Интерлюдия для духов

Вскоре после судебной тяжбы Лесли на Марго в придачу к прыщам обрушилось еще одно несчастье. Она вдруг стала быстро раздаваться и в считаные недели, к ужасу своему, приобрела, можно сказать, шаровидную форму. Разобраться в этом загадочном феномене призвали нашего доктора Андручелли. Осматривая Марго, он горестно приговаривал: «По-по-по». Прописал ей разные пилюли, зелья и диеты, но все без толку.

– Он говорит, что это эндокринное, – призналась нам как-то за обедом Марго со слезами на глазах.

– Эндокринное? – встревожилась мать. – Это еще что такое?

– Откуда мне знать, – простонала Марго.

– Мы всегда должны обсуждать за едой твои болезни? – спросил Ларри.

– Дорогой, Андручелли считает, что это эндокринное, – напомнила ему мать.

– Было бы о чем говорить, – отмахнулся Ларри. – Ну, слегка раздалась.

– Слегка?! – взвизгнула Марго. – Ты знаешь, сколько я вешу?

– Больше двигайся, – посоветовал Лесли. – Займись парусным спортом.

– Пожалуй, наша лодка для нее мала будет, – предположил Ларри.

– Какой же ты гад! – Марго разрыдалась. – Если бы ты знал, что я испытываю…

– Ларри, дорогой, ты все-таки выбирай слова, – попросила его мать.

– А что я должен говорить, когда по дому разгуливает здоровенный арбуз в пятнах? – разозлился он. – Можно подумать, это я во всем виноват!

– Что-то надо делать. Завтра я поговорю с Андручелли, – подытожила мать.

Однако Андручелли лишь повторил, что это эндокринное и что, по его мнению, Марго следует пройти курс лечения в Лондоне. И после бурного обмена телеграммами и письмами ее отправили в Лондон под заботливую опеку последних двух приличных родственников, с которыми у нас еще сохранились нормальные отношения: Пруденс, кузины нашей матери, и ее мамы Фэн.

Если не считать короткого письма, в котором Марго доложила, что благополучно добралась и что они с кузиной Пру и тетушкой Фэн поселились в гостинице возле Ноттинг-Хилл-Гейт и что ее свели с хорошим врачом, мы долго не имели от нее никаких известий.

– Неужели так трудно написать? – возмущалась мать.

– Не переживай, – сказал Ларри. – О чем ей писать? О новых размерах талии?

– Я хочу знать, что происходит, – сказала мать. – Все-таки это Лондон.

– При чем тут Лондон?

– В таком большом городе все может случиться, – мрачно изрекла она. – Особенно с девушкой.

– Мать, перестань себя накручивать. – Ларри начал терять терпение. – Ну что с ней могло случиться? По-твоему, ее завлекли в притон? Да она ни в одну дверь не пройдет.

– Нашел над чем шутить, – осадила она его.

– А нечего делать из мухи слона, – сказал Ларри. – Какой уважающий себя торговец живым товаром поглядит в ее сторону? Я сомневаюсь, что найдется хотя бы один человек, способный ее дотащить до злачного места.

– Я за нее беспокоюсь и пошлю телеграмму.

И она послала телеграмму кузине Пруденс, которая затем подробно ответила, что Марго связалась с недостойными людьми и что было бы хорошо, если бы мать приехала и вправила ей мозги. Что тут началось! Обезумевшая мать срочно отрядила Спиро покупать билеты и начала лихорадочно паковать вещи. Вдруг она вспомнила про меня. Чувствуя, что оставлять меня на попечении старших братьев не вполне безопасно, она решила взять меня с собой. Спиро был отправлен за дополнительным билетом, и добавились новые вещи. Эта поездка показалась мне подарком Всевышнего. Дело в том, что у меня появился новый репетитор, господин Кралефский, который взялся с мрачной решимостью, невзирая на все мое сопротивление, обучить меня неправильным французским глаголам, и я подумал, что неожиданный вояж в Англию даст мне долгожданный отдых от этих истязаний.

Путешествие на поезде прошло гладко, если не считать того, что мать ежеминутно опасалась быть арестованной фашистскими карабинерами. Этот ее страх возрос тысячекратно после того, как в Милане я нарисовал на запотевшем окне нашего купе карикатуру на Муссолини. Мать оттирала ее добрых десять минут носовым платком, как какая-нибудь прачка на соревновании прачек, прежде чем решила, что все следы благополучно уничтожены.

После спокойного, безмятежного солнечного Корфу вечерний Лондон явился настоящим потрясением. На железнодорожной станции мимо нас с серыми озабоченными лицами сновало столько людей, что мы просто растерялись. Носильщики говорят на малопонятном языке, тысячи огней, толпы народу. Такси, прорывающееся через Пиккадилли, как жук через взрывы фейерверка. Пар изо рта, повисающий в стылом воздухе, словно клубы сигаретного дыма, так что во время разговора все превращаются в персонажей комикса.

