Глава 12. Борьба с террористами и диверсантами

Я опасаюсь, если не будут приняты реальные и срочные меры, нашим врагам будет стоить пара пустяков. в корне подорвать нашу оборону.

Ф. Дзержинский.

Одной из важнейших задача советской контрразведки была борьба с диверсантами и террористами, особенно разведок государства, граничивших с Советской Россией. Спецслужбы противника на ее территории занимались не только шпионажем, но диверсиями и террором. При помощи своей агентуры они стремились установить наиболее уязвимые в стратегическом отношении объекты и нанести по ним удар поджогами и взрывами, ослабить военный потенциал и дезорганизовать работу железных дорог страны. Польский Генштаб разработал план диверсий, в котором было предусмотрено, какие именно цеха и на каких заводах взорвать или повредить для того, чтобы вывести из строя отдельные отрасли нашей военной промышленности. Помимо этого, в мелких деталях разработан план диверсий на строительных участках железнодорожной сети. При финском штабе имелся специальный аппарат, который осуществлял диверсии на нашей территории, уделяя особое внимание разрушению электротехнической и авиационной промышленности. Диверсионной работой активно занимались и другие штабы приграничных государств, находясь под постоянным контролем английского генерального штаба.

При анализе диверсионной и террористической работы спецслужб противника следует сделать вывод, что она шла по нарастающей. Потерпев поражение на полях сражений Гражданской войны, противники советской власти стремились всячески ослабить молодую республику, деморализовать население, возложив надежды на военную интервенцию. По мере укрепления власти и реальных успехов на пути мирного строительства они активизировали свои действия. Особенно это было характерно при переходе политического руководства страны к новой экономической политике, затем к форсированной индустриализации. И здесь явно видно два существенных элемента: с одной стороны, противник был заинтересован в активизации подрывной работы, с другой — советская власть многие свои неудачи стремилась списать на различных «вредителей», организуя один судебный процесс за другим. Но, нисколько не сомневаясь в фальсификации «Шахтинского» и других дел, нельзя умалять заслуги чекистов в пресечении реальной, а ненадуманной подрывной деятельности спецслужб противника.

Террором и диверсиями не гнушались заниматься в годы Гражданской войны и внутренние враги большевиков. Об этом свидетельствуют сотни фактов взрывов мостов, правительственных зданий, оборонных заводов, артиллерийских складов, покушения на руководителей компартии и Советского правительства, самыми известными из них являются убийство В. Володарского и М.С. Урицкого, ранение В.И. Ленина. Дзержинский писал: «Одним из главных средств борьбы у контрреволюции является дезорганизация нашей обороны, нашего тыла…Они (белогвардейцы. — Авт.) проникают на командные посты, в различные государственные учреждения, обслуживающие армию. Там они стремятся или., прямой изменой, или дезорганизацией тыла и фронта подвергнуть революцию разгрому»[1286].

Органы ВЧК принимали меры, чтобы оставить волну диверсий и террора, в том числе и по прямому указанию В.И.Ленина. Так, в связи с убийством в Петрограде председателя ЧК М. С. Урицкого юнкером Л. И. Каннегисером, 30 августа 1918 г. В. И. Ленин написал записку Ф.Э.Дзержинскому: «…Не сочтете ли полезным произвести ночью аресты по указанному адресу, т. е. в районном комитете? Может быть, удалось бы найти нити и связи контрреволюционеров; особенно важно то, что здесь (едва ли не впервые) есть официальное удостоверение связи стреляющих с партией социалистов-революционеров». В этот же день Ф. Э. Дзержинский выехал в Петроград[1287]. Но прозвучали выстрелы Ф. Каплан, и он вернулся в Москву

15 ноября и 20 декабря 1918 г. на нелегальных конференциях левые эсеры приняли решение о конспиративной подготовке свержения большевиков, организации экспроприации и террористических актов, снабжение оружием все своих партийные организации, установлении паролей и шифров для связи между организациями, о наблюдении за местожительством ответственных работников-коммунистов, в особенности членов чрезвычайных комиссий[1288].

В конце января 1919 г. ЦК левых эсеров вновь подтвердил свои указания о проведении террора против большевистских руководителей. При этом была сделана характерная оговорка: «исполнение террористических актов должно производиться не от имени партии, дабы не навлечь репрессивных мер со стороны большевиков».

Левые эсеры подготовили тайный заговор, направленный на свержение советской власти. Заговор был разоблачен ВЧК в феврале 1919 г. Конспиративные квартиры левых эсеров были разгромлены, а лидеры заговорщиков — Штейнберг, Спиридонова, Трутовский, Прокопович, Розенблюм, Сирота, Кроник и другие были арестованы.

О своевременности принятых мер свидетельствовали последующие события. 13 марта в Петрограде левые эсеры подняли открытый мятеж. Их вооруженные отряды ворвались на заводы Нарвского, Петергофского и Московско-Заставского районов с целью остановить работу и спровоцировать выступление рабочих. В Рождественском трамвайном парке левые эсеры созвали небольшой митинг, на котором призвали рабочих к немедленному вооруженному выступлению против СНК.

Восстание было подавлено.

В 1919 г. огромной силы взрыв разрушил особняк графини Уваровой в Леонтьевском переулке, где помещался Московский комитет РКП (б). Полуторопудовая бомба была брошена в зал заседаний в то время, когда проходило собрание партийного актива, лекторов и агитаторов. Дзержинский к месту взрыва прибыл одним из первых. Пожарные уже тушили пламя. Поднятая по тревоге дежурная часть батальона ВЧК установила оцепление. 12 убитых и 55 раненых были отправлены в больницы или получили помощь на месте. Среди них Е.М. Ярославский. А.Ф.Мясников, М.С. Ольминский, Ю.М. Стеклов М.Н.Покровский и др. видные партийные и советские работники.

Все силы МЧК Дзержинский бросил на розыск преступников. Вскоре выяснилось, что взрыв подготовлен и осуществлен контрреволюционной организацией «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан», в который входили «анархисты подполья» и группа левых эсеров, возглавляемая Д. Черепановым, Во главе «комитета» или «штаба» стоял анархист Казимир Ковалевич. МЧК выявила в Москве несколько конспиративных квартир, установила за ними наблюдение, организовала засады. Было задержано 18 человек, в том числе и участники взрыва. При аресте некоторые анархисты оказали вооруженное сопротивление. В схватке были убиты Казимир Ковалевич и Петр Соболев. В ходе следствия выяснилось, что анархисты готовили взрыв в Кремле и несколько терактов, приуроченных к второй годовщине Октябрьской революции. В ходе допросов выяснилось, что типография и «штаб» находятся на даче в Красково по Казанской железной дороге. В ночь на 5 ноября отряд чекистов под руководством В.Н. Манцева окружил дачу. Анархисты отстреливались, а затем взорвали дачу. Это все, что осталось от «штаба» «революционных партизан»[1289].

Члену ЦК партии левых эсеров Д.А. Черепанову, участнику левоэсеровского мятежа 6–7 июля 1918 г., удалось скрыться. 27 ноября ревтрибуналом при ВЦИК он заочно приговорен к тюремному заключению. В феврале 1920 г. был арестован и выслан в Сибирь, где умер от тифа.

