Война, телепатия и любовь

Война, телепатия и любовь

Началась война. Не все понимали, что произошло и что будет дальше. В мемуарах Мессинга и воспоминаниях Татьяны Лунгиной существует явное расхождение относительно времени прибытия Мессинга в Москву из Грузии. В мемуарах, сделанных литзаписчиком, Вольф Григорьевич возвращается в столицу на поезде. Военное положение. После каждой станции – проверка документов. Частые аресты на улицах, вызванные его экстравагантной внешностью. Но Лунгина встретила Мессинга в гостинице за несколько дней до начала войны. Об отношениях Мессинга с властями и Сталиным литзаписчиком почти ничего не сказано, зато упомянута забота о человеке, на самом деле «винтике», ничего не стоившем в сталинские времена. Вот фрагмент из мемуаров:

«В дни начала войны я пережил тяжелые минуты. Я внутренне почувствовал себя лишним. Передо мной встал вопрос: чем я могу помочь моей второй родине в борьбе с фашистской чумой? (Чисто газетное выражение, не из лексикона Мессинга. – В. С.). Состояние моего здоровья было таковым, что о личном участии в боях я не мог и думать (зато не мог не думать военкомат и проверил бы его здоровье. Или было решено не допускать Мессинга на фронт из-за недоверия к нему, как к эмигранту? – В. С.). Оставалось мое искусство, мое умение. Но кому нужен в такое время, думал я, Вольф Мессинг с его психологическими опытами? Оказалось, что это не так. Меня эвакуировали в Новосибирск. Оказалось, что кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге, о том, что его своеобразные способности нужны людям».

Простим наивное заблуждение гениальному телепату. В то время, когда артисты страны или воюют, как бойцы, или собираются в бригады, выступающие перед воинами прямо на передовых, Мессинга эвакуируют в Новосибирск, и не случайно. По моему мнению, именно из-за способностей этого человека читать мысли, угадывать судьбы людей, гипнотизировать его на всякий случай отправляют в глубочайший тыл. Но правда и в том, что его искусство повсюду вселяет в людей заряд бодрости и веру в бескрайние возможности человека.

«17 июля 1942 года в эвакогоспитале выступал Мессинг со своими психологическими опытами перед нашими ранеными. Опыты Мессинга произвели на окружающих ошеломляющее впечатление. Все задания выполнялись точно и сопровождались бурными овациями. Раненые бойцы, командиры, политработники и служащие госпиталя выражают Мессингу большую благодарность за его выступление. Начальник госпиталя, в/врач 3-го ранга Сашина».

«С исключительным вниманием бойцы, сержанты и офицеры гарнизона просмотрели шесть концертов Вольфа Григорьевича Мессинга, на которых присутствовало более трех тысяч человек. Эти концерты на нас, зрителей, произвели очень большое впечатление. Мессинг выполнял исключительно сложные номера, заданные ему индуктором, и при этом с большой точностью. Он доказал, что это не фокусы, связанные с ловкостью рук человека, а очень сложная психологически научная работа, проводимая им в течение длительного периода лет и представляющая большой интерес с точки зрения психологии как науки. От имени бойцов, сержантов и офицеров выношу сердечную благодарность Вольфу Григорьевичу Мессингу и желаю дальнейшей плодотворной работы на благо развития науки нашей Социалистической Родины. Начальник гарнизона генерал-майор артиллерии Шурмин».

«Опыты, проведенные Вами, – свидетельство того, чего могут достичь человеческий разум и воля. Эксперименты, произведенные Вами перед зрителями, вызвали большой интерес. Они учат нас тренировать свою волю. От всей красноармейской души желаем Вам долгих лет жизни и плодотворной работы на благо нашего отечества за дальнейшее процветание культуры и науки. Начальник политотдела полковник Ягодзинский».

