«Русский вопрос», не вовремя заданный

Сотрудничать по «русской линии» с «Литературной газетой» в лице ее главного редактора Юрия Михайловича Полякова я понемногу начал еще в 2003 году по ходу проведения всероссийского конкурса «Что значит быть русским сегодня». Дарил ему все свои новые книги, напоминал о себе, привлек газету к рекламе нового конкурса на лучший учебник по русской истории и т. д. Словом, завязались нормальные, рабочие и уважительные отношения. В «ЛГ» вышло несколько моих статей, рецензий на мои книги.

Летом 2007 года мне удалось сподвигнуть Полякова на большой круглый стол «Русский вопрос», в котором приняли участие лучшие знатоки русской проблемы, корифеи: социолог, главный аналитик ВЦИОМ Леонтий Бызов, публицист и писатель Константин Крылов, историки Сергей Сергеев, Валерий Соловей, Андрей Фурсов, Александр Севастьянов. Кроме них для баланса я пригласил известного своей либерально-консервативной позицией историка Александра Горянина, а также депутата Сергея Иванова, который к тому времени что-то опубликовал насчет русских (впоследствии он исчез с нашего горизонта, но депутатское прикрытие нам на тот момент обеспечил). Вел мероприятие я лично. Материалы круглого стола заняли целый разворот в № 22–23 за 2007 г. под рубрикой «Русский вопрос» и с названием «В бывшем царстве, многонациональном государстве». Это было событие. Русский национализм в его наиболее рафинированном и респектабельном виде впервые так консолидированно предстал в общественном сознании.

Понимая значение русской проблематики, стучащейся в дверь общества, Поляков и раньше периодически посвящал одну полосу в газете рубрике «Русский вопрос». Но: 1) готовила полосу русофильствующая армянка Наталья Айрапетова, что само по себе было нездорово и неестественно до смешного, 2) материалы в основном посвящались русской диаспоре за рубежом, не касаясь реальных русских проблем в России. По большому счету, русский-то вопрос как раз и был там затабуирован как таковой.

Круглый стол стал важным барьером, взятие которого помогло Полякову преодолеть вполне объяснимый страх перед темой и если не сломать, то надломить табу. Никаких дурных последствий не случилось, и у Полякова произошел позитивный психологический перелом. Через пару месяцев я получил от него предложение как-нибудь встретиться в спокойной обстановке, обсудить положение в стране и русскую проблему.

В начале января 2008 года такая встреча состоялась, мы договорились об издании под моей редакцией ежемесячного приложения (вкладыша) к «Литературке» под названием «Русский вопрос», которое должно было выходить за свой собственный счет, чтобы на газету не падало подозрение в финансировании русских национал-патриотов. За один выпуск с меня требовалось внести в кассу «ЛГ» 200 тыс.

Я начал работу по привлечению средств, понимая: лиха беда начало, если мы хорошо стартуем, деньги потом найдутся. Обратился к Партии защиты русской конституции «ПЗРК-Русь» (их финансировал банкир Сергей Пугачев). Денег у них к тому времени уже не было, но они вывели меня на Виталия Волчкова, ветерана СВР и председателя Союза военных китаеведов, у которого был зарегистрирован удобный для сбора средств фонд «Солдатское братство». С Волчковым у меня возникло отличное взаимопонимание и взаимодействие. Кое-какие деньги были у меня лично, кое-что удалось набрать с миру по нитке, словом, накопив около 300 тыс. руб., я вновь пришел к Полякову и сказал: мы готовы. Между «ЛГ» и «Солдатским братством» был заключен формальный письменный договор (впоследствии не имевший ровно никакого значения).

В редколлегию вошли блистательные авторы, большая часть которых принимала участие в достопамятном круглом столе: Бызов, Горянин, Севастьянов, Соловей, Фурсов. От ПЗРК вошел генерал запаса СВР Александр Иванович Никитин, возглавлявший некогда Ситуационный комитет Совета безопасности России. И еще мне удалось призвать в редколлегию Константина Затулина, директора Института стран СНГ[175]. Для Полякова это было важно, т. к. фигура Затулина, приближенного к Лужкову, прикрывала наш проект от возможных нападок со стороны главного акционера «ЛГ» — лужковской АФК «Система». Словом, мне довелось собрать поистине «высшую лигу» корифеев в русском вопросе.

31 июля 2008 г. в «Клубе 12 стульев» газеты я провел первое собрание редколлегии. Кроме названных лиц, за исключением Затулина, присутствовали Волчков, мой бывший личный секретарь Людмила Котонская и Наталия Холмогорова, которая должна была вести правозащитную тематику. Все было готово к старту нашего проекта.