Разбирательством этого теракта занимался лично Дзержинский. 1 октября 1919 г. он просил чекистов обратить особое внимание на группы «Набат» и украинских анархистов[1290]. На подозрении находилась и группа «Социал-техникум».

В ходе длительной беседы ночью 10 октября с анархистом В. Гординым (группа «Набат») председатель ВЧК выяснил, что эти анархисты не только не принимали участия, но даже не знали о готовившемся покушении. Они, как и чекисты, считали, что теракт совершили белогвардейцы, которые для сокрытия следов издали извещение от имени несуществующей анархисткой группы. В свое время Гордины выпустили прокламацию в пользу советской власти. Это оттолкнуло от них анархистов. Питерский анархист Вульф Гордин даже ездил к Н.И. Махно и после знакомства с ним выступал открыто в воззваниях и при чтении лекций против него. Он стал на точку зрения необходимости создания армии, а не партизанщины.

Группа «Социал-техникум» из 10–12 сектантов-коммунистов, разочаровавшись в русской революции, больше занималась научной работой. Она отреклась от частной собственности и не воевала с государством, не желая силой его разрушать, создала свою коммуну, живущую вне государства. Она не признает неприкосновенности своих членов, которые совершают эксы, занимаются уголовщиной, спекуляцией и др., но и власти не содействует. Группа не заявила протеста против взрыва только потому, что сотрудники ВЧК оскорбили их обыском, и члены ее говорят, что чекисты льют воду на мельницу их противников, наглядно доказывая невозможность сотрудничества «даже не боевого, а и мирного анархизма».

Они не могут примириться с возможностью, что взрыв произведен какой бы то ни было группой анархистов и указывают, что террористов надо искать в притонах среди хулиганов, гулящих с проститутками. Но Дзержинский отметил, что относительно группы «Набат» у них нет достаточной уверенности. У него сложилось впечатление об откровенности не только Гордина, но и других допрошенных анархистов, что они были откровенными и поэтому «их надо освободить, а помещение их опечатать». Они согласны некоторое время не устраивать собраний и лекций, чтобы не дать возможности заговорщикам воспользоваться их помещением для явок. Анархисты также просили вернуть забранные у них деньги (свыше 90 тысяч), потому что они были честно заработаны. Дзержинский считал возможным удовлетворить эту просьбу после проверки[1291].

После новой встречи с Гордиными 14 октября 1919 г. Дзержинский отмечал: «Гордины в разговоре говорили, что бомба на Леонтьевском была украинской бомбой, что бомбиста укрывали беспартийные рабочие. Что этого ради анархисты желали убить Троцкого уже давно, что сами Гордины могут противодействовать террористич. актам, только имея газеты. Рассказывали, что за месяц до заговора им беседой удалось предотвратить анархическую авантюру в Московском гарнизоне»[1292].

Занимаясь расследованием обстоятельств теракта в Леонтьевском переулке, Дзержинский считал необходимым обратить внимание всех губЧК на важность борьбы с эсерами-максималистами. 12 декабря 1919 г. он направил специальное письмо на места, в котором привел новые данные об участии групп Б. Нестерова и Зверина Союза социалистов-революционеров максималистов в ограблениях советских учреждений и подпольной работе внутри Советской России: организация боевых дружин, складов оружия, паспортных бюро, приобретения шрифта. В Москве была арестована вся организация этого Союза. Но необходима ликвидация всех его провинциальных организаций за исключением Союза максималистов групп Светлова и Бердникова, которые вполне лояльны. — «Дополнительный материал будет прислан незамедлительно. Всем арестованным предъявлять обвинение в принадлежности к противосоветской организации, мнимо легальной, фактически подпольной. В случае ареста Петракова и Ривкина направлять в Москву»[1293].

Дзержинский считал, что и в конце Гражданской войны белогвардейцы не откажутся от террора.

Получив сведения из Харькова о готовящихся террористках на территории Украины и считая, что надо спешить, так как полагаться на агентурную работу нельзя, а «их можно предотвратить только массовыми беспрерывными операциями», 20 июня 1920 г. он предложил украинским чекистам «действовать с завязанными глазами… Сейчас надо все силы напрячь и мобилизовать силы для нашей работы в районах… Работу Секретно-опер. отдела надо поднять до высшего напряжения инициативы и действия.

По-моему, мы сейчас должны заняться Регистрац. отделом, не столько, м.б., для того, чтобы наладить это отдел, сколько для того, чтобы использовать имеющийся там материал для непосредственных операций. Сейчас необходимо по старым к.-р. московским делам по старым адресам и у соприкасающихся делать обыски. Необходимо наблюдать за арестованными и осужденными к-p, кто к ним приходит, кто им помогает и делать у них обыски…»[1294].

Для поимки диверсантов и террористов Дзержинский потребовал от чекистов принятия энергичных мер. Все дела по фактам диверсий, взрывов и пожаров он предложил поручить «лучшему следователю». А при ведении следствия помнить также «в деле не столько о стрелочниках, сколько состоящих во главе экспедиции, таможни, складов снабжения». «Для меня… важно, — писал он, — получить ответ, почему они воспламенялись, почему это не было предусмотрено»[1295].

Судя по черновым заметкам, Дзержинский, наметил ряд мер в борьбе с заговорщиками, в том числе: обыски и осмотры домов, могущих быть их опорными пунктами, быстрота и энергия в подавлении преступности и применения мер военного положения за хранение оружия, причастность к белогвардейщине, подделку и пользование чужими и подложными документами, распространение панических слухов, объявление о всех расстрелах и др. наказаниях, очистка вокзалов, контроль в поездах и облавы, наблюдение за пропиской всех граждан, регистрация всех красноармейцев и командного состава в отпуску и командированных, патрулирование по городу, проверка частей и др.[1296].

После Гражданской войны особенно сложной была работа транспорта, пришедшего в упадок. Чекистов не могло не беспокоить то, что то на одной, то на другой железных дорогах частыми стали аварии и крушения поездов, пожары и взрывы на промышленных предприятиях, участились поломки машинного оборудования в цехах заводов и фабрик.

Частыми были случаи террора, вредительства и преступной халатности хозяйственников, деятельности террористов. Об этом свидетельствовали поджоги телефонной станции в Петрограде, Александровских мастерских, авиационного завода «Гамаюн» и др.[1297]. В Рыбинске было уничтожено военное имущество стоимостью в 700 тыс. рублей, большие убытки нанесены пожарами в Коломне, Костроме и Ташкенте. Следственными органами в ряде случаев были доказаны террористические акты. Пожары, по мнению Дзержинского, приняли «размер государственной катастрофы».

В марте 1921 г. председатель ВЧК в записке С.А.Мессингу обратил внимание на то, что в последнее время на Московском узле участились крушения особенно на Окружной и Курской железных дорогах и поручил ему «на более широком совещании узла наметить эти меры. Московский узел мог бы при нажиме и средоточении всех сил (ЧК и комис.) быть образцовым»[1298].