«Ваше выступление перед профессорским, преподавательским составом и студентами Магнитогорского государственного педагогического института продемонстрировало выдающуюся способность чтения мыслей (понимание внутренней речи), развитую вами до необыкновенной высоты и точности. Цель Ваших опытов – развитие сил, скрытых в психике человека, и воспитание воли – достойна всякого поощрения. Особенно сейчас, когда народы нашего Союза стоят на пороге завершения Великой Отечественной войны, проявляя героическое волевое напряжение, работа в этом направлении – в направлении изучения и развитии воли – является весьма важной. Вот почему Ваши выступления имеют большое воспитательное значение».

Эти отзывы – лишь маленькая толика тех, что получили концерты Вольфа Мессинга. Вот как он сам оценивает работы военных лет: «Трудился я в те годы много, не считаясь ни с количеством выступлений, ни с дальностью расстояний. Очень много выступлений давал бесплатно, выступал в палатах эвакогоспиталей, в цехах заводов. Было несколько случаев, когда выступления проходили прямо под открытым небом. Я старался работать, как в те годы работали все. Свои личные сбережения я отдал на оборону страны, для скорейшего разгрома фашизма. На эти средства были построены два самолета, которые я подарил военным летчикам, первый – в 1942 году, второй – в 1944 году».

Здесь мне хотелось бы сделать оговорку. Почин известных деятелей искусств дарить нашим воинам самолеты или танки во время войны был распространен широко. Лично я не уверен, что у них хватало средств полностью оплатить столь дорогостоящий подарок. Думаю, эти люди действительно отдавали большинство заработанных денег армии, но, повторяю, на них вряд ли можно было приобрести хотя бы танк. Для властей было важно, чтобы новый патриотический почин подхватили, поэтому его широко освещали в газетах. Иногда там публиковалась фотография дарителя рядом с крылатой машиной или танком. Был такой снимок и у Мессинга. Кстати, личную телеграмму от Сталина с благодарностью за сделанный подарок он получил и сберег как своеобразную охранную грамоту. Нечто подобное произошло и с академиком Евгением Самуиловичем Варгой, чьим именем потом была названа улица в Москве. Поздним зимним вечером 1948 года Сталин позвонил домой академику и поздравил с днем рождения, за несколько дней до того, как его, венгерского еврея, нашедшего спасение от Гитлера в СССР, собирались с треском выгнать из Академии как космополита. Сталину нравилось, что экономист Варга ежегодно, а бывало и чаще, предсказывает и обосновывает в газете «Правда» неминуемые кризисы капиталистической системы. Вместо разноса ученому устроили празднование юбилея.

Бывшие иностранцы находились в стране под пристальным оком госбезопасности. Уже значительно позднее, в годы так называемого застоя, это, видимо, почувствовал великий художник Марк Шагал, официально приглашенный в СССР Министерством культуры, которое возглавляла Екатерина Фурцева. Он признался поэту и другу Андрею Вознесенскому, что страшится выйти из гостиницы на улицу, где его немедленно арестует КГБ.

– Почему? – удивился Вознесенский. – Ведь вы гость нашей страны!

Шагал вздохнул:

– Когда я еще был гражданином вашей страны и едва не стал заместителем Луначарского по художественной части, советские воины штыками прокалывали мои панно, выставленные в Витебске к юбилею революции.

– Малограмотные люди, не понимавшие вашего искусства, – пытался успокоить Шагала Вознесенский.

– Но получившие в руки оружие, из которого можно стрелять, – заметил Шагал. Позднее, осмелевший художник переехал в Ленинград и зашел в памятное ему здание института художеств, где в это время работала Комиссия по приему и оценке картин местных живописцев. Кто-то сообщил, что в зале присутствует иностранный художник. Его тут же попросили выйти.

– Я – Марк Шагал, – представился он.

– Ну и что? – наивно заметил глава приемочной комиссии. – Посторонним вход сюда запрещен!..

Когда Вольф Мессинг с радостью вспоминал, что его эвакуировали в Новосибирск и, значит, кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге», то он не ошибался. Думали, и немало. Ведь его эвакуировали не в Красноярск, Омск или Томск, а именно в Новосибирск, где было много военных заводов, а потому действовало одно из самых сильных и бдительных в стране подразделений госбезопасности.

