ПОЖИЗНЕННАЯ ЛЮБОВЬ НАШИХ РОДИТЕЛЕЙ И ЛЕГЕНДА ДЛЯ ЛЮДЕЙ МОЕГО ПОКОЛЕНИЯ Владимир СОЛОВЬЕВ — София НЕПОМНЯЩАЯ tête-à-tête Ночной разговор на Facebook

Как различить ночных говорунов,

хоть смысла в этом нету никакого?

Иосиф Бродский

Вот как всё это началось. Человек я сравнительно новый на Facebook, на самых ранних порах отбирал френдов из реальных моих знакомых, пока не понял виртуальный характер фейсбучной дружбы. Среди самых первых, пожелавших сойтись со мной ближе, была молодая москвичка София Непомнящая, которую я принял в свой дружеский круг, не заглядывая в ее curriculum vitae, — за красоту. Волоокая синеглазка, да еще с таким вдумчивым, углубленным, пытливым взглядом, что с ходу влюбился, в чем тут же ей и признался. «Это длится не более двух недель. Проверено» — ушат холодной воды на мою седую голову со стороны прекрасной незнакомки. Вот-вот, седина в голову, а бес — нет, нет, не в ребро, конечно, эвфемизм, разве что то самое ребро, из которого сделана праматерь наша Ева. Выяснилось, что я у Софии не просто второй, как обычно утешают нас девушки, а, наверное, пятитысячный френд — на пределе ее фейсбучных лимитов. Ну, чисто, мужской гарем, где я по возрасту мог бы оказаться евнухом, хотя все еще не соскочил с этого дикого жеребца. Мой друг Миша Шемякин изобразил Казанову со стоячим болтом в могиле, которую по этой причине регулярно посещают возлюбленные, чтобы получить от него post mortem то, что он давал, но не додал им при жизни.

Предсказание Софии, однако, не исполнилось, пусть чувство мое за две недели не то чтобы улеглось или охладилось, но одухотворилось, что ли, в ущерб чувственности: благодаря ее разносюжетным постам высокого интеллектуального накала. Классный блогер, но мало того, что мы сошлись с ней во взглядах, так еще и стилистически, что для меня, как писателя, важнее всего. А она та еще мастерица плести словеса: словесная лакомка. А какие притчи она выдает. Вот, например, про ауто-агрессии — об антисанкциях:

Известный русский художник Ван Гоголь вместо уха отрезал себе нос. Ван Гоголь был импрессионист и сердечник. У него сложилась импрессия, что нос у него — гулящий. Вот в сердцах-то нос и отрезал. Сократил, так сказать, за прогулы. Но сам Ван Гоголь все равно остался с носом. И еще с каким. Вот такой коан; такая дзенская загогулина. Еще и Акутагава потоптался на носе. Но это уже совсем другая история. А ухо что? Ухо оно ухо и есть.

Пояснение. Надо, конечно, было пояснить происхождение этого сюрного фантазма. Это ответ на сюрную реальность. Антисанкции часто называют «Назло маме отморожу себе нос» или «Назло теще отрежу себе ухо». Все такие общие проявления аутоагрессии получили название «бомбить Воронеж».

На каком-то этапе нашей виртуальной, а точнее — по старинке, — метафизической близости я усомнился в реальном существовании Софии Непомнящей, припомнив разного рода литературные розыгрыши — от Клары Газуль, все пьесы которой сочинил Проспер Мериме, до Черубины де Габриак, которую измыслил Макс Волошин и писал за нее стихи, много лучше своих собственных. Да еще фильм «Симона» — кинорежиссер Виктор Тарански, которого играет Аль Пачино, в отчаянную минуту, когда от него в разгар съемок уходит ведущая актриса, создает взамен виртуальную актерку: Симона становится любимицей публики, получает Оскара и начинает жить натуральной и независимой от своего создателя жизнью, а после неудачной попытки режиссера дезинтегрировать свое создание, стерев из компьютерной памяти, беременеет от него. Дела!

Усекли? Во всех случаях мужики выступают в качестве творцов женских образов — от Пигмалиона до героя имярек у Гофмана, сюжет которого довоплотил Оффенбах. А что, если за мою (пусть и не мою) Софию Непомнящую работает, прикрываясь ее именем, типа маски или камуфляжа, целый think tank? Если только вымышленная София Непомнящая не есть измышленная мной самим?

Я поделился своими сомнениями в реальности Софии Непомнящей с Софией Непомнящей, а это все равно что делиться ревностью с ревнуемой женой, что я тоже делал — неоднократно и до сих пор. Так что мне не впервой. София Непомнящая предъявила мне косвенные и прямые доказательства своего физического существования, которые не то чтобы убедили меня, а скорее утешили (и утишили) мои сомнения. Даже если обман, то возвышающий; даже если игра ложного воображения у визионера, а какое воображение не ложное? Платон мне друг, но истина дороже. Меня обманывать не надо — я сам обманываться рад. Влюбчивый Гумилев, само собой, увлекся вымышленной испанкой Черубиной и стрелялся из-за нее на дуэли с ее творцом Максом Волошиным. Про себя скажу, что я приревновал мою Черубину к сонму ее поклонников на ФБ: с юности не люблю групповуху.

Мне кажется, София крепко обиделась на мои сомнения в ее существовании и время от времени — и по сю пору, когда мы с ней неожиданно сдружились и соавторствуем в некотором роде, — возвращается к ним: поначалу всерьез, а теперь шутя, ставя себя на мое место. Вот несколько ее реплик на этот для меня до сих пор актуальный южет:

— А сомнения в моей реальности (можно и так прописать) со временем должны развеяться благодаря совершенно невероятной био и образу жизни, ее (Сони) то и дело (чуть не ежедневно, — недельно, — тут мой словарь иссякает, а язык немеет) фото из разных точек земного шара соответствуют ее пунктирному повествованию о своих перемещениях и благо (ну не «зло» же) ключениях заставляют все же поверить невероятному.

