Глава двенадцатая ОТ ГОЛОВЧИНА ДО ТАТАРСКА 

Глава двенадцатая

ОТ ГОЛОВЧИНА ДО ТАТАРСКА 

Но время шло. Москва напрасно к себе гостей ждала всечасно...

А. С. Пушкин. Полтава

В середине июня, когда подросла на лугах травка и просохли русские дороги, способные выдержать тяжесть нагруженных повозок и артиллерийских орудий, Карл XII выступил из Радошковичей, а за ним пришла в движение вся шведская армия. Шведы продвигались к Березине, которая 104,5 года спустя сыграет роковую роль для армии другого завоевателя — Наполеона Бонапарта. За рекой стояли русские полки. Польское и литовское население, в отличие от саксонцев, нисколько не сожалело об уходе шведов. Обобранное ими до нитки, оно скорее радовалось.

Пока шведы стояли в Сморгони и Радошковичах, Карл XII лишился своего, может быть, самого умного и способного генерала — Арвида Акселя Мардефелъта. Еще перед битвой при Калише генерал намекнул королю на то, чтобы тот отпустил его на пенсию, потому что «...стал слишком стар и болезнен и скоро сыграю в ящик». Генерал страдал подагрой, а поражение под Калишем, русский плен, пусть и короткий, окончательно сломали генерала. 28 мая он скончался в Литве и был похоронен на лютеранском кладбище в Вильне. Мардефелъта мог заменить только Левенхаупт, но он еще был в Лифляндии[126]. Уехал умирать в Швецию и генерал О. Веллингк, Г. Ю. Майдель в Финляндии уволился на пенсию, а М. Стенбок приступил к своим обязанностям губернатора Сконе. Способных генералов вокруг Карла вдруг сразу поубавилось.

В Минске на «большом» тракте находилась крупная развязка. Вместо того чтобы пойти от нее на Борисов, где, по данным разведки, за Березиной стояли хорошо подготовившиеся к встрече шведов русские полки, король приказал идти по небольшой дороге южнее тракта и углубился в типичную белорусскую болотисто-лесную местность. Он хотел обойти русские позиции генерал-фельдмаршал-лейтенанта X. Гольца[127] с южного фланга, но для того чтобы русские не разгадали замысла, Карл послал к Борисову по главному тракту небольшой отряд под командованием генерал-майора А. Спарре, который был должен продемонстрировать русским, что главный удар шведы нанесут с фронта.

Армия, поделенная на шесть групп, растянулась в одну длинную колонну и с трудом преодолевала бездорожье. К тому же, как назло, зачастили дожди, и дорога сразу превратилась в жидкую грязь. С собой, ввиду неясности со снабжением, полки везли трехмесячный, собранный чуть ли не по всей Литве и Белоруссии, запас провианта, поэтому лошади скоро совсем выбились из сил. Быстрая переброска войск по такой дороге, конечно, исключалась. 25 (14) июня шведы все-таки добрались до Березины и заставили легкие казачьи и драгунские разъезды противника убраться на другой берег. Когда король вышел к реке, чтобы ознакомиться с местностью, вокруг него сразу запели пули. Уговаривать его укрыться или уйти прочь было бесполезно, и Маленький Принц, генерал-адъютант Т. Хорд и польский полковник Урбанович образовали вокруг Карла XII живой щит. Инициатор выдумки принц Максимилиан тут же получил пулю в бок, но решил не подавать виду и никому не говорить о ранении. Только некоторое время спустя Карл обратил внимание, что с его другом что-то не в порядке, и тогда раненого отнесли в находившуюся неподалеку часовню. Рана, на счастье девятнадцатилетнего героя, оказалась неопасной, на марше его несли драбанты, получая от короля по риксдалеру в день, и уже через три недели принц участвовал в сражении под Головчином.

Через Березину навели мост, и обходной марш продолжился дальше в восточном направлении к реке Друть.

Дождь не переставал, и дорога стала еще тяжелее. Так шведы узнали, что дороги на Руси бывают плохие, очень плохие и отвратительные. Даже король, привыкший не обращать внимания на такие внешние обстоятельства, как погода, в письме к Ульрике Элеоноре пожаловался: «Марш в течение всего лета был довольно трудным как из-за непогоды, так и из-за отвратительных дорог». X. Гольц разгадал борисовский маневр короля и, ускользнув из готовившегося ему окружения, уже стоял под Белиничами за Друтыо. Карл оставил часть сил в виду русских позиций, надеясь спровоцировать противника на вылазку, а сам двинулся на север, пытаясь теперь обойти X. Гольца с другой стороны. 6 июля (25 июня), не встречая никакого сопротивления, он перешел Друть у Алешковичей и завершил обходной маневр. X. Гольц оказался в довольно сложном положении, но в последний момент ему все-таки удалось снова уйти из расставленной западни и отвести свои части на восток. Шведы опоздали все из-за тех же проклятых дорог!

10 июля (29 июня) в сопровождении пары гвардейских рот и валахов Карл появился у местечка Головчин, за которым простирались набухшие от дождей болота и вышедший из берегов ручей Вабич. Шведы, вытеснив находившихся перед ними русских драгун, обнаружили, что драгуны бежали в такой спешке, что забыли сломать за собой два расположенных один за другим моста. Однако радость была преждевременной, потому что была еще третья ветка русла Вабича, и мост через нее отступавшие успели разрушить. На другой стороне ручья были обнаружены многочисленный противник и хорошие полевые укрепления. Скоро выяснилось, что это место обойти шведам не удастся и так или иначе его надо будет брать с боем.