Я не раз бывал в Новосибирске со своими авторскими вечерами. И вот в 1987 году после завершающего выступления ко мне подошел крепкий краснолицый мужчина, представился директором завода и предложил распить с ним бутылку коньяка. Я сказал, что сегодня же вечером уезжаю, но мужчина настаивал на своем. По дороге в гостиницу к нам присоединились еще два человека – женщина средних лет и молодой, ничем не примечательный парень. Они зашли ко мне в номер, и парень совершенно неожиданно взял мой приготовленный к отъезду чемодан, открыл и высыпал на кровать содержимое. На одеяло полетели одежда и две книги из серии «Литературные памятники», приобретенные в Новосибирске. После этого гостям отступать было некуда, и краснолицый представился мне полковником госбезопасности, другие – сотрудниками более низких званий.

– Сегодня на вашем выступлении присутствовал весь наш отдел – восемьдесят человек! – то ли с гордостью, то ли с угрозой произнес краснолицый. Что они искали в моем чемодане? Запрещенную литературу, что ли?

Представляю, как действовало местное КГБ в военные годы. Вольф Мессинг, даже будучи классным телепатом, по всей видимости, не задумывался над тем, что к его встрече в Новосибирске готовились очень тщательно. Была создана комиссия из представителей ГБ, обкома партии и филармонии. Особенно его приездом были обеспокоены и озадачены сотрудники ГБ.

– Этому Мессингу предстоит выступать в эвакогоспиталях, там вряд ли он навредит, но если будет подрывать дух и волю выздоравливающих, то мы тут же примем меры.

– Москва все-таки прислала, – заметил кто-то.

– Москва прислала, а отвечать за него нам, – парировал начальник ГБ. – Запланированы ли его концерты на оборонных предприятиях?

– Конечно, – подтвердил представитель филармонии, – они – основные плательщики.

– Тут дело серьезнее, чем в госпиталях: не отпечатаются ли в его сознании действия секретных механизмов? – задумался начальник ГБ.

– А он их не увидит, – сказал представитель филармонии, – мы его быстро проведем в красный уголок. Окружим людьми и проведем. Он даже ничего на заметит. Тем более видит неважно. Носит очки.

– Но может почувствовать. Он – телепат какой-то, – сказал начальник ГБ.

– Не думаю, – вмешался в разговор представитель обкома, человек с высшим гуманитарным образованием, – его действия полностью объясняются материалистическим мировоззрением. Через движения мышц он познает мысли и чувства человека. Мессинг непосредственно ощущает двигательные импульсы, поступающие из мозга в мускулатуру. Я наводил справки.

– Официальные?

– Конечно. С подписями и печатями, на специальных бланках.

– Все-таки я советовал бы за ним присматривать. Мы разработали методы наблюдения, – сказал начальник ГБ, – но помощь народа, помощь общественности не помешает. Даже в туалете кто-нибудь из иностранных резидентов может передать Мессингу задание или получить от него секретные материалы о числе военных предприятий, о том, что они выпускают. Ведь у нас в городе немало болтунов, особенно среди пьянчуг-инвалидов. Мы проведем с ними нужную работу.

– А как платить будем? – робко заметил представитель филармонии, боясь, что ГБ отменит концерты Мессинга, на которые уже поступили многочисленные заявки.

– Как… Как… – замешкался представитель обкома, – как ему всюду платят. – Высшую ставку, – тихо промолвил представитель филармонии.

– М-да, – почесал затылок начальник ГБ, – а вдруг выяснится, что он все-таки шпион, а мы его по высшей ставке оплачивали? Позора не оберешься. Не отмоешься. Никогда!

– Надеюсь, он не окажется ни шпионом, ни вредителем, – осторожно произнес представитель обкома, – его проверяли в Москве. И в других городах. Множество раз. Он предсказал смерть Гитлеру, если тот нападет на СССР.

