Проверка боем

Во второй половине 1939 г. в сферу антисоветской политики западных держав была вовлечена Финляндия. Ряд капиталистических государств на собственные средства, силами своих специалистов построил на финской части Карельского перешейка мощную систему дотов и других укреплений под названием «линия Маннергейма». Реакционное правительство Финляндии полностью отмобилизовало свою армию и приказало ей занять пограничные укрепленные районы. Об антисоветском агрессивном сговоре империалистических группировок свидетельствует тот факт, что все они снабжали Финляндию военной техникой, консультировали финских военных специалистов и обещали прислать экспедиционные войска. Вооруженные германскими фашистами, английскими и французскими империалистами, подстрекаемые собственными реакционерами, финские войска устраивали провокации на советско-финляндской границе, то и дело засылая в советский тыл группы бандитов и диверсантов.

30 ноября 1939 г. Красная Армия приступила к ответным действиям, началась советско-финляндская война. Войска Ленинградского военного округа под командованием командарма 2-го ранга К. А. Мерецкова получили задачу ликвидировать военный плацдарм на Карельском перешейке. Передовые части сразу же двинулись вперед, но вскоре наткнулись на сильно укрепленный рубеж, преодоление которого в условиях быстро наступившей холодной зимы вызвало известные трудности. Вспоминая об этом, К. А. Мерецков писал: «Некоторые сотрудники нашей разведки, как это явствовало из присланных в ЛВО материалов, считали даже эту линию не чем иным, как пропагандой… Перед началом боевых действий я не раз запрашивал разведку в Москве, но опять получил сведения, которые позднее не подтвердились, так как занизили мощь линии Маннергейма»[37].

Вследствие неверной оценки боевых возможностей противника наши войска перешли в наступление силами стрелковых дивизий, вооруженных обычной полевой артиллерией при поддержке легких и средних танков, имевших лишь противопульную броню. Вскоре они вышли на мощную линию укреплений с развитой системой многополосных заграждений, с противотанковыми рвами и эскарпами, с каменными надолбами и минными полями, прикрываемыми долговременными огневыми точками — дотами. Войска вынуждены были остановиться и заняться подготовкой прорыва линии вражеских укреплений, подтягивая тяжелую артиллерию и танковые войска. В этих условиях командование решило испытать новые боевые машины с противоснарядным бронированием непосредственно в боевой обстановке. На Карельский перешеек были доставлены танки, проходившие испытания под Москвой осенью 1939 г., — двухбашенный танк Т-100 и оба кировских танка — СМК и КВ.

Представитель Автобронетанкового управления РККА на Кировском заводе в период проектирования и испытаний тяжелых танков KB и ИС П. К. Ворошилов.

«Эти испытания, — вспоминает бывший директор Кировского завода И. М. Зальцман, — проводились силами заводских испытателей, для чего было получено специальное разрешение из Москвы. В первую очередь нужно было подобрать смелых, опытных рабочих, самоотверженных, готовых на любой риск… В моем кабинете собрались лучшие испытатели и водители: К. И. Ковш, В. М. Ляшко, В. И. Игнатьев, А. И. Эстратов, А. Г. Тетерев, П. И. Васильев, А. П. Куницын. В беседе с ними принимали участие главный конструктор Ж. Я. Котин и представитель Автобронетанкового управления П. К. Ворошилов… Перед заводскими водителями-испытателями мы прямо поставили задачу — испытать танки на фронте. Дело это было очень опасное, но ни один из приглашенных не отказался, все дали свое согласие, хорошо понимая и опасность и ответственность порученного дела».

Вспоминая об этой беседе, А. П. Куницын рассказал:

«Последовал один вопрос: могу ли я выполнить боевое задание партии и правительства? Ну, естественно, я, молодой коммунист, ответил, что могу, а если это надо, то должен… Из добровольцев была организована группа, которая на бронетанковых курсах в Красном Селе прошла специальную подготовку по вождению машин, обучению стрельбе из танковой пушки и другим необходимым для каждого члена экипажа танка навыкам.

Как-то ночью за мной пришла машина, и мы поехали на завод. Опытные танки находились уже на железнодорожных платформах. В прицепленной к эшелону теплушке мы нашли свое обмундирование. Тут же переоделись. После этого нас всех повели в рабочую столовую прокатного цеха, которая работает круглосуточно. Там находились руководители завода, представители партийных органов, пришедшие специально проводить нас. Проводили очень по-доброму, много было напутственных и подбадривающих слов, дружеских рукопожатий. После этого вернулись в эшелон и поехали».

