В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

Ирина сидела на подоконнике и смотрела на город. С третьего этажа ей были хорошо видны большие дома, сады, ровные мощёные улицы, асфальтовые тротуары и море, серо-голубое, спокойное. В той стороне чернели огромные трубы. Вероятно, это и есть завод. Туда пошел отец искать работу.

Такого города Ирина никогда не видела. Всего два дня назад она вместе с отцом и матерью приехала сюда с маленького разъезда. Правда, три зимы Ирина жила в уездном городе — училась в гимназии, — но разве можно сравнить? И зелени там совсем мало, один маленький садик с тощими обломанными деревцами, и людей гораздо меньше. А дома… можно пересчитать по пальцам все двухэтажные здания… Интересно, где здесь гимназия? Какая она? Какие девочки?..

С тех пор, как сюда приехали, Ирина ни разу еще не выходила из этой скверной гостиницы, из душного номера. И почти все время она одна. Мать ищет квартиру. Приходит усталая, сердито жалуется на дороговизну и ни за что не хочет отпустить Ирину на улицу одну.

— Здесь тебе не разъезд. Заблудишься, под извозчика попадёшь… Сиди уж, успеешь набегаться.

Скучно Ирине. Читать нельзя. Все книги упакованы.

Вот и приходится целый день сидеть сложа руки. И вспоминать…

* * *

Перед тем, как переехать сюда, в губернский город, семья Ирины жила вблизи небольшого разъезда. Отец работал на постройке железной дороги. Заканчивались работы на одном участке, и все рабочие и служащие с семьями передвигались дальше. Отец был десятником, и ему, как и другим мелким служащим дороги, для жилья была предоставлена теплушка. Когда мать увидела впервые свою «квартиру», — она пришла в ужас. Пол и стены теплушки были покрыты толстым слоем грязи и навоза (в теплушке перевозили скот), маленькие оконца почти не пропускали света.

— Ты смеёшься надо мной? — накинулась она на мужа. — По баракам таскались — молчала, в палатках под дождём мокли — тоже ничего не говорила. А теперь что? Я должна сказать спасибо тебе за такую квартиру?

— Не всё ли равно, где жить… — пробурчал отец.

Впрочем, мать бушевала недолго. На другой день она уже вместе с Ириной мыла, скребла, чистила теплушку, белила стены и потолок, заставила отца привести плотника, велела прорезать побольше окна, сделать новые рамы и поставить перегородку. Когда всё было готово, получилась уютная квартира из комнаты и кухни. Мать зазывала в теплушку кого только могла и хвасталась:

— Вот! Не хуже инженеров живём!

Позади теплушки далеко тянулись блестящие на солнце рельсы. Виднелись станционные постройки. Весной семья жила ещё там, где теперь строилась станция. Как только прокладывали путь, к квартирам-теплушкам прицепляли паровоз и подталкивали их вперёд по готовому уже пути, ближе к новому участку работы. «Домики на колёсах», — называла Ирина эти передвижные жилища.

Вместе с теплушками передвигались палатки и наскоро сколоченные, легко разбирающиеся бараки. Их было несколько, они стояли недалеко от железнодорожного полотна, прямо на траве. По всему участку, в длину полотна, валялись шпалы, куски рельсов, мусор. Зато подальше — до самых гор — лежала степь. Сколько цветов было тут! Ирина целыми охапками приносила ландыши, позднее — красные и белые пионы величиной с чайное блюдце, высокие тёмнооранжевые саранки с крапинками. Сколько раз Ирина лакомилась белыми луковицами — корнями! Часто, спрыгнув с насыпи, уходила в поле, ложилась в траву и подолгу смотрела в небо. Тишина, зной и крепкий запах цветов. Ирина думала о гимназии, о подругах, о том, что осенью она уедет опять учиться.

Но всё неожиданно изменилось.

Однажды отец вернулся с работы раньше обычного, бросил на стол рулетку, снял запылённые сапоги и, оглядывая подмётки, угрюмо сказал:

— Уволился я…

Мать ахнула:

— Да ведь работы не кончены!