Несколько дней к Головчину подходили отставшие части, а пока король пытался помешать русским стягивать в это место дополнительные силы. Для этого в северном направлении были посланы кавалерийские части, которые должны были продемонстрировать ложный основной удар шведской армии севернее Головчина. Через валахов распустили в округе соответствующие слухи, и, кажется, они имели успех. Командующий русской армией Б. П. Шереметев никаких дополнительных сил к Гояовчину не подтянул, а рассредоточил свои полки по широкому фронту. Пехотная дивизия Халларта (того самого, который был взят в плен под Нарвой и обменен впоследствии на Арвида Хорна) и кавалерийская бригада немца генерала Пфлюга стояли к северу от Головчина, отрезанные от него непроходимым болотом. Непосредственно под Головчином находились две пехотные дивизии Б. П. Шереметева, А. И, Репнина и сильная кавалерия X. Гольца.

Карл XII вместе с Юлленкруком, полковником Сигротом и командующим артиллерией померанским полковником Рудольфом фон Бюновым по прозвищу Grossfoter (дедушка) старательно осмотрел все северные и южные окрестное™ местечка и определил оптимальное место для атаки. К северу от Головчина делать было нечего — там, между Халлартом и Шереметевым, глубокое болото, и там достаточно будет с помощью валахов продемонстрировать ложную атаку. Это позволит удержать Халларта на своем месте. Посреди городка, там, где через три моста проходила дорога, за солидными оборонительными сооружениями, за валами и испанскими рогатками, стояла 14-тысячная дивизия Шереметева: 18 батальонов, включая бригаду драгун и артиллерию. К югу от них стояла 7,5-тысячная дивизия А. И. Репнина с десятью пушками, которого шведы запомнили по битве на Двине семь лет тому назад. Она тоже укрылась за более или менее законченными полевыми фортификационными сооружениями. Обе дивизии противника разделяло еще одно болото шириной около двух километров, которое, вероятно, рассматривалось ими как непроходимое. К югу от Репнина стоял с кавалерией Гольц, в распоряжении у которого находились три драгунских бригады (10 тысяч человек), которыми командовали немцы Н. Ю. Ифланд (Инфлянт), Хейнске и принц Фридрих Гессен-Дармштадтский. Всего у русских под Головчином было сосредоточено около 38 тысяч человек — чуть больше, чем насчитывала вся шведская армия Карла XII, но здесь под Головчином, как указывают шведские источники, у него было не больше 12 тысяч,

С точки зрения шведов, позиция противника под Головчином сильно напоминала Нарву, Двину и Клишов: те же окопы, валы, испанские рогатки, разделительная линия реки, болото. Король решил сделать русским сюрприз и перейти Вабич прямо посреди болота, разделявшего дивизии Шереметева и Репнина, а выбравшись на твердую сушу — попытаться зайти им в тыл. Главным залогом успеха, по мнению Карла, были быстрота и точность маневра, с которыми шведской пехоте нужно было, под прикрытием артиллерии, перейти водную преграду. Большую опасность со своей кавалерией представлял, конечно, Гольц, который с юга мог сбросить наступающих шведов в болото, прежде чем их собственная кавалерия сможет выбраться на сушу и оказать поддержку пехоте.

Юлленкрук с особой тщательностью подобрал места перехода, а «гроссфатер» Бюнов — позицию для своей артиллерии, обеспечивающую оптимально широкий сектор обстрела окопов русских, в первую очередь — дивизии Репнина.

Вечером 13 (2) июля шведы рано легли спать. В 24.00 сыграли «тихую тревогу», и в темноте, под проливным дождем, пехота двинулась к намеченным местам перехода, до которых было около четырех километров. Впереди шел полк гренадеров, за ним — один из батальонов Далекарлийского полка, образуя вместе первую часть колонны во главе с Карлом XII. С ней, чертыхаясь и пыхтя, катили свои орудия артиллеристы Бюнова. Гренадеры шли тоже не налегке: они несли тяжеленные понтоны — каждую секцию по 32 человека, из этих секций на месте нужно было быстро составить мост. В конце концов понтоны пришлось временно бросить, потому что после каждых 20 метров носильщикам приходилось останавливаться и отдыхать. Командование второй очередью колонны было поручено А. Спарре. Движение замыкала кавалерия во главе с Реншёлвдом, она должна была двинуться через два часа после пехоты, чтобы не создавать тесноты и сумятицы в узком проходе. Дабы не было скучно, кавалеристам приказали вполголоса петь псалмы, заканчивавшиеся словами: «Вся наша помощь и утешение в Господе Боге».

К рассвету пехота была на месте. Она спешно укрепила фашинами вязкий берег ручья, но шведов уже заметили. В окопах репнинской дивизии раздался выстрел, потом чей-то истошный крик тревоги, после чего весь лагерь русских проснулся и пришел в движение. Расчет на полную неожиданность не оправдался. За семь лет после Нарвы русские чему-то научились. Р. Бюнов открыл беглый огонь по северному флангу репнинской дивизии, гренадеры по команде короля, положив мушкеты на плечи, вошли в воду, а саперы приступили к наведению двух понтонных мостов. Впереди пехоты, как всегда, шел Карл XII. Как писал биограф короля Ёран Нурдберг, Карл никогда не давал команды типа: «Идите, ребята, вперед и бейтесь!», он обычно кричал: «За мной!» Генерал-адъютант подполковник Габриэль Отто фон Канифер, лифляндец, командир всех валашских «товарищей», закрывал короля своим телом и крупом своей лошади; рядом с королем, пешком, шли капитан гвардейцев ко-ротышка Пер Адлерфельдт, брат будущего историографа короля (когда для капитана стало слишком глубоко, король подхватил его за локоть, чтобы не утонул), и командир Далекарлийского полка Густав Хенрик фон Сигрот.