— А вы, милейший В.С., слишком сильно собой заняты и слишком мало мной увлечены, чтоб жертвовать (больше, чем ныне) свое время на чтение моих спотыкающихся проб пера, кои сама часто (по модусу вивенди) не поспеваю перечесть.

— Имхо, правильно начать, как вы и сделали, с дисклеймера: «Я сомневаюсь, а что, если меня развели, как лоха?» — «Спокуха, умник: я тоже вначале сомневался». Есть такая еврейская присказка к рассказываемой байке: «Вы этому верите? Я тоже нет. Однако о нас с вами такое не рассказывают».

— Обо мне рассказывают еще и не такое! — брякнул я.

— Но я же в Вас не сомневаюсь!

И совсем уж измываясь над Фомой неверным:

Так вот: имхо идеальную женщину можно не только запирать в шкаф (клозетов не напасешься), но просто по использованию дезинтегрировать (направив на нее дематериализатор).

— Поздно, Соня…

Мы продолжали время от времени перебрасываться с Софией лайками и комментами, но я вообще на ФБ репликант, старомодно полагая Инет электронным самиздатом, а с меня достаточно бумажных изданий — сотни эссе в периодике по обе стороны океана и две дюжины книг на 12 языках в 13 странах (по-английски разные тиснения — в США и Великобритании). Иногда я выставляю на своей странице ФБ обложки моих книг и линки статей и телеинтервью. Ну и, конечно, по мере возможностей слежу за постами Софии Непомнящей, коли мы с ней на одной волне, даже стилевой, помимо идеологических и политических сплошь и рядом совпадений. Потому и не вступаю в спровоцированные ею диспуты — все равно что спорить с самим собой. Это был вялотекущий роман — улица с односторонним движением, да? — пока вдруг, несколько дней назад, в разгар работы с моим издательством над очередной книгой авторского сериала под рабочим названием «Фрагменты великой судьбы», а именно ночью 21 октября 2015 года, я не был вычислен, вычленен и извлечен из огромного, со всего света, гарема этой прелестницы, о чем узнал, обнаружив обращенную прямо ко мне записку Софии Непомнящей:

— Пожизненная любовь наших родителей и легенда для людей моего поколения. Неувядаемых вам творческих сил и крепкого здоровья!

Без всякого на то повода, не юбилей и даже не день рождения — вестимо, «легенда» тут же откликнулась:

— Спасибо, милая, умная, тонкая София! За что мне такая милость?

Мгновенный ответ:

— За ваш полувековой труд во исполнение пророчества «возвратить сердца отцов детям»*.

И следом сноски и приписки:

– * Пророчество об Иоанне Предтече (Мал. 4:5–6); «И предыдет пред Ним в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный» (Лк. 1:17).

— За восстановление связи времен; так чтоб для нас ожили мысли, чувства, надежды, волнения и страхи родительского поколения.

— …и все это — легко и свободно текущей и живо играющей родниковой русской (питерской) прозой.

— Чтоб вам не делиться, позвольте отвесить то же самое в полной мере и неутомимой подвижнице пера и соратнице вашей Елене!

Успеваю все-таки провякать нечто о противостоянии отцов и детей:

— Это все-таки скорее конфликтная ситуация, чем гармоничная. Пророчество — еще не реал.

— А конфликт О и Д еще никто не отменял. За успех вашего безнадежного дела!

Посему все тщусь внедрить авторский свой неологизм; если не вместо, то наряду с «ватой»*. По аналогии с креаклами, креативным классом*«проПукл» — пропутинский класс. Это та часть Д, которые то ли отрыгнули сердца О, то ли О им такие попались.

— А что, собственно, Вы из моей родниковой прозы читали, дорогая моя София?

— А вот немало, матерый вы скорпионище!

Само собой, намек на мои «Записки скорпиона», мемуарный роман о Москве. Иногда мы с Софией не поспеваем друг за другом и отвечаем невпопад, не дождавшись ответа. Sapienti sat — понимаем друг друга с полуслова, хотя иногда попадаем впросак — я чаще. Я тащусь от нее, но и тащусь за ней — не всегда поспеваю. Сказывается не только разница в возрасте: физически мы с ней разминулись во времени. Еще разный опыт — опытный писатель и опытный блогер. Игра, однако, идет на ее поле, а потому в ее пользу, но победителей и побежденных в таких вот делах не бывает. Как в любви. Опытный мужик всегда добьется от девицы то, что она больше всего — и больше, чем он! — хочет. Опять этот клятый опыт!

Эпистолярная скоропись с репликами, репризами, отточиями, недоговоренностями, оговорками, проговорами, да мало ли? мало не покажется! — вот жанр этого неоконченного пока виртуального романа, который оборвется так же внезапно, как начался, по техническим причинам: рукопись пора сдавать в типографию, последний шанс вставить этот наш с Соней отрывочный и обрывочный треп — когда в личку, а когда на стенке, а теперь вот в эту мою книгу. А насчет стенки и лички, я не сразу врубился и ответил невпопад.

Вот эта вставка:

— Только диалог лучше — прямо на стенке, а не в личке — накладки профессии.

— Как на пиру Валтасара? Мене, мене, текел, упарсин…

— При почти постоянном участии в бизнес-переговорах минимизация непрозрачного общения считается хорошим тоном.

— Так у нас же с Вами не бизнес, а изящная словесность. И дружба (надеюсь).

— Угу.

— За одно это «угу» готов Вас расцеловать. Впрочем, не за дно только «угу». Ничего не отвечайте. Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки — потом. Даже такие, как Вы.

— При любой возможной случайной утечке инфы всегда, даже задним числом, можно выяснить: она произошла не через меня.

Как сказал не я, любите самого себя — этот роман никогда не кончается. Мы с Софией романимся друг с другом или каждый с самим собой? Похоже на разговор с зеркалом, да?