Но вот такси подкатило к ложным, покрытым сажей коринфским колоннам отеля «Балаклава». Пожилой кривоногий портье-ирландец внес наш багаж в холл, где нас никто не встретил, а значит, телеграмма о нашем приезде не дошла до адресата. Портье нам сообщил, что молодая леди на собрании, а мисс Хьюз и пожилая дама пошли кормить собак.

– Дорогой, что он сказал? – спросила меня мать, когда портье вышел из номера.

В самом деле, у него был такой сильный акцент, что казалось, будто он говорит на иностранном языке. Я повторил его слова.

– Но что это значит? – растерянно сказала она. – Какое собрание? Какие собаки?

Не знаю, признался я, но, по мне, так в Лондоне явно маловато собак.

– Что ж… – Мать неумело вставила шиллинг в счетчик, чтобы заработал газовый камин. – Нам остается только расслабиться и ждать их возвращения.

Мы прождали час, вдруг дверь распахнулась, и в комнату с распростертыми руками ворвалась кузина Пру, выкрикивая «Луиза, Луиза, Луиза!», как какая-нибудь странная болотная птица. Она по очереди прижала нас к себе, ее глаза цвета дикой сливы лучились любовью и восторгом, а от красивого лица веял легкий аромат духов. Я, как положено, ее поцеловал, ощутив при этом шелковистую, как лепестки анютиных глазок, кожу.

– Я уже подумала, что вы никогда не приедете, – сказала она. – Мама поднимается по лестнице. Для нее, бедняжки, это целое испытание. Вы оба отлично выглядите. Ну, рассказывайте. Как тебе гостиница, Луиза? Такая дешевая и удобная, и при этом столько интереснейших людей.

За открытой дверью послышалось тяжелое дыхание.

– А вот и мама! – воскликнула Пру. – Мама! Мама! Луиза приехала!

На пороге появилась моя двоюродная бабка Фэн. В первое мгновение я подумал несколько немилосердно, что она выглядит как ходячая палатка. Она была в твидовом костюме немыслимого стиля и размеров. Этакая красновато-коричневая твидовая пирамида. На голове несколько потертая вельветовая шляпа – такие, как принято считать, носят феи. Очки, из-под которых смотрели совиные глаза, поблескивали.

– Луиза! – Она широко раскинула руки и возвела взор к потолку, словно ей явилось божественное видение. – И ты, Джеральд! Вы приехали!

Она нас расцеловала и заключила в тесные объятья, не чета воздушно-трепетному прикосновению кузины. Стиснула от всей души, до хруста, а губы после ее поцелуя даже заболели.

– Извини, что мы вас не встретили, Луиза, дорогая, – сказала Пру, – но мы не знали времени приезда, и к тому же нам надо было покормить собак.

– Каких собак? – спросила мать.

– Каких? Щенят бедлингтон-терьера. Ты разве не знала? Мы с мамой разводим собак. – Ее застенчивый хохоток прозвучал как колокольчик.

– Но прежде у вас были другие животные. Не то козы, не то еще кто-то.

– Это само собой, – вступила тетушка Фэн. – И пчелы, и цыплята. Но Пруденс подумала, что хорошо бы еще заняться разведением собак. У нее, знаешь, деловая жилка.

– Луиза, дорогая, я правда считаю это прибыльным занятием, – призналась Пру. – Сначала я купила Динь-Динь и Люси…

– А потом Дзынь-Дзынь, – перебила ее тетушка.

– Да, – согласилась Пру.

– И Люси.

– Мама, я уже это сказала, помолчи, пожалуйста.

– И еще Дзынь-Дзынь.

– Мама не очень хорошо слышит, – пояснила нам Пру, хотя это было и так понятно. – И они все ощенились. Я привезла их в Лондон на продажу, ну а заодно мы тут присматриваем за Марго.

– Кстати, где она? – спросила мать.

Пру подошла на цыпочках к двери и тихо ее прикрыла.

– Дорогая, она на собрании.

– Это я знаю, но на каком собрании?

Пру нервно огляделась, нет ли посторонних.

– Спиритическом, – прошептала она.

– А еще Люси, – вставила тетя Фэн.

– Мама, помолчи.

– Спиритическое собрание? – переспросила мать. – С какой стати она туда пошла?

– Чтобы избавиться от лишнего жира и прыщиков, – пояснила Пру. – Вот только ничего из этого не получится, помяни мое слово. Это злые духи.

Мать заметно встревожилась:

– Все равно не понимаю. Я послала Марго домой, чтобы она показалась доктору, как бишь его?

– Я знаю, моя дорогая, – сказала Пру. – Но потом она приехала в гостиницу и попала в лапы этой злыдни.

– Какой злыдни? – Мать не на шутку всполошилась.