Когда колонна форсировала ручей и болото, северный фланг Репнина оказался у шведов по правую руку — очень удобный вариант обхода позиций слева. Разрывавшиеся на позициях русских гранаты Бюнова создавали панику и сеяли смерть. Так, одной из гранат оторвало голову генералу-немцу с «неудачной» фамилией фон Шведен. Русские, однако, не растерялись, выдвинули несколько пушек на северный фланг и начали обстреливать наступающую колонну шведов. Гвардейцы, по горло в болотной жиже, с ружьями над головами и подсумками на плечах, испытали неприятные минуты и замешкались. К ним подошла вторая волна наступающих и стала напирать на передних; все происходило в замедленном темпе, люди и лошади увязали в тине, задние наседали, а передние топтались на месте, и атака стала буквально захлебываться в воде. День все не наступал, над болотом висела густая дымка, все эти столпившиеся люди и кони казались здесь чужими и находились в таком противоречии с природой, что все это представлялось совершенно нереальным.

Нужно было как можно быстрее выбираться на твердую землю, иначе все пропало. Когда чуть-чуть забрезжил рассвет, шведы увидели, как за русскими валами зашевелилась пехота, но у нее не было никаких намерений выйти в предполье и со всей силой наброситься на беспомощных, утонувших в болотной грязи шведов. Напротив — они, судя по всему, покидали позиции и собирались показать шведам спину! Им там хорошо было топать по твердой земле и по специальным переходным мосткам и настилам перепрыгивать через рвы, в то время как шведы не могли сдвинуться с места.

Репнин запаниковал при самом виде шведов, перебиравшихся через болото, и немедленно разослал адъютантов к Шереметеву и Гольцу за помощью. Помощь бы пришла, если бы Аникита Иванович продержался хоть какое-то время за валами и испанскими рогатками. При этом его левый фланг бездействовал, и, вместо того чтобы перебросить часть батальонов с левого фланга на правый — если он уж так боялся не устоять перед малочисленными шведскими батальонами, — он отдал левому флангу бесполезный приказ открыть огонь по противнику. Шведы еще даже не атаковали, а Репнин уже отдал приказ на отступление. При этом командующий завернул обратно полк Головина, который командир уже повел в штыковую атаку на шведов! На вопрос Головина, что же тогда делать дальше, Репнин, чуть не плача, ответил: «Что мне делать, коли мочи моей нет, и меня не слушаются, и коли гнев Божий на нас!»

Но вывести из окопов 7500 человек сразу не так-то просто, и при отступлении всегда есть «задние» — вот на них-то и набросились королевские гренадеры и кавалеристы. После болота шведы, казалось, обрели крылья — с таким напором и энергией они ринулись на русские укрепления!

Карл отдал приказ не стрелять и действовать только штыком и шпагой. В данном случае король, возможно, погорячился, потому что русские отходили в лес более или менее организованно и при приближении шведов останавливались и давали залпы, что, естественно, не очень-то приходилось тем по вкусу. Через час последние русские пехотинцы исчезли в лесу, и Карл XII приказал наступавшим частям остановиться. Шведы повернули назад и занялись добиванием тех, кто не успел выскочить из окопов и добраться до спасительной опушки леса.

И в это время появились кавалеристы Гольца. Если бы Репнин не запаниковал[128] и смог бы продержаться хотя бы с полчаса, исход сражения, с учетом подавляющего превосходства русских, мог бы быть совершенно другим.

Русские кавалеристы помогли пехотинцам вывести на юг артиллерию и после этого повернули на пехоту шведов. Если бы не подоспевшие два эскадрона Реншёльда, кавалерийская бригада Ифланда могла бы натворить много бед. Шведский историк Э. Карлссон вообще полагает, что кавалерийский прыжок Реншёльда через болото спас шведов от поражения.

Переправа шведской кавалерии далась еще труднее, чем пехоте. Уже шел бой, а она все еще никак не могла выбраться на сушу. Поэтому Реншёльд взял с собой всех тех, кто был под рукой, и ринулся на выручку своим. Русская кавалерия стала брать верх над этими наспех собранными частят ми, и если бы в это время не подскакали драбанты, то шведские эскадроны были бы все изрублены. После Клишова Головчин стал их днем. Но и этого подкрепления не хватило бы шведам для победы, если бы не подоспела наконец-то выбравшаяся из болота основная масса лейб-драгун и кавалеристов Смоландского полка. При численном равновесии шведы стали теснить русских и заставили их отступить. При преследовании кавалерия Реншёльда наткнулась на вторую кавалерийскую бригаду, которой командовал принц Гессен-Дармштадтский. Тот почему-то считал себя в полной безопасности и вел бригаду в колонном порядке. С ней разделались довольно быстро, окружив с трех сторон и заставив уйти прочь.

Так, несколько шведских батальонов прогнали с позиций целую пехотную дивизию Репнина, а шведская кавалерия в количестве сначала 400, а к концу боя — 2500 всадников рассеяла и заставила отступить десятитысячный корпус Гольда. Допустим, что Репнин оставил поле боя из-за трусости и неумелости, но что же можно тогда сказать о немецких опытных и обученных генералах? Почему они уступили поле боя противнику? Но не надо торопиться с выводами, уважаемый читатель. Шведская кавалерия и по вооружению, и по выучке, и по тактике боя на голову превосходила русскую, и с этим в то время ничего нельзя было поделать.

