Первое знакомство с парламентаризмом

Первое знакомство с парламентаризмом

Громыко пытался убедить Хрущева в том, что тому, как главе правительства, не обязательно ездить на каждое заседание Генеральной Ассамблеи, особенно на первое, организационное. Но Никита Сергеевич был непреклонен. Сказал: раз приехал, то буду присутствовать на всех заседаниях. Вслед за ним, конечно же, такое решение приняли и первые лица социалистических стран, не говоря уже о руководителях Белоруссии и Украины.

Интересно было наблюдать за Хрущевым. Он впервые столкнулся с практикой буржуазного парламентаризма. Внимательно ко всему присматривался, старался понять, почему аудитория ведет себя по-разному: одни горячо аплодируют, другие сидят молча, третьи вообще слоняются по залу. Поражая всех, он являлся к самому началу утренних и дневных заседаний. Опытный в этих делах Громыко напрасно уговаривал его не торопиться, мол, заседания Генассамблеи никогда не начинаются вовремя. Но Хрущев говорил:

— Ничего не знаю. По регламенту заседание начинается в одиннадцать. Именно тогда мы там и будем.

Делать нечего. Ехали. Хрущев входил в пустой зал. Подходил к тем креслам, которые были отведены для нашей делегации. Потом в недоумении бродил по вестибюлю или выходил в ооновский парк. Возмущался здешними порядками. В Верховном Совете подобного представить было нельзя. Посмел бы там кто-нибудь опоздать к началу заседания или во время его проведения разгуливать по залу!

Ф. Кастро и Н. С. Хрущев на Генеральной Ассамблее ООН

Нью-Йорк, 1960 год

Наверное, все эти дни в нем копилось недовольство и плюс к этому его обуревало желание поскорей выйти на трибуну и раскрыть всем глаза на то, что происходит в мире и здесь, в ООН. Наконец этот долгожданный момент настал. Хрущев, не отступая от текста, выступил с более чем двухчасовой речью, со своим программным заявлением. Досталось на орехи всем империалистам, особенно американским, которым он припомнил все их прегрешения, включая и «U-2». Прозвучали и предложения о ликвидации колониализма, об учреждении «тройки» вместо поста одного Генерального секретаря ООН.

Зал был переполнен. Многие пассажи в выступлении Никиты Сергеевича встречались громом аплодисментов, исходящих прежде всего от наших союзников. Иногда Хрущев, взяв стоящий перед ним стакан боржоми, отпивал из него, хвалил, как всегда, этот напиток и советовал попробовать его всем присутствующим.

Сразу замечу, что в конечном счете Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам была принята на основе нашего проекта. И добавлю, что с тех пор, можно сказать с легкой руки Хрущева, вопрос, озаглавленный «О выполнении Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам», в качестве отдельного пункта включался в повестки дня всех последующих сессий Генеральной Ассамблеи ООН вплоть до наших дней. Получилось, что в том году мы со своим «главным вопросом» угадали.

Практически все ораторы, выступавшие после Хрущева в ходе общей дискуссии, так или иначе затрагивали выдвинутые советским лидером инициативы. При этом некоторые из них обращали внимание зала на то, что кроме колониализма, о котором говорил Хрущев, есть и другой вид угнетения — тот, который навязал Советский Союз странам Восточной Европы. Это вызывало бурную реакцию Хрущева. А тут еще кто-то начал вещать с трибуны о «кровавых действиях Советского Союза» в Венгрии в 1956 году, и этого уже Хрущев перенести не мог. Он стал с места громко возражать против заявлений того или иного оратора. Однако микрофоны перед делегатами тогда еще не устанавливали, и поэтому ему приходилось кричать изо всех сил, но все равно без толку: ведь сидящие в будках синхронные переводчики его не слышали.

В своих мемуарах Никита Сергеевич пишет, что многие в зале выражали несогласие с выступающими: топали ногами, громко протестовали и так далее. Но этого не было. В ООН подобное просто не принято. Там действуют строгие правила процедуры. Разрешается в ходе дискуссии брать слово для ответа на то или иное выступление или же по порядку ведения, если оратор говорит не на тему или как-то иначе нарушает регламент. В этом случае председательствующий прерывает оратора и дает слово для чисто процедурного возражения. Но Никиту Сергеевича все эти права и правила мало интересовали.