– Это патриотично, – согласился начальник ГБ, – но Гитлер пока жив и подбирается к Сталинграду. В любом случае предсказание Мессинга надо включить в предисловие к его концерту.

– Сделаем, – отозвался работник филармонии. – Мой директор сейчас болен, в понедельник выйдет и сразу подключится к этому вопросу. Но как быть с продуктовой карточкой? Говорят, этот Мессинг на каждом выступлении затрачивает массу энергии. Может, отнести его к рабочим.

– Это не в нашей компетенции, – сказал представитель обкома, – артисты относятся к служащим. Выдадим ему то, что полагается. Одно ясно – с этим Мессингом надо быть всегда начеку!

Так или приблизительно так могло проходить совещание по поводу прибытия Мессинга в Новосибирск. Ему выделили комнату в общей квартире, чтобы за ним дополнительно приглядывали соседи. И они следили – следили за каждым его шагом: когда он уходит из дома, когда приходит, не превращается ли по вечерам в зверя (был распространен и такой слух).

Мессинг наверняка чувствовал и слежку за ним, и окружавшую атмосферу подозрительности. Кстати, отзывы о его концертах были в большинстве не столь пространны и хвалебны, как приведенные в мемуарах, и заключались в двух словах: «Концерт состоялся». Однако всегда выручали зрители – Мессинг знал, что нужен им, что их горячие, искренние аплодисменты – вот истинная оценка его работы, его творчества, а не грязные слушки злобных и темных типов. Новосибирск – суровый, холодный город, и людям живется в нем нелегко. Поэтому они пытаются обнаружить врагов, якобы мешающих жить лучше, им подсказывают, среди кого искать. Немало обид испытал Вольф Григорьевич в Новосибирске, но в награду за терпимость, за свой талант, несущий людям радость и веру в свои силы, обрел в этом городе счастье. Предоставим слово самому Мессингу: «В 1944 году в Новосибирске после сеанса „Психологических опытов“ ко мне подошла молодая женщина:

– Мне кажется, вступительное слово к вашему выступлению надо читать по-другому…

– Ну что ж, – ответил я. – Попробуйте вы прочитать его… Следующее выступление – через два дня… Вы успеете подготовиться?

– Попробую.

Накануне я встретился с ней снова. Мне понравилась ее манера чтения.

– А у вас есть длинное платье для выступления?

– Нет, я думаю, следует надеть темный строгий костюм. Он больше подходит для сеансов ваших «психологических опытов».

Так я впервые встретился с женщиной, которая стала потом моей женой, – Аидой Михайловной… Годы, прожитые с нею, самые счастливые в моей жизни». Это отрывок из мемуаров. Скорее всего, первый разговор между ними был лаконичным, но не таким сухим и формальным. Мессинг побледнел, узнав, что она собирается читать вступление не официальным тоном, а мягко и доверительно.

– Уйдет загадочность, таинственность, ожидание чуда! – возразил он.

– А это уже зависит от вас, – улыбнулась Аида Михайловна, – зато чудо не станет пугать некоторых зрителей, как я заметила. Советские люди привыкли к тому, что просто и понятно, что им преподнесли в разжеванном виде…

Мессинг подумал, не провокатора ли подослали к нему, но благородное лицо женщины, добрые глаза отмели сомнения. Она вновь улыбнулась:

– Доверительность, мягкость рассказа добавят вашим опытам человечности, приблизят к вам зрителей, заставят их переживать вместе с вами и трудности, и сложности работы и нисколько не снизят интереса к ней.

Он согласился с Аидой Михайловной и не пожалел об этом. Атмосфера в зале после ее выступления действительно становилась более теплой и человечной.

