Привычка — вторая натура

Привычка — вторая натура

По своему характеру Громыко был консерватором. Даже в мелочах. Во время зарубежных поездок его помощники и секретари «отоваривались» всеми необходимыми канцтоварами в наших посольствах. Синих карандашей импортного производства никто для Андрея Андреевича не «закупал». Знали, что он все равно от них откажется, предпочитая отечественные. Брился Громыко только обычным, классическим, станком «Жиллет» с бритвами. А когда появились станки с двойными лезвиями, плавающими головками, он не пожелал их даже испробовать, сказав, что все это ерунда.

Внешний облик Андрея Андреевича нельзя себе представить без галстука, костюма темного тона и белой рубашки и вообще неделовым.

Став членом Политбюро, Громыко полюбил ездить на отдых в Крым, в местечко под названием Мухолатка. Это примерно час с небольшим езды от Ялты. Там он проводил свой отпуск. Замечательное безлюдное место. Две небольшие госдачи, маленькая, всегда спокойная бухточка. Говорят, что он и в море купался, но все же не могу представить Громыко в одежде курортника и уж тем более в плавках.

Однако это, так сказать, дома. А вот случай из дальних странствий.

Мы находились с Громыко на Кубе. Оказались там потому, что, возвращаясь из Америки, с сессии Генассамблеи ООН, сделали остановку на острове по приглашению кубинского руководства.

Разместили нас в отдельных гостевых коттеджах, расположенных вокруг небольшого озерца. В переговорах я не участвовал и два дня просто отдыхал.

Накануне нашего отлета, вечером, Фидель Кастро решил устроить ужин на свежем воздухе. Где-то на окраине или даже за городской чертой Гаваны находилось излюбленное, по словам работников посольства, место отдыха Фиделя. Туда он и пригласил всю советскую делегацию. На Кубе в это время стояла сильная жара. Кастро попросил передать Громыко, что ужин будет совершенно неофициальный, чисто дружеский. И очевидно, зная Андрея Андреевича, он специально подчеркнул: «Никаких галстуков, никаких костюмов». Даже попросил нашего посла уговорить Громыко явиться в рубашке с короткими рукавами и летних брюках.

Перед выездом мы все собрались у дома, в котором остановился Громыко. Выстроился кортеж автомашин. Вдруг ко мне подошел посол и говорит:

— Вот вы увидите, что будет. Он выйдет в галстуке, в своем плотном темном костюме, то есть в том виде, в котором вел переговоры. Этого я и боюсь. Ведь Кастро специально и очень настойчиво просил, чтобы он пришел в летней одежде.

А. А. Громыко, Л. И. Брежнев, Р. Никсон в Ореанде

Крым, 1974 год

А. А. Громыко и И. Ганди

1970-е годы

Мы все, разумеется, надели рубашки с короткими рукавами. У кубинцев очень популярна рубашка навыпуск, с четырьмя накладными карманами. И в ней, если она белого цвета, считается приличным появляться даже на официальных приемах. Это и понятно — жара там совершенно нестерпимая.

Посол обратился ко мне:

— Вы же его хорошо знаете, может быть, подниметесь к нему и уговорите надеть что-нибудь полегче.

Я поднялся на второй этаж. Громыко вышел, как и предполагал посол, в плотном шерстяном костюме. В помещении это еще было ничего, потому что работали кондиционеры. А на улице… Я говорю:

— Андрей Андреевич, извините, но Кастро просил надеть что-нибудь легкое.

Я старался вовсю, чуть ли не умолял его понять, что это и политически важно, ибо Кастро хочет продемонстрировать именно дружеское общение, подчеркнуть, что встреча абсолютно неформальная, не продолжение переговоров.

Громыко поморщился и спросил:

— Суходрев, вы действительно так считаете?

— Я в этом убежден, Андрей Андреевич. Все, кто с вами здесь находится, весь состав посольства и, конечно же, кубинцы — все без исключения будут в рубашках с короткими рукавами и без галстуков.

— Н-да, — недоверчиво протянул Громыко. — Ну хорошо. Будь по-вашему.

Он развернулся и пошел к себе. Через десять минут вновь вышел. Пиджака на нем не было, рубашка и галстук остались те же. А поверх рубашки он надел куртку бежевого цвета, застегнув ее аж до самого узла галстука. Не могу ручаться, но мне показалось, что эта куртка была шерстяная. Во всяком случае, достаточно плотная.

— Ну вот, Суходрев, — сказал Андрей Андреевич, — я пошел на компромисс!

В таком виде, а для Громыко это была высшая степень вольности в одежде, он отправился на ужин. И провел весь чудесный вечер под открытым небом с яркими южными звездами в данном облачении.

Угощение было особым: на огромном вертеле жарилась туша целого быка. Повара поворачивали вертел над угольями и по мере прожаривания мяса срезали благоухающие слои. Я сидел довольно далеко от Громыко, но видел, что на протяжении всего вечера, несмотря на жару и горячую пищу, он держался молодцом.

В Индонезии, в дни визита туда Хрущева, Андрей Андреевич поразил меня в этом плане еще больше.

Довольно много времени мы проводили в дороге. Я обычно ездил в одном автомобиле с Громыко.

Итак, едем мы в очередной раз на машине, Громыко расположился на заднем сиденье, я — на откидном, вполоборота к нему, потому что отвечаю на его вопросы. Ненароком бросаю взгляд вниз и вдруг замечаю под слегка задравшейся брючиной Андрея Андреевича белые кальсоны, явственно просвечивающие через тонкие черные носки.

В дни нашего пребывания в Индонезии столбик термометра поднимался обычно до 35–40 градусов в тени. Мы довольно много часов проводили на воздухе, под палящим солнцем. На неформальных церемониях, говорил нам президент Сукарно, лучше всего быть в легких одеждах. Хрущев с удовольствием, помню, надевал вышитую украинскую косоворотку. А Громыко оставался в неизменном темном плотном костюме и при галстуке. И, как выяснилось, еще и в теплом нижнем белье…

Завершая эту тему, расскажу о случае, который произошел с Андреем Андреевичем в Нью-Йорке в середине 70-х годов. Во время одного из своих выступлений с трибуны ООН Громыко вдруг страшно побледнел, умолк на полуфразе, качнулся — было видно, что вот-вот упадет. Подбежавшие охранник и врач успели его подхватить под руки и увести.

Я в этот момент был в зале. Начался переполох. Как бы кто ни относился к Громыко-политику, случившееся с патриархом дипломатии вызвало у присутствующих сочувствие и привело их в состояние замешательства. К тому же никто не знал, что именно произошло с ним. Все видели только то, что Громыко вдруг потерял сознание. Посоветовавшись, председатель решил дать слово следующему оратору.

Забегая вперед, скажу: потом я спросил личного врача Громыко о причинах обморока, и он ответил, что виной тому был элементарный перегрев. Сентябрь в Нью-Йорке — прекрасный теплый месяц, а в зале Генеральной Ассамблеи, где собрались делегации полутора сотен стран, было довольно душно. Тут-то Громыко и подвела привычка в любую погоду надевать на себя теплые вещи. Неудивительно, что случился этот обморок.

Когда выступление следующего оратора закончилось, председатель объявил о том, что Громыко готов продолжить свою речь. Андрей Андреевич вернулся на трибуну и как ни в чем не бывало продолжил выступление с того места, на котором прервался. Весь зал, все присутствующие, независимо от политической окраски и пристрастий, встали и устроили ему овацию. «Старый боевой конь» вернулся в строй.