Анархия

После того памятного дня, когда Базарган как премьер нового революционного правительства, неловко и вроде бы сконфуженно, озираясь по сторонам, вошел в сопровождении вооруженных парней в здание премьер-министра, что символизировало установление нового государственного строя в Иране, как-то сразу и не почувствовалось установление порядка в стране, т. е. власти.

Дни проходили за днями, все ожидали каких-либо решительных действий, хотя бы декретов нового правительства, меняющих обстановку, но, увы, ничего этого не было. И стало ясно, что нет целеустремленных действий и нет твердой власти потому, что нет передовой партии и вожаков, которые вели бы за собой народ и опирались на него, поэтому нет и идеи переустройства общества.

С элементами анархии, которые, в общем-то, наверно, неизбежны при революции, решительной борьбы не велось.

Началось сведение счетов с остатками прежнего режима, вернее говоря, с лицами, занимавшими более или менее видные посты при шахе, в основном с военными. Заработали «исламские» суды-трибуналы над не успевшими сбежать генералами и офицерами. Кто назначал этих судей – не известно. Иногда в трибуналах при допросах мелькала фигура Язди – «исламского Робеспьера».

Суды были скорыми. Защиты не полагается. Главное обвинение – «служение дьяволу и разложение». Приговоры однотипны – расстрел. Через полчаса после вынесения приговора. Чтобы даром не кормить.

И фотографии. До расстрела – со связанными руками, сидят под черной классной доской, на которой начертаны подходящие изречения из Корана. На груди табличка с надписями обвинений. Часто головы забинтованы или в синяках – следы допросов.

Затем снимки расстрела во дворе, до восхода солнца, при свете электрических ламп или автомобильных фар: фигуры с завязанными глазами у столбов, у многих подогнулись колени. Пасдары тщательно целятся, стреляют с 10–15 шагов.

Затем снимки крупным планом лиц, уже мертвых, расстрелянных, трупы на столах в морге, вдвигаются, выдвигаются на каталках в морозильные шкафы. Вооруженные бородачи смотрят гордо в объективы фотоаппаратов, а то иногда и испуганно на дело рук своих.

Фото крупные, каждый день. На целые полосы газеты. Печатаются как бы с удовольствием.

Фотографий судей нет. Ни одного.

Это – в Тегеране. То же происходило и по всей стране. Кто вершил суды? Не известно.

Волна террора захлестнула страну. Дошли слухи о возмущениях до Хомейни – слишком много самоуправства. Он объявил: ревтрибуналы прекращают свои действия, отныне будут судить нормальные суды.

6 апреля Базарган со всем составом правительства выехал в Кум к имаму – требовал вмешательства: дайте возможность функционировать правительству, надо прекратить своевольничанье, беззаконие. Хомейни вроде бы согласился: раз назначено правительство, ему надо дать возможность действовать.

У каждой революции есть свои жестокие, неизбежные жестокие нормы. На то она и революция. Но моральная высота тех, кто встает у власти в результате революции, определяется и степенью великодушия к своим противникам, тем, кто не представляет опасности для революции. Неладные дела творились в Иране. Почему-то позволили сбежать за границу всем бывшим премьерам: Амузгару, Шарифу-Имаму, генералу Азхари, наконец Бахтияру, тому последнему премьеру шахского режима, который залил кровью улицы Тегерана. Впрочем, в Иране все знали и открыто об этом говорили, что Бахтияра, своего товарища по партии, спас Базарган – позволил ему тайно покинуть Иран. Родилась шутка: Бахтияр спасся через Базаргана (Базарган – это также и название пункта на границе с Турцией).