– Козы здоровые, – напомнила о себе тетя Фэн, – вот только надои в этом году немного упали.

– Мама, да помолчи же ты, – прошипела Пру. – Я говорю об этой миссис Пикше.

– Пикша, пикша, – озадаченно повторила мать. Она всегда теряла мысль при упоминании чего-то, имеющего отношение к кулинарии.

– Она медиум и подсадила Марго на крючок. Сказала ей, что у нее имеется путеводитель.

– Путеводитель? – переспросила мать слабым голосом. – Какой еще путеводитель?

По-моему, будучи в расстроенных чувствах, она решила, что Марго занялась альпинизмом или чем-то в этом роде.

– Духовный. Его зовут Маваки. Он краснокожий, – объяснила ей Пру.

– У меня уже десять ульев, – с гордостью сказала тетушка. – И мы получаем вдвое больше меда.

– Мама, успокойся.

– Я не понимаю, почему она не ходит на инъекции к врачу? – жалобно проговорила моя мать.

– Потому что Маваки запретил! – В голосе Пру звучало торжество. – Еще три сеанса назад он ей сказал – я цитирую Марго, но она говорит со слов миссис Пикши, поэтому верить нельзя, – так вот, он ей сказал: «Больше никаких проколов!»

– Проколов? – переспросила мать.

– Так этот краснокожий называет инъекции.

– Как хорошо, что ты приехала, Луиза, – сказала тетя Фэн. – Не выпить ли нам чаю?

– Прекрасная мысль, – слабо отозвалась мать.

– Мама, я не пойду вниз заказывать чай, – Пру посмотрела на дверь так, будто за ней столпились все черти из преисподней, – пока у них идет собрание.

– А что там происходит? – спросила мать.

– И еще неплохо бы заказать тостики, – подсказала тетушка.

– Мама, помолчи, – приструнила ее Пру. – Луиза, ты себе не представляешь, что там происходит. Миссис Пикша входит в транс и покрывается эктоплазмой.

– Эктоплазмой? Что это?

– У меня в комнате стоит баночка нашего меда, – встряла в разговор тетя Фэн. – Тебе, Луиза, понравится. Не сравнить с этой синтетикой, которую теперь везде продают.

– Ее вырабатывают медиумы, – объяснила Пру. – Она похожа на… на… сама я не видела, но говорят, что она похожа на мозги. А потом над ними летают музыкальные трубы и всякое такое. Говорю тебе, дорогая, я никогда не спускаюсь во время их собраний.

Беседа звучала невероятно увлекательно, и все же я никак не мог пропустить миссис Пикшу, покрытую мозгами, с летающими над ней трубами, а посему вызвался сходить вниз и заказать чай.

К моему разочарованию, я не увидел там ничего, даже близко напоминающее описания кузины Пруденс, зато портье-ирландец принес нам чай на подносе. За чаем я пытался объяснить тете Фэн, что такое эктоплазма, но тут появилась Марго с большим кочаном капусты под мышкой и в сопровождении коренастой маленькой женщины с выпученными глазами и редкими волосами.

– Мама! Ты приехала! – драматически воскликнула Марго.

– Да, дорогая, – сурово отозвалась мать. – И кажется, очень вовремя.

– Это миссис Пикша, – представила свою спутницу Марго. – Она просто чудо!

С первой минуты стало ясно, что миссис Пикша страдает курьезным недомоганием. По непонятной причине она не могла одновременно дышать и говорить. Из-за этого ей приходилось тараторить, все слова соединялись в сплошную цепочку, а когда запас дыхания кончался, она брала паузу и втягивала в легкие воздух: «Аааааааххх».

Ее обращение к матери звучало так:

– ЯсчастливапознакомитьсясвамимиссисДаррелл. Конечномойдуховныйпутеводительпредупредилменяовашемприезде. Надеюсьвашепутешествиебылоудачным…

Аааааааххх.

Мать собиралась оказать миссис Пикше весьма холодный и строгий прием, но эта странная манера речи выбила ее из колеи.

– О да. Как мне кажется, – ответила она нервно, напрягая слух, чтобы понять собеседницу.

– Мама, миссис Пикша – спирит, – с гордостью заявила Марго, как если бы представляла ей Леонардо да Винчи или изобретателя аэроплана.

– Вот как? – Мать улыбнулась уголками губ. – Как интересно.

– Такотраднознатьчтоушедшиепопрежнемунаходятсявконтактестобой. Аааааааххх. Многиедаженеподозревают… ааахх… осуществованиидуховногомирасовсемрядом.

– Видела бы ты сегодня наших щенят, Марго, – обратилась к ней тетя Фэн. – Эти маленькие паршивцы изорвали свою подстилку.

– Мамочка, помолчи, – сказала Пру, глядя на миссис Пикшу так, словно ожидала увидеть появление рогов и хвоста.