— Ну — не кончены. Что из этого?

— Опять трястись неизвестно куда. Всю жизнь кочуем. То туда, то сюда… Сколько лет больше трёх месяцев на месте не живём, — упавшим голосом проговорила она.

— Вот и поедем на одно место…

— Куда это? — недоверчиво посмотрела мать.

— В город.

— А жить чем в городе будешь? Там тебя ждут? С кем опять разругался?

— Давай обедать, мне в контору надо, — вместо ответа сказал отец.

— Ирина, не слышишь? Иди, на стол собирай. Сама сообразить не можешь, носом ткнуть надо?..

Мать сердито двигала кастрюли на железной печке. Вдруг она вскрикнула:

— От печи от этой, от проклятой хоть бы избавиться. Все руки искалечила. Забыла уж, когда жила в настоящем доме. Всё по баракам да по теплушкам…

— Переедем — избавишься! — усмехнулся отец.

После обеда отец ушёл в контору, а мать набросила на плечи платок и сказала:

— Ты прибери тут, а я в барак сбегаю, узнаю, кто его против шерсти погладил. Это разве человек — никогда толком не расскажет… Бегай да выспрашивай людей. Ну-ка, помоги вылезть!

Ирина спустила на землю небольшую скамеечку. Порог теплушки был над землёй довольно высоко, и грузная мать со своей парализованной ногой не могла самостоятельно ни войти, ни выйти.

После ухода матери Ирина вымыла посуду, подмела пол и взялась за вышивание. Но работа не пошла. Нитка завязывалась в узел и рвалась. Ирина с досадой отбросила работу.

— Хоть бы мама скорее вернулась!

Мать вернулась только перед вечером. Ирина снова помогла ей взобраться в теплушку и ждала, что она скажет. Но мать узнала немногое.

— Все бараки обходила — устала, как собака. Я говорила, что он опять разругался… Разве он может не ввязаться?! Заступник, подумаешь!..

Из отрывочных слов матери Ирина поняла, что отец взял расчёт из-за рабочих. Артель землекопов стала просить прибавки — им выплатили очень мало, не хватало на прокорм. Увеличить плату подрядчик отказался. Тогда отец тоже потребовал расчёта.

Вот всё, что узнала Ирина.

Вечером пришёл отец, угрюмый и молчаливый. Взял клочок бумаги и стал что-то подсчитывать. Когда Ирина утром проснулась, отца уже не было. Как всегда, он ушёл в пять часов утра. Мать сидела над раскрытым сундуком и перекладывала бельё.

— Мама, а куда мы поедем?

— В столицу! — засмеялась мать и, заметив удивлённый взгляд Ирины, добавила: — Почему бы таким богачам не пожить в столице? Поедем в город, в большой, хороший!.. Море там, заводы… всего насмотришься!..

— А как же я? — спросила Ирина. — Учиться…

— Ну, с ученьем расстаться придётся, — хладнокровно проговорила мать. — Поучилась и хватит. Куда ещё? Что мы господа, чтобы, десять лет учить тебя? Вот приедем в город, осмотришься, к портнихе походишь… хоть на себя шить научишься. А то замуж выйдешь и наволочку на подушку сшить не сумеешь.

Мать была в хорошем настроении. Кочевая жизнь ей давно надоела, она мечтала о жизни на одном месте, о квартире, о русской печке. Но Ирине было не до веселья.

«Бросить учиться… к портнихе», — еле удерживаясь от слёз, думала она.

— Ну, чего столбом стала? — прикрикнула мать. — Нет, чтобы помочь — завтра ехать, — а она с фокусами. Пей чай да чисти кастрюли. Укладываться надо…

Весь день прошёл, как в тумане. Ирина чистила кастрюли, перемывала и завёртывала в бумагу посуду, снимала занавески, стирала, складывала. Вещей было немного, но мать непременно хотела уложить всё как следует, чтобы всё было чистым, в полном порядке.