И вот на трибуне — представитель Филиппин, флегматичный, тщедушного вида мужчина. Он говорил о событиях в Венгрии, об аннексии Прибалтийских республик. К тому моменту Хрущев уже уяснил себе, что его выкрики с места никто не слышит, но все же продолжал буйствовать. Кстати, премьер-министр Англии Макмиллан прервал свое выступление, когда Хрущев начал снова что-то выкрикивать, выдержал паузу и с легкой улыбкой в усы произнес: «Хоть бы мне кто-нибудь его перевел, что ли…» Реакция — типично британская. Филиппинец же старался не обращать внимания на выкрики. Тогда Хрущев начал барабанить кулаками по столу. Пробовал и топать ногами, но получалось малоэффективно, поскольку пол был устлан сплошным ковровым покрытием.

Рядом сидел Громыко. Мало того что он не пытался успокоить своего соседа, так еще и сам разошелся. Кто бы мог представить Андрея Андреевича, бьющего кулаками по столу в зале Генеральной Ассамблеи! Однако я это видел.

Громыко все же сумел в какой-то момент объяснить Хрущеву, что тот имеет право перебить оратора и взять слово по порядку ведения.

— Ах, все-таки имею право перебить? Очень хорошо! — обрадовался Никита Сергеевич и поднял вверх табличку с названием своей страны.

Председатель прервал филиппинца. Тот покорно сошел с трибуны, а его место быстро занял Хрущев. Причем, подходя к трибуне, он сделал жест рукой, как будто смахивает с нее оратора словно муху.

Хрущев, разумеется, начал говорить не по порядку ведения заседания, а свое. Председатель сессии — Фредерик Боланд, ирландец — перебил его, мол, извините, но это — не по порядку ведения. Однако Хрущев все же успел-таки высказаться об «американских марионетках» на Филиппинах. А про самого оратора сказал:

— Не знаю, может быть, он сам по себе и неплохой человек, но ясно, что он выполняет волю своих заокеанских хозяев.

На следующий день филиппинец, получив официальный протокол прошедшего заседания, содержащий и высказывания Хрущева, попросил на очередном заседании воспользоваться своим правом на ответ. Это получилось довольно смешно. Филиппинец вышел на трибуну и начал цитировать Хрущева: «Вот он вчера сказал, что он, то есть я, может, и неплохой человек, но…» и так далее.

Зал разразился смехом. Хрущев же хохотал чуть ли не до слез. Получилось, что обиженный оратор просто повторил его слова.

Выступления продолжались. Время от времени в них звучали заявления, которые Хрущев воспринимал как выпады против коммунизма, Советского Союза и социалистической системы в целом. Протестуя, он продолжал стучать кулаками по столу. А потом, в какой-то момент, я вдруг вижу — он снял с ноги ботинок и стучит уже им. Отмечу, что это был не совсем ботинок, хотя так его потом называли во всех газетах мира, а, скорее, башмак, что-то вроде сандалии, с несколькими ремешками на носке. Тупоносую коричневого цвета обувь Хрущев тогда любил носить в теплую погоду.

Когда он начал колотить башмаком по столу, мне стало дурно. Думаю, не только мне. Позже Никита Сергеевич пытался объяснить этот случай, взглянуть на него, так сказать, объективно. В своих воспоминаниях он пишет, например, что Неру не очень одобрил его действия, и поясняет, почему вынужден был прибегнуть к башмаку. В зале, прямо перед ним, сидела делегация франкистской Испании. А перед его отъездом из Москвы пребывающая в эмиграции в СССР Долорес Ибаррури, деятель испанского и международного рабочего движения, обратилась к нему с просьбой: если будет возможность, пристыдить и разоблачить франкистов. И вот после выступления министра иностранных дел Испании он, Хрущев, выполняя просьбу Долорес Ибаррури, стал выкрикивать слова против Франко и для большей убедительности стучать ботинком по столу. Тем самым он выполнил просьбу Долорес.