– Вашейдочериоченьповезло… ааахх… спутеводителем. – Можно было подумать, что Марго нашла его, листая страницы справочника «Дебретт».

– Его зовут Маваки, – пояснила Марго. – Он просто чудо!

– Не похоже, что он тебе сильно помог, – сухо сказала мать.

– Еще как помог, – возмутилась Марго. – Я уже потеряла три унции.

– Требуетсявремятерпениеиверавбудущуюжизнь… ааахх… дорогаямиссисДаррелл. – Миссис Пикша несколько слащаво улыбнулась матери.

– Я не сомневаюсь, но предпочла бы, чтобы моя дочь находилась под присмотром практикующего врача.

– Я думаю, они это не нарочно, – продолжила тетя Фэн. – Просто у них режутся зубы. Десны опухли, понимаете?

– Мама, мы говорим не о щенках, – объяснила ей Пру. – У нас идет разговор о духовном путеводителе Марго.

– Я за нее так рада! – Тетушка ласково улыбнулась моей сестре.

– Духовныймирмудрееживыхсуществ… ааахх… Вашадочьвнадежныхруках… ааахх… Мавакиврачевалвсвоемплемени… ааахх… самыйзнающийвСевернойАмерике. Ааахх.

– Он дал мне отличный совет, мама, – похвасталась Марго. – Правда, миссис Пикша?

– Большеникакихпроколов. Этонедлябелойдевушки… Ааахх.

– Ну? – торжествующе прошипела Пру. – Что я тебе говорила!

– Попробуй нашего меда, – услужливо сказала тетушка. – Это тебе не синтетика в магазинах.

– Мамочка, помолчи.

– Миссис Пикша, если выбирать между Маваки и хорошим медицинским уходом, то я по-прежнему предпочитаю последний.

– Мать, какие же у тебя узкие викторианские взгляды, – в отчаянии сказала Марго.

– Научитесьдоверятьдухукоторыйнасврачуетинаправляет… ааахх, – обратилась к матери миссис Пикша. – Приходитенасобраниеивыубедитесьвсиледобра… ааахх… котороеисходитотнашегодуховноголидера… Ааахх.

– Спасибо, но я предпочитаю, чтобы мной руководил мой собственный внутренний голос, – с достоинством сказала мать.

– Мед стал уже не тот, – заметила тетя Фэн после некоторого раздумья.

– Мать, в тебе говорят предрассудки, – сказала Марго. – Ты выносишь приговор, даже не пытаясь понять.

– Есливыуговоритевашумамупосетитьнашесобрание… ааахх… – гнула свое миссис Пикша, – переднейоткроетсясовершенноновыймир.

– Да, мама, ты должна прийти на собрание, – подхватила Марго. – Ты все сама увидишь и услышишь! Тебя это убедит. Нет дыма без огня в полымя.

Я видел, что в ней происходит внутренняя борьба. Мать годами проявляла повышенный интерес к суевериям, народным культам, черной магии и тому подобному, так что ее наверняка так и подмывало принять данное приглашение. Я затаил дыхание в надежде, что это произойдет. Больше всего в ту минуту мне хотелось увидеть миссис Пикшу покрытой жидкими мозгами и с летающими над ее головой трубами.

– Время покажет, – сказала мать, так и не приняв решения. – Поговорим об этом завтра.

– Когдавыпреодолеетебарьервасждутподдержкаинаправляющаярука.

– О да, – подхватила Марго. – Маваки – просто чудо!

Можно было подумать, что она говорит о любимой кинозвезде.

– Завтраунасвгостиницеочередноесобрание… ааахх… – продолжила миссис Пикша, – иянадеюсьчтовыиМаргонаспосетите… Ааахх.

Она сопроводила это бледной улыбкой, словно неохотно прощая нам наши грехи, и, потрепав Марго по щеке, покинула комнату.

– Как же ты меня расстраиваешь, – посетовала мать, когда дверь за миссис Пикшей закрылась.

– Ты такая старомодная, – последовал ответ. – От этих инъекций все равно не было никакого толку, зато Маваки творит чудеса.

– Чудеса! – презрительно хмыкнула мать. – Какой ты была, такая и сейчас.

– Самым подходящим для них считается клевер, – проговорила тетя Фэн с набитым ртом. – Но лично я отдаю предпочтение вереску.

– Послушай меня, дорогая, – обратилась Пру к Марго. – Эта женщина забрала над тобой власть. От нее исходит зло. Я предупреждаю тебя, пока еще не поздно.

– Я прошу только об одном: приди на собрание и посмотри.

– Ни за что. – Пру содрогнулась. – Мои нервы это не выдержат.

– Интересно, что у них есть шмели, способные оплодотворять клевер, – говорила о своем тетушка.

– Я слишком устала, чтобы продолжать эту дискуссию, – сказала мать. – Отложим до завтра.