«Почти во всех случаях, — отмечал Ф.Э. Дзержинский в начале 1922 г. в телеграмме во ВЦИК А.С. Енукидзе из Западной Сибири, — обнаружены взрывчатые вещества и подготовлялись взрывы. Во многих местах желдорпути найдены пироксил(иновые) шашки. В паровозах (в топках) обнаружены капсулы от бомб и т. д. Все это ясно указывает, что наши враги не без ведома Японии, в связи событиями на Дальнем Востоке, поставили себе целью разрушение железнодорожн(ой) сети Сибири…»[1299].

Свой вклад в активизацию террора и диверсий внес и один из активных участников операции «Трест» А.Е. Опперпут. Сбежав на Запад и желая выслужиться перед А.П. Кутеповым, он составил своего рода программу террористов, которая по своем цинизму показывает их идейный и моральный облик: «После первых ударов по живым целям центр тяжести должен быть перенесен на промышленность, транспорт, склады, порты и элеваторы, чтобы сорвать экспорт хлеба и тем подорвать базу советской валюты…

Я не сомневаюсь, что даже частичное отравление 3–4 пароходов, груженных советским хлебом, независимо от того, где это будет сделано, удержит все солидные фирмы от покупки советского хлеба… Надо немедленно начать отправку в Россию различными способами: агитационной литературой с призывом к террору и к самоорганизации террористических ячеек, выступающих от имени СНТ (Союз национальных террористов — Авт.)…

Необходимо, чтобы отправляемые террористы при выступлениях всегда бросали записки, что покушение или акт сделан такой-то группой СНТ, постоянно меняя нумерацию, чтобы создать иллюзию мощи СНТ и сбить с толку ГПУ… Для уничтожения личного состава компартии придется, главным образом, применить культуру микробов эпидемических болезней (холера, оспа, тиф, чума, сибирская язва, сап и т. д.)…

При выборе целей для таких терактов надо иметь ввиду только те учреждения, где все без исключения служащие, а также посетители, являются коммунистами. Таковы…все областные комитеты ВКП(б), все губернские комитеты ВКП(б), все партийные школы, войска ГПУ и органы ГПУ…»[1300].

Весной 1921 г. на Анжеро-Судженских копях чекистами была раскрыта организация из рабочих-коммунистов, ставившая своей целью физическое уничтожение ответственных работников, проявивших себя бюрократами и волокитчиками, а также тех «спецов», которые при Колчаке зарекомендовали себя явными контрреволюционерами. В организации было около 150 человек, преимущественно старых партизан[1301].

В середине июня 1921 г. Дзержинский представил В.И.Ленину справку и список арестованных Петроградской ЧК по делу «Союза Возрождения России». В ней говорилось о роли Владимира Николаевича Таганцева в организации «Союза»: связь с агентурой в Финляндии, вербовка для поджогов, взрывов железнодорожных мостов и заводов, террорные и активные выступления. Особо были показаны цели и задачи организации «Союз Возрождения России»: вербовка лиц для активного выступления против советской власти, террор видных работников коммунистов (были намечены тт. Зиновьев, Кузьмин и Анцелович), взрывы железнодорожных мостов, заводов, складов и пр., сбор сведений для передачи их французской разведке об экономическом положении и о состоянии воинских частей, распространение антисоветской литературы[1302].

19 июня 1921 г. Дзержинский писал Т.П. Самсонову о деле В.Н.Таганцева: «За делом Таганцева надо наблюдать. Имеет огромное значение. Можно разгромить все очаги правых белогвардейцев. Не стоит ли важнейших перевести в Москву в нашу одиночку? Из писем надо сделать выписки мест, имеющих политическое значение, и переслать Чичерину и членам Цека. Это дело может нам раскрыть пружины Кронштадского восстания»[1303].

Советское правительство принимало меры для борьбы с диверсантами. Так, по предложению В.И.Ленина в октябре 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) поручило ВЧК немедленно усилить в Петрограде и Москве охрану наиболее важных объектов[1304]. Но в первой половине 1920-х гг., несмотря на принимаемые меры, органам ВЧК-ОГПУ все же не удалось покончить с терроризмом и диверсиями на территории страны. Они продолжались и в последующие годы. Так, с начала 1924 г. до середины октября на железных дорогах страны было совершено 53 диверсии (расшивка рельсов, завалы путей, закладка взрывчатки и др.[1305].

С 1924 г. актуальной становится борьба с террором в деревне против сельских активистов. Некоторые крестьяне, недовольные политикой компартии, прибегали к крайним мерам. Только с апреля по октябрь 1924 г. в Алтайской, Енисейской, Иркутской, Новониколаевской и Томской областях было совершено 11 убийств, 57 избиений и покушений на убийство, угроз открытой расправы, 28 поджогов и др. Всего в 1924 г. было отмечено 313 террористических актов, в 1925 г. — 902, в 1926 — 711[1306].

15 февраля 1925 г, Дзержинский просил Менжинского дать отзыв на его обращение в Политбюро ЦК РКП (б) по поводу убийства селькоров и организовать учет этих убийств, запросив — «имеются ли у нас по отделу сводка, материалы, выводы, мнения, предложения?»[1307].

21 февраля 1925 г. он направил в Политбюро ЦК РКП(б) письмо, в котором отметил: «По далеко не полным данным ОГПУ, картина террора (убийства, избиения, покушение на жизнь, поджоги против советских работников, селькоров, коммунистов, комсомольцев и бедноты)

Эти цифры очень знаменательны: они говорят:

1. Вопрос террора в деревне идет гораздо дальше вопроса террора против селькоров.

2. Террор в деревне симптоматически и грозно растет, усиливаясь и расширяясь во всех основных районах.

3. Необходимо обратить на это явление внимание всех губкомов и губКК, обязав их уделять максимальное внимание изучению каждого случая в отдельности с принятием ряда необходимых мер, которые должны быть ориентировочно намечены и выработаны комиссией ЦК по работе в деревне.

4. Сообщения в газетах о терроре и убийствах в деревне не помещать (мотивировка в предыдущем моем письме)»[1308].

Ф.Э. Дзержинский отрицательно относился к газетной шумихе, считая, что это только вредит делу.