— Непредсказуемость окончательной формы (укуса frown emoticon или улыбки smile emoticon) скорпионова хвоста входит в понимание принципа неопределенности в смайлике Шрёдингера. Хорошо бы воспроиз-весть. Смайлик можно передать в текстовом, а не дорогом графическом варианте. Народ оценит по полной. А важность просьбы о расшифровке — в том, что дева утверждает: смайлик сей есть суть улыбки ВС на его фото и даже его самого! Вааау — ну как тут не заинтриговаться, да? Это пояснение к посланной мне и неразгаданной мной аватарке. А графические эмотиконы приходится по техническим причинам заменять их словесными эквивалентами.

— Откуда Вы взялись такая, дорогая моя Соня? Вы — писатель. Это в моих устах высшая похвала. Помимо прочих более явных и явленных Вами в сети и на пляже достоинств. Из Ваших многочисленных поклонников я единственный, кто ценит Вас как коллегу. Не считая Вас самой, полагаю. Впрочем, за все остальное — тоже. В смысле, ничто человеческое мне не чуждо.

— М.б. В самом еще зародыше. Пока что — неумелый микро (нано) блогер. А ценили бы — читали бы frown emoticon.

— Соня, перестаньте проверять на мне Ваши чары. Действуют. Передохнем. Я читал и читаю Вас, но такой вот, в личку, разговор ценю выше всего, даже когда он на общедоступной странице, на виду у всех. Когда-то я даже мечтал, будучи влюблен… Ладно, в другой раз. Да Вы и так догадались, чувствую. Или не догадались? Если даже извращенец, а кто нет? И что есть норма? А из Ваших фоток выбрал одну из многих — не скажу какую. Догадайся, мол, сама. Пошел вкалывать, как раб на галере, не к ночи будет помянут.

— Все в вашей авторской. Меня всегда много. Увы. Уж такова моя троякая особенность.

— Соня, остановитесь! А то прилечу к Вам во Флориду, на горе Вашему фотографу и моему издателю!

— ой smile emoticon

— Наконец-то я Вас напугал. Привет Вашему океану от нашего — один и тот же. Я больше верю буддистам, чем Гераклиту.

— Да не проживаю я нигде. Это — просто моя ВМБаза в США.

— Ну, с морпехами мне не справиться — пас!

— В морях и океанах провожу больше времени, чем на их побережье.

— Центр повсюду, а поверхность — нигде, как опять-таки не я сказал. А НК — не про Вас. Моя любимая у него цитата. Зато я — про Вас. В самое яблочко, согласны?

— Согласна с вами и с Кузанцем (хоть это не только его определение).

— Но он первый! Лично мне на ушко. А Паскаль и прочие — плагиат. Даже мой любимый Борхес этого не приметил, а еще эрудит!

— smile emoticon

— А возвращаясь к моим скорпионьим повадкам, жалю прежде всего самого себя, как и положено скорпионам.

— Как хлыст и лассо ковбоя.

— А что еще? Добрейший из скорпионов.

И мгновенный ответ на мой вопрос о ее осведомленности в моей книжной продукции:

— Исторические детективы, прежде всего! Как на ходу изрекаемые пророчества точно ложились на угадываемый ход истории. Особая пикантность чтения их — читать, накладывая историческую линейку: когда написано, что было уже тогда известно и что сталось потом.

— Если Вы читали мои (в смысле написания) «Семейные тайны», то да — этот исторический детектив про современность сбылся. Увы.

— Я имею в виду Андропов, Горбачев, Ельцин и пр. прежде всего.

— Ну да, наши с Леной Клепиковой политические триллеры, благодаря им мы держались на плаву. До сих пор еще не проели и не пропутешествовали сказочные те гонорары. Все эти книжки про Андропова и прочих кремлевских резидентов выходили сначала по-английски, потом на других языках, а в новую (теперь уж? старую) эпоху по-русски.

— Я все уже по-русски читала. И «с линейкой» (исторической). Все равно как читать об Иване Грозном времен Избранной рады с некоторыми неожиданными (и неожиданно сбывшимися) пророчествами.

— Историк пророчествует назад. Не Пастернак и не Гегель, а Шлегель, один из братьев, какой не упомню.

— А вот какой-то у вас был роман или я путаю: роман с литературным таким названием, где из главных героев Бродский и Кушнир? Года примерно 1990? Похоже на «Роман с памятью», но другое. Вроде б там еще и Марамзин был, и Довлатов… Что-то сегодня мой роман с памятью не задался frown emoticon.

— София, не притворствуйте! У Вас дивная, энциклопедическая память, а путаете Вы понарошку, для правдоподобия. Была такая пьеса про Шоу «Милый лжец». Меняем гендер: милая лгунья.

— Ладно. Признаюсь. Для оживления памяти кинулась к списку ваших (с Еленой и без) трудов — и НЕ нашла! (чего искала)

— Изначально «Роман с эпиграфами» (нью-йоркское и питерское тиснения), но «Захаров» в Москве издал под названием «Три еврея» (понятно, кто третий?) — горемычная питерская исповедь, написанная в России в 1975 году за три месяца. «РИПОЛ» переиздал «Трех евреев» в моем однотомнике со скромным названием «Два шедевра об Иосифе Бродском», а дюжина глав из него вошла в последний мой томище «Иосиф Бродский. Апофеоз одиночества» — второй в авторском сериале после «Довлатова», а к концу года выйдут еще «Не только Евтушенко» и «Высоцкий и другие».

«РИПОЛ» продлил мое литературное существование — бабье лето, Indian summer, лебединые песни — одна за другой. Пир во время чумы? Мой предсмертный реванш за тощие годы, когда я весь ушел в мир американской журналистики, «Роман с эпиграфами» полтора десятилетия лежал в столе невостребованным, а до России дошел и вовсе четверть века спустя после его написания, обернувшись «Тремя евреями»? Убитая книга, зато потом восстала из пепла, что та птичка-мазохистка с высоким болевым порогом.