Б. П. Шереметев, занявший позиции к северу от болота, все это время сохранял «олимпийское спокойствие». Он выслал на юг бригаду драгун, которые, однако, при виде шведов, форсировавших болото, развернулись и ушли обратно. После этого старый тугодум пребывал в состоянии внутренней борьбы с самим собой, не обращая внимания на крики о помощи, с которыми к нему прибывали адъютанты Репнина. Наконец фельдмаршалу пришла в голову хорошая мысль: перейти Вабич и попытаться зайти в тыл шведам с севера. Перед позициями Шереметева мосты через Вабич сохранились, хотя на другом берегу их охраняли шведские лейб-драгуны. Русская пехота вышла в поле и стала наседать на шведских драгун, и тем пришлось бы, несомненно, худо, но туг на горизонте вдруг появился Вестерботгенский пехотный полк Гидеона Фокка, и положение сразу круто изменилось в пользу шведов. Командующий отвел наступавшие части и покинул поле боя.

Карл XII, покончив с дивизией Репнина, обратил свое внимание на дивизию Шереметева и начал перебрасывать все свои наличные силы на левый, северный, фланг. В этот момент к нему якобы подскакал курьер и доложил, что шведская кавалерия на юге испытывает сложности. Король бросился на помощь, но сигнал оказался ложным. Время для решительного боя с дивизией Шереметева было упущено, и Борис Петрович, воспользовавшись заминкой в рядах шведской армии, благополучно ушел с позиций и отвел свою дивизию назад. А без короля и кавалерии шведы тоже не решились на то, чтобы ввязываться в серьезный бой с частями Шереметева. После ухода из армии Стенбока и Мар-Дефельта чувствовалось отсутствие опытных генералов, способных брать на себя ответственность.

Сразу после обеда 14 (3) июля 1708 года Головчинское сражение было закончено. Потери с обеих сторон были значительные: согласно П. Энглунду, русские потеряли убитыми и ранеными пять тысяч (согласно Лильегрену — 1700), а шведы—до 1200 человек (по Лильегрену — 1300). После сражения под Головчином, которое в общем-то не означало коренного перелома в войне с русскими, Карл XII для поддержания реноме шведской армии и боевого духа солдат приказал изготовить памятную медаль с надписью «Побеждены леса, болота, оплоты и неприятель». Потом, спустя много лет, Карл эту победу будет считать самой почетной и важной — вероятно, потому, что избранный им вариант атаки был очень рискованным и шведы под Головчином были на грани поражения. Будь на месте Репнина и Гольца более толковые военачальники, а Реншёльд со своими кавалеристами или подполковник Фокк со своими пехотинцами не появились бы вовремя, то король вместе со своими гренадерами остался бы вечно лежать в болотной жиже маленького, но вышедшего из берегов ручья Вабич. Спасло везение, но под Головчином удача улыбнулась Карлу в последний раз.

Английский военный наблюдатель (и разведчик) Джон Джеффри, участвовавший в русском походе шведов по представлению герцога Марлборо, докладывал в Лондон: «Шведы вынуждены признать, что русские свой урок выучили лучше и со времени битвы под Нарвой добились в военном деле больших успехов. Если бы их солдаты продемонстрировали хотя бы половину того мужества, что их офицеры, то победить их было бы намного труднее», а цитируемый выше полковник К. М. Поссе после Головчина написал сестре в Швецию письмо, полное тревожных ожиданий и отчаяния.»

Э. Карлссон считает, единственное значение Головчина для шведов заключалось в том, что победа открыла армии путь к Днепру. Наши историки, анализируя ход Головчинского сражения, также отмечают, что стратегического значения для дальнейшего хода войны оно не имело. А. Стилле в начале прошлого века отмечал выдающиеся тактические способности Карла XII и слаженное взаимодействие шведской кавалерии и пехоты, которые и решили исход сражен А. 3. Мышлаевский указывает на неудачное расположен ретраншементов в дивизии Репнина. «... После трехдневной работы пехота ухудшила свое положение, — считает наш военный историк. — Она приковала себя к окопу, разбитому столь неудачно, что защитники его не только были не в состоянии в полной мере воспользоваться оружием и поддержкой конницы, но поставили себя в рискованное положение также и в минуту отступления».

19 июля шведская армия вошла в Могилев, который достался ей совершенно нетронутым и неразрушенным. Это упущение со стороны генералов Петра I при исполнении его жолкевской стратегии шведы тут же обратили себе во благо — Карл отдал город на разграбление своим солдатам. Здесь шведы задержались на целых три недели, в частности и потому, что возможности снабжения армии в данной местности были намного лучше, нежели в районе Березины. Русская армия в это время опустошала дорогу на Смоленск. Граница с Россией была совсем уже радом.

Ежедневный рацион питания каролинского солдата, согласно регламенту военного комиссариата, предполагал выдачу 850 граммов мяса, 850 граммов хлеба, 2,5 л питья, 200 граммов масла или сала, 500 граммов каши или гороха, соль и 2 гроша на вино и табак. В описываемый нами период нормы питания снизились до 500 граммов хлеба, 50 граммов рисовой крупы, 300 граммов свежей говядины, 150 граммов солонины, 100 граммов сыра, килограмма картофеля, 15 граммов кофе, 40 граммов сахара и 20 граммов соли. Потом тенденция к снижению будет продолжаться до тех пор, пока армия не выберется на Украину. Временами шведы, вторгаясь на территорию, опустошенную русскими войсками, будут испытывать настоящий голод. Карл XII лично следил за питанием солдат, и солдаты верили, что какие бы неблагоприятные условия с провиантом для армии ни складывались, король всегда что-нибудь добудет.

Под Могилевом литовский запас пропитания закончился, и шведы стали пополнять свои продуктовые резервы как за счет поборов с населения, так и за счет трофеев, доставшихся при Головчине в виде части обоза русских. Но под Могилевом уже побывала русская армия, и шведам «обломилось» не так много. Между тем в каждом шведском пехотном полку в среднем насчитывалось 50 человек нестроевого состава (прислуга), 350—360 кучеров, 100 офицерских денщиков и 437 лошадей, из которых более 400 были тяжеловозами. В кавалерийских полках обозное хозяйство было не меньше, чем в пехотных. Таким образом, получалось, что кроме 35 тысяч военнослужащих строевой службы приходилось кормить еще около пяти тысяч «нестроевиков» и добывать фураж в среднем на 35 тысяч лошадей.