Рекомендация в четырех пунктах его письма связана с тем, что в начале 1925 г. в газетах стало появляться много заметок и отчетов о процессах над убийцами сельских корреспондентов. Это приняло характер широкой кампании. Дзержинский предложил отказаться от обширных публикаций по этому поводу и сосредоточить усилия партии на повседневной текущей работе по укреплению союза рабочего класса и крестьянства. 15 февраля 1925 г. он писал в Политбюро ЦК партии: «Печатание в газетах статей, заметок, сообщений об убийстве селькоров, а также отчетов о судебных по ним процессах считаю вредным. Эти сообщения в нашей печати прежде всего организуют силы, враждебные нам, учат их, каких ошибок избегать, чтобы не попасться и воодушевляют идти по тому же пути. Мы видим, что несмотря на репрессии и шум в газетах, количество убийств растет. По-моему, тут нужна совсем не газетная шумиха, а огромная, длительная работа, вытекающая из наших всех резолюций и лозунгов «л и ц о м к д е р е в н е». Репрессии необходимы, но ни их, ни самих убийств не надо рекламировать. Эти убийства говорят о том, что вопрос взаимоотношений с деревней и в деревне серьезно осложнился и обострился и что метод борьбы со злом «селькорами» требует пересмотра, ибо он фактически обанкротился. Метод обличения в печати без достаточной и необходимой организации подготовки — это нереальный метод борьбы. Ведь мы знаем, что всюду, чем ниже, тем хуже масса злоупотреблений, масса произвола. Единоборство самого честного с этим злом селькора может кончится только его поражением. Здесь необходимо не единоборство, а ряд согласованных длительных мероприятий. Селькоры должны связываться непосредственно или через газеты с комиссиями по работе в деревне и с губ. КК и должны быть не только персонально проверены, но и постоянно инструктированы. Корреспонденции должны быть так составляемы, чтобы учесть практический и положительный результат. Сведения, получаемые от проверенного селькора, должны быть всесторонне разработаны с намечением плана кампании, как обновить и улучшить низовой советский аппарат, на кого опереться, кого выдвинуть и т. д.

Это огромнейшая текущая работа, которой, по-моему, и ЦК, и губкомы, и ЦКК, и губКК должны уделить много сил и внимания. Газетная же шумиха заменить этой работы не в состоянии». В.Р. Менжинскому председатель ОГПУ рекомендовал поставить учет этих убийств, собрать по этом вопросу «сводки, материалы, выводы, мнения, предложения»[1309].

Ознакомление с материалами центральных и губернских газет о процессах селькоров, помещенными после февраля 1925 г., показывает, что публикации стали готовиться более тщательно и число их значительно сократилось.

Предпринимая меры, направленные на утверждение новой власти в деревне, Дзержинский в это время занимался другими неотложными вопросами. 30 марта 1924 г. он запросил В.Р. Менжинского: «Как у нас поставлена оперативная обработка материалов, поступающих из- за границы, о группах террористических?

Ведутся ли списки участников этих групп и выявляются ли их родственные и другие связи в России?

Я уверен, что раздобыть эти сведения не так уж трудно. Взять хотя бы этого Сергея Трубецкого, за него, помню, ручались, он в наших советских органах работал, и здесь его должны знать и должны знать его друзей, родственников и знакомых.

При помощи обысков, выемок, арестов можно бы получить и информацию, и осведомителей.

Установление, кто получает из Франции письма и кто пишет туда — даже самые невинные письма, — может дать нам нити. Политконтроль мог бы в этом отношении дать очень многое.

Очень многое мог бы дать и оперативный анализ корреспонденций из России и многое другое.

Кто у нас всем этим ведает и как у нас эта работа поставлена?»[1310].

Очень важным для обороны страны Ф.Э. Дзержинский считал надежную охрану артиллерийских складов, складов боеприпасов и военного имущества, так как малейшие упущения в этом не только грозили большими убытками, но и наносили ущерб обороноспособности страны. К тому же, надо было распорядиться военным имуществом, захваченным у белогвардейцев и интервентов. 1 августа 1921 г. Дзержинский писал Г. Ягоде о том, что в Крыму находятся «громадные склады захваченного имущества, надо от них эти склады целиком забрать. Стоит внести в СТО проект передать в распоряжение тройки: 1) уполн. СТО, 2) уп. Воен вед. 3) уп. НКПС для окончательного распределения…»[1311].

После Гражданской войны многие склады находились во временно приспособленных помещениях: в полуразрушенных строениях, бывших казармах, пакгаузах железнодорожных станций и пристаней, зданиях пустовавших заводов и фабрик. Боеприпасы в большинстве случаев хранились с нарушением правил пожарной безопасности и зачастую в железнодорожных вагонах. Из 95 700 вагонов с боеприпасами и артиллерийским имуществом из-за отсутствия помещений для хранения и под открытым небом находились в 85 500 вагонах[1312]. В вагонах была сосредоточена большая часть мобилизационного запаса войсковых частей Красной Армии. К тому же караульные подразделения состояла из нештатных и вольнонаемных команд и пополнялись личным составом, не имевшим необходимой подготовки. Служба, как правило, неслась в две смены, что приводило к переутомлению красноармейцев; пожарная охрана была малочисленной и недостаточно обученной.

9 декабря 1921 г. ВЦИК и СТО приняли совместное постановление об охране складов, пакгаузов, кладовых и сооружений на железнодорожных и водных путях сообщения. На НКПС и его местные органы была возложена их охрана, а ВЧК обязана была усилить свои органы на транспорте[1313]. Как одну из мер улучшения охраны складов боеприпасов Дзержинский предложил образовать при РВС Республики ударную тройку, которая принимала бы оперативные меры и давала бы информацию всем заинтересованным ведомствам, тем более что местные партийные и советские органы настаивали на улучшении охраны складов.

25 апреля 1925 г. в связи с обращением к нему властей Татарской республики по поводу положения артиллерийских складов, Дзержинский пишет Уншлихту, Ягоде и Пиляру: «Я опасаюсь, если не будут приняты реальные и срочные меры, нашим врагам будет стоить пара пустяков взорвать их там и в корне подорвать нашу оборону.

Мне кажется, что положение настолько серьезно, что необходимы самые серьезные меры со стороны РВС Республики»[1314].

В тот же день он поручает Г.Г. Ягоде дать задание Особому отделу подготовить исчерпывающий доклад в РВСР и настоять на том, чтобы РВСР «серьезно занялся этим вопросом. В случае безнадежности в этом направлении, необходимо обратиться лично к т. Рыкову, как председателю Комиссии П/б по обороне. Прошу Вас Рыкову во всяком случае сообщить об опасности лишиться складов и артимущества»[1315].

В других районах страны положение было также сложным: в Рыбинске было уничтожено военного имущества на 700 тыс. руб., большие убытки понесли от взрывов и пожаров в Коломне, Костроме и Ташкенте, а также в Георгиевске. В Полтаве банда совершила налет на артиллерийский склад[1316].

После взрыва и пожара на Рыбинских артиллерийских складах 14 апреля 1925 г. Дзержинский писал Ягоде: «За последнее время это второй пожар. 1 — ый военного завода. По первому случаю я просил через Герсона подробного доклада о следствии, но не получил. Необходимо Вам заняться этим делом. Для меня не подлежит сомнению, что это шпионская работа. Надо принять самые энергичные меры по предупреждению по отношению ко всем важнейшим объектам шпионажа для уничтожения»[1317].

19 апреля 1925 г. просил Р.А. Пиляра сообщить ему о результате предложения Пиляра образовать при РВСР ударную тройку и «систематически сообщать о принимаемых мерах по упорядочению и охране огнескладов. Полагаю, что необходимо, чтобы РВСР заслушал по этому вопросу доклад в связи с этими двумя пожарами и наметил реальные меры»[1318], а 25 апреля поручил Ягоде «в связи с вопросом о катастрофическом положении с артскладами», подготовить доклад в ЦК и настоять на принятии экстренных мер. В случае необходимости он предложил снова обратиться к председателю комиссии Политбюро ЦК РКП(б) по обороне «об опасности лишиться складов и артимущества». Дзержинский писал Уншлихту: «Положение настолько серьезно, что необходимы самые серьезные меры со стороны РВС Республики», и нельзя недооценивать опасность, исходящую от противников советской власти, которые стараются подорвать обороноспособность страны.