На время испытаний танков в боевой обстановке командиром опытного танка СМК был назначен старший лейтенант Петин, помощником командира, стрелком-радистом и наводчиком орудия назначили красноармейцев, а механиком-водителем утвердили водителя-испытателя Кировского завода В. И. Игнатьева. В состав экипажа включались также рабочие-кировцы А. П. Куницын — заряжающим-мотористом и А. Г. Тетерев — трансмиссионщиком.

Уезжая в район боевых действий, механик-водитель В. И. Игнатьев подал заявление с просьбой принять его в члены ВКП(б). Кандидатскую карточку ему перед отправкой на фронт вручил секретарь Кировского райкома партии В. С. Ефремов.

Таким образом, на двух опытных танках вместе с кадровыми экипажами в бой шли шесть высококвалифицированных кировских рабочих, добровольно изъявивших желание принять участие в боевом испытании своих машин. Старшим этой танковой группы был назначен капитан И. И. Колотушкин.

На рассвете морозного зимнего дня кировские танки выгрузили из железнодорожного эшелона, и далее к фронту они пошли своим ходом. На исходном рубеже для наступления экипажи посетили начальник Автобронетанкового управления РККА комкор Д. Г. Павлов и руководитель конструкторского коллектива Ж. Я. Котин. Комкор Д. Г. Павлов долго беседовал с танкистами, а затем поставил перед ними боевую задачу.

«Мы находились в распоряжении командира 20-й танковой бригады, — рассказывает участник боевых испытаний танка СМК А. П. Куницын. — Когда части бригады форсировали реку Сестру, мы были в арьергарде. Затем нас стали подтягивать к линии фронта. Своим ходом прошли Териоки (ныне Зеленогорск), далее прошли Райволу и вышли в район Бобошино, недалеко от станции Перкиярви (ныне Кирилловское). Впервые в бой нам пришлось вступить 17 декабря…»

Для проверки боевых качеств новых танков был выбран достаточно трудный участок фронта. Передовые рубежи проходили между озером Суммаярви и незамерзающим болотом Сунасуо. Слева на высоте находился вражеский замаскированный дот, вооруженный 37-мм пушками «бофорс» и пулеметами. Дот прикрывали две траншеи, противотанковый ров и несколько рядов проволочных заграждений. Гранитные противотанковые надолбы стояли в четыре ряда. Танк СМК должен был вместе с танками Т-100 и KB атаковать вражеские укрепления и овладеть высотой, на которой виднелась наблюдательная башня дота «Великан», видимо служившего командно-наблюдательным пунктом.

За действиями трех опытных танков наблюдали командующий Северо-Западным фронтом командарм 1-го ранга С. К. Тимошенко, командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга К. А. Мерецков и секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), член Военного совета фронта А. А. Жданов.

Военный инженер 2-го ранга И. И. Колотушкин.

Наступил час начала атаки. В небо взвилась серия красных ракет. Артиллерийская подготовка проводилась с таким расчетом, чтобы не только подавить вражескую оборону, но и пробить проходы в противотанковых заграждениях и минных полях. С последними залпами артиллерии в атаку пошла пехота, вскоре и танки получили приказ начать движение вперед. Командир СМК и всей группы старший лейтенант Петин задраил люк башни и через переговорное устройство подал команду экипажу: «Вперед!» Механик завел мощный мотор, и машина устремилась в атаку.

Сквозь смотровую щель механик-водитель Игнатьев хорошо различал дорогу. Танк, подминая деревья и разваливая завалы из толстых, специально поваленных стволов, продвигался вперед. Вот он проломил ряд проволочного заграждения, переполз через ров и подошел к гранитным надолбам. Медленными движениями из стороны в сторону Игнатьев начал раскачивать и раздвигать массивные гранитные надолбы. Финны методически вели огонь из противотанковых орудий. Внутри машины стоял страшный грохот. Удары снарядов по броне отдавались болью в ушах, но ни одной пробоины экипаж не обнаруживал. Противник усилил огонь, однако ни один снаряд не мог пробить корпус машины.

Управлять машиной под обстрелом на столь сложной трассе и командиру и водителю было чрезвычайно тяжело. От копоти и дыма першило в горле, слезились глаза. Но экипаж продолжал вести бой и смело вел танк прямо на высоту к вражескому доту. Из обоих башенных орудий танкисты вели огонь по амбразурам, стреляли и из пулеметов.