В русском походе шведам было страшно непривычно и непривычно страшно. Враждебное население, враждебная природа делали свое дело, и боевой дух постепенно и незаметно стал испаряться. Некоторые из шведов ударились в мистику, как, например, братья-гвардейцы Анкархъельмы, получившие в походе прозвище Предсказатели. Старший из них по Книге Откровения прочел, что поход Карла в Россию будет неудачным, а чтобы подтвердить свое искусство предсказателя, он нагадал своему брату и нескольким его товарищам смерть в бою под Головчином. Когда же спросили, что будет с ним самим, он ответил, что будет ранен и умрет от ран. Все эти предсказания якобы сбылись в точности. В это же время в шведской армии появился некий архивариус Кориландер, который, как ни странно, получил аудиенцию у самого Карла (вероятно, не без помощи графа Пипера) и предсказал ему, что скоро он в сопровождении немногочисленной свиты окажется в Турции... Король, говорят, не поверил и прогнал предсказателя прочь.

В шведский лагерь неожиданно прибыл прусский генерал-адыотант Д. Н. фон Зильтман, попросивший разрешения сопровождать шведскую армию в русском походе. На Карла XII произвело впечатление, что пруссак добирался до Могилева самостоятельно, к тому же он был хорошим знакомым Реншёльда, и король просьбу его уважил[129].

В середине мая генерал Левенхаупт вернулся в Ригу из штаб-квартиры в Радошковичах, а 13 июня он получил королевский приказ на выступление. Пока ему в качестве конечной точки маршрута был указан город Березина-Пажовская на реке Березине, играющей в русской истории роль своеобразного «бермудского» магнита, притягивающего к себе всех агрессоров и завоевателей.

Непонятно, из каких расчетов исходил Карл, оставляя на сложные сборы целого корпуса такой малый срок. Естественно, Левенхаупт ответил, что подготовительные мероприятия еще не закончены, и просил перенести срок выступления на более позднюю дату в июне 1708 года. С точки зрения Карла XII, задержка на две-три недели существенно роли не играла, и он дал на это согласие. 27 июня Левенхаупт окончательно определил маршрут следования, и в начале июля его корпус в составе 7500 человек пехоты и пяти тысяч кавалеристов и драгун наконец вышел из Риги. Сам Левенхаупт присоединился к нему лишь 8 августа.

Шведские историки отмечают, что Левенхаупт особо не торопился. Он, как утверждает Ф. Г. Бенггссон, якобы полагал, что лучше быть на первых ролях в Риге, нежели на вторых и третьих при короле Карле. Ко всему прочему, ему не нравилась идея совершенно «оголить» Лифляндию от шведских войск. Предлогом для своей задержки в Риге генерал якобы выбрал необходимость ожидания из Швеции амуниции и одного драгунского полка с севера. Лучше бы, указывают критики генерала, он поспешил к корпусу и позаботился бы о его быстрейшем прибытии в заданную королем точку.

О. Хайнтц и Э. Карлссон, наоборот, считают, что Левенхаупт не заслуживает подобных обвинений, ибо был поставлен в слишком тяжелые условия: в сжатые сроки в разграбленных и опустошенных русскими войсками провинциях собрать все необходимое. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что Левенхаупт отнесся к поручению короля со всей ответственностью и пунктуальностью. Он вернулся из ставки короля в Ригу в середине мая, а уже 13 июня 1708 года получил от Карла датированное 5 июня письмо с указанием в начале месяца трогаться в путь! Естественно, подготовка к походу была далеко не завершена, Левенхаупт попросил отсрочку и уже в конце июня выступил в поход. Низкие темпы передвижения Лифляндского корпуса — в среднем по 230 километров в месяц — помимо плохих дорог объяснялись дождливой погодой и тем, что с ним шел тяжелогруженый обоз, а качество лошадей-тяжеловозов оставляло желать лучшего. Ко всему прочему, утверждает шведский профессор Халлендорфф, специально изучавший поход Левенхаупта, генерал конечной своей целью считал не Березину-Пажовскую, а другую Березину, значительно ниже по течению одноименной реки, а это означало продвигаться часть пути по дороге, по которой уже прошла армия Карла. Впрочем, эта ошибка Левенхаупта вскоре была исправлена, как только он появился в корпусе, и маршрут скорректировали, но потери времени компенсировать было уже невозможно.

Другое дело, что у Левенхаупта душа к этому походу явно не лежала. Ему толком не объяснили стратегического замысла шведской армии, его несправедливо «дергали за рукав» и торопили с выступлением, и чуткая и тонко организованная натура «профессора в мундире», вероятно, уже улавливала какие-то слабые и пока не совсем внятные, но тревожные импульсы из космоса. Генерал был мистиком и верил в приметы.

В корпусе Левенхаупта появилась и другая беда, которую командующий признает сам: среди солдат и офицеров резко упала дисциплина. Полки и батальоны двигались, как им было удобно, и со стороны корпус был похож на цыганский кочевой табор, а не на воинскую колонну. Часть вины за это с Левенхаупта можно бы снять: он получил приказ везти с собой обоз с трехмесячным запасом провизии для всей армии, а поскольку этот запас считался неприкосновенным, то каждому командиру полка для прокорма своих людей нужно было изворачиваться и рыскать по округе в поисках еды и фуража. Это был хороший предлог для мародерства, и многие офицеры пустились во все тяжкие. «Интеллигент» Левенхаупт не хотел, да и не мог бороться с «...вредными последствиями единовластия и горькими плодами людской злобы», и пустил все на самотек.