– Ты поможешь мне с капустой? – спросила ее Марго.

– В каком смысле?

– Так поможешь или нет?

– Я часто задумываюсь, можно ли разводить шмелей, – задумчиво произнесла тетя Фэн.

– А что ты делаешь с капустой? – спросила мать.

– Она прикладывает к лицу капустные листья, – прошипела Пру. – Смеху подобно!

– Ничего смешного, – возмутилась Марго. – Прыщики сходят на раз.

– Не поняла. Ты ее варишь, что ли? – уточнила мать.

– Нет. Я обложу лицо капустными листами, а ты их покрепче привяжешь. Мне это посоветовал Маваки, и результат превзошел все ожидания.

– Луиза, дорогая, но это же смеху подобно. Ты должна ее остановить. – Пру ощетинилась, как толстый котенок. – Обыкновенная черная магия.

– Я слишком устала, чтобы спорить, – сказала мать. – Не думаю, что это может причинить какой-то вред.

Итак, Марго села на стул и приложила к лицу большие хрустящие листья кочанной капусты, а мать с серьезным видом стала приторачивать их красной бечевкой. Сестра превратилась в овощную мумию.

– Язычество – вот что это такое, – выдала Пру.

– Не говори глупости, – раздался сдавленный голос из-под капустных листов.

– Иногда мне даже интересно, – сказала мать, завязывая последний узел, – все ли в моей семье в здравом уме.

– Марго собирается на модный бал? – спросила тетя Фэн, с интересом наблюдая за происходящим.

– Нет, мама, – прокричала ей Пру. – Это от прыщей.

Марго встала и на ощупь направилась к двери:

– Я иду спать.

– Если ты с кем-то столкнешься на лестнице, человека может кондрашка хватить, – заметила Пру.

– Желаю хорошо повеселиться, – сказала тетушка. – Только не гуляй до утра. Знаю я вас, молодежь.

После ухода Марго Пру обратилась к матери:

– Луиза, дорогая, ну ты убедилась, что я не преувеличивала? Эта женщина дурно на нее влияет. Марго ведет себя неадекватно.

– Ну, – мать, привыкшая защищать своих птенцов, какие бы глупости те ни совершали, подбирала слова, – я бы сказала, что она себя ведет не вполне благоразумно.

– Не вполне благоразумно? – вскинулась Пру. – Заклеивает лицо капустными листами! Шагу не сделает без указания Маваки! По-твоему, это здоровое поведение?

– Я не удивлюсь, если она возьмет первый приз. – Тетя Фэн хмыкнула. – Вряд ли кто-то еще нарядится кочанной капустой.

Они еще долго обменивались аргументами, а тетя Фэн вставляла воспоминания о модных балах в Индии. Наконец Пру с тетушкой нас покинули, и пришло время отхода ко сну.

– Порой мне кажется, что я единственная нормальная в нашей семье, – сказала мать, стягивая с себя верхнюю одежду и выключая свет.

На следующее утро мы решили отправиться за покупками – на Корфу отсутствовали многие вещи, и мать захотела их туда привезти. Пру нашла этот план превосходным, поскольку она могла по дороге закинуть бедлингтонских щенков их новому владельцу.

В девять утра мы собрались перед отелем «Балаклава». Думается, что мы являли собой необычное зрелище для прохожих. Тетя Фэн, видимо в честь нашего приезда, надела шляпу феи с огромным пером. Она стояла на тротуаре, вся замотанная, как майский шест, сворками восьми щенков, которые дурачились, дрались и писали.

– Мне кажется, нам лучше взять такси, – сказала мать, тревожно глядя на скачущих сорвиголов.

– Луиза, ну что ты, – возразила Пру. – Это слишком дорого! Мы пойдем в подземку.

– С этой сворой? – усомнилась мать.

– Да, дорогая. Мама привыкла с ними управляться.

Практически обездвиженную тетю Фэн пришлось распутывать, прежде чем мы отправились до ближайшей станции метро.

– Дрожжи и кленовый сироп, – сказала Марго. – Мама, напомни мне, чтобы я купила дрожжи и кленовый сироп. Маваки говорит, что нет ничего лучше от прыщей.

– Если ты еще раз упомянешь это имя, я не на шутку рассержусь, – сказала мать.

К метро мы продвигались медленно, так как щенки огибали препятствия каждый по-своему, и нам приходилось то и дело останавливаться, чтобы отвязать тетю Фэн от фонарного столба, стоячего почтового ящика или случайного прохожего.

– Такие проказники! – задыхаясь, всякий раз восклицала она. – Они же не нарочно.

Когда мы наконец дошли до кассы, Пру устроила долгое и язвительное выяснение отношений насчет цены билетов для бедлингтонов.

– Им всего два месяца, – возмущалась она. – Вы же не требуете плату за детей младше трех лет!

