Глава 12. В кругу “семьи”

Глава 12. В кругу “семьи”

Триумфальное восхождение Путина из лубянского кабинета в кремлевский берет начало от незначительного на первый взгляд события — дня рождения Лены Березовской 22 февраля 1999 года. Борис и Лена планировали лишь небольшой праздник, только для членов семьи и самых близких друзей. Но Путин приехал сам, без приглашения, чем сильно удивил не только Лену с Борисом.

В эти дни противостояние Березовского с Примаковым достигло максимального накала, и оптимисты соглашались с пессимистами, что на этот раз олигарху не удастся выйти сухим из воды. Именно поэтому, впервые за многие годы, Лена с Борисом решили никого не приглашать — зачем ставить людей в неловкое положение?

Совсем недавно они были в Кремлевском дворце съездов на премьере “Сибирского цирюльника”, первого российского блокбастера в голливудском стиле. Дворец был до отказа заполнен разодетой публикой — пять тысяч “лучших людей” Москвы. Но как только Борис и Лена вошли в зал, вокруг них моментально образовалось свободное пространство, нечто вроде зоны отчуждения; от них инстинктивно отодвигались, как от прокаженных. Быть связанным с Березовским становилось опасно.

Тремя неделями раньше следователи генпрокуратуры в сопровождении телекамер и вооруженных бойцов в масках совершили набеги на двадцать четыре офиса и частные квартиры в Москве, имевшие отношение к Борису, включая головной офис “Сибнефти”. Искали подтверждения нелегальной прослушки телефонных разговоров, которую будто бы вела служба безопасности Березовского. Полным ходом шло следствие по “делу Аэрофлота”. Одновременно с этим началась налоговая проверка телекомпании ОРТ. Комментаторы в один голос заговорили о закате эры олигарха. Люди бились об заклад, что Бориса арестуют. И никто не сомневался, что за всем этим стоит Примаков.

“Демонстрация силы в отношении Березовского показывает, что Примаков начинает брать под контроль силовые структуры, которые прежде подчинялись только Ельцину, — писала в эти “Бостон Глоуб” в репортаже из Москвы. — Примаков усиливает влияние в СМИ, промышленности и структурах национальной безопасности, расставляя на ключевых позициях “людей в черном” — бывших шпионов, связанных с ним со времен работы шефом разведки”.

“Березовский теряет контроль, — констатировали “Московские Новости”. — Его обычных защитников на этот раз не видно, и контратаки не последовало”.

Однако Ельцин, пребывавший в депрессии, не воспринимал атаку на Бориса как часть наступления на себя самого. Ему боялись доложить, что его собственная дочь проходит по “делу Мабетекса”. Он также не слишком хорошо понимал, насколько “дело о пропавшем займе” Международного валютного фонда угрожает команде Чубайса.

Политический круг Бориса в те дни сузился до горстки людей, объединенных решимостью остановить Примакова во что бы то ни стало. В их число входил тандем “Таня-Валя”, Роман Абрамович, а также советник Ельцина по экономике Александр Волошин. Из-за присутствия в группе Татьяны и Юмашева, которого Ельцин любил как сына, все вместе они стали известны как кремлевская “семья”. Борис, который был минимум на десять лет старше всех остальных, являлся для них чем-то вроде гуру.

Влияние “семьи” на президента никогда не было столь серьезным, как об этом писали журналисты, а с их легкой руки и западные специалисты по России. Бэ-эн, как они между собой называли Ельцина, никому не позволял собой манипулировать и никогда не забывал о собственных интересах. К тому же он недолюбливал Березовского, который был движущей силой группы. Иначе говоря, “семья” была не столько “кухонным кабинетом” Ельцина, сколько мозговым центром при Тане-Вале, которые доносили идеи Березовского до президента в приемлемой для него упаковке.