Пока в июле, августе и сентябре 1708 года Лифляндский корпус ползал по лесам и болотам Литвы, нахождение армии Карла под Могилевом становилось все более проблематичным, потому что в округе буквально все было съедено. В ставке же короля полагали, что Левенхаупт должен скоро подивиться, а его все не было и не было. К тому же русские казаки и калмыки постоянно тревожили армию своими неожиданными налетами и шведы несли потери в людях и имуществе. Так, 4 августа в журнале уже цитированного нами гвардейского полковника К. М. Поссе появилась запись о том» что калмыки «...переправились через Днепр и украли 30 битюгов из обоза Его Превосходительства фельдмаршала Рентшёльда», а запись следующего дня свидетельствовала уже о том, что калмыки хорошо изучили беспечный нрав шведских конюхов и «...опять переплыли реку и увели с собой 12 лошадей из конюшен Его Величества и двора, которые бродили без присмотра». Кто-то за это упущение был примерно наказан!

С учетом всего этого и за отсутствием сведений о Левенхаупте в августе назрела необходимость переменить дислокацию армии. Многие наши историки гадали и высказывали разные предположения относительно того, почему Карл XII не остался ждать в Могилеве подхода корпуса Левенхаупта.

Ближе всех к правде, как нам кажется, оказался Н. И. Павленко. Он полагает, что изменить утвержденные самим королем планы пришлось по воле внешних обстоятельств, из которых на первом месте стояла проблема пропитания армии.

В Могилеве считали, что для преодоления расстояния между Митавой и Могилевом, равного 68 шведским милям (около 700 километров), Левенхаупту при средней скорости передвижения 15 километров в сутки требовалось не более полутора месяцев, то есть к 22—25 августа он должен был быть у цели. Между тем 15 августа о нем не было ни слуху ни духу, и Карл отдал приказ переходить через Днепр и двигаться несколько юго-восточнее Смоленской дороги, которую блокировала армия Петра. Карл снова задумал обход левого фланга русских с южного направления. Если в Европе Карл был больше тактиком и всегда шел «на вы», то теперь он все чаще стал интересоваться стратегией. Несомненно, российские просторы и неисчерпаемые по сравнению со Швецией ресурсы, несмотря на слабое, по его мнению, состояние армии противника, все больше внушали ему уважение.

Петр I вовремя обратил внимание на этот маневр шведов и вполне правильно расценил его как намерение Карла XII попытаться пройти на Москву южной дорогой через Брянск и Калугу. Он сразу дал распоряжение кавалерии А. Д. Меншикова преградить этот путь и не дать противнику перейти через реку Сож. Шведы двигались довольно медленно, пополняя по пути запасы фуража. Дневниковые записи некоторых гвардейцев Карла рассказывают о том, как солдаты 21—22 августа жали и молотили рожь. 22 августа шведы подошли к Черикову, что на реке Сож, и встретились с авангардом Меншикова. Передовые посты с обеих сторон завязали перестрелку на мосту, в которой принял участие и король Швеции, якобы собственноручно застреливший из мушкета трех русских. Шведские исследователи отмечают этот эпизод как исключительный: обычно Карл XII привык действовать пистолетом и шпагой, а вот мушкет ему пришлось подержать в руках лишь под Чериковом.

Два дня противники, разделенные рекой, стояли друг против друга и не предпринимали никаких серьезных действий. Вся кавалерия русских находилась у реки Сож — значит, никакой опасности для Левенхаупта не было, и с часу на час он должен был объявиться в Могилеве. С запасом провианта, боеприпасов и амуниции, который он доставит в главную армию, можно было бы планировать более или менее крупные операции, а пока у шведов такого резерва создано не было, и перспектива для его создания тоже не просматривалась. Впереди — русская армия, и чем ближе к Москве, тем более решительна она будет в своих стремлениях не подпускать противника к столице и не давать ему возможности заниматься снабжением.

Между тем Левенхаупт в конце августа находился севернее Минска под городом Долганово, отстоявшим от Могилева примерно на 250 километров. Карл, продолжая практически топтаться с армией на одном месте, занимаясь в основном фуражированием, послал в Долгиново курьера с указанием поторопить Левенхаупта с прибытием. Курьер прибыл к Левенхаупту 8 сентября, а еще 15 августа шведская армия покинула Могилев. Получалось, что король, таким образом, дезинформировал своего генерала.

Карл еще не знал, что в это время генерал Г. Любекер позорно провалил возложенную на него задачу по вытеснению русских с берегов Нюэнской реки — так шведы в то время звали Неву[130]. В середине августа он с 11-тысячным корпусом[131] выступил к устью реки, но, наткнувшись на укрепленные позиции русских, смалодушничал и почему-то ушел в Эстляндию. Оттуда, вместо того чтобы нанести удар по Пскову, он попытался снова потревожить армию Апраксина в Ингерманландии, но действовал робко, нерешительно и никакого ущерба противнику не причинил. К осени среди личного состава корпуса начались болезни, солдаты стали испытывать недостаток в провианте. В результате, обложенный со всех сторон русскими войсками, Любекер был вынужден спешно погрузить своих людей на суда подошедшей вовремя эскадры адмирала Анкершерны и ни с чем вернуться на исходные позиции в Финляндию. Перед уходом генерал отдал приказ забить шесть тысяч лошадей, чтобы они не достались русским, и бросить на берегу несколько тысяч саксонцев, завербованных на службу в шведскую армию из числа взятых под Фрауштад том пленных. В Финляндию этот генерал привел с собой около семи тысяч человек.

