«Сладкий мальчик»

«Сладкий мальчик»

Помню, как в очередной приезд Громыко в Вашингтон на переговоры нам сообщили, что встреча с американским президентом Джимми Картером назначена на половину девятого утра. Громыко же по традиции, заведенной советскими руководителями еще в сталинские времена, привык трудиться допоздна, а иногда и по ночам. Он зачастую уезжал из министерства в девять-десять часов вечера, захватив с собой пухлую папку с документами. В МИДе же круглосуточно работали дежурные помощники, которые были готовы в любую минуту выехать к нему на дачу, чтобы привезти новые документы или увезти отработанные. При таком распорядке Громыко не привык вставать слишком рано. А тем более если предстояла важная встреча…

Несколько слов о Картере.

Джимми Картера долго считали политиком местного значения. В Джорджии его знали сначала как трудолюбивого и удачливого фермера, владеющего большими плантациями арахиса, культовой для Америки сельскохозяйственной культуры, затем — как губернатора штата. Правоверный баптист из весьма религиозной семьи, человек с открытым, улыбчивым лицом, светло-русыми волосами и белесыми ресницами, Картер, безусловно, тянул на стопроцентного американца. Но не более.

Во время президентской избирательной кампании он, соблюдая старую американскую традицию, лично ходил по домам избирателей, стоял у проходных заводов, раздавая листовки, и говорил: «Здравствуйте, меня зовут Джимми Картер. Я собираюсь баллотироваться в президенты Соединенных Штатов».

Как это часто бывает в Америке, в результате перипетий предвыборной гонки, стечения обстоятельств, одним словом, удачи белокурый фермер из Джорджии стал президентом. Правда, как потом оказалось, всего на один срок.

Американских обывателей после прихода нового президента к власти интересуют не только возможные перемены во внутренней политике (повышение или снижение налогов, увеличение или сокращение расходов на образование, медицину и так далее), но и то, какие изменения он внесет в облик своей резиденции в Белом доме. Я не могу отнести это только лишь к праздному любопытству. Характер перемен в Белом доме говорит очень многое о натуре, пристрастиях и воспитании его нового хозяина, в той или иной форме, в общем-то, определяющих будущую внешнюю и внутреннюю политику страны. Поэтому данный вопрос и волнует американцев.

Когда президентом был Кеннеди, его жена, в частности, много потрудилась в Белом доме над созданием более шикарного, изысканного убранства. При Линдоне Джонсоне стиль стал простым, техасским. Никсон тоже внес немало своего.

Заменяются даже картины, украшающие стены многочисленных комнат и залов Белого дома. При Кеннеди, например, висели произведения маринистов, изображения парусников… Словом, каждый президент вместе с супругой приспосабливает Белый дом под свой образ жизни, имидж, привычки. Это касается как убранства официальной резиденции американских президентов, так и порядков ее внутренней жизни. Меняется стиль обслуживания, питания, организации приемов и торжеств.

Конечно же, изменения произошли и при Джимми Картере. После его въезда в Белый дом стали поговаривать, что стиль этой резиденции существенно упростится. Дело в том, что многие предшественники Картера-президента критиковались за чрезмерное расточительство за счет налогоплательщиков: организация непомерно роскошных банкетов, приобретение новых сервизов персон на двести и прочее. И вот, чтобы отмести от себя подобные пересуды, Картер сразу же дал понять, что при нем все будет значительно упрощено. Сменили поваров, взамен французов и итальянцев наняли американцев, кухня стала как бы более «патриотичной». Было заявлено, что вина будут подаваться только калифорнийские (это коснулось и американских посольств за рубежом, куда «калифорнийцы» стали завозиться в обязательном порядке). И вообще ходили слухи, что потребление спиртных напитков в стенах Белого дома будет резко сокращено или даже отменено.