«Бой был жуткий, — рассказывает выполнявший обязанности заряжающего на танке СМК моторист А. П. Куницын. — Машина наша, такая толстокожая, совершенно непробиваемая. Но количество снарядных попаданий, в основном мелкокалиберной артиллерии, мы получили по СМК десятка полтора. После боя вернулись на исходные позиции. На другой день атака повторялась дважды, мы вернулись на исходные позиции, но вскоре получили приказ помочь нашим частям, которые прорвались в район Суммы. Снарядили нашу „флагманскую“ машину СМК, KB и Т-100. Колонной мы пошли вперед. При этом вели огонь по дотам. Финны, надо сказать, применяли всякие каверзные методы борьбы: подвесные мины, разные ловушки из посторонних предметов, завалы на дорогах…»

Танк СМК двигался в голове танковой колонны и в этом повторном бою довольно долго находился под обстрелом. После одного из попаданий заклинило главную орудийную башню, и пушка умолкла. Танк к тому времени уже вышел на дорогу. У развилки Кямери — Выборг водитель не заметил груду ящиков и, видимо, наехал на один из них. Раздался сильный грохот, бурым дымом заволокло все вокруг. Танк остановился. Дождавшись, когда дым рассеется, старший лейтенант Петин вышел из танка и осмотрел подбитую машину. СМК стоял у большой воронки. Взрывом мины или заложенного здесь фугаса повредило ленивец и гусеницу, сорвало болты трансмиссии. Вышло из строя электрооборудование, прогнулось днище корпуса машины. Стоял 40-градусный мороз, но снег вокруг танка от взрыва почти полностью растаял.

Механик-водитель В. И. Игнатьев был оглушен и на время потерял сознание. Экипаж не покинул машину. Двухбашенный танк Т-100 и KB подошли и встали рядом. В составе экипажа Т-100 находились добровольцы-испытатели Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова, и среди них Е. И. Рощин. Вспоминая об этом бое, он рассказывал: «Подойдя к подбитому СМК, наши машины прикрыли его своей броней. Т-100 встал впереди и правее, a KB тоже впереди, но чуть левее, таким образом, из трех машин образовалась треугольная бронированная крепость. В таком построении мы не только продержались несколько часов, но и пытались поставить СМК на ход, соединяя разбитые гусеницы. Мы были хорошо одеты в новые полушубки, валенки, меховые шлемы, рукавицы и жестокий мороз переносили легко, но повреждения были слишком велики — кроме гусениц пострадали катки, и тяжелую машину с места сдвинуть не удалось».

К вечеру, когда утих бой у дота «Великан», к подбитой машине на Т-28 подъехала эвакуационная группа во главе с лейтенантом Тороповым. Старший лейтенант Петин вывел свой экипаж из поврежденной машины. На ближайшей лесной опушке танкистов-испытателей встретил комкор Д. Г. Павлов. Он принял рапорт старшего лейтенанта Петина и, внимательно выслушав рассказы всех танкистов, сказал:

— Сам видел с наблюдательного пункта, как вы лихо дрались. Всех представляю к наградам.

Эвакуационная группа лейтенанта Торопова пыталась вытащить поврежденный танк СМК, используя в качестве тягача 25-тонный танк Т-28. Работали по ночам под огнем противника, но вытащить эту громадину, прочно засевшую в воронке, не смогли. Поврежденный ленивец и разорванная гусеница полностью лишили танк подвижности. Пришлось оставить его на нейтральной полосе.

Известно, что и белофинны пытались буксировать танк СМК, но наша артиллерия поставила вокруг поврежденной машины плотный артиллерийский заслон и воспрепятствовала работам противника. Однако финские разведчики подобрались все-таки к танку и ухитрились снять с него крышку люка. Рассказывая об этом эпизоде, Ж. Я. Котин вспомнил любопытный случай, связанный со злополучной крышкой, украденной белофиннами. Суть дела заключалась в том, что завод, поставлявший броню на сборку, не прислал вовремя крышку одного из люков машины. Ждать было некогда, и инициативные мастера на Кировском заводе сами изготовили недостающую крышку, использовав для этого оказавшуюся под рукой малоуглеродистую сталь. Ставя импровизированную крышку на люк танка, они надеялись заменить ее, как только получат настоящую, броневую. Самым же забавным в этом деле оказалось то, что временная крышка, снятая белофиннами с танка СМК, попала на исследование к немецким танковым конструкторам, и они, недолго думая, решили, что корпус советского танка целиком сделан из сырой брони. Такой вывод полностью отвечал их желаниям принизить мощь советской бронетанковой техники. Мысль о том, что советские танки могут оказаться лучше германских, фашисты всячески отгоняли и, конечно, не могли допустить неприятных для себя выводов накануне нападения на нашу Родину.

Опытный двухбашенный тяжелый танк СМК оставался в воронке до окончания советско-финляндской войны. Его удалось сдвинуть с места только с помощью шести танков Т-28. Машину отбуксировали к железнодорожной платформе на станции Перкиярви. Но там выяснилось, что его нечем погрузить на железнодорожную платформу. Пришлось разобрать машину на части, грузить каждую отдельно и в таком виде отправлять на завод для дальнейших исследований.