— ВОООТ!!!!! Именно это название и есть! Вот вытащенный Вами утопленник, сплавившийся по волнам моей памяти. Значит, название просто дезинтегрировалось?

«Роман с эпиграфами» превратился в «Трех евреев».

— А «Роман с памятью» — это подзаголовок «Записок скорпиона».

— Так почему «Роман с эпиграфами» не значится в вашем послужном?

— Что еще за послужной список? В конце каждой из последних книг приводится перечень предыдущих и парочка будущих. «Список Соловьева» неизменно начинается с «Романа с эпиграфами».

— «Романа с эпиграфами» — нет, Соловьев Владимир Исаакович. Хоть тут гляньте, хоть где http://librams.ru/author-13594.html библиотека, книга, книги, скачать книги До 1977 года Владимир Соловьев жил в Ленинграде и Москве, был членом Союза писателей и… librams.ru

И сразу же вслед:

— Spooky! Роман-призрак! Так у вас там конкретные предсказания (сбывающиеся). Не помните? Значит, пророк «восхИщенный и восхищЕнный» /Цветаева/ сам не помнит, что ему реклось?

— Запамятовал! Был у меня такой футуристский романчик «Операция „Мавзолей»». Увы, многое сбылось, но слабая книжка с сильными страничками. Исполнение не на уровне замысла. Я еще не вошел в силу, как прозаик.

— У вас все исторические романы читаются стремительно, как «Капитанская дочка» или «Метель», — вот что здорово! А «Роман с эпиграфами» и вовсе не прост.

— Да. Нет. Как сказать: да, не прост? Или: нет, не прост? Кое-кто считает «Трех евреев» моей лучшей книгой. Что не так. Но там в самом деле эманация духовности и душевности в гармонии. Потом одно шло в ущерб другому, что не уменьшает значимости последующих опусов. Скособоченность им к лицу.

— Обращалась к старшим: тут какие-то многослойные воды текут, как лавоподобный (псевдотихий) сэндвич. А они мне: ты тут вообще ничего понять не можешь. Вот как ты «Пушкинский дом» читала, а не разжевала: лизнула только самый поверхностный слой. А под ним шевелятся все архетипы русской литературы и культуры.

— Ну уж нет! Согласен с Вами, а не со старшими. Есть английская поговорка о том, что, копаясь в себе, можно вырыть пустоту. Я о Битове. А там — в «Трех евреях» — сказано, что роман пишет не Владимир Исаакович Соловьев, а Владимир Исаакович Страх. Страх умнее, тоньше, талантливее Соловьева.

— Ай да сукин сын я! Все: налью себе валерьянки и пойду писать в девичий дневник: «Сонька — гений!»

— Феномен пси! Я только собрался написать Вам, что пошел кормить Бонжура (котофей), а Вы тут как тут про валерьянку! Вы читаете мысли на расстоянии? Или чувства? Как сказал пиит, инстинкт пророчески-слепой. Пошел кормить кота взаправду. За мной не заржавеет. Бонжур, за мной!

— Wow! (взамен смайлика) Короче говоря, творческих вам! И при всем наинижайшем и наитрепетнейшем к Елене — знайте: девушки таких, как вы, любят.

Весьма пикантный смайлик.

— Корова не доена, конь не поен, кот не кормлен и проч. Вчера оральный жанр — телеинтервью, сегодня — письменный: ответы на вопросы. У нас с Вами выходит замечательный ночной разговор двух авгуров. А таких, как Вы, София, любят стареющие мальчики (даже). Если только Вы не фата-моргана. Виртуальный обним. Ваш ВС.

— Фаты-морганы прячутся под фатой, а не публикуют что ни день свои все новые свежие фото с самых разных широт, меридианов и прочих географических координат.

Какой чудный смайлик я обнаружил, накормив Бонжура, который был так назван, потому что найден в Квебеке, а там bonjour все равно что у нас здесь ОК.

— На странице автора содержатся две напетые (проакыненные) Владимир Исааковичу оды. Но это так. Для пока не сыскавшихся побуквенных собирателей всего мной пишущегося.

— София, милая, ни одной оды не нашел, зато в новой книге «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых» у меня раздел посвящений Владимиру Соловьеву. Авторы — Бродский, Евтушенко, Кушнер, Слуцкий, Клепикова, Eugene Solovyov, а самое последнее — Зоя Межирова. Отличный стих, безотносительно ко мне.

Володя мой Соловьев,

Флейта, узел русского языка,

Бесшабашно-точных

Ньюйоркских рулад соловей,

Завязывающий Слово в петлю,

От которой

Трепещет строка,

Становясь то нежней, то злей…

Весь стих см. в разделе «Посвящается Соловьеву…»

В ответ смайлик с аплодисментами.

— Образованная Вы девушка, однако. Такая осведомленность в моих подвигах на ниве изящной словесности. Книг — невпроворот, а сейчас и вовсе выходят одна за другой.

Завтра пойду на почту служить ямщиком и отправлю Вам одну. Или прилететь к Вам во Флориду и вручить все мои сочинения прямо на пляже? Самолет, боюсь, не потянет.

— Знамо дело. Вы куда как злописуч. Но в вашем случае — это благо.

— Надеюсь. Что меня роднит с Шекспиром, Достоевским и Гомером — мы все графоманы.

— без этого — никак

— Чувствую родного человека. Вы — тоже — графоман, стилист, тонкач. Хоть и жирная, по собственному признанию. Но Вам это к лицу. Точнее — к телу. Заметили, конечно, гендерную подмену — три эпитета мужеские, а четвертый — женский. Только не кокетничайте, пжст!