Для поимки диверсантов Дзержинский потребовал от ОГПУ и НКВД принять энергичные меры. Все дела по фактам диверсий, взрывов и пожаров он предложил поручить «лучшему следователю». А при ведении следствия помнить также «в деле не столько о стрелочниках, сколько состоящих во главе экспедиции таможни, складов снабжения». Это также было вызвано активизацией шпионской и диверсионной деятельности спецслужб противника.

Только в середине 1925 г. было задержано пять английских диверсантов, получивших задание уничтожить Гатчинскую авиационную базу[1319].

13 июня 1925 г. Дзержинский писал Балицкому: «Налеты на Полтавский и тяжартдива 8 склады свидетельствуют о наличии диверсионных групп врага на Украине. Необходимы энергичные меры для их обнаружения и изловления. Разве при помощи ищеек нельзя найти участников налетов?»[1320].

23 ноября 1925 г. Дзержинский поручил Артузову составить для комиссии Обороны А.И. Рыкова доклад о том, что «Ленинград является объектом очень усиленного внимания и по линии шпионажа, и по линии активной диверсии со стороны Англии (и Германии?) через эстонцев и финляндцев.

И надо наметить ряд наших разведупровских, военных, дипломатических, судебных и общих мер. Прошу разработать и доложить мне»[1321]®.

3 апреля 1926 г. Артузов получил новое поручение от председателя ОГПУ «составить проект циркулярного письма от имени председателя ВСНХ для рассылки председателям важнейших трестов и ВСНХ республик с описанием тактики и организации польским штабом диверсионной работы и использованием для этой цели перебежчиков, в первую очередь и с требованием бдительности и неприема на работу этих категорий, как в отношении поляков, так и других наших соседей[1322].

Не случайно внимание Дзержинского было обращено «на соседей». 2 июля 1926 г. на Дубровском комбинате в Ленинградском уезде произошел пожар. Сгорел до основания лесопильный завод. Общий убыток составил 1,5 млн. рублей. Причиной пожара явился поджог, произведенный с диверсионной целью двумя финскими перебежчиками при содействии служащих комбината, Поджог был совершен по поручению финского гражданина Ч.Э. Буттенгофа, работавшего до 1926 г. на комбинате и к тому времени проживавшего в Финляндии[1323]®.

5 июня 1926 г. председателю ОГПУ стало известно из доклада А. С. Бубнова на заседании комиссии Политбюро ЦК ВКП (б) по обороне об отсутствии надежной охраны Растяпинского военного завода. 6 июля Дзержинский распорядился принять срочные меры по линии ВПУ и ОГПУ для устранения этих недостатков. На следующий день писал Ягоде и Аванесову: «Вчера т. Бубнов сделал сообщение в комиссии] т. Рыкова о полном отсутствии охраны и противопожарных мер на Растяпинском заводе (завод, склады и взрывное поле) Военпрома. Кругом завода сухой лес. Поджечь сущие пустяки. Прошу срочно и совместно принять необходимые меры, сообщив мне после их проведения уже на месте», а 17 июля — предложил всем руководителям трестов и заводов, имевших оборонное значение, в кратчайший срок проверить надежность и бдительность охраны предприятий, обеспечить заводы противопожарными средствами и совместно с органами ОГПУ очистить оборонные заводы от явно враждебных элементов.

Середина 1926 г. потребовала от чекистов усиления борьбы с террористами в связи с их активизацией в различных регионах страны и за рубежом. Чекистам удалось пресечь попытку эстонских шпионов, стремившихся организовать порчу авиационного оборудования [1324].

Особое внимание центральные и местные органы безопасности уделяли охране членов правительства и руководителей Коммунистической партии. Людей, желавших разрешить политический спор силой оружия, было немало за рубежом и в стране.

В центре внимании чекистов было окружение руководителей компартии и Советского правительства. Так, 16 июня 1919 г. Дзержинский направил письмо Петерсу, в котором указал, что заведующий одним из отделов у А. В. Луначарского Штернберг во время поездки из Петрограда в Москву 9 июня слышал подозрительный разговор «очевидных белогвардейцев», что они все сведения получают от «комиссара с Казанской улицы. Луначарский убежден, что этим комиссаром не может быть кто-либо иной, как только бывший антрипринер Якобсон, секретарь Лилиной, в социальном обеспечении, «проныра, темная личность, постоянный посетитель у Зиновьева в квартире», проживающий на Казанской улице. Дзержинский отдал распоряжение: «Необходимо этого Якобсона взять на мушку.

Я спрашивал Лилину, не давая понять в чем дело, об этом фрукте. Она его расхваливает неимоверно. Но надо помнить, что очень часто привыкнув к человеку и нуждаясь в нем, не видишь правды.

Обратите на него осторожно внимание.

A priori можно знать, что белые пытаются иметь своих агентов всюду. Это возможно достичь только при условии, что этот агент — человек по работе незаменимый. Лилина говорит, что этот Якобсон друг Иоффе, но Иоффе далеко и не знаю, стоит ли письменно его запрашивать[1325].

И в последующем Дзержинский не раз возвращался вопросу о ближайшем окружении советских руководителей. Характерно его распоряжение В.Р. Менжинскому от 29 мая 1924 г. по поводу П.И. Пальчинского, связанного с Г.М. Кржижановским и Ю.Л. Пятаковым: «Я думаю этого негодяя Пальчинского надо законопатить как следует быть. Надо дать задание КРО или Секретному] отд. вести за ним тщательное агентурное наблюдение с тем, чтобы посадить его крепко. Очевидно, это нахал — серьезнейший наш враг, имеет связи с заграницей и все знает. Надо, безусловно, выяснить весь круг его друзей и знакомств — этот круг, безусловно круг, наши активных врагов. Надо о нем и о самом Пальчинском собрать весь материал и по прошлому времени.

Прошу поручить еженедельно, каждую субботу посылать мне рапортичку, что делается и что сделано.

Около Пальчинского группируются претенденты на власть, это видно из всего. Прошу выяснить, какая польза от Пальчинского послужила основанием для отношения к нему Кржижановского и Пятакова»[1326].

В Советской России было немало людей, недовольных политикой властей. Это недовольство проявлялось в различных формах, в том числе и в желании идти на крайние меры. В их числе были не только антисоветчики, но и рабочие-активисты, что видно из протокола допроса задержанного в помещении Замосковорецкого райкома ВКП(б) и готовившего покушение на И.В. Сталина и секретаря райкома Караваева: «Я рабочий-слесарь, состоял членом РКП (б) и РКСМ. Работал на заводе, в фабзавкоме, в редколлегии, в культурном комитете, в последние 2–3 месяца был безработным. Считаю, что партия, стоя у власти и сама власть не рабочая и не крестьянская, а замаскировалась под рабоче-крестьянскую власть. Она не дает рабочим и крестьянам жить, выгоняет их с завода, платит рабочим мизерное жалование, в то время, когда ответственные работники получают оклады в 300–400 рублей. Крестьянство обременено налогами, нищенски живет и ненавидит Советскую власть. Я хотел убить кого-нибудь из видных вождей РКП.