Цель как бы оправдывала средства.

Но я помню и другое объяснение, данное им в тот же день, как говорится, по горячим следам. После заседания Хрущев пригласил некоторых руководителей соцстран в свою машину, поскольку устраивал в нашей миссии завтрак в их честь, и по дороге завел разговор о злосчастном башмаке. Сказал, что вывел его из себя испанский оратор, пришлось так бить кулаками по столу, что часы остановились. «Вот, думаю, черт возьми, еще и часы свои сломал из-за этого капиталистического холуя. И так мне обидно стало, что я снял ботинок и начал им стучать». И ни слова о просьбе Долорес. Конечно, обидно сломать часы… Хорошо еще, что башмак уцелел.

Выступление испанского министра глубоко задело Хрущева. Он тут же потребовал слова в осуществление права на ответ. Когда его предоставили, стал с трибуны на чем свет стоит крыть и режим в Испании, и самого Франко. А Франко, какой бы он ни был, являлся главой государства — члена ООН. Хрущев кричал, что «придет время, и народ Испании поднимется и свергнет кровавый режим!». По всем парламентским законам это было явным оскорблением. Председатель сессии прервал Хрущева и заметил, что «выступающий оскорбляет главу государства, а это у нас не положено». Он тщетно пытался лишить Хрущева слова. Но ведь Никита Сергеевич стоял на трибуне у микрофона, наушников, через которые поступает синхронный перевод, у него не было, и английскую речь Боланда он не понимал. Да если бы и понимал, полагаю, не захотел бы остановиться. Догадываясь, что председатель пытается его урезонить, он обернулся к нему и стал обличать уже Боланда:

— Ах, вот как?! И вы, председатель, тоже поддерживаете этого мерзкого холуя империализма и фашизма?! Так вот я вам скажу: придет время, и народ Ирландии поднимется против своих угнетателей! Народ Ирландии свергнет таких, как вы, прислужников империализма!

Ирландцы — народ эмоциональный и горячий. Боланд, услышав выпады теперь уже в свой адрес, стал пунцовым и закричал:

— Вы нарушили уже все правила! Я лишаю вас слова и закрываю заседание!

И тут Боланд вспомнил, что у него в руках председательский молоток, которым в таких случаях можно стукнуть по деревянной подставке, что он и сделал, но уж очень сильно. Молоток треснул, и головка его, кувыркаясь, полетела в зал. Все замерли. Хрущев продолжал еще что-то выкрикивать, но его уже никто не слышал, так как микрофон отключили. Боланд встал и покинул зал. И только тогда Хрущев, явно нехотя, возвратился на свое место.

Потом мне рассказали, что кто-то все-таки подобрал головку молотка в зале, и она до сих пор хранится в здании на Ист-Ривер. У председателя же впоследствии появился новый молоток. Его подарили норвежцы. Он много мощнее сломанного, выполнен из дерева какой-то ценной породы и покрыт орнаментами времен викингов. Сломать его уже не так просто. Да и таких возмутителей спокойствия, каким был Хрущев, больше нет в мировой политике.

Что касается нашего предложения о введении «тройки» вместо поста одного Генерального секретаря ООН, то оно вызвало решительный протест всех делегаций, кроме, конечно, наших союзников, и с треском провалилось. Тогдашний Генсек ООН швед Даг Хаммаршельд, отвечая на критику Хрущева, упрекнувшего его с трибуны в том, что он целиком и полностью на стороне капиталистического мира, сказал, что не может принять такие обвинения, что является беспристрастным слугой международного сообщества, каковым только и может быть Генеральный секретарь ООН, и что, на его взгляд, концепция руководства ООН «тройкой» не имеет будущего. И стал настаивать на том, чтобы «предложение о “тройке”» ни в коем случае не было принято. В ответном выступлении Хрущев воскликнул:

— Ну как же так, как вы можете выступать против?! Я вас принимал у себя в стране! Я вас на лодке катал!..

Обида и недоумение слышались в этих словах.