Вместо того чтобы связать силы русских на северо-западе, бездарный поход Любекера дал возможность парю Петру перевести из армии Апраксина на юг, на направление главного шведского удара, шесть пехотных и два драгунских полка. Эти полки сыграли свою роль на поле Полтавского сражения.

... Из Черикова шведы несколькими параллельными колоннами двинулись на север, изменив свое направление после выхода из Могилева почти на 90 градусов, что соответствовало движению прямо на Смоленск. Такой маневр угрожал южному флангу русской армии в Горках, и Петр отдал приказ своим войскам перегруппироваться, в результате чего две кавалерийские дивизии — Рённе и Гольца — отошли на север.

7 сентября (27 августа) шведы подошли к местечку Молятичи и стали там лагерем. Генерал-майор К. Г. Руус (Роос, Рос, Росс и даже Розен) с четырьмя пехотными и одним кавалерийским полками расположился в пяти километрах от штаб-квартиры короля и стал объектом нападения русской армии. 10 сентября (30 августа) 1708 года противник под командованием генерал-майора М. М. Голицына, со второй попытки (первая провалилась из-за утечки информации, вызванной переходом к Руусу пленного шведского денщика), ночью подобрался к отряду К. Г. Рууса и напал на его лагерь. Несмотря на прецедент, шведы беззаботно спали, когда русская пехота внезапно ворвалась в лагерь и стала расстреливать в упор просыпавшихся каролинцев. Атаку отбили, но шведы понесли ощутимые потери, сопоставимые с теми, которые они имели под Головчином: до 300 убитых, от 500 до 750 раненых, шесть знамен и три пушки (потери русских, по Лильегрену, оцениваются в 700 убитых и две тысячи раненых). Король выразил большое неудовольствие беспечностью Рууса и сделал ему внушение. Больше всего шведов поразил тот факт, что русская пехота отваживалась первой напасть на противника. Заметим при этом, что бой под Молятичами в нашу историю вошел как бой под селом Добрым, который, по словам Петра, сделал первый «добрый» вклад в победу над врагом. Именно под Добрым русские впервые заставили шведов уважать себя как достойных противников.

После ночного боя русские в полном порядке отошли назад, оставляя после себя сожженные деревни, лесные завалы и засеки на дорогах, и всякая надежда Карла XII, прискакавшего в Молятичи к концу боя, втянуть Петра I в генеральную баталию вновь испарилась. 18 (7) сентября шведы продолжили движение на Смоленск в четырех параллельных колоннах, постоянно подвергаясь нападениям русских отрядов легкой кавалерии генерала Бауэра. Корпус Бауэра стоял раньше у Дорпата, в Лифдяндии, и караулил Левенхаупта, и если он присоединился здесь к царской армии, то и Левенхаупт должен уже был бы достигнуть Днепра. Король забеспокоился и выслал навстречу Левенхаупту небольшой отряд «товарищей».

А два дня спустя шведы снова столкнулись с русскими кавалеристами — теперь неподалеку от Татарска, у местечка Раевка. Король то главе Эстьётского кавалерийского полка шел впереди колонны» когда неожиданно прямо перед собой он увидел русских всадников. Он с ходу ринулся в атаку, приказав своему адъютанту К. Г. Русеншерна немедленно скакать к полковнику фон Дальдорфу за подкреплением. Смоландский кавалерийский полк немедленно бросился на выручку Карла XII, но принял бой значительно правее того места, где находился их король.

Между тем Карл углубился в гущу схватки и скоро был окружен кавалеристами противника. Он отчаянно отбивался от наседавших на него русских, при этом под ним застрелили коня, и он вот-вот должен был либо погибнуть, либо попасть в плен. Сзади Карла упал убитый наповал генерал-адъютант Тюре Хорд, который когда-то вместе с Маленьким Принцем на Березине прикрывал короля своим телом от русских пуль, и Карл остался один на один с врагами. С небольшой группой смоландских кавалеристов пришел майор Исак фон Линде, но отряд тут же был изрублен русскими саблями. Если бы подоспевший в последний момент на помощь Дальдорф не отогнал со своими смоландцами русских, дело для Карла XII закончилось бы плохо.

Однако бой под Раевкой не перерос в крупную баталию, и обе стороны разошлись по противоположным берегам разделявшей их речки. Генерал Бауэр, командовавший русским отрядом, так описал это событие; «И король стоял на той стороне переправы с полчаса, а я по сей стороне. И строил король своих, а я своих людей. И друг на друга войско смотрело, и стояли столь близко, что можно было друг по друге палить из пистолета, а стрельбы не было».

С 21 (10) по 24 (13) сентября Карл стоял со своей армией под Татарском — в самой северной точке своего маршрута — и смотрел на северо-восток в сторону Смоленска, откуда поднимались клубы дыма, подтверждавшие, что русская армия по отношению к противнику продолжала неуклонно придерживаться жолкевской тактики выжженной земли. Более того, шведам показалось» что эта тактика с каждым даем стала ужесточаться. Так, под Смоленском фельдмаршал Шереметев приказал на пути шведов свалить целую полосу леса! Это было непостижимо для шведского менталитета — такой «варварский» метод ведения войны они видели в первый раз!

Карл XII был удручен: если бы в распоряжении армии имелся шестинедельный резерв питания, он без всяких колебаний отдал бы ей приказ идти прямо на Москву. Но Могилевские запасы подходили уже к концу, в некоторых полках не было хлеба уже три недели, а с фуражом для лошадей положение обстояло еще хуже. Продвигаться к Москве по территории, где не имелось никакой возможности снабжать армию, было рискованно. Петр I своей тактикой пассивного сопротивления, изматывания противника в ежедневных мелких стычках и уклонения от решающего сражения выиграл этот этап войны вчистую. И никакими средствами и мерами достать русских было невозможно. Куда же подевался, в конце концов, этот бывший полковник-латинист Левенхаупт?