Я готовился к убийству секретаря ЦК РКП Сталина, для каковой цели дважды пытался проникнуть в помещение ЦК РКП, но меня туда не пустили. Я пытался также проникнуть в МК с целью убийства секретаря Московского комитета 1 мая с.г., пытался проникнуть на Красную площадь с целью убийства влиятельных членов Всероссийской конференции, проникнуть на Красную площадь мне не удалось. Этим и объясняется, что я ударил по голове Караваева бросив стул, стоя на его письменном столе. Вслед я выхватил наган для того, чтобы добить. Но был обезоружен. Целью ряда групп рабочих…. в которых я принимаю участие и на которых обсуждаем положение в стране. Мы листовки давали рабочим, они одобряют. Я считаю, что методом индивидуального террора можно дать почувствовать ожиревшим бюрократам, что рабочие не являются пешками…»[1327].

Если этого рабочего удалось задержать, то было немало удачных покушений на руководителей советского государства и компартии, прежде всего из-за упущений в их охране не только от террористов, но от бандитов.

Предметом особой заботы органов ВЧК-ОГПУ была охрана Кремля. Этому уделяли внимание и правительство, и ЦК компартии. Так, 13 апреля 1919 г. на пленуме ЦК РКП (б) был обсужден вопрос о положении дел в Кремле. Дзержинский доложил, что при расследовании краж, совершенных в Кремле за последнее время, выяснилось, что в нем проживает более 1000 старых служащих, имеющих большие семьи, а в дворцовом управлении служит до 400 человек. Как первые, так и вторые не представляют никакой гарантии безопасности и через них в Кремль могут проникнуть все желающие. В арсенале наблюдается колоссальная небрежность к оружию. Ввиду всего изложенного председатель ВЧК предложил «установить единую власть». Сталин добавил о необходимости перенести кабинет В.И. Ленина и совершить «ряд перемещений для большей гарантии безопасности».

После обсуждения вопроса пленум поручил Оргбюро ЦК РКП(б) ЦК совместно с Президиумом ВЦИК «составить тройку, которая должна обследовать весь Кремль и соединить всю власть в своих руках, причем в ее состав желательно ввести Малькова, Государственному контролю проверить штаты и расходы дворцового управления, а вопрос о безопасности В.И. Ленина перенести на Политическое бюро ЦК.[1328]

В конце июня 1920 г. Дзержинский из Харькова обращает внимание И.К. Ксенофонтова на охрану Кремля, ссылаясь агентурные данные и полученные письма от сторонников советской власти из лагеря противника. Он предложил своему заместителю, чтобы Н.Н.Крестинский сообщил об этих письмах и В.И. Ленину, и Л.Д. Троцкому, и сообщил, что направил в Москву группу чекистов в главе с Ф.Я. Мартыновым, которые помогут обнаружить подкопы и разоблачить агентов Н.И. Махно. — «Дайте им только возможность проявить инициативу. Более опытных и преданных революции разведчиков и боевиков у нас нет. Мобилизуйте ос[обый] от[дел] МЧК для разведки среди воинских частей, а также необходимо проверить курсы и военные учреждения, особенно специального рода оружия. Необходимо обыскать арсенал, а также где — нибудь в подвалах и колодцах в разных местах Кремля, особенно со стороны Спасской и Неглинной. Поставить микрофоны. Специалисты могли бы дать указание, как подслушать звуки от подкопа днем и ночью. Вы помните в арсенале была обнаружена вырытая яма в стороне стены Ильинских ворот».

Дзержинский также предложил еще раз проверить всех сотрудников во всех наших органах в Москве, в том числе и отряды ВЧК и кроме предварительной слежки за Историческим и Румянцевским музеями «до повального обыска» найти планы этих музеев и их подвалов, которые могут быть в архиве Городской Думы. А в начале обыска выселить всех жильцов из этих музеев на 1–2 недели для того, чтобы тщательно проверить все стены и подвалы, поручив предварительную разведку Мартынову[1329].

25 июня 1920 г. Дзержинский снова пишет И.К.Ксенофонтову о необходимости посоветоваться с коммунистами-саперами и обследовать все дворы, подвалы и нижние этажи домов и церквей около Кремля и в самом Кремле, в том числе в Арсенале и в электростанции у ворот Кремля, мобилизовав коммунистов, рабочих и курсантов; установить наблюдение за вывозом оттуда земли и песка. Обыски подвалов можно мотивировать поиском неучтенных товаров. Кроме того, «производить ежедневно (еженочно) массовые обыски в домах и на улицах, вечером или ночью с проверкой документов и арестовывать всех подозрительных и не прописанных. Дальше на жел. дорогах за несколько станций до Москвы проверять всех пассажиров. Дальше надо ликвидировать всех заподозренных в к.-р. и родных расстрелянных и сидящих в лагере или тюрьме к.-р. Надо проявить максимум деятельности всех органов ВЧК в Москве. Поставьте мои предложения на рассмотрение тройки для того, чтобы изыскать источник людей для этих операций[1330].

Несмотря на мобилизацию всех сил ВЧК в Москве, в Кремле и его окрестностях не было обнаружено ни террористов, ни диверсантов.

22 сентября 1922 г. Дзержинский потребовал обстоятельного отчета от временного коменданта Кремля Лашенова о ремонте квартиры В.И.Ленина: «кто заведует ремонтом и кто от ответственен за организацию ремонта? Как подобраны и кем производящие работу? Чья была обязанность убрать мебель и вещи? Какие были и от кого директивы? Почему она не была убрана? Какой был надзор, чтобы при ремонте не было что-либо подброшено или вложено? Какие и от кого получил поручения т. Беленький? И привлекался ли он кем-либо к этому делу? Требовалась ли от него охрана и когда и для чего? Какие обязанности были коменданта Кремля? Сколько рабочих и руководителей работ находилось в квартире (описать ее)? Какие повреждения, характер их и чем были сделан? Когда? Точное описание, когда это имело место и по отношению к чему? Что уворовано? Соображения, кем это и как могло быть это сделано и кто ответственен?

По характеру повреждения определить, чем они сделаны: стамеской, топором и т. д. и по этим признакам разыскать виновных.

Почему так много было рабочих в конце и сколько было в начале. Сколько было 21 и 22 сентября? Менялись ли они и как? Сколько оторвано от шкафов? Кем были закрыты на ключ шкафы?

Сдавалось ли кем имущество под охрану?»[1331].

Как видим, Дзержинского интересовало не столько состояние мебели в кабинете Ленина, сколько организация его охраны и сохранности документов.