Значительно лучше действовал в бою танк КВ. Экипаж лейтенанта Г. Ф. Качехина с механиком-водителем К. И. Ковшом прошел на танке в глубину укрепленного района Бобошино. На пути танкисты успешно преодолели противотанковый ров, а потом, получив приказ по рации, свернули и пошли вдоль этого рва.

Вспоминая об этом эпизоде, моторист А. И. Эстратов рассказал:

«Сделав поворот влево, мы пошли вдоль противотанкового рва, подставляя, таким образом, свой правый борт под огонь вражеского дота. Снаряды стали попадать по бортовой броне. Идем боевым курсом, а снаряды бьют по борту, словно кувалдой по броне, но ни один пробить нашу броню не может. Командир танка лейтенант Качехин говорит:

— Ищите цели, надо же стрелять.

И тут механик-водитель К. И. Ковш заметил что-то очень похожее на самоварную трубу. Лейтенант Качехин говорит нам:

— Товарищи, это же наблюдательный пункт противника! — И тут же командует: — По трубе наблюдательного пункта — огонь!

В танке у меня обязанностей много. Я и за мотором слежу, и пушку заряжаю, и наблюдение через смотровую щель веду. Смотрю, сзади нас стоят какие-то жерди, а из-за них виден дымок. Да вот же отсюда мы только что получили попадание в борт! Я сразу же доложил командиру нашей машины, и он дал туда пять снарядов из пушки. Жерди, конечно, развалились, и под ними обнаружился дот. Вдруг наша пушка завибрировала.

— Неужели орудие сорвано? — спрашиваю я товарищей.

Посмотрели, не выходя из машины, вроде бы ничего, все цело. Едем дальше. Но тут наш танк обдало целым снопом искр. Остановились, постояли, поговорили между собой и снова поехали…»

А противник в это время стрелял по правому борту KB, однако водитель уверенно вел танк по трассе. Лишь один-единственный раз заглох мотор, но Ковш сумел снова его завести. Во время рейда танкисты увидели подбитый танк Т-28, подцепили его тросом и, ведя машину на буксире, благополучно вернулись в свое расположение. При осмотре опытной машины оказалось, что выстрелом из противотанкового орудия насквозь прострелен ствол танковой пушки. Следы сорока трех попаданий остались на корпусе и башне, несколько звеньев гусеничной цепи оказались помятыми, пробило каток, сорвало запасной топливный бак и надгусеничные полки, но броню KB финские пушки не смогли пробить.

Водитель-испытатель К. И. Ковш.

Испытатель А. И. Эстратов.

Чтобы ознакомиться с дефектами, выявившимися в конструкции, приехал Ж. Я. Котин. На танке KB, например, отсоединился топливный насос от двигателя. Муфта там крепилась только двумя болтами, к тому же плохо законтренными. Устранить эту неисправность удалось еще в ходе боя. Помогло то, что при компоновке машины конструкторы предусмотрели проход из центральной части машины в трансмиссионное отделение. Механик-водитель К. И. Ковш прополз до трансмиссии, а А. И. Эстратов, находясь на крыше моторного отделения, поднял и закрепил наружную крышку. После этого танк накрыли брезентом, чтобы не видно было свет с финской стороны, и Ковш стал проворачивать детали до необходимого угла. Затем очень удачно все соединил, и машина сразу завелась. Потом неисправность эта повторялась и на других машинах: слишком слабыми оказались выбранные конструкторами болты крепления муфты.

В целом же танк KB после боя оставался вполне работоспособной машиной, но из пушки стрелять уже было нельзя. Присутствовавший на испытаниях директор Кировского завода И. М. Зальцман решил послать за сменным стволом надежного и расторопного человека — шофера Ж. Я. Котина — И. Д. Климова. Вспоминая об этой поездке, Иван Дмитриевич рассказал:

— Приезжаю в Ленинград, на заводе в мою машину быстро погрузили ствол, в кабину сели заводские слесари, и мы поехали. По пути я прихватил валенки и тулуп для Котина, а то он в сапогах на сорокаградусном морозе совсем замерз. Привезли пушку, накрыли танк брезентом и заменили простреленный ствол.

Ж. Я. Котин не только присутствовал при каждом боевом применении опытных машин, наблюдая за их действиями с передовых командных пунктов, но лично разбирался со всеми неисправностями и проводил разборы действий всех членов экипажей. Главный конструктор потом не раз рассказывал об этом. Одно из таких свидетельств приведено в книге В. А. Чалмаева «Малышев».