В конце концов билеты были куплены, и мы направились к эскалатору, и тут на нас обрушилась теплая волна из земных недр, которая еще сильнее взбодрила щенков. Тявкая и скалясь на спутанных сворках, они рванули вперед, потащив за собой тетушку, будто тяжелый галеон. Но стоило им увидеть эскалатор, как радости в связи с ожидаемым приключением заметно поубавилось. Похоже, никто не желал вступить на передвижную лестницу, и это было их единодушное решение. Словом, мы застряли на пятачке перед эскалатором, пытаясь как-то совладать с визжащей, мечущейся в истерике сворой.

За нами быстро образовалась очередь.

– Это надо запретить, – сказал мужчина в котелке и словно тронутый изморозью. – Собак нельзя пускать в подземку.

– Я за них заплатила, – засопела Пру. – У них столько же прав, сколько у вас.

– Черт подери, – возмутился другой. – Пропустите меня, я опаздываю!

– Вот проказники! – засмеялась тетя Фэн. – Такие резвые.

– Может, нам разобрать щенков? – предложила мать, не на шутку встревоженная недовольством толпы.

Тут тетушка сделала шаг назад и, оказавшись на первой ступеньке эскалатора, загремела вниз твидовым водопадом и потянула за собой визжащих щенков.

– Ну наконец-то, – сказал мужчина в котелке. – Надеюсь, теперь и мы сможем поехать.

Пру заглянула вниз. Тетушка, доехавшая до середины и погребенная под собачьими телами, никак не могла встать на ноги.

– Мама, мама, ты в порядке? – закричала Пру.

– Дорогая, не волнуйся, – успокоила ее моя мать.

– Вот проказники! – донесся слабый голос уезжающей тетушки.

– Мадам, – обратился к Пруденс мужчина в котелке, – теперь, когда ваши собачки уехали, мы можем тоже воспользоваться услугами метро?

Пру резко развернулась, готовая броситься в бой, но Марго и моя мать схватили ее под руки и бросились вслед за колыхающейся твидовой кучей вперемешку с бедлингтонами – тем, во что превратилась тетя Фэн.

Мы помогли ей встать, отряхнули ее, распутали постромки. И пошли по платформе. Щенков в их нынешнем состоянии впору было поместить на плакат «Королевского общества против жестокого обращения с животными». Бедлингтоны, и в лучшие-то времена не слишком приятные на вид, в минуты кризиса выглядят запущеннее, чем любая другая порода. Щенята издавали судорожные пронзительные звуки, похожие на крики птенцов морской чайки, дрожали всем телом и периодически присаживались на своих кривых ножках, чтобы украсить платформу проявлениями испытанного страха.

– Бедняжки, – пожалела их проходившая мимо толстая женщина. – Постыдились бы так обращаться с животными.

– Нет, вы это слышали? – вскинулась Пру. – Я ее догоню и выскажу все, что о ней думаю!

К счастью, в эту минуту с ревом, выпустив облако горячего пара, подошел поезд и отвлек всеобщее внимание. На щенков это произвело неожиданный эффект. Минуту назад они дрожали и блеяли, как оголодавшие ягнята, а тут вдруг рванули по платформе не хуже своры поджарых эскимосских лаек и потащили за собой тетю Фэн.

– Мама, мама, стой, ты куда? – заверещала Пру, и мы все бросились вдогонку.

В этот момент Пру забыла тетушкин прием обращения со щенками, о котором сама же подробно рассказывала мне ранее: никогда не тяни на себя поводок, чтобы не повредить собаке шею. Держа в уме этот передовой метод, тетушка галопом бежала по платформе следом за сворой. Все же мы ее догнали и успели удержать собак. Двери с самодовольным шипением закрылись у них перед носом, и поезд отвалил от станции. А мы стали дожидаться следующего. Наконец он подошел. В поезде настроение щенков сильно улучшилось. Теперь они весело задирали друг дружку с визгом и рычанием. Они заматывали сворками ноги пассажиров, а один в избытке чувств подпрыгнул и вырвал газету «Таймс» из рук мужчины, читавшего ее с таким видом, будто он управляющий Банка Англии.

К нашей конечной остановке мы приехали с головной болью, но только не тетя Фэн, восхищавшаяся живостью своих подопечных. По совету матери мы дождались паузы в людском потоке, прежде чем ступить на эскалатор. Наверх мы поднялись на удивление легко. Щенки на глазах превратились в опытных путешественников.

– Слава богу, все закончилось, – выдохнула мать.

– Боюсь, что мы с ними немного натерпелись, – сказала Пру, пребывавшая в возбуждении. – Но ты пойми, они ведь привыкли к деревенской жизни. В городе им все наперекосяк.

– Как-как? – переспросила тетя Фэн.

– Наперекосяк! – повысила голос Пру. – Щенки. Им все наперекосяк.