— Не кокетничать это как? я не умею frown emoticon. В стиле там есть как раз элементы кокетства. Но это от смущения. И потом «Le style c’est l’homme». Ныне мне не до стиля, не при стилЯх мы нынче. А кокетство — это элемент общения: ирония у меня добрая, а доброта ироничная. А причина проста: не фабричная я. На фабрике ООО «Прокруст и Со» меня не делали. Вот и вышла такая корявая. Питерским легче. У них есть великие лекала (образцы). По ним можно пули лить; хоть серебряные, хоть яхонтовые. И вот как в пулю сажают вторую пулю или бьют на пари по свечке — так можно себя прокрустицировать, причем с высокой результативностью.

— Очень! До меня сразу дошло, я опытный инженер человеческих душ, привет Сталину. Седцевед (не путать с сердцеедом). Оставайтесь самой собой. И не мешайте мне выстраивать наш авгурий — и августейший (Августа и Августин!) — разговорище.

— После такого (необходимого) дисклеймера, реплики все же имхо лучше РЕгруппировать по смысловому, а не буквально хронологическому принципу.

— Продолжаю работать. Все замечания — кстати. Откорректирую.

— Можно симулировать интерактивность с читателем: кинуть вопрос-конкурс в массы на лучшую интерпретацию: «чтобы бы это значило?»

— Что я и делаю — и продолжаю регруппировывать. Хочу спрессовать во времени — чтобы в одну ночь. Мы с Вами, милдруг, не только авгуры, но еще пиранделлисты.

— Мало того: можно симулировать при этом интеллектуальную (ну, хотя бы в области совр. физики) невинность (мол, сам вот в недоумении). Декларируемая глупость автора обычно льстит читателю. И настраивает его к оному автору еще благодушнее.

— Нужен не только драйв, но интрига — как бы многоточие под конец. Но и в самом деле, точку ставит только смерть.

— Ну да. «Писатель» пока без единого читателя.

— А я? Профи-читатель, будучи вдобавок к прочим ипостасям еще и критиком. С этого и начинал. Еще вопрос, что хуже — недооценка или переоценка? Да нет, Вы знаете себе цену. А теперь знаю я — Вам. А сейчас — за работу. Мы вчера поменяли моей книжке название — не из одних только из коммерческих соображений: «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых». В параллель и тон «Не только Евтушенко». Делаю соответствующие изменения. А за Вами не поспеваю. Да какая же Вы корявая — опять кокетничаете от смущения? Глянул на дом, где Вы обитаете — на берегу ни одного деревца? Вам там не грустится? У меня рядом приятель живет — зовет в гости. Никогда не был в тех краях. Развлекайтесь и отвлекайтесть, а я пошел пахать ниву родной словесности. А тут еще кто-то звонит, черт!

— Отличное название! Я про «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых». Интегрирующее. Не настораживающее.

— Спасибо! Лена взяла трубку, думая, что меня нет дома. А может, в самом деле меня нет дома? Где я? На флоридском пляже?

— Огромный ей от меня привет! Я ей, кстати, еще прежде Вас на/ отписала свои на ее счет восторги. Прошу зачесть.

— Вам все зачтется, но зачем перегружать себя плюсами? Где, черт побери, минусы? Про «жирную» я слыхал, но это пусть не кровавый, а телесный навет на саму себя. Ладно, поговорим лучше обо мне, а Вас оставим в покое. Отключаюсь. Временно. Снял трубку — буду говорить. Оказалось, я дома. Кто бы мог подумать!

— Все! Всееее копируем в верхний старт (где вы помянуты).

После телефонного разговора. Звонила Наташа Шарымова на предмет последней книги моего пятикнижия «Быть Владимиром Соловьевым. Мое поколение — от Барышникова и Бродского до Довлатова и Шемякина». Разговор как раз про Барышникова и его новый спектакль о Бродском.

— София, а что, если я наш полуночный авгуров разговор попытаюсь тиснуть в одну из моих ближайших книг? Если поспею. И если Вы не возражаете, конечно. Да? Нет?

— Польщена. В полнейшем восторге. Невероятно лестно попасть живьем в Вашу живую книгу. Даже фамилию тогда лучше сменить на «потомственную» — Соня ХАБИНСКАЯ

— Спасибо за доверие, Соня ХАБИНСКАЯ! Это как-то сближает.

— А вертая назад к нашим баранам, хотя они все Ваши — ну, тараканы, какая разница? — можно, торжествующий Холмс, где-то отком-ментить, типа: «Будучи припертой мной к стене (стыдно тем, кто не о том подумал), Соня призналась в мистификации и даже разрешила неприметно, только для самых въедливых, сообщить и свою настоящую, а не виртуальную фамилию: Соня Хабинская».

— Перестаньте меня поъе*ывать, Соня. Фома Неверный стал Фомой Верным, но предварительно мне, как и ему, надо дотронуться до Вас, потрогать Ваши — ну, не раны, так шрамы, да хоть царапины, ежели таковые имеются и если Вы позволите, конечно.

— Вам можно всё!

— Ловлю Вас на слове. А где именно сейчас обитает моя таинственная незнакомка? Если это не военная тайна. Где-то мелькнула пляжная фотка, да? То Вы одна, то с кем-то. Пусть лучше он снимает Вас, чем снимается с Вами. Коррозия образа. Если Вы все еще во Флориде или у Вас есть любой какой-нибудь американский адрес, сообщите, и я пришлю Вам с автографом книжку из последних.

— Понимаю, что с вашей загрузкой за перипетиями моей био (на ФБ) Вам не уследить, а потому коротко: моя штаб-квартира (родственника, часто пустующая) при приездах в штаты…

Далее следовал флоридский адрес, которым я воспользуюсь на следующий день, чтобы послать моей знакомой незнакомке последнюю мою книгу.

— Хулиганство (мелкое) дозволяете?