Ранее в каждом городе филармония прикрепляла к нему свою ведущую. Она, часто по бумажке, зачитывала аннотацию к выступлению Мессинга и говорила, что нужно выбрать жюри из зрителей. Обычно к сцене направлялись люди, не верившие в то, что все будет проходить без обмана, надеявшиеся раскрыть фокусы и трюки исполнителя. Среди первых подошедших к ведущей шестерых человек нередко оказывались люди, известные в городе и пользовавшиеся авторитетом. Жюри выбирало председателя, а зрители в это время писали на специальных бланках задания и просьбы для Мессинга. Записки передавались жюри, которое отбирало из них самые интересные и трудновыполнимые. Зритель, чей вопрос был признан самым любопытным, приглашался на сцену. Он становился напротив Мессинга, брал его за запястья и мысленно повторял свою просьбу. Мессинг выполнял ее, а потом председатель жюри зачитывал записку, чтобы зрители знали: просьба, указанная в ней, выполнена абсолютно точно. В конце программы Мессинг воспринимал мысли индуктора, находясь на почтительном расстоянии от него, что вызывало бурную овацию зрителей. Даже некоторых партийных работников.

Иногда на сцене возникали споры, пререкания по поводу выбора председателя жюри. Чтобы не затягивать эту ненужную церемонию, Аида Михайловна нередко жестко их пресекала. В обыденной жизни, как пишет Татьяна Лунгина, супруга Вольфа Григорьевича была на удивление приятным собеседником и внимательным слушателем. Чуткий и проницательный человек, она хорошо изучила мужа и умело строила отношения с ним. «Я знала о способности Мессинга читать чужие мысли, поэтому стала контролировать себя. Но у меня в голове постоянно крутился глупый стишок: „У попа была собака, он ее любил…“ Через некоторое время Мессинг обратился ко мне: „Зачем вы повторяете этот идиотский стишок про попа и собаку? Вы разве не знаете никаких других?“ Я была поражена…»

Аида Михайловна вскоре ощутила сильное недомогание. Мессинг почувствовал это.

– Что случилось? – встревоженно спросил он у жены.

Она молчала.

– Аидочка, ты должна пойти к специалисту, – настойчиво произнес Вольф Григорьевич, – не шути с болезнью.

Жена вновь ответила молчанием. Тогда Мессинг сказал грозным голосом, что было ему не свойственно:

– Это не Вольфочка тебе говорит, а Мессинг!

Он не был слишком высокого мнения о себе, но никак не мог привыкнуть, что к нему не проявляют такого внимания, как на Западе. Ни ученые, ни пресса. Поэтому в компаниях чересчур много говорил, иногда путано, перебивал других. Ему было что рассказать людям, и он хотел, чтобы его выслушали.

После войны, перебравшись в Москву, Мессинги почти четыре года жили в гостинице, а потом, по личному указанию Сталина, получили на Новопесчаной улице скромную однокомнатную квартиру с крошечной кухней. Единственной достопримечательностью в ней был большой заграничный телевизор, подаренный одним из министров, сына которого Вольф Григорьевич вылечил от алкоголизма. Как и многие бездетные пары, Мессинги завели собаку – овчарку, названную Диком, и попугая Левушку. В мемуарах Вольф Григорьевич выглядит едва ли не атеистом. Он не ходил в синагогу, не молился Богу, но отмечал религиозные еврейские праздники. В эти дни Аида Михайловна готовила блюда еврейской кухни. Однажды Татьяна Лунгина спросила у нее:

– Как вы не боитесь жить с человеком, который умеет читать мысли?

– Но у меня нет плохих мыслей, – ответила она спокойно, – впрочем, на днях, находясь на кухне, а я была в комнате, муж посоветовал выбрать для шитья не серые нитки, а коричневые, и это был полезный совет.

Как утверждает Лунгина, Мессинг был человеком разным – нервным, напряженным на сцене, спокойным, нежным и веселым в доме, среди друзей. О Мессинге ходило множество слухов. Поговаривали, что одна зарубежная научная организация предложила телепату миллион рублей за его мозг, который он должен был ей завещать. Знакомый почерк отечественной госбезопасности. Мессинг смеялся, не подавал вида, но не сомневался, что его работа близка к науке, и, повторяем, переживал бесконечно, что она себе во вред не уделяет ему необходимого внимания.