Вмешалось непредвиденное обстоятельство.

Незадолго до собрания Полякову рекомендовали в качестве заместителя главного редактора по политике некую Екатерину Павловну Добрынину. Поляков принял ее на работу, не зная, что она успела побывать в браке с евреем, от которого имела троих детей. Поляков не мог по каким-то причинам присутствовать на нашем собрании, он только поприветстовал всех нас, пожелал успехов, подтвердил договоренности и ушел, оставив за себя эту самую Добрынину. Я провел первый редсовет, поставив на обсуждение цели и задачи вполне мирные и нейтральные, как мне казалось. Однако наутро Добрынина, побывав предварительно у меня на сайте, закатила Полякову дикий скандал и истерику. Запахло жареным: Поляков понял, что вся еврейская общественность России (плюс читатели-евреи в других странах, в т. ч. в Израиле, где выходит 22 тыс. экз. «ЛГ») немедленно начнет против газеты и против него лично оголтелую кампанию, первую скрипку в которой будет играть его собственный зам.

Не зная этих обстоятельств, я спокойно уехал в Коктебель, проплатив 40 тыс. руб. за рекламу нашего вкладыша в «ЛГ». Однако, периодически позванивая директору Соболеву, я вскоре понял, что он темнит и крутит, т. к. реклама все не выходила. Вернувшись в Москву, мы встретились с Поляковым. Он был расстроен. Мы договорились, что пока обстановка так накалена, надо обождать и ограничиться периодической полосой «Русский вопрос», где я мог бы разместить некоторые из заготовленных материалов на обычной основе, т. е. не за плату, а напротив, еще и за гонорар.

Я призвал коллег набраться терпения и подготовил к выпуску вначале одну полосу «Русского вопроса» (№ 45, ноябрь 2008; туда вошли статьи Л. Бызова и А. Горянина, а также «Календарь русских дат» А. Пецко на ноябрь), а затем другую (№ 51, декабрь 2008, куда вошла статья Андрея Борцова о русофобии) и третью (№ 11, март 2009; это материалы круглого стола по русской демографии «Будем жить?», проведенного мною в «ЛГ» при помощи социологического ф-та МГУ). Четвертую полосу подготовила сама редакция «ЛГ», полностью отдав ее под дайджест книги Валерия и Татьяны Соловей (№ 21, май 2009; «Почему не состоялась национальная революция»).

К этому времени Добрыниной уже не было в редакции, и Поляков решил, наконец, дать старт полноценному проекту. Выходка Добрыниной обошлась нам дорого не только потому, что проект задержался выпуском на целый год и за это время поднялись расценки (вместо 200 тыс. я должен был теперь платить 250 тыс. руб. за выпуск). Изменилась в худшую сторону внутриполитическая обстановка, в разгаре была охота на ведьм (читай: русских националистов), в том числе были признаны экстремистскими две мои брошюры в Советском районном суде г. Иванова. Эта история получила скандальную огласку, ибо в экспертизе профессора Ивановского университета Фарахутдиновой, обвинительном заключении областного прокурора Кабалоева и судебном решении фигурировала такая формулировка: брошюры-де имеют «ярко выраженный прорусский характер». Союз писателей России отозвался на это возмутительное судилище письмом протеста в газете «Советская Россия», которое подписали полсотни ведущих писателей страны, начиная с Распутина и Белова… Но это не помогло отменить неправосудное решение.

Поляков снова стал опасаться, и в итоге представления о полноценности проекта у нас с ним разошлись. Его тревоги всячески раздували его зам Л.В. Колпаков и завотделом политики и экономики И.А. Серков. Опытный журналист, Серков мог бы отлично работать цензором, т. к. обладал замечательным политическим чутьем и неизменно подчистую вымарывал из моих (думаю, из всех других тоже) публикаций в аккурат то самое, ради чего они писались. Он заявил мне, что инициатива с «Русским вопросом» напоминает ему ситуацию с «Новым миром», когда стоял выбор: печатать Солженицына или сохранить журнал. Мне это было лестно, но на пользу делу не пошло. В дальнейшем эти два человека сделали все что было в их силах, чтобы «зарубить» выход нашего приложения.

Проблема была еще и в том, что деньги, собранные год назад на приложение, разошлись, а новые только предстояло отыскать. Помог случай, выведший на меня немолодого русского бизнесмена, который нашел меня сам и вызвался выплачивать мне ежемесячно и без всякого отчета 250 тыс. руб. — именно ту сумму, которая требовалась для вкладыша в «ЛГ».