И не дождавшись моего ответа, пока я его строчил:

— Да, сколько угодно! Тем более Вам. Сам из хулиганской породы. Будьте самой собой и никогда не спрашивайте ни у кого разрешения.

Софья Непомнящая — она же Соня Хабинская в девичестве — прислала мне пикантную свою фотку с припиской:

— Это — ночью по указанному адресу.

Приглашение к танцу? Интим предлагать?

Долго из-за этого снимка-неглиже не мог заснуть, несмотря на снотворные таблетки. А как спалось в эту ночь Соне Хабинской?

Проклятие, что не могу поделиться этой чудесной фоткой с читателем!

— Опера «Эйнштейн на пляже» это не про Вас, Соня? Как поздно до меня дошло! Был еще какой-то пляжный фильм у Ромера.

— Или «Непрожитая жизнь с идиоткой».

— Привет обоим — покойнику Шнитке и выживаго Ерофееву (который Виктор). Не я один, мы оба нашпигованы цитатами, а цитата есть цикада, неумолкаемость ей свойственна: вцепившись в воздух, она его не отпускает. Привет, самый-самый поэт прошлого столетия.

— «Несостоявшаяся жизнь с идиоткой». Если у вас есть минута, могу быстренько добавить (с последующим стиранием) еще гламурчика. Фото имхо лучше взять из «славянской серии» — как дополнительный фон к вашему декларируемому еврейству. Ловите — послала русскую красавицу.

— Соня, прелесть моя, я за Вами не поспеваю. Мне бы справиться с уже посланным. Все учту. Кокетство Вам тоже к лицу — что мало Вами увлечен. Мысленно обнимаю. Можно?

— Еще как можно! Вы, что, туги на ухо? Повторяю: Вам можно всё!

— Тогда разрешите мне моими мыслями про Вас поделиться с Вами?

— Вы только это и делаете. Валяйте.

— Ваша духовность и телесность не в ущерб душевности? Это не риторический вопрос. Мой любимый Стивенсон в детстве нарисовал человечка и спрашивает маму: «А душу тоже рисовать?» Или это Ваша таинственность, которую я принимаю за загадочность и пытаюсь отгадать, а тайна на то и тайна и так далее. А Вы сами себя знаете? Ладно, Вам не до таких разговорчиков, вижу. Завтра отошлю мою книгу — одну из. Какую выбрать — вот в чем вопрос, а не в том, что думал принц Датский. На свете счастья нет, но есть покой и воля, чего Вам и желаю на атлантическом берегу.

— Вы, как Пикассо, пишете на песке: это все уже в процессе стирания. Срочно спасайте свою ИС (интеллектуальную собственность).

С сожалением увидел я потом эти снимки на авторской странице моей Сони — в общем доступе. Да еще с ссылкой на меня:

— Это все В. Соловьев меня подбил на хулиганство. Ща сотрем. Было тут 40, оставим парочку, и то ненадолго.

Чужие голоса:

— а самые первые были самыми интересными

— жалко на телефоне смотрел, не успел сохранить

— вот и не надо — Это Соня.

— изящная словесность пошла

— Кто такой этот Владимир Соловьев, с которым ты так бесстыдно кокетничаешь?

— Сегодня дан был urbi et orbi (публичный) ответ, кот., пользуясь его свежестью, можно тут привести.

И, предупредив меня — «Ща-ща, Вова. Ща на вас поработаю. Рекламку вам на свои 5 тыс. растиражирую. У нас же такой вполне публичный литературный роман smile emoticon», — Соня вывесила на своей странице интервью со мной, как раз в этот день опубликованное (см. следующую главу с полным его тектом). А на жалобу, что оттуда выпал самый важный кусок на еврейско-христианский сюжет, тут же добавила и его, присовокупив:

— Хоть у меня есть свое, отличное от этих Соловьевых мнение. А вообще этот «соловьиный сад» в отечественной культуре, как я погляжу, заселен сверх всякой меры. Потому с изобретением ТВ некоторые В. С(оловьевы) перешли просто на свист. Отнюдь не художественный….

— Да, с именем-фамилией мне крупно не повезло. См. мой рассказ на этот сюжет «Мой двойник Владимир Соловьев», многократно печатавшийся, в том числе в этом году в моем томище «Иосиф Бродский. Апофеоз одиночества». Несу ответственность только за Владимира Соловьева самого себя — остальные не родственники и даже не однофамильцы!

В разговоре о моей клятой фамилии живейшее участие приняли наши с Соней френды. Даю вразнобой, вперемешку — мои, Сонины, чужие?

— За что? — не выдержал Владимир Соловьев, который я.

— А не свисти! И клювом не щелкай.

— А чем щелкать прикажете? Пальцами, как оклеветанный графом Алексей Каренин?

— Каренин, как помнится, не щелкал, а трещал пальцами…

— Ну уж трещал! Окарикатурил граф.

— Фамилия меж тем, прошу заметить, на Руси славнейшая!

— И да и нет. Когда всех Соловьевых затмевает один?

— Соловьи и разбойники, они свистеть должны!..

— А я вот разливаюсь соловьем. В школе, правда, меня так и называли — соловьем-разбойником. О моих певческих потенциях никто и не предполагал. Кроме меня.

— Как это «чем»? — скворцом!!! ///А мог бы жизнь просвистать скворцом, Заесть ореховым пирогом…///

— Да, видно, нельзя никак… Оттуда же, — заканчиваю я Мандельштама.

— Доигрался х… на скрипке.

— Некоторые в таких ситуациях добавляют первую букву отчества. Очень стильно. И по-американски. Советую.

— Спасибо. Как-то поздно уже.

— Ну хотя бы когда будут возлагать цветы — не будут путаться!

— Тропа не зарастет — вопрос к кому?