«Позднее, — вспоминает Ж. Я. Котин, — водители, сидевшие в СМК и KB, рассказывали, что они испытывали довольно сложное ощущение. В танке грохот, снаряды один за другим бьют по башням, рикошетируют или „срабатываются“… Движемся к доту, а сами гадаем „пробьет — не пробьет“. Психологическая реакция у каждого была разная. Один вел счет попаданиям, другой — торопил со стрельбой…»

Подводя итог боевым испытаниям, командарм 2-го ранга, в последующем Маршал Советского Союза, К. А. Мерецков писал: «Хорошо показал себя при прорыве усиленного укрепленного района Сумма опытный тяжелый танк KB с мощным орудием. Этот танк, созданный на Кировском заводе, испытывали в бою его рабочие и инженеры. Он прошел через финский укрепленный район, но подбить его финская артиллерия не смогла, хотя попадания в него были… С тех пор я полюбил KB и всегда, когда мог, старался иметь эти танки в своем распоряжении. (…) Практически мы получили неуязвимую по тому времени машину. Это было огромное достижение нашей промышленности, внесшей серьезный вклад в развитие боевой мощи армии»[38].

Проанализировав действия опытных машин на Карельском перешейке и обстоятельства подрыва танка СМК на минном фугасе, командование фронта и Военный совет поставили перед конструкторами ряд конкретных задач: усилить днище танка так, чтобы оно не прогибалось от взрыва, усилить крепление электропроводки и топливных баков, срочно спроектировать противоминный трал и разработать специальные транспортные средства для эвакуации с поля боя подбитых тяжелых танков.

Кировский завод тут же приступил к выполнению порученных заданий. На танке KB усилили днище, улучшили крепление всех агрегатов машины и приступили к разработке противоминного трала. Такого опыта никто из заводских специалистов не имел, а дело не терпело отлагательства, так как мины на Карельском перешейке встречались повсюду: перед дотами и заграждениями, на дорогах и мостах, на железнодорожных переездах и в кучах хвороста, под небрежно брошенными досками или будто бы случайно оброненными предметами. Миноискателей войска не имели. Для борьбы с минами фронтовики использовали изобретенные тут же трал-кошки и другие импровизированные приспособления.

«С какими только заказами и требованиями не обращалось к нам, конструкторам, военное командование, — вспоминает А. С. Шнейдман. — Ж. Я. Котин никогда не отказывался от заданий, даже если они не имели непосредственного отношения к нам — танкостроителям. Все, без исключения, требования фронта рассматривались нашим главным конструктором и того же он требовал от ведущего состава конструкторского бюро. Ж. Я. Котин завел порядок, при котором каждый руководитель группы или просто квалифицированный конструктор должен был представить свой проект. Легкомысленные предложения подвергались резкой критике со стороны своих же товарищей, так как обсуждались коллегиально. При этом Ж. Я. Котин строго следил, чтобы ни один автор не подвергался осмеянию, так как это могло, по его мнению, привести к снижению творческой инициативы конструкторов. Он требовал рассмотрения любого предложения и, как правило, брал при этом автора под защиту».

И. Д. Климов — шофер главного конструктора, проработавший с ним с 1937 по 1968 г.

Конструктор В. И. Таротько.

К работе по проектированию противоминного трала приступила группа молодых конструкторов завода под руководством Н. Л. Духова. В этой группе трудились инженеры Д. Е. Григорьев, Л. Н. Переверзев, В. И. Таротько, Г. А. Турчанинов, М. Т. Шелемин, Б. Н. Яковлев. Противоминные тралы они конструировали в различных вариантах с использованием колесного трактора «Универсал», с дисками, с катками и плугами. Все разработки конструкторов выполнялись в цехах завода прямо с листа, сами конструкторы нередко выполняли обязанности технологов, мастеров, слесарей, работали круглосуточно, добиваясь выполнения задания в минимально короткие сроки.

Через пять дней первые противоминные тралы были изготовлены и в сопровождении бригады заводских слесарей направлены для испытаний на линию Маннергейма. Лучшие образцы тралов выдерживали до шести взрывов мин и позволили сохранить немало боевых машин во время штурма вражеских укреплений.

За создание противоминных тралов для танков Н. Л. Духов, Б. Н. Яковлев и Д. Е. Григорьев в марте 1940 г. были награждены медалями «За трудовую доблесть». Они стали первыми сотрудниками конструкторского бюро, удостоенными государственных наград[39].

Для проектирования специального тягача, способного под огнем эвакуировать тяжелые танки с поля боя, по распоряжению Ж. Я. Котина создали еще одну группу, в которую вошли С. М. Касавин и Г. Я. Андандонский. Им поручили разработать тягач на базе танка КВ. В ходе этой работы проектировщики предложили ряд интересных конструктивных решений. Лебедку со специальным приводом они поместили в бронекорпусе, там же расположили подъемный механизм и специальное такелажное оборудование. Вспоминая об этом задании, военный инженер С. М. Касавин писал: «…Ж. Я. Котин точно оценил значение эвакосредств для восстановления выведенных из строя танков. Об его прозорливости я не раз вспоминал в годы войны…» Заметим, что к началу Великой Отечественной войны вопросы эвакуации танков с поля боя так и не были решены: не было ни тягачей, ни такелажного оборудования, ибо инициатива, проявленная главным конструктором, не получила своевременной поддержки командования бронетанковыми и механизированными войсками. Специальные бронированные тягачи были созданы на базе тяжелых танков только к 1944 г.

