ЛЕГЕНДА О НАПОЛЕОНЕ

«Королевству пигмеев» в поэзии Беранже противостоит Франция «былых времен» — времен революции, республики, империи; Франции, раздавленной и уничтоженной, — Франция героическая, побеждающая полчища монархической Европы.

При жизни и царствовании Наполеона Беранже никогда не воспевал его. Автор «Короля Ивето» и «Трактата для Лизетты» относился к императору-завоевателю критически. Но чем дальше в прошлое отодвигались годы империи, чем больше росло возмущение народа против реставрированной монархии, тем разительнее переосмысливались в народной памяти и в памяти Беранже личность и время Наполеона. Недавнее прошлое обволакивалось радужной дымкой, быль превращалась в легенду.

Легенда о Наполеоне была плодом несбывшихся надежд, оскорбленных патриотических чувств народа, совершившего некогда революцию. Легенда эта была плодом возмущения французов против гнета европейской реакции и произвола распоясавшихся аристократов-эмигрантов. Она начала складываться после второй Реставрации, когда, проиграв битву при Ватерлоо, Наполеон стал пленником англичан. Уже тогда фигура изгнанника, сосланного на далекий остров в океане, стала облекаться в воображении многих неким романтически мятежным ореолом.

Узник острова Св. Елены в представлении народа как бы противостоял своим тюремщикам, противостоял палачам свободы, всем охранителям европейской реакции. Трагический этот ореол засиял еще ярче, и легенда стала складываться еще активнее после смерти Наполеона, в 1821 году.

Начало двадцатых годов в Европе было временем, когда остервенелая реакция во главе со Священным союзом бросилась душить поднявшееся в некоторых странах народно-освободительное движение. Разгром итальянских карбонариев. Интервенция монархической Франции в революционную Испанию. Засилье ультрароялистов и «поповской партии» во Франции.

Оппозицию загоняли в подполье, но задавить и уничтожить ее не могли.

Протест против настоящего вызывал обращение к памяти о недавнем прошлом. Былое величие противопоставлялось ничтожеству настоящего.

Легенда о Наполеоне складывалась в рассказах ветеранов, в преданиях деревенских старожилов. По французской деревне реставрация ударила особенно сильно, и среди крестьян легенда о «народном императоре» пустила глубокие корни. Зазвучала она и в песенках городской бедноты и в стихах безвестных и знаменитых поэтов.

Бедствия народа во времена империи, бесчисленные человеческие жертвы, захватнический дух наполеоновских войн — все это как бы сглаживалось, оттеснялось, стушевывалось в творимой год от года легенде, а все героическое, победоносное, новое, что несла с собой наполеоновская эпоха, выступало вперед и расцвечивалось народной фантазией.

Победы армии Бонапарта, одержанные под республиканским трехцветным знаменем, как бы сливались в памяти ветеранов с победами армий республиканской Франции. Узурпатор революции представал в преданиях как ее наследник и продолжатель. Деспот, властолюбец, жестокий агрессор преображался в некоего «отца народа», «маленького капрала», друга солдат (при Наполеоне простой солдат-крестьянин мог дослужиться до командирского чина, при Реставрации офицерами могли быть лишь дворяне).

То, что обещал народу Наполеон в пору «ста дней», что народ ждал от него и не дождался в действительности, обрело поэтическую жизнь, воплотившись в легенде. Наполеоновская легенда перешла за пределы Франции. Лучшие европейские поэты той поры — Байрон и Пушкин, Мицкевич и Гейне — отдали ей дань.

Во Франции одним из первых певцов Наполеона был молодой поэт Эмиль Дебро. Поэт парижских предместий, чахоточный бедняк, он боролся в своих песенках с реакцией, с мерзостями монархии Бурбонов, поднимая дух сопротивления. Тень Наполеона он противопоставлял, как делали это потом и знаменитые поэты, ничтожным фигуркам современных правителей.

Мог ли Беранже, голос народа, его эхо, пройти мимо легенды, создававшейся в недрах Франции? Нет, он не забыл о том, как оплакивал некогда республику, не забыл о преступлениях Бонапарта перед демократией, о деспотизме императора и о кровавых жертвах, которые приносила в те годы измученная войнами Франция. Автор «Короля Ивето» ничего не забыл, это доказывает его «Автобиография», написанная позже. Но, ничего не забыв, он все же поддался обаянию легенды о Наполеоне. Образ императора как бы раздвоился в его сознании. Наполеон-узурпатор — и тут же рядом созданный народным воображением и памятью «маленький капрал», умножавший славу Франции, друг солдат и простолюдинов. Тень легендарного Наполеона превратилась в поэзии Беранже в некое подобие могучего Ахилла, противостоящего современным пигмеям.