Последние четыре реплики — мой разговор с московским музыкантом Владиславом Виноградовым. Опускаю — пропускаю остальные вмешательства в наш с Соней t?te-?-t?te. Мне удается-таки время от времени встрять в разговор, извинившись за то, что я говорю, когда меня перебивают. А это уже Соне:

— Ну да, опять двадцать пять — Соловьев во всем виноват, если в кране нет воды… Я все это слышу с детства… См. мою книгу «Три еврея». Однако согласен хоть на эту роль — провокатора, а провокатор — повивальная бабка истории, не я сказал. Чужого не надо, свое — отдам. Я вас спровоцировал, а другие пользуются. Жаль. В общем пользовании. А я-то, лох, думал, что это все только мне… В смысле, фотки.

— Было — вам.

— Было — и быльем поросло. Не успел воспользоваться.

— Ус п е ли.

— Это был не я, как в том анекдоте про туннель…

— Просто дева должна беречь свой неокрепший от разочарований.

— Впрочем, спасибо за право синьора, синьорина!

— Вот право-то, граф (Альмавива), и стоит ценить Смайлик «wink».

— Ценю. Не без того.

— Жермон задает Виолетте («Травиата») резонный вопрос: «Минет увлечение, — что вам тогда останется?»

— Минет или минет?

— Однааако!

— Сегодня с пяти утра работаю над «Высоцким и другим». Вот и заклинивает. Не извиняюсь: пошлость — смазочное вещество в отношениях между людьми.

— «Высоцкий и другие» — стильно. В пандан «Не только Евтушенко»?

— Догадливы. Гадайте дальше.

— На кофейной гуще?

— Кто «другие»?

— Укладываюсь в 6 секундное окошко: если в предыдущей книге однокорытники Евтуха — Белла и Андрей, то «другие» — ВЕСЬ КОКТЕБЕЛЬ.

— Ну, Вы даете, Соня! А хорошо ли подглядывать и перлюстрировать чужие рукописи? Этому Вас учили в детстве? Придется мне Вас удочерить и перевоспитать. Если не возражаете. Весь Коктебель плюс. Кто входит в «плюс»? Чур, не заглядывать через плечо!

— Через плечо — это что? намек на мои 174 см? — не заглядывала. А про Коктебель — это образ Влада Вертикалова из Василия Аксенова «Таинственная страсть». Я ведь тот период изучаю как времена Чаадаева и царя Гороха — по лит-ре и кино. Н/п сельхоз кино о выращивании царей из шутов гороховых.

— Узнаю про Вас, Соня, все больше и больше. Мне до Вас тянуться и тянуться. Я о росте. Разве что на цыпочках. Надеюсь, хоть без высоких каблуков? А что за мысли у моей удочеренной папиной дочки о самом Высоцком? Соня, не ленитесь и не отлынивайте от заданий. Вы спрашивали, дозволяю ли я мелкое хулиганство, и, не дождавшись ответа, прислали чудный снимок Сони неглиже. Так я, не спрашивая дозволения, добавляю кой-какие пикантности в наш треп, но Вы, прочтя, сможете забанить, если успеете.

— 6 сек: БЕЗОТЦОВЩИНА

— Так, от дочерне-отцовских отношений отказываетесь? Отлуп? Я верно Вас понял? К чему относится «безотцовщина»? К физическому прошлому? К писательскому статусу? Почему же прислали мне девичью фамилию и я воспринял это как знак доверия? Или Вы Соня, НЕ ПОМНЯЩАЯ своего родства? Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу — или Я понять тебя хочу, темный твой язык учу. Какой вариант относится к Вам, неудочеряемая Соня? Статус возлюбленной (виртуальной) Вас больше устроит?

— БЕЗОТЦОВЩИНА — это о ВСВ.

— Это я не врубился поначалу или Вы прямь счас переориентировались на Высоцкого? Так были же у него отец и две матери, включая любимую мачеху. Любимов — отцовская фигура? Вряд ли…

— БЕЗОТЦОВЩИНА — ключ к хар-ру ВСВ, — настаивает Соня, не пускаясь в подробности.

— А может быть отцовской фигурой женщина? Мачеха? Марина Влади? Он прилипчивый был. Даже к Мише Шемякину, хоть тот моложе лет на шесть. Проехали. Пойду в монтажную — переклеивать наш разговор, а то никогда не кончу с Вами. В смысле — и только в этом смысле: из-за Вас. А Вы пока подумайте, кто другие.

На дворе глубокая ночь, а нам с Соней все не оторваться друг от друга. Ночь целую с кем можно так провесть! — что имеет в виду ее тезка Софья Фамусова? Или моя не моя Соня уже спаиньки?

— Коли Вы не даете мне заснуть, возбуждая без нужды, то и я Вам не дам. Не спи, не спи, художник, не предавайся сну, ты вечности заложник у времени в плену.

— …как летчик, как звезда. Не спи, не спи, работай, Не прерывай труда, Не спи, борись с дремотой, Как летчик, как звезда.

— Отлично, моя авгурша! А с дремотой бороться не приходится — я засыпаю со снотворным.

Уходим от темы разговора, а мне его в книгу сдавать поутру! Совсем отбилась от рук моя красавица-умница, нас обоих тянет куда-то в сторону. Или на сторону? Призываю Соню к порядку:

— Не позволяй душе лениться! — А это откуда? — Не отлынивайте, а то мне придется самому отвечать на собственные вопросы и стать соавтором — нет, не Софии Непомнящей — Сони Хабинской, вы превратитесь и вовсе в Spooky.

Задел за живое. В ответ забил фонтан красноречия — монолог Сони Хабинской о Высоцком:

— Уж больно заарканила я ситуацию. Думала вынести обсуждение на ФБ, но, вижу, уже поздно. Разгадка проста. Неоднократно приходилось сопровождать мои мини-группы в заказных экскурсиях по музею ВСВ. А понтами они увешаны, понятное дело, как светлейший князь Потемкин брюликами. Поэтому они редко довольствуются обычными штатными экскурсоводами. Приглашающая сторона либо осведомляется у стороны угощаемой, кого из друзей ВСВ или просто его биографов им хотелось бы вживую в музее послушать. Вот по совокупности этих интерактивных повествований поняла следующее.

