стала в безмерном количестве поглощать сметану, мед, орехи, другие высококалорийные продукты. Обязательными были зарядка, гимнастика — нельзя позволить себе стать рыхлой, сдобной. Через относительно короткое время я «добавила» пятнадцать килограммов.
В это трудно поверить, но это так. Я готова была на любые мучения, лишь бы не сойти с роли, стать если не Аксиньей, то хотя бы ее правдивым подобием. А для этого надо было быть казачкой…
Когда начались съемки, выяснилось, что я панически боюсь лошадей, не могу заставить себя сесть в седло. С. А. Герасимов и так и сяк убеждал меня, потом пригласил трех казачек из соседних станиц дублершами. Такого умения я не выдержала. Посмотрела, как лихо они гарцуют, села в седло, и лошадь пошла рысью. В седле я удержалась. Главное — преодолеть страх, я всегда это знала!
Я и раньше, до съемок, была немного знакома с казаками. Во время войны наш госпиталь находился не меньше месяца в станице Обливской. Я уже тогда поняла разницу между крестьянками и казачками. Это удивительно гордые, свободолюбивые женщины. Редкостью для того времени было то, что они все без исключения владели грамотой. Жили мы в доме, крытом железом. Это уже не курень, а именно дом. Его хозяйка, как только начинался обстрел, бежала в комнаты, хватала перину, залезала под кровать и этой периной укрывалась. Помню, я пыталась ей объяснить, что лучше уходить на улицу, ложиться на землю. Она меня не понимала, так как считала, что родной дом ее охранит и обережет. И она оказалась права — ее не зацепил ни один осколок. Но это к слову. А всерьез — я видела, как она управляется с хозяйством. Она была учительницей в станице. Я и сейчас помню ее замечательные черные глаза, разворот плеч — сильная, красивая женщина. И теперь я старалась ей подражать: как это важно — иметь перед собой конкретный образ!
Пока шли пробы, на хуторе Диченском построили декорации: курени Мелеховых, Астаховых, лавку Мохова, дом Листницких и другие. На Диченском, кстати, снималась и первая экранизация «Тихого Дона» в 1928 году. Эту станицу выбрали потому, что сюда можно было подвезти по железной дороге технику, декорации, словом, большое и сложное хозяйство, которое требуется для съемок фильма.
Курени и дома построили заранее, их поливали дожди, сушили ветры, коптило солнце, и вскоре, месяцев через шесть, они приобрели такой внешний вид, словно стояли здесь издавна.
Как только были утверждены исполнители главных ролей, подобраны актеры на другие роли, начались съемки. Первый съемочный день был будничным и деловитым, но у всех в душе царило приподнятое праздничное настроение. И хотя актеры — народ эмоциональный, все его старались сдерживать, ибо понимали, как многое зависит от начала. Я же больше всего боялась выглядеть испуганной или растерянной. У меня был опыт съемок в предыдущих фильмах, но я приступала к огромной, масштабной работе, понимая, что такой шанс выпадает далеко не каждой актрисе. Внешне я выглядела, наверное, спокойной, но что у меня творилось в душе!
Многие представляют, что фильмы снимаются сцена за сценой в определенной последовательности, продиктованной сценарием. На самом деле все выглядит иначе: снимаются те фрагменты картины, которые выберет режиссер. А его выбор зависит от готовности актеров, декораций, техники, света, места съемок, наконец, от его настроенности на определенный сюжет — словом, от множества объективных и субъективных условий, которые порою даже трудно объяснимы: так решил режиссер, и этим все сказано.