12 октября 1925 г. Дзержинский направил в ЦК РКП (б) записку о состоянии охраны Кремля, в которой отметил, что для решения этой задачи необходимо установить ответственным одного человека. К этому времени за охрану отвечали комендант Кремля К.А. Петерсон, назначенный секретарем ЦИКа СССР А.С. Енукидзе, но вся хозяйственная часть, здания, связь, и др. не были ему подчинены и имели много хозяев. Поэтому Дзержинский внес предложение: «Все, что есть на территории Кремля (охрану, хозяйство, связь, музеи, дворец) и Большой театр подчинить одному лицу — коменданту Кремля с подчинением его только секретарю ЦИК СССР. Только такая мера может гарантировать успешность мер по охране как съездов, так и ответственных работников. Прошу ЦК РКП (б) утвердить это мое предложение»[1332].

ЦК ВКП(б) утвердил это предложение председателя ОГПУ.

Для предотвращения массовых беспорядков в столице органы ВЧК-ОГПУ и НКВД порой принимали неоправданные меры предосторожности, затрудняя жизнь города, создавая неудобства для его жителей. Поэтому 18 ноября 1920 г. Дзержинский указал командующему внутренними войсками Корневу о порядке оцепления улиц и площадей: «На будущее время… когда встречается надобность оцепления целых площадей и закрытия целых улиц или тому подобное, прошу заблаговременно докладывать лично мне, поскольку я нахожусь в Москве»[1333].

21 мая 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) вынуждено было создать специальную комиссию в составе Ф.Э. Дзержинского, Н.И.Муралова, Р.С. Землячки и Богуславского для расследования массовых беспорядков в связи с похоронами В.В. Воровского. После 1 июня 1923 г. Дзержинский выступил в Политбюро с докладом по этому вопросу, отметив, что основными причинами этих беспорядков были: непредвидение, что в демонстрации примет участие несколько сот тысяч, а предполагалось — до 25 тысяч человек; объявление в газетах о свободном входе на Красную площадь; отсутствие единого руководства организаций демонстрации при неясном распределении ролей между отдельными членами комиссии (председателем Свободиным и комендантом г. Москвы Яковлевым); отсутствие связи между членами комиссии.

Комиссия предложила: ответственным за проведение в Москве всяких демонстраций должно быть одно определенное лицо, а именно командующий войсками Московского военного округа Н. И. Мурапов; «при нем состоит постоянная комиссия в составе представителей от МК РКП, Моссовета и ГПУ с привлечением кого окажется нужным; аналогичные постоянные комиссии создать в районах, подчиненные Н.И. Муралову; милиция никоим образом не должна играть руководящую роль, а только подсобную по определению Н. И. Муралова»[1334].

Особое внимание Дзержинского было обращено на охрану членов Политбюро. Например, предметом заботы был и поезд Л.Д. Троцкого. Так, 13 марта 1922 г. он отдал распоряжение И.А. Апетеру: «Вы назначаетесь представителем ГПУ в поезде Предреввоенсовета тов. Троцкого, выбывшего из Москвы тринадцатого сего месяца в Смоленск. Вменяется в обязанность встретить поезд и доложить рапортом и сопровождать в дальнейшей проездке. Об исполнении донести телеграфно»[1335].

В начале 1924 г. белоэмигранты готовили покушение на Троцкого, стремясь отравить его. 1 февраля 1924 г. Дзержинский писал Троцкому о том, что «анализ крови (правда, недостаточный) тоже не обнаружил вовсе присутствия ядовитых веществ». Но, по имеющимся в ОҐПУ сведениям, «мысль покушения на Вас все же у них сильна. Сейчас получили сведения, что грузинские националисты имеют такое желание. Поэтому моя просьба к Вам: возвращайтесь не через Батум и не в своем вагоне — пусть он идет без Вас? а через, скажем, Новороссийск, в другом вагоне. Такая мера обманула бы врагов и дала бы максимальную гарантию. Прошу согласия (пусть Каузов телеграфирует мне «согласен») и уведомления на 3 недели вперед о сроке выезда для подготовки парохода и поезда»[1336].

Дзержинский поручал своим подчиненным проверять каждый факт, относящийся к состоянию охраны. 1 апреля 1918 г. был арестован В. К. Струков за принадлежность к подпольной организации, ставившей целью арест и убийство членов Советского правительства. При обыске у него были обнаружены документы о принадлежности Струкова к легальной плехановской группе «Единство». 27 апреля 1918 г. Дзержинский писал: «Ко мне поступили сведения, что Струков арестован по ложному доносу человека из личной мести. Хлопочут тут за него знающие его партийные товарищи. У меня сложилось впечатление, что Струкова действительно ложно обвиняют».

Вскоре Струков был освобожден под подписку о явке в ВЧК или трибунал по первому требованию[1337].

8 февраля 1925 г. ночью после посещения театра он писал А.Я. Беленькому: «Сегодня при входе с тов. Сталиным в театр и около дверей заметил подозрительное лицо, читавшее объявление, но очень зорко осмотревшее автомобиль, на котором мы приехали, и нас. При выходе из театра тоже какой-то тип стоял (другой) и тоже читал объявление. Если это не наши, то, безусловно, надо понаблюдать. Выясните и сообщите»[1338].

Порою его поручения не имели отношения к охране высших чиновников и партийных деятелей. Так, 28 февраля 1926 г. Дзержинский обязал Г.Г.Ягоду принять меры к шантажистке: «А. А. Иоффе уже обращался к нам с просьбой принять меры против какой-то особы, выдающей себя за жену его и вымогающий под этим званием деньги и пр. Это имело место в Крыму. Обращение осталось без последствий. Подробности у секретаря А.И. Радина»[1339].

Многие советские руководители, как правило, отдыхали в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа, и вся ответственность за их охрану ложилась на сотрудников центрального и местных чекистских органов. А ЧП все же случались. Так, весной 1922 г. бандитами был убит заместитель наркома просвещения Литкенс. Чекисты Крыма бросили все силы, чтобы поймать бандитов. Наконец, ночью с 21 на 22 апреля сотрудники пограничного особого отдела Ялты засадой ликвидировали банду из 5 человек, и начальник отдела Кораблев 22 апреля направил телеграмму на имя В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого и А.В. Луначарского о проведенной операции[1340].

Впредь по распоряжению Дзержинского перед каждым приездом «вельможных особ» в дополнение к существовавшим инструкциям из центра на места давались обстоятельные рекомендации об усилении их охраны. 21 июля 1923 г. И.С. Уншлихт писал С.Ф. Реденсу: «По дошедшим из Крыма сведениям, дорога Севастополь-Ялта неблагоприятна в смысле бандитизма — ограблений. Южный берег Крыма почти поголовно занят партработниками и членами ЦК РКП. Прошу принять все меры обеспечения их и сокращения бандитизма».

Принятых мер оказалось недостаточно, потребовались дополнительные права, и 18 июня 1924 г. председатель ГПУ Крыма Шварц и уполномоченный ГПУ Киятковский просят Г.Г. Ягоду немедленно возбудить «ходатайство ЦИК СССР о признании Крыма угрожающим бандитизму…». На следующий день Шварц получил ответ от Г.Г.Ягоды: «Сообщаю постановление Президиума ЦИК СССР от 18 июня 1924: объявить Крымскую автономную ССР неблагополучной по бандитизму сроком на два месяца»[1341].