Самым молодым членом “семьи” был Рома Абрамович. В конце 1997 года он попросил Бориса познакомить его с Таней-Валей, после чего не прошло и месяца, как они стали неразлучны. Борис тогда сказал Роме: “Я могу с ними работать, но жить с ними не могу — проводить выходные, катать на яхте и прочее. Если ты этим займешься, я буду только рад”. К тому времени и Борис и Рома обзавелись яхтами и недвижимостью на Лазурном берегу, где спасались от московской суеты.

— Готов хоть спать с ними, если это полезно для бизнеса, — ухмыльнулся Рома.

Борис уже давно понял, что за Роминой застенчивостью и приятными манерами скрывается расчетливый и практичный волк-одиночка, хорошо чувствующий человеческие слабости и обладающий талантом использовать людей. Не сговариваясь оба понимали: разделение ролей в “семье” таково, что у одних есть влияние, а у других ресурсы, и кто-то должен платить за все эти поездки в Европу. Ресурсы, конечно, были у них обоих, но катание на яхтах получалось у Ромы гораздо лучше, чем у Бориса. Вскоре все финансовые и другие “технические” проблемы “семьи” легли на плечи Ромы. И он их успешно решал.

Через некоторое время на периферии этого круга появился новый человек — глава ФСБ Путин. Несмотря на первоначальный холодок между ними из-за дела УРПО, его отношения с Борисом постепенно улучшились, ибо у них был общий враг, Примус. Напористый премьер-министр мечтал поставить во главе ФСБ своего человека, как он говорил, “настоящего профессионала” из старых зубров КГБ. Каждый раз, посещая Ельцина в больнице, он пытался убедить его избавиться от двух людей — Путина и Березовского.

Однако в отношениях Бориса и Путина не было особой теплоты до того самого момента, когда тот вдруг появился на дне рождения Лены.

Известие о том, что на дачу едет директор ФСБ, пришло всего лишь за двадцать минут до прибытия. Поначалу решили, что произошло нечто чрезвычайное, но когда Борис вышел встретить гостя, то увидел громадный букет роз, появившийся из автомобиля, а из-за букета выглядывал сам миниатюрный Путин. Люди в штатском стояли позади полукругом.

Борис был крайне удивлен.

— Володя, я очень тронут, но зачем тебе усложнять отношения с Примусом?

— Для меня это не важно, — сказал Путин. — Я твой друг и хочу это продемонстрировать. Всем. Из тебя хотят сделать преступника, но я знаю, что ты чист.

Много лет спустя, уже в Лондоне, Борис продолжал верить, что Путин тогда был искренен.

— У него не было никаких видимых мотивов для этого. Я не был в числе ельцинских фаворитов, а с Таней-Валей он мог общаться и без меня. Вряд ли Путину нужно было давать Примакову повод пожаловаться президенту, что мы с ним заодно.

Меня озадачила уверенность Бориса в искренности Путина; ведь этот наш разговор происходил уже после Сашиной смерти. Две вещи не совмещались в одном образе: Путин — бескорыстный друг, пришедший на помощь, и одновременно — заказчик изуверского убийства?

— В том-то все и дело! — воскликнул Борис, просияв, будто только что доказал теорему. — Пойми, Володя — человек страстный, максималист. Его в КГБ учили верности и преданности, а также ненависти к врагам. Я тогда для него был свой, а Саша стал враг. Он его и убил — вот тебе и вся мораль. И тогда и потом он был верен себе. Я это потом понял, когда сам оказался в списке врагов.

Итак, со дня рождения Лены, Путин стал полноправным членом “семьи”. И быстро доказал, что обладает незаменимыми качествами для решения насущных проблем: знает, например, как отразить атаку Скуратова.

НИКОМУ ДОПОДЛИННО НЕ известно, откуда взялась эта видеозапись. Борис узнал о ней, когда в Кремле об этом уже вовсю перешептывались. В “Президентском марафоне” Ельцин пишет, что “порнографическая пленка”, на которой человек, похожий на генпрокурора Скуратова, развлекается с двумя проститутками, просто “попала в руки” руководителя администрации генерала Бордюжи в конце января 1999 года. По словам Ельцина, видеозапись сделали “друзья из числа банкиров и бизнесменов… [которые] воспользовались слабостью” прокурора.