В 1960 году у Аиды Михайловны появились метастазы рака груди. После ее удаления она прошла курс интенсивной терапии, и процесс развития болезни замедлился. Татьяна Лунгина пишет: «Я искренне восхищалась Аидой. Как сильно она держалась за жизнь! Какая у нее была сила воли! Какое самообладание надо иметь, чтобы между курсами химиотерапии и облучения сопровождать мужа и ассистировать ему на выступлениях. В пути ей постоянно нужно было делать инъекции, чтобы она добралась до Москвы живой. Вольф не положил ее в больницу после возвращения из Горького, когда он на руках вынес ее из теплохода… Аида знала, что умирает, но даже тогда оптимизм не покидал ее… Она пыталась убедить Мессинга, что все будет хорошо. Однажды пациентку навестили директор института онкологии Николай Блохин и гематолог Иосиф Кассирский.

– Дорогой Вольф Григорьевич, – сказал Блохин, – вы не должны так расстраиваться. Вы знаете, даже у пациентов в критическом состоянии наступает улучшение, они живут еще долгое время. Я помню…

Вольф Григорьевич не дал ему закончить. Он дрожал, руки его тряслись, на лице появились красные пятна.

– Послушайте! – почти прокричал он. – Я не ребенок. Я – Мессинг! Вы говорите чепуху. Она не поправится. Она умрет. – Замолчал и через минуту обреченно вымолвил: – Она умрет второго августа в семь часов вечера.

Так и случилось. После похорон Мессинг впал в депрессию, которая длилась девять месяцев. Он думал, что судьба Аиды Михайловны – судьба добрых и ранимых людей. Она переживала за него всегда: и в минуты успеха, и в дни, когда он был расстроен и хмур, когда признавался ей, что, по существу, разменял свой талант на эстраде, что мог бы принести немало пользы науке, если бы она серьезно изучала его способности… И он сам виноват в том, что упустил моменты для этого…

– Какие? – удивлялась Аида Михайловна. – Ты отказался от работы с учеными?

– Если разобраться, то это выходит таким образом, – вздохнул Вольф Григорьевич. – В 1948 году Сталин разрешил польским евреям вернуться на родину. А я не подал заявления…

– Почему?

– В Польше был установлен такой же строй, как и в СССР, но за границу выбраться было легче. Меня еще помнили во всем мире. Ведь мною интересовались ученые мирового значения: доктор Абель, сам Зигмунд Фрейд. Я объездил с успехом почти весь мир… Я мог уехать, но совесть мешала. Я считал, что обязан новой родине спасением от гибели, что могу принести ей пользу. Покончат с послевоенной разрухой, и дойдут руки до моих опытов. Но шел год за годом, а меня использовали только как артиста, делающего большие сборы. И я не стремился много выступать в Москве. Наивно думал, что нужен вдалеке от нее, где менее развита культура.

– Почему же ты скрыл от меня, что была возможность уехать? У меня, кроме больной сестры никого здесь нет. Родители сгинули где-то в лагерях, ты помнишь. Их недавно реабилитировали, но мне от этого не легче. Я всегда знала, что они честные люди, и ненавидела «горца, не понимающего Пастернака». Когда вождь умер, то многие плакали оттого, что этот убийца не сдох раньше. Почему же ты молчал, Вольф?