При Картере обмен визитами на уровне высших руководителей не осуществлялся. Этот президент в какой-то мере был идеалистом. Вскоре после своего избрания он прислал в Москву госсекретаря Сайруса Вэнса с предложениями, далеко выходящими за рамки Владивостокских договоренностей по вопросам ограничения стратегических вооружений. После этого переговорный процесс надолго застопорился. Казалось, что американцы напрочь отказались от уже согласованной основы. У нас даже считали, что, пока нет преемственности во внешней политике, с Америкой вообще нельзя вести никаких дел и, соответственно, не может быть и встреч на высшем уровне.

С. Вэнс, Л. И. Брежнев, А. А. Громыко на встрече в Кремле

Москва, 1977 год

Еще одна проблема, которой, говоря современным словечком, Картер «доставал» советское руководство, — его навязчивая забота о правах человека. Он выдвинул эту проблему чуть ли не на первый план советско-американского диалога. Конечно, для наших руководителей предложенная тема стала просто острым ножом, приставленным к горлу, и рассматривалась она как вмешательство во внутренние дела СССР, несмотря на подписанный нами ранее Заключительный акт. Отношение же Картера к данной теме было идеалистическим, почти религиозным. Новый госсекретарь вместе со своим президентом начал ставить решение тех или иных вопросов в непосредственную зависимость от решения проблем в области соблюдения прав человека. Таких, например, как обращение с диссидентами, которых, повторюсь, стало появляться все больше и больше после и, я бы даже сказал, в результате Хельсинкских договоренностей. Короче, при Картере советско-американские отношения переживали не лучшие времена.

Однако ни американцы, ни мы, даже в условиях взаимных упреков и обвинений в адрес друг друга, все же не отказались от диалога. И вскоре вернулись к практике ежегодных встреч президента США и Громыко во время пребывания нашего министра иностранных дел на Генассамблее ООН.

…Когда Громыко узнал о том, что американский президент будет ожидать его в Белом доме рано утром, Андрей Андреевич спросил у Добрынина, нельзя ли перенести переговоры на более поздний час. Тот в ответ усмехнулся: попробовать, конечно, можно, но вообще-то для Картера раннее утро — обычное для встреч время. В Госдепе, мол, подтвердили, что в другое время Картер принять Громыко не может.

Никуда не денешься. На следующее утро, ровно в половине девятого, мы были в Белом доме.

Картер привлек к беседе многочисленных официальных лиц и экспертов, поэтому переговоры проходили в так называемом зале заседаний правительства, примыкающем к Овальному кабинету. Едва мы зашли в это довольно просторное помещение, как открылась одна из боковых дверей и появилась пожилая, хорошо выглядящая, одетая в брючный костюм женщина. Президент встал и, улыбнувшись своей известной, несколько застенчивой улыбкой, произнес:

— Господин Громыко, прежде чем мы начнем, хотел бы представить вам мою маму. Она очень хотела познакомиться с таким известным человеком, как вы. И я не мог ей в этом отказать.

Никто из нас не был готов к столь неожиданной встрече, но Громыко немедленно поднялся, приветливо улыбнулся и воскликнул:

— Как, это ваша мама?

Картер обнял ее за плечи и подтвердил:

— Да.

Громыко сказал, обращаясь к матери президента, что ему очень приятно с ней познакомиться, что он читал о ней в прессе и знает, в частности, о том, что она была волонтером Корпуса мира (американской организации, которая посылает своих членов в слаборазвитые страны для оказания им помощи). Замечу, кстати, что у нас к деятельности Корпуса мира тогда было отрицательное отношение, так как ее истолковывали не иначе как проявление неоколониализма.

Мать Картера, с весьма заметным акцентом жительницы южных штатов, ответила, что она тоже счастлива познакомиться с Громыко, а потом неожиданно добавила:

— Не буду вам мешать. Но вы, господин Громыко, не обижайте моего сладкого мальчика.

Громыко шутливо парировал:

— Я? Вашего сына? Знаете, это, наоборот, он меня иногда пытается обидеть.

На что госпожа Картер отреагировала категоричным тоном:

— Ну, в это я никогда не поверю. Джимми очень, очень хороший мальчик…