Московский еженедельник “Аргументы и Факты” позже отметил, что качество черно-белого изображения было настолько низким, что эту запись могли сделать только спецслужбы, у которых “нет средств на закупку новой аппаратуры”.

Хорошо осведомленный журналист и депутат Госдумы Юрий Щекочихин в “Новой Газете” утверждал, что человек, отснявший пленку, был агентом ФСБ в окружении самого генпрокурора и позднее получил в награду важный пост в аппарате Путина в Кремле.

Кто бы ни был автором записи, она сыграла свою роль в истории, став очередной ступенькой в восхождении Путина к власти.

1 февраля 1999 года генерал Бордюжа пригласил Скуратова в Кремль и продемонстрировал ему пленку. Скуратов тут же написал заявление об отставке, которую, согласно Конституции, должен был утвердить Совет Федерации. Заседание Совета было назначено на 17 марта. А накануне поздно вечером видеозапись показали по государственному каналу РТР с рекомендацией не смотреть детям до 18 лет.

Однако скандал ударил по Ельцину сильнее, чем по самому Скуратову. На следующее утро голосование в Совете Федерации обернулось для Кремля унизительным фиаско. Скуратов объявил, что заявление об уходе написал под давлением, и сенаторы 142 голосами против шести отклонили отставку генпрокурора.

“Операцию по нейтрализации Скуратова провалил генерал Бордюжа… Теперь следует ожидать чистки администрации,” — писала, суммируя московские слухи, газета “Москоу Таймс”.

И действительно, Ельцин тут же уволил Бордюжу. Он вызвал Скуратова, Примакова и Путина к себе в больницу. Его не поставили в известность о существовании пленки, сказал он, но раз уж скандал разразился, то Скуратову лучше уйти. Тот ответил, что видеозапись сфабрикована. Это было его первой ошибкой. Ельцин тут же поручил Путину произвести анализ подлинности пленки силами ФСБ. И тут Скуратов совершает вторую, роковую для себя ошибку. Он пытается шантажировать президента, прозрачно намекая, что если тот позволит ему остаться, то он, в свою очередь, закроет “дело Мабетекса”.

Сцена в больничной палате, описанная Ельциным, достойна гоголевского “Ревизора”. Прокурор, смущаясь, объясняет президенту, что пришедшему на его место новому человеку “не удастся уладить такое сложное дело”, как история с “откатом” за контракт на реставрацию Кремля. При этом имя Татьяны вслух не произносится. Президент не сразу понимает, о чем идет речь, так как не знает или не хочет верить, что в деле замешана его дочь. Путин же и Примаков прекрасно понимают, что имеет в виду прокурор: если разразится скандал, то Татьяна безусловно будет в него втянута.

Ища поддержки, прокурор поворачивается к премьер-министру: “Евгений Максимович, ну скажите же вы Борису Николаевичу!”

Присутствующий при этом глава ФСБ безмолвствует; и без слов ясно, что его акции идут вверх, ведь он на стороне президента “по умолчанию”.

Примаков, почувствовав, что прокурор ступил на зыбкую почву, после паузы отвечает: “Если бы мне Борис Николаевич сказал, что не хочет со мной работать, я бы ушел, не раздумывая. Вы должны уйти, Юрий Ильич”.

— А вы, Евгений Максимович, меня предали! — невольно восклицает Скуратов.

Тут-то до Ельцина доходит, что между премьер-министром и генпрокурором имелись особые договоренности.

Сцена в больнице стала началом конца Примакова. А Скуратов, которому теперь уже нечего было терять, так и не согласился подать в отставку и решил дать Ельцину бой, войдя в открытый альянс с оппозицией.