Наконец в № 32 (август) 2009 года вышло приложение «Русский вопрос» на четырех полосах, полностью оплаченное мною. Оно прошло такую жесточайшую тройную цензуру (Серков, Колпаков, Поляков), что в окончательно вылизанном варианте, увидевшем свет, я не дал бы за такое достижение и пяти рублей. Все сколько-нибудь информативное, живое, острое было вытоптано влоск. К тому же Колпаков вопреки обещанию оформил приложение не как отдельный вкладыш, и оно выглядело довольно паскудно и невразумительно как какое-то охвостье собственно газеты. Я чувствовал себя жестоко обманутым. Из девяти предложенных мною материалов в выпуск попало только четыре и те обкорнанные бог знает как. Как я ни бился, но перебить плетью обуха не мог; Поляков ставил вопрос ребром: либо так, либо вернем деньги и до свиданья. Я бесился страшно, но что я мог поделать? Единственная, наверное, страна, где за свои деньги получаешь не то, о чем договаривались, это наша Россия!

Тем не менее я считал: лиха беда начало, надо пробить брешь любой ценой, надо просунуть ногу, а там протиснем со временем и все остальное. Я понимал дело так, что плачу не за этот жалкий и никчемный результат, а за перспективу. К сожалению, я просчитался: перспективы проект не получил.

Постоянные отлучки, командировки и творческие отпуска Полякова не способствовали нормальной работе; уезжая, он все оставлял на откуп Серкову. А с ним мне было невозможно достичь взаимопонимания. Его патологическое «как бы чего не вышло» прямо противоположно моему жизненному кредо. Я видел в его действиях и редактуре откровенный саботаж проекта, прямое противодействие. Мне пришлось специально в его присутствии провести заседание редсовета, на котором каждый материал, предлагавшийся в номер, был обсужден и предварительно утвержден. Теперь уже не я лично, а редсовет, составленный из уважаемых людей, предлагал согласованный вариант, которому Серков не решился противостоять напрямую. Но он хорошо изучил Полякова и действовал наверняка, чтобы утопить нашу затею.

Когда, наконец, второй выпуск был подготовлен, я надеялся, что он пройдет без запинки. Не тут-то было! Колпаков и Серков умудрились так накрутить Полякова, стращая его закрытием газеты и утратой редакторского поста, что снова началась жестокая изнурительная битва за содержание приложения… Я вынужден был заявить, что если они хотят, чтобы мы оплачивали не свой, а их вариант вкладыша, то так дело не пойдет. Наш редсовет — команда «высшей лиги», и если на деле мы призваны всего лишь реализовывать некие планы «ЛГ», то пусть тогда газета нам за это платит, как положено, а не получает деньги с нас.

Мы договорились, наконец, что я отправлю выпуск третейскому судье — члену редколлегии историку Андрею Фурсову, которого Поляков очень уважает. Что я и сделал. Фурсов был в шоке: на его взгляд содержание было стерильно и безупречно, придраться не к чему! О чем он и сообщил Полякову. Но тот уже принял свое окончательное решение и, когда я позвонил, сказал мне, что им такое приложение не надобно вообще.

На этом в истории с «Русским вопросом» была поставлена точка.

Тем временем у моего спонсора была уведена из дома 18-летняя дочь, поддавшаяся на улещивания вербовщиков, представителей татской диаспоры, и он все средства вынужден был пустить на ее поиски, которые вряд ли что дадут, т. к. по некоторым данным, девушка могла быть вывезена в Израиль.

Это был явный знак судьбы, показавшей мне тщетность моих надежд.

Пророческим оказался символ (фото), выбранный мной для заставки «Русского вопроса»: колокол, упрятанный за решетчатую ограду, с языком, связанным грубой веревкой. Мне удалось «протащить» эту картинку только потому, что в уменьшенном виде на ней мои цензоры не разглядели ни решетку, ни веревку, и они выплыли только при печати в увеличенном формате.

Я опубликовал в первом и единственном выпуске приложения несколько своих материалов, в т. ч. под псевдонимом и анонимно. Но это, конечно, слабо утешает.

Увы, Русское движение вновь осталось без так необходимой ему высокой трибуны. Я не могу упрекнуть за это Юрия Михайловича Полякова, которого ценю как писателя и очень уважаю как редактора и общественного деятеля. Он и так делает что может, и делает много, так что ему виднее, что в настоящий момент возможно, а что нет. Но я привел этот исторический эпизод, чтобы читатель еще лучше понял, как непросто в нашей жизни приходится русскому политику, как трудно публично не только отстаивать русские права и интересы, но даже просто рассказывать о них. И как много надо преодолеть препятствий, чтобы вернуть русскому народу его законное достояние, наследие отцов и дедов.