И вот они в большом городе. Как-то они будут здесь жить, что будет с ней, с Ириной?..

* * *

После долгих поисков мать, наконец, нашла квартиру. Дом стоял среди старых полуразвалившихся почернелых домишек, и сам был старый, с облупившимися стенами, в зелёно-серых пятнах.

— А я думала, тут весь город красивый! — разочарованно сказала Ирина. — На тех улицах совсем не такие дома.

— По барину и говядина! — огрызнулась мать. — Да ты что стоишь-то? Таскай хоть мелочь.

Наконец, вещи в квартире. Ни стола, ни стула. Всё надо было покупать.

— Этот город даст пить, — жаловалась мать. — Место ещё не нашёл, а деньги, как сахар в горячей воде…

— Будет тебе! — останавливал её отец. — Купим пока самое необходимое. А там увидим.

— Да ведь жалко, Федя! Хоть и плохонькое, а всё было. Поехали — даром размотали, а теперь снова заводи.

Отец надевал шапку и уходил. Ирина с матерью белили стены, мыли окна и пол.

Через несколько дней устроились окончательно. Отец нашёл службу на заводе кладовщиком и был доволен. Мать тоже радовалась, прикупила лишний стол и кровать. Квартира приняла жилой вид. Нашлась даже комната для Ирины. Правда, она была без окна. Соседи говорили, что здесь раньше была уборная. Но Ирина радовалась и этому.

Мать успокоилась.

Как-то вечером отец искоса посмотрел на Ирину — она мыла посуду — и спросил:

— Чего киснешь?

Ирина не знала, что ответить. Посмотрела печально на мать и, вспыхнув, опустила голову.

— Киснет? — вставила мать. — Из-за ученья киснет. Учиться охота.

Отец ещё раз взглянул на Ирину, помолчал, пошевелил усами.

— Что ж, надо учиться… раз хочет.

— А деньги где мы возьмём на неё? И так стоило её ученье… Надо и о старости подумать. Училась — чего ещё? Я вовсе неграмотная…

— Я бы учительницей стала, только бы гимназию кончить… — проговорила Ирина, глядя на отца умоляющими глазами.

— А ты подумала, сколько надо до учительницы-то тебя дотянуть? Учительницей будешь или нет, а старик-отец гни спину! — раздражённо сказала мать.

— Ну… работаю ведь ещё. Как-нибудь справимся… Выучится, помогать будет!

И скупая, еле заметная усмешка тронула редко улыбавшиеся губы отца.

У Ирины даже сердце забилось от неожиданной радости. Но что скажет мать? Та умела настоять на своём. Мать сказала:

— Мне как хочешь, Федя… Из-за тебя… Старик ты, тяжело.

— Ладно. Пускай пока учится! — решил отец.

Отец обычно не допускал нежностей, но тут Ирина не могла выдержать. Не выпуская полотенца, которым она вытирала посуду, кинулась к отцу и прильнула к нему:

— Папа! Папа…

И больше ничего не могла сказать, только целовала его седую бороду.

— Ты что, с ума сошла? — удивилась мать. — Маленькая отцу на шею вешаться?

— Перестань! — отбивался отец. Он сердито хмурил брови. — Слышишь, чего мать говорит. Ну, будет! Спать тебе пора…

Но Ирина чувствовала, что на этот раз строгость была притворной и, сияющая, с ярко заблестевшими главами, подлетела к матери и поцеловала её.

— Вовсе ума нет, четырнадцать лет девке, — ворчала мать, поправляя левой рукой сбитые Ириной волосы. — Вот поглядим, как отблагодаришь за то, что растили, кормили да поили… Без нас пропала бы, голодная под забором валялась бы. В ноги кланяться должна…

Мать никак не могла удержаться, чтобы и на этот раз те намекнуть Ирине на то, что она им не родная дочь, а только племянница, дочь умершей сестры.