– Какая жалость, – сказала тетя Фэн, и не успели мы глазом моргнуть, как она на другом эскалаторе снова укатила вместе с собаками в земные недра.

Освобожденные от щенков, мы не стали валиться от усталости, а, наоборот, с удовольствием занялись покупками. Мать приобрела все необходимое, Марго разжилась дрожжами и кленовым сиропом, а я, пока они набирали весь этот хлам, сумел раздобыть великолепного красного кардинала, пятнистую саламандру, упитанную и поблескивающую, как гагачий пух, и чучело крокодила.

Все по-своему довольные, мы вернулись в отель «Балаклава».

Уступив настояниям Марго, мать согласилась прийти вечером на их сеанс.

– Луиза, дорогая, не делай этого, – обратилась к ней Пру. – Не впутывайся неизвестно во что.

Мать сразила ее поразительной логикой:

– Я должна познакомиться с этим Маваки. Как-никак он лечит Марго.

Пру поняла, что мать непреклонна, и сдалась.

– Это безумие, но придется мне пойти с тобой, – сказала она. – Я не могу позволить, чтобы ты оказалась там одна.

Я упросил, чтобы меня тоже взяли, поскольку недавно я прочел взятую у Теодора книжку о том, как разоблачать мошенников-медиумов, и мои знания могли им пригодиться.

– Мою маму мы брать с собой не будем, – сказала Пру. – Это может для нее плохо кончиться.

И вот в шесть вечера вместе с Пру, трепещущей, как пойманная птица, мы спустились в комнату на цокольном этаже. Там собрались интересные персонажи. Миссис Глат, управляющая отелем; высокий угрюмый русский с таким сильным акцентом, что казалось, будто он говорит с набитым ртом; юная простодушная блондинка и апатичный молодой человек, по слухам учившийся на актера, но все его упражнения сводились к тому, чтобы часами просиживать в баре с пальмами. Жаль, мать не позволила мне обыскать комнату в поисках спрятанных проводков и фальшивой эктоплазмы. Зато я сообщил миссис Пикше о прочитанной книжке – если она серьезный медиум, это могло бы ее заинтересовать. Но благосклонности в ее взоре я не увидел.

Мы сели в кружок и взялись за руки. Начало получилось не слишком удачное: не успели погасить свет, как Пру вскочила с душераздирающим криком. Как выяснилось, кожаная сумочка, которую она прислонила к ножке стула, съехала и цапнула ее за ногу. Мы ее успокоили, что это не злые духи, после чего все снова уселись и взялись за руки. Вся иллюминация исходила от свечи в блюдце, которая оплывала, помигивая фитилем и бросая мрачные тени, отчего мы все казались восставшими покойниками.

– Помолчимкрепкодержасьзарукичтобынеушлаэнергия… Ааахх… – начала миссис Пикша. – Язнаючтосрединасестьневерящие… ааахх… ноихятожепрошуоткрыться.

– О чем это она? – прошептала Пру на ухо матери. – Я верю. Даже слишком верю, вот в чем моя беда.

Дав нам инструкции, миссис Пикша уселась в кресло и с обманчивой легкостью погрузилась в транс. Я глаз с нее не спускал. Только бы не пропустить, как она покрывается эктоплазмой. Поначалу она просто сидела, закрыв глаза, и в тишине раздавались лишь звуки ерзающей Пру. Но вот миссис Пикша начала делать глубокие вдохи, а также звучно похрапывать. Как будто где-то на чердаке вывалили на пол мешок картошки. Меня это не впечатлило. Изобразить храп – что может быть проще? Пру стиснула мою руку влажной ладошкой, и я ощутил пробегающие волны страха.

– Ааахх, – вдруг выдала миссис Пикша, а Пру подскочила на стуле и взвизгнула так, словно ее пырнули ножом.

– Ааахх. – Из простого междометия медиум умудрялась извлекать максимум драматизма.

– Мне это не нравится, – прошептала Пру, и голос у нее дрогнул. – Луиза, дорогая, не нравится мне это.

– Тише, ты все испортишь, – шепнула Марго. – Расслабься и будь восприимчивой.

– Я вижу среди нас новеньких, – неожиданно сказала миссис Пикша с таким сильным индейским акцентом, что я чуть не хихикнул. – Они присоединились к нашему кругу, и я им говорю «добро пожаловать».

Меня сильно удивило только одно: миссис Пикша перестала соединять слова в одну цепочку и делать судорожные вдохи. Она что-то невнятное пробормотала и вдруг отчетливо произнесла:

– Это Маваки.

– Ооо! – просияла Марго. – Вот и он! Мать, теперь ты видишь? Это Маваки!

– Кажется, я сейчас упаду в обморок, – сказала Пру.

Я вглядывался в миссис Пикшу в дрожащем сумеречном свете и не видел ни признаков эктоплазмы, ни летающих труб.