Проектирование специальных машин и устройств по инициативе конструкторов было весьма характерным явлением во время советско-финляндской войны. Когда стало известно, что наша пехота, атакующая финские укрепления, несет большие потери от огня стрелкового оружия, конструкторы решили спроектировать специальные бронированные сани, на которых можно будет укрывать пехотинцев от пулеметного огня. Буксировать бронесани могли идущие в атаку танки. Эту идею Ж. Я. Котин сразу же понял и поддержал. Тут же, как это всегда было у него, идея получила практическое воплощение. Пуленепробиваемый бронелист для саней-волокуш изготовили в прокатном цехе Кировского завода, начальником которого был опытный металлург и отличный организатор М. Д. Козин. Простота конструкции и оперативное изготовление бронелиста позволили быстро наладить производство саней-волокуш на ленинградских предприятиях.

Действовавшие на советско-финляндском фронте войска вынуждены были вести борьбу с многочисленными вражескими снайперами, маскирующимися на хвойных деревьях и прозванными за это «кукушками». По инициативе группы конструкторов Кировского завода во главе с К. И. Кузьминым и Л. Е. Сычевым для борьбы с «кукушками» разработали танкетку ППГ (подвижное пулеметное гнездо). Танкетка вооружалась двумя пулеметами ДТ, закрепленными в лобовом листе машины на специальных шаровых опорах. Боекомплект обоих пулеметов составлял 25 дисков. Экипаж состоял из механика-водителя и стрелка. Оба они в боевом положении располагались в машине лежа, а в положении по-походному — сидя. В этом случае створки верхнего люка поднимались и устанавливались в вертикальном положении. Машина имела двигатель ПМЗ мотоциклетного типа, расположенный в кормовой части. Хорошо защищенная от огня стрелкового оружия танкетка не предназначалась для длительных передвижений: в район боевых действий ее доставляли на грузовой автомашине. Ходовая часть танкетки представляла собой гусеничный движитель с четырьмя большими катками. Катки эти не имели упругих подвесок: вся конструкция была максимально упрощена. На Кировском заводе изготовили несколько образцов танкетки ППГ и отправили их на Карельский перешеек.

В эти дни кировским конструкторам приходилось также заниматься проектированием легких щитков из бронированной стали для защиты стрелков и лыжников во время огневого боя. Щиток должен был быть таким, чтобы красноармеец мог переносить его на руках и стрелять через амбразуру, укрываясь за броней. Конструктор Г. Я. Андандонский вспоминает: «Как-то нас вызвал Ж. Я. Котин и предложил в течение суток разработать варианты щитка-волокуши, который мог бы толкать перед собой боец и под его прикрытием подползать к дотам. Предложений от конструкторов было много. Прямо в здании КБ и в садике перед ним, с применением лыж и без них, мы опробовали макет броневого щитка».

Но основные трудности в советско-финляндской войне создавали все-таки не снайперы, а железобетонные доты и гранитные противотанковые заграждения, о которых Маршал Советского Союза К. А. Мерецков писал: «…легкая артиллерия не пробивала бетона. К тому же оказалось, что у многих дотов боевые казематы прикрывались со стороны амбразур броневыми плитами в несколько слоев, а толщина железобетонных стен и покрытий равнялась 1,5–2 метрам, причем они еще дополнительно прикрывались 2–3-метровым слоем уплотненного грунта… решили стрелять прицельно орудиями большой мощности…»[40].

Но огня обычной артиллерии для взламывания столь мощной обороны оказалось недостаточно. Нужно было вести стрельбу, обеспечивающую точное попадание в амбразуры. А для этого необходимо близко подойти к цели. Успешное испытание на линии Маннергейма первых образцов танков KB привело главного конструктора Ж. Я. Котина к мысли оснастить тяжелый танк более мощным орудием и с его помощью атаковать вражеские доты.

Чтобы быстро решить эту задачу, на Кировском заводе объединили усилия двух конструкторских коллективов — танкового СКБ-2 и опытного артиллерийского (АОКО). Группу конструкторов-танкистов возглавил ведущий конструктор Н. Л. Духов, группу артиллерийских конструкторов возглавил заместитель начальника опытного конструкторского бюро Н. В. Курин. В работе участвовали: Г. Н. Рыбин, М. И. Креславский, К. Н. Ильин, В. В. Родкевич, Г. Ф. Ксюнин, Н. П. Дубинин, А. М. Константинов, А. Н. Шляков, А. А. Голубев, Я. В. Шабуров, А. Л. Заяц, В. Н. Евстафьев и другие — всего около 20 человек.