Любопытно, что само постановление было принято в день запроса, что свидетельствовало не только об оперативности, но и важности данной меры.

В сентябре 1925 г., в связи с намечавшимся отпуском М.В. Фрунзе в Крыму, в Симферополь, на имя председателя ГПУ Крыма Тропкина 8 сентября была получена телеграмма А.Я. Беленького: «Прошу прикомандировать Фрунзе время его отпуска комиссара хорошего, расторопного, знающего Крым. Каково состояние Фрунзе? Не отразилось на его здоровье? где поместили, как держать ним связь. Прошу лично проследить. Лично шифр, переданный Карповичу, передать назначенному Вами комиссару фамилию сообщите…»[1342]. Аналогичные телеграммы направлялись и при убытии на отдых других высших политических и государственных руководителей. И не только начальникам территориальных органов ВЧК-ОГПУ, но и всем начальникам транспортных отделов ОГПУ южного направления (Москвы, Курска, Харькова, Ростова-на-Дону, Минеральных Вод), как это было 12 августа 1926 г.: «14 августа 14 часов поездом N 1, вагон 432 из Москвы в Кисловодск едет т. Троцкий. Примите меры охране и наблюдения пути и вагона техническом отношении и со стороны возможно нападения неблагоприятных участках усилить охрану. Всем начальникам ОДТО сопровождать поезд по своим участкам. О продвижении поезда доносить без малейшего промедления по прямому проводу со всех узловых станциях и станциях расположения ДОТООГПУ. Качестве личной охраны из ТО ОГПУ сопровождать [будут] поезд два курсанта пулеметом. Зам. нач. ТО ОГПУ Кишкин»[1343].

Дзержинский не только проявлял заботу об охране членов правительства и партийных деятелей, но и заботился о продовольственном обеспечении курортов Крыма и Черноморского побережья Кавказа.

27 июня 1922 г. он писал Уншлихту: «За последнее время начали поступать неоднократно жалобы товарищей на тяжелое продовольственное положение наших курортов, в особенности Крыма и Кавказа. Товарищи, находящиеся там на лечении, голодают. По данному вопросу я запросил Халатова. Из прилагаемых при сем материалов (которые прислал тов. Халатов) видно, что курорты снабжаются продовольствием удовлетворительно. Прошу Вас обратить серьезное внимание на это обстоятельство, требующее расследования.

Необходимо запросить наших полномочных представителей Юго-Востока, Кавказа и Крыма по существу данного вопроса.

О результате прошу Вас мне сообщить»[1344].

22 июня 1926 г., в связи с тем, что польская и украинская петлюровская пресса обвинили большевиков в убийстве Петлюры и полученным сообщением о намерении адъютанта Петлюры, работника 2-го отдела польской армии жестоко «отомстить большевикам», Дзержинский предложил Ягоде принять ряд мер для предотвращения покушений на руководящих работников компартии и Советского правительства:

«1) Предупредить всех членов ЦК и всех наших послов о замыслах петлюровцев. Составьте текст уведомления и представьте мне на утверждение.

2) Вести энергичную агентуру за границей в петлюровских кругах и наблюдение за их действиями.

3) Произвести массовую операцию против петлюровцев, тщательно ее подработав и ударивши по их московским связям.

4) Усилить бдительность по охране высших партийных и советских учреждений на Украине и вождей, проверивши их аппараты с точки зрения связи с петлюровцами.

5) Усилить охрану Раковского.

6) Захватить достаточное количество заложников.

7) Усилить охрану ЦК ВКП (б)…»[1345].

На следующий день зампред ОГПУ Ягода и заместитель начальника КРО ОГПУ Ольский направили телеграмму в Харьков Балицкому и в Минск Пиляру о том, что после убийства Петлюры активизировались петлюровцы, а агент 2-го отдела Польского генштаба Чеботарев поклялся отмстить советским вождям. Поэтому для предотвращения терактов за границей и на территории СССР было предложено всем резидентам в Европе выявлять намерения петлюровских кругов, тщательно подготовить операцию для разгрома их агентуры, вплоть до взятия заложников, предупредить о намерении петлюровцев членов ЦК КП(б)У, усилить охрану членов ЦК и государственных учреждений, имея в виду, что базой терактов могут быт польские резидентуры и консульства[1346].

25 июня 1926 г. Дзержинский поручил Ягоде разработать план и систему мероприятий для выполнения указанных директив и созвать специальное совещание, на котором обсудить меры борьбы с противником, отдать распоряжение всем органам ОГПУ «взяться за дело, подтянуться, усилить бдительность без вредной шумихи и суетни». — «Еще два пункта: 1) враги, безусловно, пойдут и по линии террора — надо на это указать и иметь в виду и 2) обратить снова внимание на положение на транспорте — на поднятие бдительности, на изгон с транспорта враждебных и подозрительны без массовых увольнений. Точный учет этих элементов на случай необходимости изоляции их при нападении на нас»[1347].

18 июля 1926 г. Дзержинский писал Ягоде о необходимости выполнении решения Политбюро ЦК ВКП (б) о подготовке специальных групп для борьбы с диверсантами на случай войны. Речь шла о постановлении комиссии по Обороне при Политбюро ЦК от 25 мая 1925 г. и разработке мер по организации партизанской борьбы в тылу противника в связи с угрозой нападения на СССР, о создании на территории враждебных стран специальных групп, которые в мирное время должны собирать информацию, а в случае войны вести диверсионную работу и заниматься руководством партизанским движением, что дезорганизует польский тыл противника и оттянет их вторжение на нашу территорию. — «Дело в том, — писал тогда Дзержинский В.Р. Менжинскому, — что мы сможем закончить мобилизацию армии в 30 дней, а поляки в 14»[1348]. Его беспокоила информация Уншлихта о том, что ОГПУ ничего не сделало «в части к нам относящейся из постановления Политбюро ЦК ВКП(б) 1925 г. в связи с диверсионной работой спецслужб противника»[1349].

Опасения председателя ОГПУ не были напрасными. По данным КРО ОГПУ от 24 июля 1926 г., на совещании лидеров УНР в Париже главой правительства был избран заместитель Петлюры Левицкий и выдвинуто требование мести за смерть Петлюры, в частности, решено убить Шварцбарда во время суда или после окончания такового. Исполнение поручено Капустянскому. Чеботарев с одобрения правительства УНР направил в Украину (в район города Гусятина) двух своих бывших офицеров (Барвинского и Лебеденко с воззванием Левицкого и с задачей устроит покушение на жизнь Чубаря. Кроме того, Чеботарев готовит покушение на секретаря советского консульства в Варшаве — Репу[1350].

Приведенные документы свидетельствуют, каким важнейшим направлением деятельности органов ВЧК-ОГПУ была борьба с террористам и диверсантами, действовавшими против сторонников советской власти крайними средствами борьбы, вплоть о физического уничтожения. Эти акции осуществлялись не только спецслужбами противника, но и контрреволюционными организациями. В борьбе с этими видами преступлений Ф.Э. Дзержинский предпринимал всесторонне продуманные меры, включавшие как гласные, так и негласные методы, опираясь на всестороннюю поддержку населения.