– Маваки говорит, – продолжала она, – что белой женщине не надо больше делать проколов.

– Вот так! – торжествовала Марго.

– Белая женщина должна слушаться только Маваки и не поддаваться влиянию неверящих.

Я слышал, как мать с вызовом фыркнула в темноте.

– Маваки говорит, что если белая женщина ему доверится, то она излечится еще до появления двух лун. Маваки говорит…

Но мы так и не удостоились узнать подробности, так как в эту секунду кот, перемещавшийся по комнате незаметным облачком, запрыгнул на колени к Пру. Последовал оглушительный крик, она вскочила на ноги с воплями «Луиза, Луиза, Луиза!» и заметалась в людском кругу, как ослепленный мотылек, каждый раз вскрикивая, когда случался контакт.

У кого-то хватило ума включить свет, пока Пру в панике – настоящий переполох в курятнике – не совершила непоправимого.

– Это, знаете, уже чересчур, – сказал апатичный молодой человек.

– Смотрите, до чего вы ее довели, – с вызовом бросила девушка, обмахивая миссис Пикшу носовым платком.

– Меня кто-то тронул! – оправдывалась Пру со слезами на глазах. – Вскочил на колени. Эктоплазма!

– Ты все испортила, – рассердилась Марго. – И как раз когда с нами заговорил Маваки!

– По-моему, он нам уже достаточно всего поведал, – сказала мать. – Хватит уже морочить нам головы этими глупостями.

Миссис Пикша, все это время с достоинством похрапывавшая, неожиданно проснулась.

– Глупостями? – Она вперила в мать свои выпученные голубые глаза. – Ивысмеетеназыватьэтоглупостями?.. Ааахх.

Это был тот редкий случай, когда мать по-настоящему вышла из себя. Она выпрямилась во весь свой карликовый рост и ощетинилась.

– Шарлатанка, – немилосердно бросила она ей в лицо. – Да, повторяю: глупости. Я не позволю своим близким участвовать в подобных манипуляциях. Марго, Джерри, Пру, мы уходим.

Мы были настолько ошеломлены столь решительным поведением нашей, в общем-то, благодушной матери, что безропотно последовали за ней, оставив негодующую миссис Пикшу в компании учеников.

Как только мы вошли в нашу мирную обитель, Марго разрыдалась.

– Ты все испортила. Ты все испортила, – повторяла она, заламывая руки. – Миссис Пикша больше никогда со мной не заговорит.

– Вот и хорошо, – сурово сказала мать, наливая бренди для Пру, до сих пор дрожащей, как осиновый лист.

– Хорошо провели время? – спросила неожиданно проснувшаяся тетя Фэн, глядя на нас лучезарными совиными глазами.

– Нет, – коротко ответила мать.

– Эта эктоплазма не выходит у меня из головы, – сказала Пру, сделав большой глоток бренди. – Она такая… ну… такая клейкая, что ли.

– Как раз когда с нами заговорил Маваки, – завывала Марго. – Когда он собирался нам сообщить что-то важное.

– Вы поступили мудро, вернувшись рано, – сказала тетушка. – Вечера бывают прохладные, даже в это время года.

– Она подбиралась к моему горлу, – продолжала Пру. – Обвивала мое горло. Такая… клейкая… рука.

– Маваки – единственный, кто мне помог.

– Мой отец часто повторял, что в это время года погода бывает очень коварной, – добавила тетушка.

– Марго, ты ведешь себя глупо, – расстраивалась мать.

– Луиза, дорогая, я чувствовала, как эти ужасные клейкие пальцы подбираются к моему горлу, – жаловалась Пру, не слыша Марго, погруженная в тонкости собственных переживаний.

– Мой отец всегда ходил с зонтом, зимой и летом, – рассказывала тетя Фэн. – Над ним смеялись, но даже в жаркие дни зонт оказывался очень даже полезным.

– Вечно ты все портишь, – сказала Марго. – Во все вмешиваешься.

– К сожалению, я вмешиваюсь слишком редко, – сказала мать. – Короче, бросай эти глупости, кончай реветь, мы сегодня же уезжаем на Корфу.

– Если бы я сразу не вскочила, она бы впилась в мою шейную вену, – сказала Пру.

– Нет ничего полезнее пары галош, говорил мой отец, – откровенничала тетя Фэн.

– Я не вернусь на Корфу. Ни за что. Ни за что.

– Ты сделаешь, как я скажу.

– Она вероломно обвилась вокруг моего горла.

– Резиновые сапоги он не одобрял, потому что из-за них кровь приливает к голове.

Я перестал их слушать. Меня переполнял восторг. Мы возвращаемся на Корфу! Мы оставляем пыльный, бездушный, абсурдный Лондон и возвращаемся к зачарованным оливковым рощам и голубому морю, к радушным веселящимся друзьям, к золотым, умиротворяющим, нескончаемым дням.