Потребовалось восемь месяцев на то, чтобы Кремль добился от Совета Федерации согласия на увольнение Скуратова. Обработкой сенаторов занялся новый руководитель президентской администрации Александр Волошин, еще один протеже Бориса. Тем временем Скуратов продолжал свои скандальные расследования, сопровождая их шумной кампанией в СМИ, чем окончательно истребил в народе остатки симпатий к Ельцину. Рейтинг президента упал до однозначных чисел. Россия скатывалась в политический хаос.

Внешний мир, впрочем, не обращал на кремлевскую мыльную оперу никакого внимания. На мировом рынке секс-скандалов, где доминировала история с президентом Клинтоном и Моникой Левински, приключения всего лишь генпрокурора, не имели никаких шансов Единственным российским руководителем, попавшим в эти дни в заголовки западной прессы, был Примаков, который 23 марта на пути в Вашингтон развернулся прямо в воздухе и полетел обратно в Москву в знак протеста против американских бомбардировок Сербии. Это еще более добавило ему популярности среди националистов и коммунистов. Но Ельцин, который во время больничной сцены убедился, что премьер ведет двойную игру, все же не решался уволить Примуса. У него попросту не было подходящего кандидата ему на смену. Поиски политической альтернативы Примакову стали главной заботой “семьи”.

Вскоре Путин пошел на повышение. 29 марта Ельцин назначил его секретарем Совета безопасности, сохранив за ним пост Директора ФСБ. Теперь под его контроль попал весь силовой блок, в том числе и ситуация в Чечне.

А за четыре дня до этого, 25 марта 1999 года, Саша Литвиненко был арестован на одной из московских улиц. Его обвинили в превышении служебных полномочий и нанесении телесных повреждений подозреваемому в 1997 году. Борис в это время находился в Париже, куда скрылся еще в середине марта, опасаясь ареста по делу Аэрофлота.

НЕВОЗМОЖНО СКАЗАТЬ НАВЕРНЯКА, кто именно приказал арестовать Сашу, потому что его делом занимались сразу два ведомства, стоявшие по разные стороны политических баррикад — скуратовская прокуратура и путинская ФСБ.

Сам Саша считал, что это Путин отдал его на растерзание. Он рассказывал, что Главный военный прокурор Юрий Баграев, правая рука Скуратова, был страшно удивлен, узнав о его аресте. Его допрашивал следователь низкого ранга, когда вдруг в кабинет вбежал Баграев в генеральской форме. Он просмотрел список абонентов в Сашином телефоне и не смог скрыть радости.

— Надо же, тут и Березовский, и Юмашев, — сказал он. — Ты что, правда их знаешь? Это не тебя ли показывали по телевизору? Да к нам залетела важная птица!

— Именно Путин открыл на меня дело, и от него зависело, передавать его в прокуратуру или нет, — рассказывал Саша. — А он всегда меня ненавидел. И в моем аресте для него была конкретная выгода: таким способом он дистанцировался от Бориса в глазах наших генералов.

Путин никогда не скрывал своего мнения о Саше. Вскоре после пресс-конференции бунтовщиков из УРПО он сказал в интервью корреспонденту “Коммерсанта” Елене Трегубовой: “Эти люди действительно запугали Бориса Абрамовича Березовского. На него ведь уже было покушение. И поверить в то, что готовится еще одно покушение, ему было легко и просто. Но лично я считаю, что с помощью этого скандала офицеры просто обеспечивали себе рынок труда на будущее. Я уволил Литвиненко и расформировал его отдел… потому что сотрудники ФСБ не должны выступать на пресс-конференциях — это не их работа. И не должны выносить внутренние скандалы на публику”.

Однако четыре месяца спустя, в апреле 99-го Путин уверял Бориса, что не имеет к аресту Саши никакого отношения: это, мол, скуратовская операция. И Борис ему поверил, ведь тогда они находились по одну сторону баррикад.

АПРЕЛЬ ПРОШЕЛ в позиционных боях между “семьей” и прокуратурой, за спиной которых возвышались две главные фигуры — президента и премьер-министра. Но по мере того, как два лагеря наносили друг другу удары, на шахматной доске вырисовалась комбинация, которой вскоре суждено было спасти президентскую партию — тандем олигарха, скрывавшегося в Париже, и шефа ФСБ, ждавшего своего часа в лубянском кабинете.

