РАСТЕРЯННОСТЬ

В послесталинские годы я установил для себя, что с концом сталинизма не наступило мое примирение с советским обществом. Самый крупный перелом в истории реального коммунизма совершился, как я думал. Общество в основном уже вступило в стадию зрелости. Эта стадия будет длиться века с незначительными доделками и переделками, не меняющими ее сути. Я не видел возможностей радикальных изменений общества, которые устроили бы меня. И я чувствовал себя не способным до конца интегрироваться в это общество, стать в нем своим. Вставал вопрос о том, как дальше жить. Научная и педагогическая работа увлекали меня, но все же они не могли заглушить главную тревогу моей жизни, мешавшую мне остановиться и властно диктовавшую мне приказ "Иди!". Но куда идти? И для чего?

Наступило состояние растерянности. Передо мною встала проблема: как жить дальше, если нет никакой веры в коммунистический идеал, если реальное коммунистическое общество пошло по пути, вызывающему у меня протест, если я не верю в будущий земной рай, если не имею никакого другого идеала, если моя прежняя форма критики реальности потеряла смысл, а новая еще не назрела в качестве мотива жизнедеятельности? Я искал решения этой проблемы лично для себя и в одиночку. Все окружавшие меня люди, за редким исключением, жили по правилам приспособления к объективным условиям коммунистического общества. Те люди, которые были исключением, над моей проблемой не задумывались вообще или задумывались в очень малой степени и на очень поверхностном уровне. Мне же надо было решить, как жить вопреки принципам приспособления, причем решить на моем уровне культуры и самосознания, требовавших систематической и обоснованной жизненной концепции.

Для меня эта проблема была не отвлеченно-теоретической, а практической. Я изобретал свои правила жизни, живя согласно им на самом деле и лишь время от времени осознавая их и возводя в ранг общих принципов. У некоторых людей из моего окружения мое поведение вызывало восхищение, у других - насмешку и мнение, будто я - непрактичный дурак, не способный использовать свои возможности для лучшего устройства своих дел и наслаждения жизнью. Мои либеральные и прогрессивные друзья, угадывавшие в моем поведении определенную систему, обвиняли меня в том, что я якобы хочу "остаться чистеньким", уклониться от той черновой (по их мнению) работы, которую они якобы выполняли на благо общества и прогресса. Лишь одно время у меня образовалась сама собой группа учеников, которых я обучал моей системе психофизической гимнастики. Это было нечто вроде самодельной йоги и составляло самую несущественную часть моего учения о житии и приложение этого учения к физическому аспекту жизни.

О многих принципах моего поведения можно сказать, что они были известны ранее. Я не претендую здесь на приоритет, на роль первооткрывателя. Но должен подчеркнуть, что я эти принципы не вычитывал из книжек. Я жил в реальном коммунистическом обществе, какого еще не знала история человечества. Я совершал конкретные поступки в конкретных ситуациях. Если я совершал эти поступки так, а не иначе, если я решал и впредь поступать так же, то это было открытием для жизни в новом обществе, независимо от того, совершалось это раньше или нет. Опыт жизни людей в прошлом, описанный в виде различного рода теоретических концепций, идеологических, моральных и религиозных учений, сам по себе не мог служить образцом для жизни в обществе, в котором эти люди никогда не жили. Сходство жизненных ситуаций не давало оснований для переноса прошлого опыта на современность. Лишь на основе осмысления опыта жизни в новых условиях можно было сравнивать его с опытом людей в прошлом и делать какие-то более широкие обобщения.

Одним словом, если я в своих поисках "открывал Америку", это не играло для меня принципиальной роли. Все равно это было мое открытие. К тому же открываемая мною для себя "Америка" была не той, которую открыли и обжили другие люди, а совсем другая, лишь внешне похожая в некоторых чертах на последнюю.