Задание объединенному конструкторскому коллективу было выдано в январе 1940 г. Чтобы выполнить его в минимально короткий срок, обе конструкторские группы перевели на казарменное положение и разместили на четвертом этаже заводоуправления. Весь ход работ контролировал лично директор завода И. М. Зальцман. Вместе с Котиным каждый вечер они приходили к конструкторам, вдвоем просматривали чертежи, тут же их утверждали и прямо в ватмане отдавали в производственные цехи, где работа шла круглосуточно.

Машине, построенной на базе тяжелого танка KB, вооруженной мощной 152-мм гаубицей М-10 образца 1938–1940 гг., присвоили наименование «КВ-2». Корпус, силовая установка и вся ходовая часть оставались без изменений, но общая высота машины за счет громадной орудийной башни увеличилась на 530 мм.

Чтобы максимально ускорить и упростить работу, артиллерийские конструкторы взяли качающуюся часть полевой 152-мм гаубицы и спроектировали ее установку в закрытой бронированной башне. По выданным ими габаритам конструкторы-танкисты спроектировали новую башню. В ее лобовой части, в специальной маске, закрытой снаружи броневым кожухом, установили орудие и спаренный с ним пулемет ДТ. В задней части башни расположили второй пулемет, там же сделали дверцу входного люка с отверстием для стрельбы из личного оружия. Второй люк, перископический прицел и командирский перископ находились на крыше башни.

Башня поворачивалась при помощи специального механизма с электрическим или ручным приводом. Для вертикальной наводки пушки использовался секторный механизм.

Экипаж КВ-2 был увеличен до 6 человек. Командир машины, младший механик-водитель, командир орудия и замковый размещались в башне, а механик-водитель и стрелок-радист — в корпусе.

Работа объединенного конструкторского коллектива Кировского завода над танком КВ-2 проходила под постоянным контролем Ленинградского обкома партии. В конце января 1940 г. в Смольный к А. А. Жданову были приглашены ответственные исполнители этого задания Ж. Я. Котин, П. Ф. Федоров, Н. В. Курин и начальник танкового производства А. И. Ланцберг. А. А. Жданов подробно интересовался ходом работ по КВ-2, внимательно выслушал сообщение Котина и просил принять все возможные меры для ускоренной отправки машин на фронт. Об этой просьбе на следующий день стало известно всем конструкторам, инженерам, мастерам и рабочим, занятым на выполнении срочного заказа, и люди работали с повышенным энтузиазмом.

А. А. Жданов не случайно интересовался ходом работ по созданию этой машины: ему хорошо было известно, что в истории танкостроения не было еще танка со столь крупным орудием во вращающейся башне, установка которого осложнялась тем, что первоначальный вариант машины не рассчитывался на подобное вооружение. Находились скептики, утверждавшие, что танк неизбежно опрокинется после первого же выстрела, да и у конструкторов не было уверенности в том, как поведет себя ходовая часть, как будут работать двигатель и трансмиссия.

Испытания танка КВ-2 боевой стрельбой проводили на траншейном полигоне прямо на территории Кировского завода. Н. В. Курин, ответственный за установку 152-мм орудия на КВ-2, так вспоминает об этом эпизоде: «…Стреляем из положения „по борту“, то есть наиболее опасного для опрокидывания машины. С волнением ждем выстрела. Подается команда „огонь“, звучит выстрел… Выходим из укрытия, дым рассеивается, танк стоит на месте и двигатель завелся с первой попытки. Вот только улетела куда-то вьюшка — крышка, которой конструкторы решили закрыть спереди канал орудия от пуль финских снайперов. По замыслу вьюшка должна была открываться автоматически при выстреле, перед вылетом снаряда, а потом снова закрываться. Ну, а она не только открылась, но и улетела вместе с механизмом, видно для того, чтобы уже больше не появляться на орудии».

Тяжелый танк КВ-2.

В цехе тем временем шла срочная сборка первых четырех машин. Ведущий конструктор Н. Л. Духов каждое утро приходил на сборку и все возникающие вопросы решал тут же с мастерами и рабочими. Объединенными усилиями двух конструкторских коллективов танк КВ-2 был создан в течение месяца. Испытания первых машин решили провести в боевой обстановке на фронте, на Карельском перешейке. Экипажам этих машин Н. Л. Духов вручил чистые блокноты и сказал:

— Когда вы вернетесь, то отдадите мне блокноты с вашими замечаниями. Записывайте сведения о всех неполадках, а мы постараемся их устранить, какими бы они ни были — конструкторскими или производственными.