2 апреля Путин объявил, что ФСБ подтвердила подлинность “порнографической” пленки. Расчет был на то, чтобы подорвать репутацию Скуратова, но результат получился нечетким из-за никуда не годной телегеничности Путина. Это было одно из первых появлений директора ФСБ на телеэкране; я смотрел новости в компании эмвэдешников в туберкулезной зоне в Сибири, и их реакция была такова: “У этого парня вид, будто сам он никогда не был в койке не то что с двумя бабами, но даже с одной”.

Тем временем Скуратов подписал ордер на арест Березовского и продолжал медленно затягивать петлю уголовного расследования на шее Татьяны. Мощную поддержку Скуратову оказала швейцарский прокурор Карла дель Понте, которая прилетела в Москву и торжественно передала ему материалы обыска в офисе “Мабетекса” в Лугано, где якобы были найдены улики против президентской дочери. Между тем Совет Федерации второй раз отклонил попытку Кремля добиться отставки Скуратова, правда, уже с менее унизительным результатом — 79–61.

Борис, сидя в Париже, обдумывал московскую ситуацию в терминах шахматной партии. Команда Примуса имела явное позиционное преимущество. Главная кремлевская фигура, президент, был “связан” — он не мог защитить дочь от атаки. Он не мог уволить премьер-министра ибо не было удобной фигуры, чтобы поставить на его место. Генпрокурор был защищен сенаторами. Сам Борис, после предъявления ему обвинений, оказался “заперт” в Париже. Если он там останется, то тем самым легитимизирует действия генпрокурора, и вся кремлевская партия будет проиграна. Если же он вернется и перейдет в контратаку, то Скуратов едва ли осмелится его арестовать так как в действительности дело “Аэрофлот” целиком высосано из пальца. Его возвращение сбавит темп антикремлевской кампании и даст время для передышки. Появится шанс спасти всю партию. Ход был за Борисом, и он решил рискнуть.

21 апреля он прилетел из Парижа в Москву, “чтобы очистить свое доброе имя от ложных обвинений” — адвокаты договорились с прокуратурой, что ордер на арест будет отменен, если он явится для дачи показаний.

Его допрашивали четыре часа, затем предъявили обвинение в “незаконном предпринимательстве” и отпустили. У ворот прокуратуры в ожидании стояла толпа репортеров. Он начал контратаку.

— Дело против меня инспирировано премьер-министром и абсолютно противозаконно, — заявил он перед телекамерами. — Это политический заказ. Примаков в сговоре со Скуратовым, чтобы дискредитировать президента и захватить власть.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Борис приехал к Путину в ФСБ. Его встретил неказистый помощник в штатском — копия самого Путина, который проводил его в новенький директорский кабинет на четвертом этаже. Ремонт в кабинете сделали в соответствии с аскетическим вкусом директора: светлая деревянная мебель, в высшей степени функциональная — вероятно, под влиянием лет, проведенных в ГДР. Прежний кабинет главы КГБ, где Берия и Андропов вершили судьбы народов, приказом нового директора был превращен в музей.

Небольшая фигура Путина казалась еще меньше за огромным столом, на котором Борис заметил бронзовый бюст Дзержинского. Путин приложил палец к губам, призывая к молчанию, и жестом пригласил Бориса следовать за ним. Они прошли через личную столовую директора и оказались в квадратном помещении без окон напротив старой шахты лифта.

— Это самое безопасное место для разговора, — сказал Путин.

На повестке дня стояли два вопроса: Примаков и Литвиненко.

У РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ есть особенность: хозяин Кремля, будь то царь, Генеральный секретарь или Президент, наделен мистическим ореолом верховной власти, некоей венценосностью — понятие, исчезнувшее на Западе после Французской революции. Оно вызывает в сердцах россиян трепет, смирение и покорность. Это общее качество кремлевской власти соединяет всех лидеров Российского государства в единую виртуальную династию, от Рюрика и Романовых до Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева и, наконец, Горбачева и Ельцина. С практической точки зрения, как хорошо понимал Березовский, это означало, что любой, кого Ельцин назовет преемником, автоматически получит бонус в виде 20–40 процентов электората. Тот факт, что рейтинг самого Ельцина в то время был ничтожно низок, не имел никакого значения — мистическая вера в престолонаследие работала независимо от качеств личности власть предержащих.

До выборов 2000 года оставалось одиннадцать месяцев. Очевидно было, что Примаков, семидесятилетний реликт советской эпохи, за которым стояла клика коммунистов, бывших аппаратчиков и заслуженных чекистов, был вовсе не тем лидером, в котором нуждалась страна в 21-м веке. Перед выборами он должен был сойти со сцены, как они и договорились в свое время с Ельциным. Но было ясно, что уходить он не собирается. Вопрос теперь был в том, кого “семья” сможет противопоставить Примусу в качестве ельцинского преемника с реальными шансами на победу, и кто же та пешка, которую президент двинет в ферзи?

Даже при наличии безусловного электорального преимущества престолонаследник должен будет выйти на выборы на фоне всеобщего недовольства. Примаков быстро набирал популярность. Стоя на лестничной площадке, переоборудованной в секретную переговорную комнату, Борис и Путин понимали всю ответственность, возложенную на них историей. Их совместное мнение наверняка возобладает в “семье”, что, в свою очередь, определит, кого Президент назовет преемником.

Выбор был невелик. Имелись только две фигуры достаточно высокого уровня, которые минимально подходили на эту роль: министр внутренних дел Сергей Степашин и министр путей сообщения Николай Аксененко. Но у каждого из них были свои недостатки, и ни один не был безусловным фаворитом.

— Володя, а как насчет тебя? — вдруг спросил Борис.

— Что насчет меня? — не понял Путин.

— Ты мог бы стать президентом?

— Я? Нет, я не тот человек. Не того ищу в жизни.

— Ну а чего же ты хочешь? Остаться навсегда здесь?

— Я хочу… — замялся Путин. — Я хочу быть Березовским.

— Не может быть, — рассмеялся Борис.

Они сменили тему. Следующий вопрос был о Саше.

— Послушай, — сказал Путин, — скажу тебе честно. Ты знаешь, что я думаю о Литвиненко. Он тебя использовал. Он предатель. Но если ты просишь, я попробую помочь. Проблема в том, что я не контролирую ситуацию. Он числится за военной прокуратурой, то есть он в руках Скуратова. Давай сначала избавимся от Скуратова, а потом посмотрим, как помочь Литвиненко.

Это звучало логично. Но было что-то в выражении лица Путина, что Борису не понравилось.

— И Боря, — продолжал Путин, — что бы ты о нем ни думал, он замазан. Он много чего нехорошего натворил.

— Этого не может быть, — сказал Борис. — Я его знаю.

— Я видел улики.

— Знаем мы, как у вас в Конторе делают улики.

Последовала неловкая пауза. “Как странно, — думал Борис. — Путин и Литвиненко — единственные два человека в ФСБ, которые не берут взяток, и так друг друга ненавидят”.

— Он предатель, — повторил Путин. — Но я сделаю, что смогу. — Он взялся за ручку двери. Ручка провернулась, не зацепив механизм замка.

— Вот бляди, — выругался Путин. — Замки не могут наладить, а ты хочешь, чтобы я управлял страной. Мы застряли.

— Эй, кто-нибудь! — закричал он, стуча в стенку, отделявшую площадку от основного коридора. — Это Путин! Нас захлопнуло!

Они стучались минут десять, пока кто-то не услышал и не пришел на помощь…

^{Чета Березовских, 1999 г. (Архив Бориса Березовского)}

^{“Борис и Лена планировали лишь небольшой праздник, только для членов семьи и самых близких друзей. Но Путин приехал сам, без приглашения”.}