Топтаться на месте больше не имело никакого смысла, армия и кони находились на грани голода. Двигаться на Смоленск и Москву — безумие. Надо было что-то предпринимать и находить какой-то выход. Карл XII стоял перед выбором: или возвращаться к Днепру и искать там Левенхаупта, или уходить на юг, в не затронутые войной Северские земли, где можно будет наладить снабжение армии, а уже оттуда через Брянск и Калугу идти на Москву. Возвращаться назад королю не хотелось в принципе — это было равносильно отступлению, значит, нужно было сделать маневр на юг. К тому же если кавалерийский корпус Бауэра был здесь, рядом, то Левенхаупту, между корпусом которого и главной армией временно образовывалась пустота, никакая опасность угрожать не могла. От валахов уже поступили сведения о том, что Левенхаупт дошел до Днепра. По другим данным, он даже перешел Днепр и находится в Чаусах, к юго-западу от Татарска, а значит, в полной безопасности. Последний контакт с генералом произошел 8 сентября 1708 года в Долгинове, куда прибыл курьер Карла XII с указанием Левенхаупту поторопиться. Значит, информация валахов была правильной. Скоро, скоро все станет на свои места.

А Левенхаупт к этому времени находился далеко на западе от Днепра, и все расчеты Карла на самом деле базировались на ложных предпосылках. Вопреки напоминанию короля поторопиться Левенхаупт пробыл в Долгинове еще три дня, потому что целую неделю собирал в Черее отставшие на марше полки. В Черее Левенхаупта застал еще один посланник короля — польский священник, но он, ввиду постоянно появлявшихся на дорогах русских казачьих разъездов, вернуться с ответом обратно в штаб-квартиру не смог. Его и так долго и дотошно расспрашивал и обыскивал русский казачий разъезд. И туг Карл XII, ушедший на юг, на какое-то время вообще потерял Левенхаупта.

О том, что происходило в это время в Татарске, вспоминает генерал-квартирмейстер Юлленкрук. Как-то к нему зашел король и стал расспрашивать о дорогах и маршрутах, но для чего и применительно к каким штанам он интересовался ими, не сказал. В это время в лагере началась по какому-то поводу тревога, и Карл XII ушел. Заинтригованный Юлленкрук — впервые королю понадобился совет со стороны — поспешил к Реншёльду: может быть, фельдмаршал располагал какой-то информацией? Реншёлвд рассказал Юлленкруку, что пытался поговорить обо всем этом с Пипером, но поскольку он общался с графом не напрямую, а через третьих лиц, то граф ответил в его адрес ругательством: «Эта бестия, которая все время советует королю, пусть даст совет и на сей раз!» В общем, сообщил Реншёлвд, король вроде бы вынашивает идею пойти на юг, в Северские земли, то есть первые два варианта — вернуться к Днепру или пойти на Смоленск — уже Карла не интересовали. Реншёлвд, встревоженный тем, что генерал-квартирмейстер узнал от него слишком много, послал его за уточнениями к графу Пиперу.

Граф Пипер начал жаловаться на то, что отношения его с Реншёлвдом стали портиться до такой степени, что они теперь уже не разговаривают и стараются избегать друг друга. Его величество и фельдмаршал словно сговорились и смеются над его предложениями относительно дальнейших действий. Но в принципе так оно и есть: король решил повернуть армию на юг. Это, по мнению, Пипера было очень неудачным решением: его зять, генерал Мейерфельт, только что решил взять к себе жену, но теперь, когда вопрос о вступлении в Северские земли решен, об этом не может быть и речи. Северские земли вряд ли пригодны для проживания жен шведских генералов. Толстяк Пипер был умным человеком и не стал рисовать генерал-квартирмейстеру более мрачные картины будущего, связанные с этим роковым решением Карла XII.

Вскоре Юлленкрук был вызван к королю в палатку на совещание. Генерал-квартирмейстер не сомневался в том, что Реншёльд и Пипер уже предупредили Карла о том, что они сообщили ему о дальнейших перспективах русского похода. Настоящие тайны мадридского двора в Татареке! Так оно и оказалось: в палатке сидели оба их высокопревосходительства и генерал Мейерфельт (последний присутствовал явно не из-за жены).

Речь зашла снова о маршрутах, о проходимости русских дорог (хорошая тема!) и о местонахождении злосчастного Левенхаупта. Юлленкрука даже попросили составить гипотетический маршрут, по которому Левенхаупт мог пройти от предполагаемого его местонахождения до соединения с армией. Король обратил внимание присутствующих на то, что марш в Северские земли должен быть совершен в обстановке полной секретности, чтобы русские не могли помешать им своими контрманеврами. Было решено, что в авангарде форсированным маршем пойдут две тысячи пехотинцев и тысяча кавалеристов. Их задача — занять населенные пункты, преградить русской армии путь в эти места, а дороги к центру России держать для шведской армии открытыми.

25 сентября Каря XII навсегда распрощался с опустошенным могилевским краем и непроходимой Смоленской дорогой и по следам своего авангарда двинулся на юг, на Калужскую дорогу.

В Татареке, утверждают шведские историки, Карл XII допустил роковую ошибку, которая повлекла за собой череду других ошибок и несчастий. Все завязалось в один узел: затянувшийся поход Левенхаупта, усугубленный дождливой погодой и плохими дорогами; слишком быстрый уход шведской армии из Татарска, вызванный отсутствием возможностей прокормить армию; гениальное прозрение Петра относительно возможностей перекрыть путь шведам к плодородным Северским землям и «пощипать» Лифляндский корпус под Лесной — вот три главные причины всех дальнейших несчастий шведов.