При живом папе живого папу ВСВ увидел впервые лишь где-то лет в 10, отправившись из своего нищего детства прямехонько в сверкающий антиквариатом дом папиной новой семьи в ГДР.

После пары лет (папа врал, что 3 года) он вечно холодного и недосягаемого своего отца снова утратил до самых что ни на есть хрущевских времен.

— А дружелюбная мачеха, которую благодарный Володя звал «мама Женя»?

— Да. Жил с мачехой. Но метался. Дома своего (ни на Каретном, ни на Мещанской) не имел. У родной мамы был неприветливый любовник, у взрослых (прежде всего — мам) была своя жизнь. И младой ВСВ просто мешался под ногами. Чтоб не мешаться и ища замену отцу (ну да, отцовская фигура, будь по-Вашему!), шлялся по взрослым друзьям семьи. Но все большую часть жизни проводил на улице, рос дворовым шалопаем. Да еще и непонятно какого двора, когда везде и всем получужой. Рослый красавец с иконостасом боевых…

— Больше 20 наград. Было за что.

— Вот-вот, этот папа орденоносец вечно был недосягаемым идолом. Окромя нескольких Володиных песен (военных, писанных, чтобы понравиться отцу), сына не любил. Потом врал, что любил. Упрекал сына с самых примитивных совковых позиций.

— Вы о нем больше знаете, чем я. Я не биограф, а портретист, Высоцкого видел больше на сцене, чем в личку. У меня про него гостевая глава — там Миша Шемякин с мемуаром про Марину и Володю (и его же тетрадка фоток и иллюстраций), мой сын Eugene Solovyov с английским стихом про Высоцкого (видел его тинейджером) и моя преамбула (печаталась пару месяцев назад в МК там и «Русском базаре» здесь). А как же у Высоцкого не возник эдипов комплес?

— Кто Вам сказал, что не возник? Пусть и на латентном, неосознанном уровне. Короче, папы сперва не было физически, потом (до конца жизни) эмоционально. И наконец (опять же, до конца жизни) — идейно. Так что, красавец еврей (в отличие от щуплого и по сравнению с ним невзрачного ВСВ) оказался просто типичным советским жлобом. Еще и хищным до вещей и денег мещанином в придачу.

Кстати, музейные экскурсоводы занижают вдвое еврейскость ВСВ. Папа его — еврей по полной: якобы русское ИО его мамы…

— Нина Максимовна?

— Вот-вот! — переделка с еврейского (не упомню какого точно ИО). Такие дела (с) (Курт)

— Соня, милая, остановитесь, пока не поздно — мне это в текст и в контекст вставлять! Хотя нечто на любимую тему русского народа про еврейство — весьма кстати. Я и не подозревал. Муж всегда узнает последним. Если узнает. На меня эти «еврейские» новости сыпятся как из рога изобилия: то у Мастроянни мама из Одессы, то мама Адама Мицкевича из выкрестов, а то все репинские бурлаки — на подбор: лайбовники, лалы. А теперь вот Высоцкий… Если даже так — хорошо бы все-таки проверить — что из того? Как отразились эти гены на искусстве Высоцкого? Имеет ли это хоть какое значение в его артистической и поэтической биографии? И относительно разнесчастного детства нашей суперзвезды позвольте усомниться. На послевоенном фоне у Высоцкого было счастливое советское детство.

— Уточняю: не беспризорщина, а именно БЕЗОТЦОВЩИНА. Да, при живом отце. Имхо ключ к характеру, поведению, деструктивности и самоуничтожению. Сублимированный эдипов комплекс: обращен на самого себя.

— С Высоцким закончили. А кто «другие»?

— Окуджава, само собой…

— ?

— Тарковский, да?

— Оба. Отец и сын. В конфликте О и Д.

— Учение — не свой брат /лат. «non penis canis est»/.

— По-русски звучит двусмысленно. Но по латыни тоже, кажется, ругательство: Lingua latina non penis canis est. Латинский язык не пенис собачий, да? Еще!

— Эврика! Ваша Юнна…

— Давно уже не моя. И слава богу! Слуцкий меня пытал: «Неужели вы спите с Юнной?» И не дав мне ответить: «Дружбы с ней тоже не понимаю».

— Вы спали с Юнной Мориц?

— Академический вопрос. Как и вопрос о том, чем заняты ночью Софья Фамусова и Молчалин, имя запамятовал. Как и то, чем с Вами сейчас заняты мы.

И уйдя от вопроса, дабы заинтриговать — нет, не Соню, а читателя! — перечисляю остальных героев и антигероев моей книги «Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых».

— Шукшин, Эфрос, Слуцкий, Володин, Вампилов, Рейн, Таня Бек, младшая шестидесятница из Розового гетто. О любом из них? Да хоть обо мне. Главный герой всех моих книг — Владимир Соловьев. Потому следующая так и называется «Быть Владимиром Соловьевым».

— О Вас — с превеликим удовольствием. И знаете — почему? Нет, не потому, что Вы самый-самый из них…

— Прочту утром, чтобы не отвлекаться от архитектуры нашего разговора — чистая готика получается. Кафедрал! Достроят потомки, если не согласитесь на удочерение.

На утро получаю крылатого коня среди облаков (аватар) с надписью: Sof a Nepomnyaschaya to Vladimir Solovyov

Летайте Пегасом, Владимир!

Надежно. Выгодно. Удобно.

Что я и делаю с тех пор, как себя помню. Маршрут, правда, выбираю не я, а расчудесный этот коняга, крылышкуя метафизическое пространство, и под его копытом оно превращается в субстрат времени, которое я пересекаю в разных направлениях с читателем в качестве пассажира.

Продолжение в следующей книге Владимира Соловьева