– Я думал, размышлял… Как поступить… – впервые солгал жене Вольф. Он скрывал от нее свои отношения со Сталиным, с КГБ. Мессинг боялся, что если подаст заявление на отъезд даже в Польшу, то Сталин убьет его. Ведь Мессинга не раз вызывали сотрудники КГБ, не на Лубянку, а в обычный номер гостиницы «Москва», интересовались мыслями и намерениями волнующих их персон, но ясновидящий всегда говорил правду, а не то, что хотели услышать от него чекисты. Одни из них бледнели, другие багровели при этом, кое-кто наверняка был готов прикончить его, но, видимо, имелось указание не наносить ему физических травм…

После смерти Аиды Михайловны Мессинг осиротел в третий раз. В первый – после смерти матери, во второй – после гибели отца. Но тогда он был еще молодым и сильным, надеялся на встречу с чудесной женщиной, нашел ее, вернее, она нашла его. Поверила в его возможности и доброту, охраняла, как могла, от напастей, помогала в быту, в работе, ему было для кого жить, а теперь он осиротел бесповоротно. Отныне оставались только воспоминания. Когда сестра Аиды Михайловны Ираида через полгода после смерти жены напомнила ему о работе, о том, не пора ли вернуться на сцену, то Мессинг, чуть не заплакав, проговорил:

– Я не могу! Не могу! Я ничего не чувствую!

Он не хотел выходить на сцену без Аиды. Он перечитывал аннотацию, которую она произносила перед выступлениями, и ему казалось, что он слышит ее голос, видит ее живую, строго одетую и элегантную: она готовит зрителя к его работе, читая заунывный и навязанный ему начальством текст так, что он оживает, кажется нужным и правдивым: «Психологические опыты Мессинга, которые вы сейчас увидите, свидетельствуют о наличии у Мессинга чрезвычайно интересной способности: Мессинг в точности, безошибочно выполняет самые сложные мысленные приказания, которые любой из присутствующих может ему предложить.

На первый взгляд умение Мессинга улавливать мысленные приказания других людей может показаться какой-то таинственной, сверхъестественной способностью. Однако в действительности ничего сверхъестественного Мессинг не делает. Его опыты полностью объясняются материалистской наукой. Для того чтобы у присутствующих была полная ясность в отношении опытов Мессинга, кратко расскажу, почему ему удается выполнять сложнейшие задания зрителей. Органом мысли является мозг. Когда человек о чем-либо думает, его мозговые клеточки мгновенно передают импульс всему организму. Например, если человек думает о том, что он берет в руку какой-то предмет, представление об этом действии сразу же изменяет напряжение мышц руки. Правда, это напряжение мышц руки очень незначительно, но оно реально существует. Идея, мысль отражается на моторной, двигательной сфере. Исследования советских физиологов, учеников академика И. Павлова, К. Быкова и других, показали, что мысль о движении вызывает не только слабые сокращения соответствующих мышц, но также изменения кровообращения в организме, повышение его возбудимости и т. д. Не так давно были применены очень чувствительные приборы для записи токов, возникающих в мышцах при мысли о чем-либо, о движении куда-либо и т. д. Оказалось, что, если человек, закрыв глаза, представляет этот момент, в мышцах его глазных яблок появляются импульсы, возбуждения. Как будто бы он в действительности смотрит на высокую башню и от этого поднимает глаза вверх.

Если к языку и гортани человека приложить электроды, соединенные с достаточно чувствительным гальванометром, а затем попросить испытуемого представить в уме, что он произносит какую-либо фразу, то гальванометр зафиксирует возникновение в гортани слабых импульсов. Как будто испытуемый вслух сказал несколько слов.

Данные науки не оставляют никаких сомнений в том, что наши представления и мысли, являясь продуктом мозга, неразрывно связаны с соответствующими движениями. Эти движения, как мы уже сказали, очень слабые, незаметные, недоступные непосредственному восприятию. Однако при известном условии их можно уловить. Проводимые сегодня опыты являются ярким доказательством того. Острота органов чувств не у всех одинакова. Некоторые люди, в силу условий их жизни и деятельности, обладают очень высокой, иногда поразительной чувствительностью.