Вероломство бывших соратников императора, предававших память узника Св. Елены, вызывало отвращение и усиливало желание поднять, опоэтизировать его память наперекор хамелеонам, шутам, пляшущим под любую дудку.

Сотворив вместе с народом образ легендарного героя, некоего очищенного и улучшенного Наполеона, Беранже уже не мог отказаться от него. Пусть этот эпический герой был далек от реальности. Он был дорог поэту, как плод народной и собственной фантазии. Он был нужен ему для борьбы с монархией Бурбонов.

Упоминания о «гиганте», противостоящем «мелюзге», уже встречаются в песнях Беранже, созданных в первые годы Реставрации. Но первая его песня, «Пятое мая», в которой легендарный герой встает во весь рост, была сложена после смерти узника Св. Елены.

В годы царствования Карла X Беранже удваивает свои удары в борьбе с феодальной реакцией и не раз обращается к наполеоновской легенде, к истории недавнего прошлого. Он вспоминает битву при Ватерлоо как событие, открывшее эпоху унижения Франции.

…Заведомой изменой

Был к рабству путь для нации открыт…

В двойной обман ввел

Славу день презренный…

Моих стихов тот день не омрачит!

В песне-диалоге «Два гренадера» поэт славит бескорыстие и верность старых солдат-патриотов, противопоставляя их трусливым и продажным «знатным лакеям» и маршалам, бросившим своего полководца. Два гренадера участвовали в русском походе. Они помнят о сопротивлении всей Русской земли, поднявшейся на защиту от иноземного нашествия.

За пораженьем пораженье

Дала нам Русская земля.

Мой штык доныне отраженье

Хранит горящего Кремля, —

говорит старый гренадер. И особенно горько патриотам-ветеранам, что французы, не в пример русским, сдали врагам Париж почти без сопротивления.

Нет, не скорбь о судьбе Наполеона встает главной темой этой песни, а оскорбленный патриотизм и нерушимая верность родине, которую сохраняет человек из народа в атмосфере измены и продажности, мелких и низменных страстей, которыми объяты «верхи» нации.

Героиня песни «Народная память» — старая крестьянка, видезшая Наполеона в разные времена его жизни и даже будто бы приютившая его однажды в своей избе. Об одной из таких крестьянок Беранже рассказал потом в своей «Автобиографии». Он встретил ее в 1808 году, проезжая Компьен, где только что побывал император.

«Вне себя от радости она подбегает ко мне и кричит:

— Ах, сударь, наконец-то я его увидела!

— Кого же? — спросил я, притворяясь, что не понимаю ее.

— Императора, императора! — отвечает она. — Он поклонился мне. Он кланяется всем. Не так, как эти господа, что с ним. Сейчас видно, что они всего-навсего выскочки».

Выскочка и захватчик Бонапарт переосмысливается в народном сознании в истинного императора, по праву взявшего власть, а окружающие его знатные господа — в безродных выскочек.

Под соломенной крышей

Он в преданьях живет, —

говорит Беранже о Наполеоне в песне «Народная память». Старая крестьянка ведет рассказ о своей встрече с Наполеоном по просьбе внучат. Она заражает молодежь преклонением перед памятью о Наполеоне — полусказочном «добром государе». Предание о нем пойдет из ее избушки из уст в уста. Как завидуют внуки бабке, которая собственными глазами видела этого героя, говорила с ним! Неужели он сидел тут, на этой деревянной скамье? Горшок, из которого он ел, становится реликвией.

Как он цел еще, родная,

Как еще он цел? —

изумляются внуки.

И в этой песне, как и в «Двух гренадерах», Беранже воспевает не столько героя народных легенд, сколько самих творцов этих легенд.

Отдавая дань народным предрассудкам, разделяя их, поэт и заблуждения свои ставил на службу борьбе с монархией Бурбонов. Но в увлечении его наполеоновской легендой была и оборотная сторона, крылась немалая опасность. Возвеличивание памяти Наполеона — пусть даже легендарного героя, а не реального исторического лица — содействовало росту бонапартистских иллюзий в народе и особенно в среде тех же крестьян.