«Он, словно кречет, кружил в небесах»
«Он, словно кречет, кружил в небесах»
Погребальное путешествие того, кто был Покорителем Вселенной, начавшееся в Ганьсу и закончившееся у священной горы Хэнтэй, стало темой одной из замечательнейших поэм монгольской литературы, поэмы, зафиксированной в своих основных чертах в первой половине XVIII века, поскольку мы находим ее в «Золотой истории» («Алтан-тобчи»), датируемой 1604 годом, а также у Саган-сэцэна (около 1662 г.).
Хан скончался. Его тело положили на колесницу, чтобы затем отправить на родину. Среди стенаний воинов слышался голос одного из монгольских ратоводцев, Килугена храброго, вопрошавшего умершего:
— Не ты ли, господин, еще вчера, словно ястреб, парил над всеми народами? Неужели это тебя, господин, словно мертвеца, увозит сегодня от нас эта скрежещущая колесница? Неужели вправду ты покинул свою жену и своих детей? О господин мой, неужели ты покинул всех своих подданных? Не ты ли, господин, еще вчера, словно кречет, весело кружил в небесах? Неужто это ты сегодня упал наземь, подобно жеребенку, уставшему после долгого бега, подобно нежной траве, поваленной ураганом? Ты ли, господин, после шестидесяти лет жизни, когда пробил час дать покой девяти знаменам, вместо этого покинул их и лежишь здесь бездыханный?..
Плач и рыдания продолжались, когда колесница сдвинулась с места, но ее колеса неожиданно увязли в глине. Все усилия лошадей и старания толпы вытащить ее из грязи оказались напрасными. Тогда Килуген-баатур вновь воззвал к душе Чингисхана:
— Лев среди людей, посланец Вечного Синего Неба, сын Тенгри, о святой господин мой, хочешь ли ты покинуть верный тебе народ, хочешь ли ты нас оставить? Твоя родина, твоя высокородная, как и ты, жена, твое крепкое правительство, твои мудрые законы, твой народ, поделенный на тьмы, — все там! Твои любимые жены, твои войлочные шатры, твоя золотая юрта, твое царство, зиждущееся на справедливости, — все там! Земля, где ты родился, вода твоей купели, монгольский народ, твои сановники, князья и дворяне, Дэлиун-болдак, что на Ононе, где ты родился, — все там! Твое черное коневласое знамя, твои барабаны, трубы, флейты, Керуленская степь, где ты взошел на престол, аки царь царей, — все там! Твоя жена Борте, на которой ты женился совсем юным, твоя счастливая отчизна, твой великий народ, твои верные друзья — все там! Поскольку здешний край теплее, поскольку отныне тангуты следуют твоим законам, скажи, господин, хочешь ли ты покинуть свой монгольский народ? Коли мы не можем более служить щитом дней твоих, мы желали бы хотя бы доставить твои останки на твою родину, передать их твоей жене Борте и успокоить чаяния твоего народа!
После этих речей застрявшая было колесница тронулась с места, и траурный кортеж направился в сторону Верхней Монголии.
О смерти Чингисхана какое-то время молчали: важно было не допустить, чтобы весть о ней дошла до народов враждебных или подчиненных совсем недавно, так как еще не все меры безопасности были приняты. На своем пути воины эскорта убивали всех более или менее подозрительных иноплеменников, имевших несчастье повстречаться с траурным шествием. Впрочем, это соответствовало древнеалтайскому обычаю, требовавшему таким способом обеспечить покойника слугами в лучшем мире. В соответствии с ним резали не только первых встречных, но также их лошадей и быков, приговаривая: «Отправляйтесь служить нашему господину на том свете».
Весть о кончине Героя была обнародована лишь после того, как траурный кортеж достиг главного царского стойбища, находившегося в верховьях Керулена. «Останки Завоевателя были поочередно устанавливаемы в юртах его главных жен, куда по приглашению Толуя съехались князья с княгинями царского рода и военачальники для того, чтобы воздать последние почести усопшему долгими причитаниями и громкими рыданиями. Жившие на дальних окраинах империи смогли приехать лишь через три месяца».