В середине февраля 1940 г. танки КВ-2 были отправлены на советско-финляндский фронт. Командиром машины № 1 назначили старшего лейтенанта Петина, имевшего опыт боевых испытаний танка СМК. Механиком-водителем у него был испытатель Кировского завода В. М. Ляшко, артиллеристом — красноармеец-танкист. Машиной № 2 командовал младший лейтенант З. Ф. Глушак, механиком-водителем у него был старшина сверхсрочной службы В. П. Цепляковский, наводчиком орудия — старшина Б. Лежнев — все военнослужащие были прикомандированы из 20-й Краснознаменной танковой бригады.

Вспоминая об этих испытаниях, З. Ф. Глушак рассказал: «Препятствия на линии Маннергейма были сделаны основательно. Громадные гранитные надолбы стояли в три ряда. Чтобы проделать проход шириной 6–8 метров, нам понадобилось лишь пять выстрелов бетонобойными снарядами. Пока взламывали надолбы, противник нас непрерывно обстреливал. Дот мы быстро засекли, а затем двумя выстрелами полностью разрушили его. Когда вышли из боя, насчитали на броне 48 вмятин, но ни одной пробоины».

Возможность ведения огня с близкого расстояния мощным орудием, установленным на неуязвимом танке, неизмеримо повысила эффективность борьбы с долговременными оборонительными сооружениями врага и сыграла немаловажную роль при прорыве линии Маннергейма. Тогда же танк КВ-2 был принят на вооружение Красной Армии и до второй половины 1941 г. находился в серийном производстве.

23 участника боевых испытаний тяжелых танков на Карельском перешейке были приглашены в Москву. Участник поездки А. И. Эстратов по этому поводу рассказал: «На следующий день сразу же после завтрака нас принял нарком В. А. Малышев. Он встречал нас в дверях своего кабинета и каждому пожимал руку. Во время приема народный комиссар В. А. Малышев говорил нам, что танки, которые мы испытывали, сделаны из брони крейсеров, поэтому они такие прочные. На приеме присутствовали Ж. Я. Котин и П. К. Ворошилов. Там же нам предложили взять бумагу и все, что видели на испытаниях, описать. Писали мы два дня. Возможно, где-то эти записи сохраняются…»

Во время советско-финляндской войны значительное влияние на действия танков оказывали сильные морозы. Заглушив мотор, танкисты не были уверены в том, что через несколько часов его удастся завести. Экипажи применяли специальные способы подогрева боевых машин. На ночь, например, под танком отрывали яму, разжигали в ней костер и всю ночь поддерживали огонь. От костра машина обогревалась, а утром, перед запуском, подогревали масло. Словом, трудности не останавливали советских танкистов, все боевые задачи они выполняли добросовестно, проявляя героизм и боевое мастерство. Многие из них были награждены орденами и медалями, а рабочий второго механосборочного цеха Кировского завода Михаил Ларченко, который ушел на фронт механиком-водителем, был удостоен звания Героя Советского Союза.

13 марта 1940 г., когда из ворот Кировского завода в Ленинграде уже регулярно выходили тяжелые танки KB, советско-финляндская война закончилась, Государственная граница СССР отодвинулась от Ленинграда. Последующие крупные военные события на Карельском перешейке подтвердили дальновидность советского военного руководства, своевременно подготавливавшего отражение агрессии на северо-западном стратегическом направлении.

Успехи конструкторов, инженеров и рабочих Кировского завода в деле создания передовой военной техники были высоко оценены правительством — весь коллектив и многие отличившиеся специалисты награждались орденами и медалями. 13 мая 1940 г. состоялся митинг по случаю вручения Кировскому заводу ордена Красного Знамени. Для вручения награды в Ленинград прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин. Выступая перед трудящимися завода, Михаил Иванович Калинин, в прошлом рабочий Путиловского завода, сказал:

— За огромную работу, за проявленное техническое и организаторское творчество, за проявленную трудовую энергию — вот за эти качества партия и Советское правительство награждают Кировский завод боевым орденом Красного Знамени. Это первый завод, получивший боевой орден…[41]

Государственными наградами были отмечены многие работники Кировского завода. Среди удостоенных ордена Ленина были: главный конструктор Ж. Я. Котин, инженер Н. Л. Духов, водитель-испытатель танков Н. А. Варламов. Указ Президиума Верховного Совета СССР об их награждении, изданный 17 апреля 1940 г., гласил: «…за успешную работу и проявленную инициативу по укреплению обороноспособности нашей страны…»[42] То была первая государственная награда Жозефа Яковлевича Котина, первое серьезное признание его заслуг. Полный сил, энергии, творческих замыслов тридцатидвухлетний конструктор стоял на пороге своего долгого творческого пути…