Вольф Мессинг – это человек, обладающий исключительно высокой и натренированной чувствительностью, человек-анализатор. Его мозг способен производить удивительно тонкий чувствительный анализ. Его чувствительность настолько остра, что ему удается схватывать незаметные изменения в теле человека, которые происходят, когда человек о чем-то думает. Мессинг непосредственно ощущает двигательные импульсы, поступающие из мозга в мускулатуру, когда испытуемый мысленно дает Мессингу задание. Если задание очень сложное, Мессинг последовательно ощущает целую серию происходящих в мыслях изменений. Для того чтобы осуществить это, Мессинг должен до предела напрячь свою нервную систему, отвлечься от множества посторонних раздражителей, выбрать только те сигналы, которые указывают правильный путь. Поэтому внешнее поведение Мессинга зачастую необычно. Для решения задач он должен приложить немалые усилия.

Таким образом, совершенно неправильно было бы думать, что опыты Мессинга доказывают возможность передачи мысли из одного мозга в другой. Мысль неотделима от мозга. Если Мессинг отгадывает ее, то только потому, что мысль влияет на состояние органов движения и всего тела, и потому, что сам Мессинг обладает способностью непосредственно ощущать это состояние.

Наблюдая опыты Мессинга, мы еще раз убеждаемся в том, что нет такого явления, которое не находило бы исчерпывающего научного объяснения с позиции диалектически-материалистической теории».

Вольф Григорьевич откинулся на спинку дивана и обхватил голову руками: «Сколько сил тратила Аида на чтение этого бреда?! Иногда, выступая в небольших городах, где вероятность проверки была малой, они обменивались улыбчивыми взглядами, что означало: аннотацию можно сократить. Несколько раз Аида произносила ее в ироничной манере, порой проговаривала очень быстро, чтобы не засорять головы зрителей этой чепухой. Она старалась для Мессинга, старалась облегчить его выступления, надеясь, что зрители, не разобравшись в словесной чепухе, отдадут все внимание его опытам. „Готовы к выходу, анализатор?“ – шутливо говорила Аида, когда собиралась представить аннотацию подлинным бредом, и это ей удавалось.

Он почти каждый день ездил на ее могилу и однажды сказал, что готов возобновить работу, что это будет лучшей памятью Аиде, чем бесцельное просиживание дома. Скорбь о ней не покинет его сердца, но когда он выйдет на сцену, то почувствует: Аида рядом, стоит за кулисами и радуется его успеху.

Вольф Григорьевич вспомнил о своей давней знакомой – Валентине Иосифовне Ивановской, двоюродной сестре поэта Ярослава Смелякова. У нее крепкие нервы и отличная дикция. Она сумеет выступить перед его опытами. Валентина Иосифовна приняла его предложение и решила выучить аннотацию наизусть. Помимо того, она взяла на себя все администраторские обязанности: договаривалась с филармониями о гастролях, готовила Вольфу Григорьевичу еду, если он не хотел обедать в местном ресторане. В ее глазах Мессинг был всесильным, могущественным человеком. Однажды на гастролях она почувствовала боль в десне. Мессинг очертил пальцем больное место на ее щеке, чмокнул в щеку, и через час боль исчезла.

В другой раз она на такси заехала с Вольфом Григорьевичем в химчистку, куда сдала пальто накануне. Приемщица сказала, что у них обед, нужно прийти через час. «Подождите», – сказал Мессинг и посмотрел на дверь как-то по-особенному. Через несколько секунд дверь раскрылась и приемщица вынесла вычищенное пальто.

Мессинг рассказывал Валентине Иосифовне об Аиде словно о живой. Вспоминал, как взобрался с ней в Тбилиси на священную гору Мтацминда, как они шутили и смеялись, будто покоряли Эверест, как стояли у могилы Александра Грибоедова и Аида читала ему свои любимые строчки из комедии «Горе от ума». Потом они отлично пообедали в ресторане, расположенном на вершине горы, любовались с веранды солнечным и прекрасным Тбилиси. Затем Аида скомандовала: «Карету нам, карету!», подъехала машина, но они вдруг решили сами спуститься с горы. Шли быстро, иногда переходя на бег, смеялись просто так, от счастья, от счастья любви, и не думал тогда даже он, ясновидящий, что когда-нибудь их счастью наступит конец.